(Из сборника «Сказки для взрослых»)
«Вы не можете выбраться из этого, пока оно не завершилось…».
Ошо
Агент Исаев – он же – Штирлиц, он же – бриллиант диктатуры пролетариата, сидел на берегу Ганга и полоскал майку с портретом йога Лобсанг Рампа, утверждавшего, что именно он является тибетским ламой по имени Вторник. Чтобы не осквернять мирскими делами лика святейшего, постирушки Исаев переносил на понедельник. Но минувшая неделька выдалась не из легких, суета-сует, и вот результат: суббота, а Исаев плещется в водах Ганга, как какая-нибудь баба по утру на Оке, времен Левитана. От климата ли, или от специфической химической формулы воды, майка изрядно вытянулась, полиняла и безнадежно пахла гарью. Приподняв одной рукой мокрую, лен с лавсаном, тряпицу, Исаев внимательно вгляделся в лицо его святейшества Вторника. Лицо было перекошенным, а третий глаз перекрыл рот тибетскому ламе, словно тот был недоволен действиями агента, приказывая ему побольше наблюдать и поменьше разговаривать с незнакомцами. «Дык, я ж и так… молчу целыми сутками, как рыба об лед!» – возмутился Исаев, но, конечно же, мысленно. Кое-как достирав потную майку с учителем, агент натянул её на исхудавшее, покоричневевшее, с синим оттенком, тело (просохнуть которой под ярким солнцем – было делом пары минут) и молча постанывая после долгого стояния в неудобной позе, побрел, разминая застывшие мышцы под ближайшее дерево, дабы расположившись там на обеденный перекур, предаться медитативному неспешному чтению, в который раз перечитываемой агентом уникальной книги ламы-Вторника «Третий глаз». Особенно разведчику нравился увлекательный рассказ гуру о том, как после болезненной операции на лбу мальчика по имени Лосанг, у ребёнка открылась возможность видения ауры. Данная глава прямо-таки гипнотизировала бывшего пролетарского сотрудника ГПУ. Прочитав её, он частенько впадал в глубокий транс и, тихонько похрапывая (чтобы не распугать священных кобр или коров) минут двадцать, восстанавливал мозг за счёт пульсирующих альфа-волн в тени какого-нибудь одиноко стоящего дерева. Исаев и сам был одинок, что перст во Вселенной: шифровки от жены не поступали к нему лет двадцать, от того, видно, и льнул он к мощным стволам таких же как и он одиноких, но не подвластных разнонаправленной силе ветров, представителям местной флоры.
На этот раз таким деревом-партнером по восстановительной медитации, оказался раскидистый бомбакс капоковый. Исаев с удовольствием расположился между его выпуклых над землей корней и выложил из холщовой сумки от противогаза свой скромный, но высококалорийный обед: рисовые палочки из бамбука, крабовые палочки из красных прибрежных водорослей, стакан сушеных кузнечиков и детеныша гладкошерстной выдры, случайно вычерпнутого майкой во время стирки. Сплошной белок! Исаев развел костерок и поставил кипятить воду из близлежащего источника в фашистской закопченной каске, много лет исправно служащей ему походным котелком. «Съесть выдру живьем или сварить? Вот в чём вопрос», - мысленно мучился с ответом разведчик. Вода, тем временем, закипала и начала выплескиваться на пыльные бугристые корни бомбакса. От объявшего его волнения, Исаев даже зажевал раньше времени листочек бетеля, заложенный им на послеобеденный десерт на любимой главе «Третьего глаза».
– Не ешь его, он тебе ещё пригодится, – раздался голос сверху.
«Кто это?» – подскочил на месте Исаев, секунд на пять, зависнув над корнями дерева из породы капоковых. Жаль, заснять этот феномен было некому, а сам разведчик не обратил на пять секунд невесомости должного внимания. Подумаешь, он и на полчаса зависал, тоже мне, феномен.
– И кузнечиков не ешь, врагу отдай, всё равно они лежалые: видишь, какие у них тельца сплюснутые?
– А чем же мне тогда пообедать? – обратился Исаев к некто, вещавшему из ниоткуда. – Я и так на местных харчах отощал, родная мать не узнает.
– Конечно, не узнает, – поддакнуло сверху, – мы ей ничего не скажем. Порадуем мамку твою, идёт?
В этом последнем слове Исаеву вроде почудилось странное сходство со словом «идиот». Но он гордо тряхнул головой и отнес это за счет несовершенного знания санскрита: проклятый язык никак не давался Исаеву, не то что немецкий, на котором он до сих пор видел многосерийные, с рукописными титрами, сны.
Оставались рисовые палочки из бамбука, крабовые палочки из красных прибрежных копченых водорослей и кипяченая вода из неизвестного источника: то ли с «живой», то ли с «мёртвой» водой. Разведчик с тоской окинул взглядом больше, чем на половину оскудевший рацион.
– Вот ты там такой умный, – осмелел голодный Штирлиц, он же сотрудник КГБ и бывший сотрудник ГПУ, – сам-то, наверное, амброзией в нирване питаешься, где там тебе меня, простого связного на чужбине, понять?
– Что мы торгуемся? Ты бы тоже меня не понял, – было ему ответом. – Кузнечиков можешь здесь оставить, а детёныша отнеси, откуда взял. Не то так карму испортишь, – третий глаз не откроешь и оба открытых закроются.
«Похоже, он мне угрожать стал», – оскорбился Исаев. И хотя кое-что смыслил в противоборстве с невидимым врагом, ощущение было такое, что они находятся на разных уровнях развития, поэтому логика военного офицера давала сбой, не улавливая тонкостей логики иного порядка.
Для поддержки, он взглянул на изображение Учителя, но тот сморщился так, что любой непросветленный смог бы догадаться: ламе-Вторнику препирательства агента не по вкусу.
– Ты там не думай, что я твоих предсказаний и наговоров испугался, – расправил плечи Исаев, как-никак, имевший секретное звание и секретную правительственную награду, о которой, правда, знал только он, да выдавшее её правительство. – Русский офицер, пусть он и давно заброшен с секретным заданием втереться в доверие к йогам, бывшим не бывает! – отчеканил он металлическим, хорошо поставленным голосом.
Ответа не последовало.
Агента Исаева такое молчание несколько смутило. «Что бы это могло означать? – машинально решал мозг разведчика-диверсанта экстренную нестандартную задачу. – А может, это мой Учитель переместился и наблюдает за мной? Может, я был в шаге от просветления, но вместо того, чтобы нырнуть в нирвану, расселся обедать, как «свинья под дубом?» И, как нарочно, никакой связи с Центром. А вдруг, это провокация?!»
Исаев нехотя снял котелок с кипяченой водой и нарочно затягивая время, стал убирать в сумку книжку и бамбуковые палочки: находчивые индусы перемешивали их с комочками сои, в результате чего получалось нечто, по вкусу напоминающее рис.
Наконец, слух его уловил какой-то шелест в верхушке дерева, похожий на то, как крылья птицы трутся о листву встречных веток.
«Зачем гуру приделывать себе крылья, если он может перемещаться в любую точку земного шара одной только силой мысли? Показалось», –привыкший, даже молча петь песни о далёкой Родине, не раскрывая рта, рассуждал разведчик.
Собрав пожитки, он привычным жестом перекинул сумку через плечо, выплеснул на камень ещё теплую воду, высыпал между корней дерева горсть сушеных кузнечиков. Затем, бережно взял в руки детёныша выдры: маленький, глупый, с длинными черными коготками, теперь он показался Исаеву частью какого-то неведомого ему кода, который он, по неосмотрительности, чуть не разрушил.
Всю дорогу ему страсть как хотелось обернуться и посмотреть: не спустился ли его гуру, чей пристальный взгляд – он это хорошо чувствовал! – буквально буравил ему спину между лопаток.
Но как профессиональный разведчик он знал, что обернуться – провалить операцию. Поэтому, превозмогая любопытство, Исаев ушел, так ни разу и не обернувшись. Вскоре он спустился к месту, где недавно стирал майку с изображением ламы-Вторника и выпустил малыша в травяные плавни возле берега. Тут же, откуда не возьмись, появилась и его насмерть перепуганная мамаша. Схватив своё сокровище, она моментально скрылась от наблюдавшего за ней разведчика в мутной, пахнущим лесным костром, воде.
«Полковник Исаев, докладываю: связь восстановлена», – привычно отчитался о проделанной работе штандартенфюрер и опустил глаза на портрет гуру. Полотно линялой майки плотно облегало стройную фигуру агента, и лицо гуру казалось почти бесплотным, но умиротворенным.
«Служу Родине и её народу», – чуть слышно откликнулся на безмолвную улыбку учителя, Штирлиц. С чувством выполненного долга он отправился вверх по течению реки. Сегодня ему ещё предстояло найти что-нибудь на ужин и место для ночлега.
… Как только русский офицер скрылся из виду, к подножию бомбакса капокового, шумно маша крыльями, спустился индийский серый толк. Широко разинув клюв, он стал торопливо запихивать за обе щеки сушеных кузнечиков.
– «Учи сынок, иностранные языки, они тебя прокормят…». Милая мама, если бы ты только знала, как я благодарен твоей науке! – разговаривал со своей бывшей мамой на чисто русском языке, редкий в лесах Индии (одухотворенной сборищем разнообразных дхарм), заповедный птиц.
;):)
(фото: Яндекс)