Глава тринадцатая ярлык непригодности

Глава тринадцатая
«ЯРЛЫК» НЕПРИГОДНОСТИ

Единственный раз в жизни Семен прислал Боре подарок – байковую кофту. Он был очень рад. Берег подарок отца. Позже сфотографировался в этой голубой кофте для получения первого паспорта.
А  Полина, каждый раз, когда Боря надевал эту кофту, вспоминала по-разному, как Боря ездил к отцу.

Настин муж Пашка разделался с Полиной, и стал долбить Леньку.  Аксинья переживала.  А Ленька убежал из дома  к какой-то девке, и  в 20 лет женился. Как считала Полина, девка его на себе женила. А Аксинье остались одни горечи и терзания.  Что и привело к обострению ее серьезной болезни.
С таким надрывом Аксинья кричала: «Ленька пропал!» Вместе с ней   Полина бегала по больницам – искала Леню Тодорова, звонила в милицию. Нет нигде парня.  Аксинья совсем сдала. Сколько лекарств перепила – не могла успокоиться. 
И случайно узнали, что Леня живет недалеко от дома на Пушкинской улице, с Райкой, дочерью пастуха, с их семьей в 14 человек. «Женился на простигосподи», – сокрушалась Аксинья.
И, когда об этом узнала, не пошла к Лене до тех пор, пока у него не родилась дочка. Мало того, Аксинья Леньку с ребенком и этой «шалалычкой» сама выгнала.  Больная, схватила чемодан с его вещами и вынесла, шатаясь, в коридор. Да, он здорово помог ей «убраться». Когда он дрался с Пашкой, Аксинья таблетки глотала от мигрени, с вечно перевязанной полотенцем головой. И когда его искала вместе Полиной, тоже глотала таблетки перемиина. Вот и сожгла себе пищевод. Был у нее рак пищевода.

После официальной регистрации сделали небольшой вечерок в доме Черкесовых. Пришла  Аксинья со знакомыми (мужем с женой), да все свои, сестра Черкесова, и его две дочери.  Свадьба, казалось Полине, была выдержана с большим этикетом. Но испортил ей настроение Аксиньин знакомый, сказав потихоньку:
– А ты, Полина Алексеевна, выходишь замуж за  Плюшкина.
В то время в кинотеатрах шла картина «Мертвые души».  И Полина уже посмотрела этот кинофильм, и была потрясена до глубины сердца скупостью  Плюшкина.  Поэтому замечание гостя поразило Полину в самое сердце.
Аксинья предупреждала, что нельзя выходить замуж на двоих детей, но Полина не послушалась…
Детей Черкесова от разных жен, Полина постаралась сразу пригреть. Она любила детей, и быстро нашла с девчонками  общий язык. Старшей девочке было17 лет, младшей – четыре годика. Жалко их. Дети сами решили, на своем «совете», звать Полину  мамой,  а Боря стал звать Ивана Ивановича – отцом. Он  не возражал.
Полина положила все силы, чтобы устроить семейную жизнь. Создала, казалось,  семью. Стала приводить в порядок запущенную квартиру Черкесова.  Черкесов ей говорил:
– Полина, я много слышал хорошего о тебе. А ты, оказывается, еще лучше.
Да и Полине  Черкесов все больше нравился.  Он был довольно симпатичный. Многим мог приглянуться. Говорил тихо, спокойно. И Полина стала сдерживать голос, не кричать, как привыкла дома. Смотрел Черкесов внимательно,  прямо в глаза. Лицо – интеллигентного человека. Чувствуется порода. Уши довольно крупные, изящно прижатые. Губы тонкие, как раз такие Полине нравятся. Лоб большой, с глубокими залысинами. Волосы коротко подстрижены, но видно, что курчавятся. Глаза немного близко к носу – признак жесткости характера. Костюм на нем дорогой, но старый. Он все бережно вешал брюки на спинку стула после работы, а они уже протерлись, светятся. Купить новые  не на что или жалко. Надо ему со временем  подарить дорогие брюки.
Полина, как учительница,  сплотила всех ребятишек: своего сына и две девочки. Они между собой мирили. Все поначалу было хорошо.  Пока Черкесов скрывал свой эгоистический характер. 
Полина всю жизнь умела все делать: пылесосить, циклевать,  красить, мыть полы… Она все покрасила – двери, окна – и комнаты заулыбались. Третью комнату – темную захламленную кладовую отмыла и сделала столовой, где стали готовить и обедать всей семьей.  В общем, навела порядок в доме. Но  этого оказалось мало.
И однажды принялась мыть пол вместо приболевшей домашней работницы. Это увидел Черкесов и поднял скандал.
– Что ты хорошая мать – это да, – начал он.  – Хорошая хозяйка – да.  Жена – да.  Но этого мало. Мне жену-поломойку не нужно.
Полина растерялась.

Боря бегал по утрам по Набережной 1-го Мая,  и  приносил иногда забытые на берегу  вещи – то брюки новые принес с ярлыком, то не раскупоренную бутылку  вина… Черкесов решил, что Боря ворует и категорически запретил брать чужое.

Еще больше Полина потеряла не в семье, а в школе.
В своей   работе Полина не глушила инициативу учеников, а наоборот ее развивала. У нее вырастали учащиеся с хорошей успеваемостью. Первый раз, когда Полина вела учащихся с 5 по 9 класс включительно, у нее была 100-процентная успеваемость. Это небывалое явление в школе в те времена.
И вдруг, когда она вышла замуж за Черкесова, директор школы Липецкая предложила Полине Алексеевне оставить класс. Почему? Полина не могла даже подумать, что Липецкая метила на Черкесова.
 Конечно, Липецкая была заметнее и краше Полины. Она была из интеллигентной уважаемой в городе семьи. Породистая, крупная, как Черкесов, ладная молодая женщин. Одевалась красиво, со вкусом. Денежки были.  Иногда на школьных пикниках учительского коллектива за городом Липецкая могла, расположившись на траве  прислониться спиной к Полине. Это как милость барыни к служанке.
Но Полину, как дочь врага народа, очень легко можно было дискредитировать. Об этом она, наверное, вспомнила, и начала ее подсиживание на работе. Ведь только недавно хвалили Полину за 100-процентную успеваемость в классе. А теперь Липецкая вместе с заврайоно Федоренко состряпала  приказ, который нигде даже не провели,  как документ, о профессиональной несостоятельности учительницы математики Черкесовой  П.А. для обучения старшеклассников. При регистрации  Чернова взяла фамилию мужа – Черкесова. И отобрали у нее учеников 9 класса в  конце третьей четверти. А эти учащиеся поэтому попали в ежовые рукавицы, стали «хромать на обе ноги». Вся работа Полины Алексеевны многих лет пошла насмарку. Правда, надо признать, что дети остались ей верны, а также сочувствовали Полине и  их родители.  На выпускной вечер они позвали свою любимую Полину Алексеевну (Полсевну) и преподнесли ей массу букетов цветов. Родители, даря цветы, сказали:
– Полина Алексеевна, у нас и не было другого классного руководителя, кроме вас. Искренне вас благодарим за все.
А одна родительница шлепнула ей на ухо:
– Но мы боролись за вас, как могли. Нам сказали: «Вы что, хотите, чтобы ваши дети не сдали экзамен по математике и не получили аттестат?»
Родители боролись, а Полина за себя не могла бороться. Муж Черкесов запретил ей хлопотать за свое профессиональное имя, чтобы его фамилию «не трепали». И здесь проявился его эгоизм. А все учащиеся Полины Алексеевны  были очень сильные и работоспособные, поступили в институты, в какие  пожелали.  Латыпова поступила  в пединститут на физмат, Шеина – в рыбвтуз, Сафина и  Хомутова – в мединститут, их было 12 человек.
И пока Липецкая царствовала – на репутации Полины Алексеевны было это пятно. Потом это мнение о ней перешло к завучам, которым выгодно было держать Полину Алексеевну на преподавании в младших классах, так как эти классы  – самые не организованные. А в 9 класс  шли преподавать избранные учителя, например, там много лет работала жена завуча.

Так червь стал точить основу совместной жизни, и она у Полины опять разлетелась. С  Иваном Ивановичем  она прожила всего десять месяцев, и сама ушла. Все сделала в доме, всех  к сердцу прижала. Дети это поняли, а муж – нет. 
Более того, он ревновал Полину. Она  сделалась, как автомат, –  бежала из школы скорее, чтобы  муж не ругался. А ругался он шипом, ночью, и Полине было тяжело отвечать, чтобы не будить детей. Кто-то наговаривал ему на Полину.
Буквально через три месяца совместной жизни Иван Иванович начал беситься от ревности. Убедился, что это – бред, а в душу плюнул.
Черкесов ревновал Полину ко всем. Даже приходил к завучу школы Нине Семеновне и доверительно спрашивал ее о знакомствах Полины Алексеевны. И завуч, вместе с ее мужем, учителем физики в этой школе убедили Черкесова, что Полина Алексеевна ему верна.
Девочки Ивана Ивановича очень привязались к Полине. И в душе переживали скандалы в семье. Они – от двух разных мам. И считали Полину третьей матерью. Но Иван Иванович оказался очень тяжелым человеком. И таким, говорят, был всегда. 
Как сам ходил раньше к любовницам, так и продолжал осторожно ходить. А Полину страшно ревновал, до оскорбления.
Шипел: «Ты врешь!»
Он ревнует Полину, а она, и когда одна была, такими вещами  не занималась. А тут муж есть. Черкесов срамил Полину ночью, а она все его целовала-целовала, убеждая, доказывая, что она честна и хочет жить в семье. Причем, семья большая, как у Аксиньи, из шести человек: Полина  с Иваном Ивановичем, сын и две дочки и их  бабушка – помощница.
Полине не хотелось признаваться себе, что ее унижает его недоверие к ней. Хотелось ласками заглушить его несправедливую ревность. Ревнует, – значит, любит.
Даже Черкесов как-то вдруг сказал ей:
 – Такая энергичная, красивая женщина – а ползаешь.
 И Полина расплакалась.
Он каждую ночь  шпиговал Полину, и она плакала. Но скрывала от Аксиньи  и Бори обиды мужа.
Слухам о любовницах у Черкесова Полина долго не могла поверить. Не придала значения даже тогда, когда  ее сваха, преподавательница русского языка,  сказала:
– Ну, Полина Алексеевна, теперь берегись. Ты не из робких женщин, раз вышла замуж за любовника директрисы своей. Ты встала на ее пути.
Боря в 8 классе учился у этой учительницы, которая преподавал у него в классе русский язык. Полине пришлось в это поверить после такого срамы в школе о непригодности, и понять, что она сделала большую ошибку с замужеством. Если бы знала раньше об этом, отказала бы Черкесову сразу. 

Оказывается, Черкасов  имел и вторую любовницу – медсестру.
Сестренка Настя, уже работая врачом городской поликлинике, – узнала про эту медсестру. Неужели Черкесов с двумя любовницами жил? Полина все не могла этому поверить. Да узнала-то   из первых рук. Сам такой, и думал, что и Полина такая изменница.
Десять месяцев Черкесов третировал Полину,  с четырех часов ночи. Выспится – с  7 часов вечера ложился спать, и вся семья до 12 часов ночи на цыпочках ходит, потому что отец спит. А ночью начинает шпынять жену.
Дочка его – старшеклассница как-то посочувствовала Полине:
– Что еще отцу надо? Вы, мама, молоды –38 лет. Все успеваете. Нас любите. Если вы уйдете, я тоже с ним жить не буду. Уйду к тетушке.
Так и сделала впоследствии.
А Боря по ночам, оказалось, тоже не спал, все слышал, и вставал утром с отекшими глазами. И однажды сказал Полине:
– Я каждую ночь слышу, как ты плачешь. Мама, давай уйдем к бабушке.
Он стал уговаривать Полину уйти к бабушке жить в тот дом, который сглотнул всю молодую жизнь Полины. Она  пыталась его успокоить, уверяла, что все наладится и будет хорошо. Сама хотела верить в это «наладится».
И вспомнила свой сон про Борю, страшный, в котором она сильно плакала –  и во сне,  и наяву. Иван Иванович тогда ее разбудил и попросил рассказать этот сон. Но Полина знала, что плохой сон рассказывать нельзя, чтобы он не сбылся. Она его зареклась  никому не рассказывать. Это как знамение.
Хотя сны свои любила часто рассказывать, считая их «вещими».
Рассказывала Аксинье другой сон, который видела в доме Черкесовых. Тогда она убралась и легла  на свой сундук отдохнуть. «И вот вижу сон,  рассказывала она. – Комната наша, как склеп. И из угла, где моя кровать стоит, слышу голос:
– Уходи, уходи… Пока не поздно.
Я, вроде, вскочила с сундука – и кинулась к двери, а меня кто-то сзади тащит обратно. Я с усилием распахнула дверь – и проснулась».
Тогда насчет разрыва с Черкесовым не было и речи.
Но Борины слова «уйдем  к бабушке» напомнили Полине этот сон.

Боря давно выступал в школе в художественной самодеятельности, пел на школьной сцене, получал похвальные листы и подарки за свои выступления. И, еще до замужества с Черкесовым, в связи с этими его успехами Полина поверила, что у него хороший голос, и  решила его устроить учиться в музыкальную школу. Купила ему баян, и он с удовольствием стал ходить в музыкальную школу к учителю.  Правда учитель был слепой, и это смущало Борю.
А тут еще Боря сорвал голос, когда с ангиной пел песню на уроке сольфеджио. Его даже освободили от экзаменов  в школе, так как он не мог говорить. И он, видимо, ночью услышал, как Черкесов недоволен тратой денег на учебу в музыкальной школе. И решил воспользоваться потерей голоса, бросить музыкальную школу и продать баян, так как денег на еду не хватало. До того не хватало, что домработница продавала на Больших Исадах газеты, которые получали Черкесовы по подписке.
Боря сказал Полине:
–  Мне стыдно с ребятами маленькими заниматься в первом классе.
И, в конце концов, Боря бросил музыкальную школу.

Что-то стали у него распухать веки. Полину вызвала в школу врач, которая очень любила Борю и часто его лечила.  Пришел в школу с Полиной и Иван Иванович.
Врач спросила Борю, глянув на родителей:
– Ты, морковка, что-то заболел, что у тебя болит?
– Ничего, –¬ смутился Боря.
«Душа болит, думаю, но сказать нельзя», – ответила за сына про себя Полина.
–  Скоро каникулы.  Сходите с ним в каникулы к врачу и обязательно обследуйте его, – уже серьезно посоветовала врач.
Так Полина и сделала. И хорошо, что Черкесов слышал весь разговор с врачом. Полина еще больше теперь волновалась, не только за свои обиды, но и  за Борино здоровье.
Полина не показывала Боре, что Черкесов ее все время доводил ночью, как она его ни целовала. А Боря слышал то поцелуи, то плач матери. И сам   переживал и плакал по ночам. 
В семье Черкесовых обстановка все сгущалась. Последней каплей терпения была продажа Полининого пальто.
Как-то ночью Черкесов елейным голосом сказал:
– Давай, Полина, продадим твое пальто, отдадим две тысячи рублей, которые занимали на свадьбу.
Полина даже испугалась от неожиданности. Она знала, что Иван Иванович  на свадьбу занимал эти деньги. Да, думала, что врал. Ведь за столом было приготовлено очень скромно. И вино, не водка была, да и людей было мало.
Он стал настаивать, чтобы Полина продала пальто. Аксинья его для Полины  по крохам справляла, по рублю собирала несколько лет – и сшила.
Такая обида стала душить Полину, что слезы полились сами. Это говорил муж,  человек с высшим образованием, но без души. Каким же учитель оказался черствым и гадким человеком. За десять месяцев всю измотал за ее доброту.
В  голове Полины звучали слова мамы, которая  сказала: «Бросай своего бабая, он же на одиннадцать лет тебя старше. А то и в родной дом не влезешь. Всю молодость нам отдала, а под старость останешься без угла».
Где-то в глубине сознания  мелькнула спасительная мысль: «А первая жена с Черкесовым прожила  двадцать лет, Как она  смогла так долго с ним жить?..»
Но тут «шептун» вдруг окатил её еще одним ушатом горячей воды, сказав:
– Другого пальто я тебе не куплю, так как у меня денег нет.
– А зимой в чем буду ходить? – чуть не вскрикнула Полина.
– А у тебя  голубое осеннее есть.
Это голубое-то? Все выцветшее? Так сердце Полине защемило.
«За что такое наказание? Себя берегла, от всего отказалась, пошла на двух детей – строила семью. И вот раздевает муженек. А кому-то, когда выходят замуж,  – чернобурки на плечи вешают. Не зря мама была против…», – плакала про себя добитая Полина. 
– Продать пальто, и на конфетки «Ромашка» да «Ласточка» с чаем пропить! – зло сказала Полина.
Сердце у нее заломило. Она вскочила с постели. Тихо в темноте прошла в другую комнату, где  спал Боря. И стала ходить. «Что делать? Куда податься? Там, в доме на Огаревой, теперь хозяйничает зять Пашка, ему я совсем не нужна. И здесь нет жизни. Десять месяцев бесправных оскорблений, забот, тревог», – металось сознание Полины. Чаша горечи переполнилась. И Полина твердо решила уйти от Черкесова. 
А Боря, оказалось, не спал. Когда подошла к нему, он подвинулся к краю кровати – уступил ей место прилечь.
Полина прилегла  к нему и прошептала ему на ухо:
– Завтра из школы иди к бабушке на Огареву, а я туда вечером приду.

Полина всю жизнь чувствовала и испытывала свое невезение, даже называла это сглазом и проклятием ее судьбы. Она прямо говорила об этом: «Общалась я со всеми, кто меня окружал доверчиво и честно. Врагов у меня не было, кроме, как ни странно, кровных моих сестер, зятя, племянников, которым, наверно,  было нужно, чтобы я совсем не существовала. Или, они возмущались – зачем я живу?  Интересно узнать, не будь моей помощи им, как бы они ходили по миру с протянутой рукой в голодные годы? А они почти все были на моем иждивении. Всю юность мою».
Однако всему бывает конец. Полина не жалела, что ушла от Черкесова.
Другое дело – Яша, Яня. О разрыве с ним после Черкесова Полина еще больше жалела.
Боре шел седьмой месяц, когда Полина продолжила переписку с Яшей. Он  тогда учился, как призывник.
Однажды Полина поехала с девчонками на пароходе кататься по Волге, и встретила опять Яшу. Он подошел к ней на пристани. Закурил. Поговорили, что и как. Это было после того, как Полина побыла замужем за Черкесовым.
Время ушло, а может быть, жизнь с Яшей и наладилась бы. Ведь Яша плакал, так он любил Полину.

Умная была Аксинья, предусмотрительная. Хоть и малограмотная. Звала ее вернуться в родной дом…
Обо всем этом за эту прощальную ночь передумала Полина. А утром  собралась в школу молча. Девочки  выскочили на кухню заплаканные в ночных белых рубашках.  Жалко стало их Полине. Если бы Черкесов отдал ей маленькую Наденьку, она  бы ее взяла к себе. Как она, бедненькая, кричала:
– Мамочка, милая, не уходи!
Полина бросилась к ней, и взяла бы ее успокоить, но Черкесов выскочил в белых кальсонах и рукой загородил:
– Не тронь! Моё!
Полина ему ничего не сказала. Как встала ночью с кровати, так  навсегда и ушла от него. Все оставила, что привезла с собой. И платье  зеленое,  и сундук, и собственную кровать для Бори…
После уроков в школе  Полина вернулась домой к Аксинье, в чем была, и больше к Черкесовым не  ходила …
Пашка был недоволен, что Полина с Борей вернулись  домой от Черкесовых. А Настя – скрытная  – молчала. Но сказала, что у мамы рак, уже на  пять  сантиметров  пищевод занял.
Аксинья лежала на смертном одре, когда Полина вернулась домой и  решилась остаться  опять одинокой.
Полина лежала и плакала около матери на сундуке. Аксинья очнулась, испуганно спросила:
– Кто здесь?
– Я, – ответила Полина. – Ушла от Черкесова.
– Правильно сделала, что бросила старого бабая! – вздохнула Аксинья. –   А то бы в дом не влезла. Зовите нотариуса. Я – не жилец.
Аксинья, уже больная, приходила к Черкесовым. Посмотреть, как живется Полине.  Она уже ничего не ела. А только грызла семечки. А затем и этого не могла.
Полина услышала от знакомых, что при раке нужно черепаху найти, панцирь иссушить, растолочь и давать пить. Полина исполнила. Варила три черепахи, бросала их в кипяток, затем снимала с них панцирь, и из мяса делала со свининой котлеты. Аксинья все съела.
Но становилось все хуже. Аксинья как-то сказала: «Жарю пирожки в масле, а есть нельзя».
Боли начались страшенные, но Аксинья не кричала. А в 4 часа поведет глазами, ища Настю, та ей делала обезболивающие уколы, и опять  засыпает. Вот такая горькая правда.
Но откуда он пробрался, этот рак у нее, и за что? Мама – доброе и терпеливое существо, всех любила и пригрела всех детей с ребятами. Полину с Борей, Лизу с Леней, Ладу со Славиком, Калерию… Конечно, Аксинье – удар за ударом. Все накапливалось. Болела у нее всегда страшно голова. Так и ходила с перевязанной головой и стонала от боли. Много она пила аспирина от головы, а к врачам не ходила, некогда. Всё хваталась за горло. Вот и сожгла свой пищевод, а затем пристал рак.
Лечащий врач вместе с Настей  смотрели  рентгеновский снимок горла Аксиньи. Ее певучего, как у соловья, горла! И там образовалась раковая опухоль, размером 5 сантиметров. Это когда Аксинья еще ела. Настя стала  советоваться с разными врачами, но они 60-летней Аксинье такую сложную операцию делать отказались. Когда Настя об этом сказала, Полина была в шоке. Сама пошла в Александровскую больницу к главному онкологу Овсянникову.   Он спросил:
– А  сколько ей лет?
Полина ответила:
– Шестьдесят один год.
Он замахал руками:
– Нет, не везите. Не примем. Операция трудная и бесполезная.
 И объяснил, что нужно сделать четыре операции  – больная не выдержит.
Настя написала письмо в Москву, своему учителю в Ленинград, онкологу Шерышевскому. Он ответил: «Дорогая коллега, не советую привозить маму. В лучшем случае она проживет два года, а в худшем – умрет у нас на столе. А встанет это вам 10000 рублей». Это на старые деньги. А у Полины до получки  и 10 рублей не было. Полина читала это письмо, обливаясь слезами.
Полина поверила, потому что знала, что у знакомой Таськи Ивиной, с которой дружили девчонками в родном селе Петропавловке,  была такая операция. Вернее – три,  вырезали у нее сначала кишку в несколько сантиметров, затем эту кишку  пришивали вместо удаленного пищевода. А у Аксиньи опухоль была около 5 – 6-го шейного позвонка. А кроме этого врача никто в Астрахани  такой операции не делал.
Причем подруге Таськи делали эту операцию, когда ей было 20 лет. Полина об этом узнала, когда с ней встретилась в городе. Она, бедная, мучается всю жизнь. Одна радость, что жива осталась. 
Так что, все помощники отказались. И сестры пока решили не говорить Аксинье, что с ней. Они ничем не могли своей бедной матери помочь.
Аксинье, конечно, был сильный удар – узнать, что ее Алексей Тимофеевич Чернов не вернулся  в семью после каторги, и женился при живой  жене второй раз.   Как у Полины  муж Семен Константинович, женился при живой жене второй раз. Как все горько повторяется в жизни по наследству! Аксинья думала, что муж, бедный, умер в заключение, а у него, оказалась новая семья и вторая жена, с которой он прожил уже 20 лет.
После встречи Насти с отцом  в Магадане Полина стала переписываться с ним. Но он потом замолчал, не стал писать письма. Полина обратилась к его начальнику с просьбой сообщить, что случилось с Черновым Алексеем Тимофеевичем. И начальник заставил его ответить семье.  Но опять связь прервалась. А когда заболела Аксинья, Полина опять стала искать отца. В 1956 году на ее запрос ответили, что Чернов  выбыл на материк.  Так Полина и не нашла отца. А Аксинье перед смертью хотелось его увидеть. Полина послала запрос о местонахождении Чернова Алексея Тимофеевича в Москву.
За неделю до кончины Аксинья вспомнила об этом и  спросила Полину:
– Что известно об отце?
Полина обманывать не хотела:
– Выбыл на континент, так мне ответили.
А Боря, видимо, подслушал,  как от него ни скрывали переписку с дедом. Метнулся из дома, сел на велосипед, который ему подарила уже больная бабушка Аксинья, и уехал на целый день в степь. Он любил туда ездить, когда сильно волновался. Казак – бумажная душа. С детства любил писать, сочинял стихи.
Так Аксинья и  не увидела своего Алексея Тимофеевича, не высказала ему свою боль о его каторге, и о своей несчастной  фактически вдовьей жизни. Бедная Аксинья!

Полина привезла домой нотариуса.
– Дом пишите на Полину и  Настю пополам, – велела Аксинья. – А каждая отдаст Леньке по одной тысяче рублей и шубу из рыжей лисы.
Аксинья подписала завещание на дом Полине с Настей, на двоих. Полина спросила:
– А Ладе что? – спросила Полина.
Аксинья махнула рукой:
– Она больше тебя взяла.  Дайте Ладе, что подо мной.
Полина  подумала, что она имеет в виду коробочку с золотым ломом и пустое кольцо без бриллиантинов, от Юсупа. Но под старым матрацем ничего не было.
Полина помнила, что раньше в эту половину  дома, где она сейчас поселилась с Борей, приезжала Лада со своим сыном Славиком. Сейчас она жила и работала с мужем  Аркадием в Навои. А позже, когда построили там электростанцию, они работали на ней до пенсии. Полина в тайне  допускала, что мстительная Лада, когда приезжала последний раз, могла испортить Аксинье горло щелочью, которую  применяла на работе для очистки труб. Лада привезла эту щелочь в цилиндрическом тонком стакане.  И Аксинья ее использовала в стирке. Ладка могла подсыпать щелочь и Аксинье в чай. От нее всего можно ожидать. Но это не доказано.  И грех зря наговаривать на родную сестру.
Аксинья еще до обострения болезни ходила к гадалке и, вернувшись, позвала Полину во двор, призналась тихо:
– Гадалка Маргарита мне сказала: «У тебя две болезни. Одна от злых людей, а другая от Бога». Вот и думай всю жизнь.
А в это время пришел с гулянья Боря, весь в слезах.
– Ты что плачешь? – спросила бабушка.
– Сазонов Пашка больше не будет мне давать велосипед… покататься! – ответил Боря, сдерживая слезы.
– Почему? – удивилась Полина, зная, какие они дружные товарищи.
– Нечего побираться! – сказал Пашка и уехал от меня.
Аксинья помрачнела и вдруг сказала:
– Я куплю тебе велосипед. Не плачь.
Боря даже плакать перестал, так удивился. Не поверил. Но Аксинья велосипед Боре купила. Уж где она взяла деньги, Бог знает.

Действенным было лишь то, что Настя делала ей регулярно, через 4 часа, обезболивающие уколы – и Аксинья не слышала болей. А может, была такая сильная, терпела. Настя подготовила рецепт: яйца, молоко, сахар. Всё взбивала. А у больной  это всё загнивало.  Как-то Полина начала  делать клизму, вдруг Аксинья, как безумная, схватила её за руку – видимо, от боли:
– Ты что, меня убиваешь?
Начались у нее галлюцинации. А когда проходило безумие, Полина спросила ее:
 – Мама, делать тебе?
Она ответила:
– А как же! Я умру, если не будешь  делать мне клизму.
И Полина  продолжала ее  так кормить до самого конца.
После очень тяжелого приступа  боли Аксинья попеняла Полине:
– Что же вы меня не лечите?
Так было горько!
– Мама, мы бессильны, и медицина бессильна, – тихо заплакала Полина.
Аксинья  понял,  что болезнь ее неизлечима. После этого она прожила два месяца, ничего не ела и не пила. Ничего нельзя было есть, даже вода не проходила.  Рак сделал свое дело.
Полина два месяца от матери не отходила. В школе за нее работали другие учителя-подруги – Раиса Васильевна и другой математик.

Один раз Аксинья зимой вдруг захотела чаю с малиной. Но в доме не  было ни денег, ни малины.  И случайно  Полина погорилась  соседке на эту просьбу Аксиньи. Вдруг соседка в чашке принесла ей малиновое  варенье. Полина быстро согрела чай, налила маме в чашку кипяток с заваркой и положила малиновое варенье. Аксинья удивилась. Руки трясутся. Дует на блюдце и пьет. Целую чашку выпила.
– Скорее еще налей!
Полина ещё налила чашку чая с малиновым вареньем. Аксинья выпила половину и откинулась на подушку, прошептав:
– Все! Клапан закрылся.
 Когда у Аксиньи совершенно не проходила вода, Полине даже самой не хотелось пить чай и воду.  Хотелось мстить себе за мать. Как было ей тяжело не пить, бедной. Во рту у нее выросли шипы, как у розы. Полина  смазывала ей губы кисленькой водой.
Когда она  ничего не пила и не ела, у нее помутился разум.  Она видела рядом какую-то цыганку.  Просила Полину:
– Прогони ее, опять она пришла, около тебя стоит.
Полина не думала тогда, что доживет до такого же помутнения рассудка перед своей смертью. Тоже видела женщину около себя и прогоняла ее.
 Накануне в комнату Аксиньи пришла её кошка. Притащилась еле-еле и легла у кровати. А потом стала кричать по-страшному – умирала. Аксинья услышала и как-то зло сказала:
– Убери ее!
Полина унесла кошку из дома во двор. И там бедняга подохла.
В ночь на восьмое марта, как и раньше,  Полина сидела около Аксиньи. Силы покидали Аксинью. Полина была на стороже. Все в доме спали. Вдруг в два часа ночи раздался  страшный гром. Было такое впечатление, что отсырела и распалась печная труба, и камни рассыпались на конек крыши. И Аксинья начала умирать. Она много дней уже не говорила, только тихо лежала и трудно дышала.  А теперь как-то  потянулась, раскрыла немного рот – и из него вышел, вроде,  белый дым и поднялся к потолку. Наверное, душа покинула тело.  Полина отчаянно закричала.  Все прибежали из других комнат. Но Аксинья  уже затихла, скончалась.  И, конечно, начался жуткий рев родных. 
Это было мучительное состояние. Была для семьи тяжелая утрата, особенно для Полины.  Она в душе ругала всех, и себя в первую очередь,  что не сумели сохранить Аксинью.  И почему же такой мученице – такая смерть? За что такое адское ей терпение? За что?

Утром  Полина вспомнила про гром с раскатом. Глянула, выходя из дома, на крышу – нет, труба не развалилась. Боря потом говорил, что этот гром во сне приснился, а наяву его не было. Не знай. Полина сама хорошо слышала, от этого и проснулась.
Помощь в обмывании  оказалась не нужна. Всё само  из нее вышло.  Раньше Аксинья вставала с постели – ходила по нужде в ведро.  Она этим  проверяла свои силы. Полина кинется ей помочь, встать – Аксинья возражает: «Сама, сама…»,  –  отталкивала дочь рукой  от ведра. Такие условия гигиены в трущобах. А сортир был вообще во дворе. Скотские условия постоянной жизни.
И вот Полина вымыла мать в последний раз, в последний путь. Но вымыла и в первый раз, потому что Аксинья сама ухаживала за собой до конца своей жизни. И не только за собой, а за большой семьей. 
Много народу пришло хоронить Аксинью, десяток ее подруг и знакомых. Пришли и из Полининой школы учителя-помощницы. Раиса Васильевна  принесла Полине деньги, которые получила, работая за Полину. Пашка схватил рыдающую Полину в охапку и с силой оттащил от гроба,  не постеснялся чужих людей. Она в рыданиях не помнила себя.

Лиза все не появлялась  и не писала. Лене сестры дали по тысяче рублей, а Ладе – не дали, ее тоже долго не было в астрахани. Полина со временем забыла об этом, но Лада приезжала позже, и напомнила, укоряя сестер, что забрали ее долю наследства.
Потом была реформа денег, и сумма уменьшилась в десять раз.
Бедная, бедная Аксинья, только вдоволь настрадалась – и умерла. Ничего не видела хорошего, кроме нужды да заботы.  Делала-делала  для всех – а оказалось, что осталась всем должна. Вот такая у нее судьба.
Да и у Полины не лучше. Полине и самой казалось, что она не все сделала, чтобы как-то помочь своей матери.
Памятник Аксинье сделал у себя на заводе друг семьи, который часто был с женой в гостях у Аксиньи, и она всегда их угощала, чем могла. А он любил повторять: «Не жизнь, а малина,  – хоть не увольняйся». А у Аксиньи была несчастная жизнь, да и рано «уволилась».
И семья рассыпалась, как пшено или соль.… Все сыпучее.  Боже, как много зла, видимого и невидимого.  И этот дом на Огаревой как будто создан и построен для зла.