Цена головы.
«Происходящие случайности - это непознанная закономерность», - к такому выводу пришёл Вадик, философствуя на кладбищенской скамейке у могилы родителей. Он убрал зимний мусор, листву, поставил цветы в стеклянную банку и потихоньку допивал бутылку португальского портвейна. Портвейн был золотисто-коричневым и сладко-тягучим. Навернулась слеза. Вадик вспоминал родителей и не ведал, что само его появление на свет около пятидесяти лет назад явилось чистой случайностью. Брак был поздним, и мать еле доносила. В единственном ребёнке она, бывшая актриса театра юного зрителя, и отец со странным именем химического элемента из периодической таблицы души не чаяли. Папа Радий к химии отношения не имел, а трудился инженером-механиком на заводе, повышающем обороноспособность Отчизны, был человеком мягким и продолжателя рода изрядно баловал. Мать на этом поприще супругу не уступала, хотя была дамой весьма нервной и вспыльчивой. В ней скопились нереализованные сценические амбиции, творческой вершиной стала роль Бабы Яги с полным скрытого драматизма монологом, обращённым к Иванушке-дурачку. На монологе она безнадёжно сорвала голос, и карьеру пришлось завершить. Раздражение выливалось на мужа, сын же оставался «Вадичкой», «Вадимиком» и т.п. Результатом безграничной родительской любви стала редкая разболтанность сына. Ровесники принимали её за отсутствие комплексов, взрослые - за отсутствие «царя в голове». Учителя напрягались, когда Вадик поднимал руку, от него мог последовать любой вопрос. Как-то после окончания лекции «О любви и дружбе», которую читал для старшеклассников в актовом зале старенький кандидат педагогических наук - он рассматривал тему в качестве движущей силы самосовершенствования, творчества и всеобщего прогресса человечества, от девятиклассника с рыжими бакенбардами последовало:
- Любовь - ерунда! Ведь как сказал поэт:
К чему любить, к чему страдать,
Ведь все пути ведут в кровать!
О сексе в семидесятом году всё-таки знали, но публичному обсуждению тема не подлежала. Прокатился лёгкий смешок, учителя-пуритане посуровели. Но старичок недаром был кандидатом.
- Это тема другой лекции, - спокойно протёр он очки. - О половом воспитании. А ваш поэт случаем не настенный? Где вы это прочитали?
- В общественном туалете, - отрапортовал Вадик.
Он любил эпатировать и противопоставлять.
А ещё рок-н-ролл! Его ритм вбил в башку Вадика серьёзный клин. Рояль, за который ребёнка усадили в третьем классе, безвозвратно отвратил от классики, но основы музыкальной грамоты пригодились, когда в хрипящем радиоприёмнике Вадик поймал «Johnny B.Goodе» Чака Бэрри. И одномоментно съехал. Уже наступила эра «Битлз», рок-н-ролл считался вчерашним днём, но Вадик шёл своим путём. После уроков, пока родители были на работе, он усаживался за антикварный «Август Фёстер» и долбил на пожелтевших клавишах под Джерри Ли Льюиса, употребляя кроме рук нижние конечности. Его «коронкой» стала «Тутти фрутти», известная стране как «Гей, баба Люба!» Он зачёсывал кок и над кроватью повесил мутную фотографию Бадди Холли. Человек, избравший чуждых кумиров, не мог шагать в ногу со страной. Вадик категорически отказался вступать в комсомол и объяснил, что не верит в построение коммунизма. А принцип распределения - от каждого по способностям, каждому по потребностям - полнейшая глупость, чушь собачья, скатерть-самобранка для бездельников. Это не было антисоветским героизмом, поскольку на неприятные вопросы отвечать пришлось отцу-оборонщику, который чуть не вылетел с секретного предприятия. Сыну было наплевать не только на папу. Потребность в друзьях у Вадика отсутствовала, и он гордился своей самодостаточностью. Вещь в себе.
Для улучшения качества звучания далёких импортных радиостанций Вадик занялся радиотехникой. Накупил брошюрок серии «Сделай сам» и воскресные дни проводил на барахолке в поисках ламп, диодов и сопротивлений. Вадичке освободили кладовку, где он к восьмому классу собрал свой первый приёмник. Зимой того же года произошло злополучное событие, которое слабый вывих в мозгах привело к сложному перелому. И вздумалось же здоровым пацанам поиграть в жмурки! Переходный возраст, когда непонятно, то ли закурить, то ли съесть мороженого. Вечер был холодным, и человек пять томились бездельем в подъезде.
Водящему завязали глаза шарфом.
- Выше второго этажа не бегать!
Вадик опять пошёл своим путём, рассудив, что вместо нелепой беготни по ступенькам спокойно отсидится на подоконнике. Подоконник был высоким, на уровне плеча среднего человека, и когда Вадику наскучило бездействие, он спрыгнул. Раздалось два удара различной тональности. Сначала гулко загудел железобетонный ригель, в который несчастный врезался лбом, а следом глухо отозвалось падение тела. Над ним склонились. Тело было неподвижным, а лицо - цвета белёной стены подъезда.
- Пульс попробуй.
- Дышит?
- Вроде нет...
- Убился?!
- Тише, вы! Дайте, послушать. Нет, живой!
- На улицу надо вынести, на воздух.
На скамейке у подъезда жертва открыла глаза, они были бессмысленны.
- Дураком может стать, - сказал кто-то.
- Сам ты дурак, - тихо произнёс Вадик, с трудом поднимаясь.
Его повели домой, жил он недалеко, в соседней пятиэтажке, но дорогу одолел с трудом - его сильно шатало и два раза вырвало. Кто знал, что при сотрясении мозга пострадавшему нельзя передвигаться? А сотрясение было сильнейшим, две недели Вадик провалялся в больнице и от физкультуры получил освобождение до конца года. Считаться дефективным? За падло! Он ощущал себя человеком мужественным и по липовой медицинской справке записался в секцию бокса. После происшествия в подъезде Вадик навсегда утратил чувство страха. Он лез в спарринги к разрядникам и здорово от них получал. Коренастая фигура, хорошая реакция - может, из него получился бы неплохой боец, но на ринге бьют в голову... Родители по заплывшему глазу и паре синяков установили истину, пришли в ужас и наложили табу на «это смертоубийство».
- Тебе нельзя драться! Дураком хочешь стать?
Вадик не хотел и на удивление быстро с родителями согласился. Бокс уже не занимал его, он влюбился. Всего через полгода после диалога с педагогическим кандидатом. Предмет звали Наташкой, жила она через два дома с матерью-стервой и двумя старшими сёстрами. Она тоже перешла в девятый. Вадик таскал на четвёртый этаж майские тюльпаны с городских газонов и июньскую сирень, ободранную в близлежащих дворах. Тщетно! Наташка была холодна, капризна и даже проявляла черты наследственной стервозности. Влюблённый генов не замечал и боготворил. Кого? Девочка напоминала макаронину по шестьдесят две копейки за килограмм - длинная, ровная, с вытянутым лицом и ярко выраженной долгоносостью. Впрочем, рядом с сёстрами она смотрелась, благодаря распущенным до середины спины волосам. Вадик таскался за ней около года, изнывал и надеялся, пока не получил окончательный отказ. Наташкино сердце принадлежало другому. Вадик пригрозил наложить на себя руки.
- Я повешусь!
- Неужели? – засмеялась юная стерва.
… Июльским вечером, когда закатное солнце отпустило дневную жару, к деревянному столику под молодыми липами, где старшие пацаны играли в кинга, примчалась малышня.
- Вадик вешаться пошёл!
- Не трепитесь!
- Честно!
Малышня убежала, но вернулась через пять минут.
- Он уже верёвку накинул!
- Где?
- За домом, на дереве.
Карты бросили и рванули за угол. Старый высокий тополь с толстыми ветвями и множеством удобных для лазанья развилок доживал свой век. На нём собирался закончить свой век и Вадик. Он уже болтался в петле с выпученными глазами! Ноги марионеточно дёргались, он безуспешно пытался освободиться от верёвки.
- Ни ..я себе!
- Сейчас окочурится!
- За ноги хватай!
- Да куда тянете, идиоты? Вверх подымай!
Верёвку обрезали, ножи были у всех, а какой комсомолец без ножа? Вадик выглядел ошалело.
- Ну, ты - точно дурак! Конченый, - вынес диагноз консилиум.
Нет, конечно, дураком Вадик не был. Настоящий жил в одном подъезде с Наташкой, звали его Юра Бомба – беззлобное дитя нетрезвой ночи с «тихой грустью». Он был много старше, широк, приземист и смахивал на гиббона. Юра давно окончил вспомогательную школу, работал грузчиком на мелькомбинате, но проводил время с ребятнёй. Его не обижали – нравом он обладал спокойным и в силу возможностей рассудительным. Главным занятием Бомбы являлось слежение за прогнозом погоды и выявление ошибок синоптиков.
- Слыхал, Москва передавала - снег пойдёт? А где он, снег-то?
Бомбина доброта спасла Вадика от родительского гнева, когда он с края могилы отправился в гастроном и купил бутылку «Лидии». Стакан «красного» разбудил в дебютанте потребления алкоголя неожиданную агрессию, затем развёз в «соплю», и Юра от греха увёл Вадика к себе домой, уложив спать. «Лидию» же, губа не дура, допил сам.
Портвейн Вадик полюбил с первого опыта, нет-нет, да и покупал бутылочку, которую ныкал в своей радиотехнической кладовке. Там он соорудил передатчик, установил на крыше антенну и вышел на просторы эфира, пополнив ряды радиохулиганов. Бузили они на средних волнах, их отлавливали и штрафовали. Вадика тоже поймали, и химическому папе пришлось раскошелиться. Потом папа раскошелился ещё раз, купив сыну мопед «Рига-2» для смены увлечений. С мопеда Вадик упал, когда вздумал напоследок пофраериться перед Наташкой и ощутимо ударился о бордюр. Понятно чем! Рецидив сотрясения имел только один плюс – его не призвали в армию, когда он пролетел мимо института. На неудачную попытку поступления, безусловно, повлияла смена школы посередине десятого класса. Смена произошла принудительно. После краткого концерта на перемене, который был дан на сцене актового зала. На сильно расстроенном пианино «Красный Октябрь» Вадик выдал рок-н-ролльное попурри, отдав предпочтение родному языку перед английским с учётом уровня аудитории.
Стоит на речке красный буй,
К нему плывёт какой-то … дядя!
Ему кричат: «Ты не балуй!
Напрасно жизнью не рискуй!»
Публика стекалась, пианист в раже тряс башкой и мотал волосами.
На берегу лежат два трупа,
У одного торчит за…понка!
И проходящая девчонка
Чему-то улыбнулась глупо!
Директрисе, которая уже спешила на звуки музыки, посчастливилось услышать куплет, ставший в изгнании ученика решающим. Публика стонала, ученик истошно орал буги:
Справа молот, слева серп -
Это наш советский герб!
А хочешь – сей, а хочешь – куй,
Всё равно получишь… Мало!
В институт Вадик поступил со второй попытки и на второй день получил прозвище Дуремар. Его это нисколько не волновало, он продолжал жить в мире портвейна, магнитофонных записей и радио. Каким образом ему выдали разрешение неизвестно, но он зарегистрировал передатчик и пересёк рубежи Родины на коротких волнах, болтая с половиной планеты на ломаном английском.
… А Наташка выскочила замуж! Он был старше, при деньгах и подарил юной супруге – немыслимая вещь! – новенький Москвич 412. Дочка раз в неделю навещала мать, въезжая во двор за рулём морковного авто, и Вадик не знал, куда пропасть со своим задрипанным мопедом.
К окончанию вуза и ему вздумалось жениться. На интеллигентной скромной девушке. Тип девушки давно сложился – макаронное изделие с волосами до ягодиц. У девушки имелась сестра – близнец, что молодожёна сильно возбуждало. Сестёр он иногда путал и втайне желал жить с обеими, тем более, что кров нашёл у родителей жены. Вадик предвкушал, как сестрички станут менять друг друга в супружеской постели, как однажды они останутся в ней... Обе! И будут его ублажать. Но… Радость эротических фантазий в стиле лямур де труа была недолгой. Через неделю, засосав пузырь «Букета Молдавии» из свадебных остатков, Вадик решил одарить тёщу зажигательным исполнением «Long Tall Sally». Тёща сама музицировала, отдавала предпочтение романсам, но вместо «Отвори потихоньку калитку» на неё обрушился зять в молдавском угаре с блеском и грохотом чернокожей Америки. Литла Ричарда забабахал, едрёна! Тёща негров терпеть не могла, хотя никогда с ними не встречалась. Зять назвал её расисткой, и молодые отправились по месту прописки супруга.
- Надо же, - сокрушалась тёща, - а казался воспитанным мальчиком.
- Как живёшь? – спрашивали знакомые.
- Регулярно! – неизменно отвечал Вадик.
Текло время, но Вадика оно не меняло, не изменило и рождение дочери. Нет, дочь он любил и даже сочинял для неё сказки в стихах.
Ночь холодная и мрачная была,
К аскариде лямблия пришла, - убаюкивал он девочку.
Потом пел колыбельную.
Ночка тёмная, я боюся,
Троглодитка моя Маруся.
Эх, Маруся, троглодитка,
Брось смеяться, проводи-ка!
Когда он начал обучать доченьку лабать на «Фёстере» буги, жена забрала ребёнка и вернулась к родителям. Вадик закрылся в кладовке, опорожнил две бутылки «тридцать седьмого» портвейна и вышел на связь со знакомым шведом. Швед давно звал в гости, он жил где-то под Мальмё в собственном доме, приглашал в гости и просил помочь отремонтировать крышу. Швед не разбирался в социалистической действительности.
Возврат к холостой жизни усугубил неведомые процессы в многострадальном мозгу. Вадик часто менял работу по причине хронической несовместимости с начальством. Его это не слишком заботило, а занимало другое.
- Элвис жив! – заявлял он при встрече, даже не здороваясь.
Пресли второй десяток лет пребывал в мире ином.
- Ленин тоже.
- Похоронили двойника, - горячился Вадик, - а он теперь на острове.
- На каком?
- На собственном.
В следующий раз он сообщал:
- Я вступил в англиканскую церковь.
- Лучше бы в говно!
Через год Вадик уже искал единомышленников-мормонов.
- У них разрешено многоженство. Официально!
За свою жизнь он становился почитателем Че Гевары, Гитлера, Дэн Сяо Пина, аятоллы Хомейни, адвентистом седьмого дня, антисемитом, поклонником поэзии Баркова и музыки Брюкнера. Почему это происходило, Вадик ответить не мог. Его извилины существовали автономно.
На заре становления рыночных отношений Вадик частенько попадался на глаза с пятилитровой канистрой бормотухи, которой торговали из цистерны на пыльном пустыре небритые кавказские лица с бегающими глазами.
- Харя не треснет? – интересовались знакомые.
- На неделю – в самый раз! Потом в Швецию улетаю. Приглашение получил.
Ага! Швед дождался-таки новых времён. Он жил в рыбацкой деревушке среди замшелых гранитных глыб и оказался местным антисоциальным элементом, патлатым и небритым Свеном-самогонщиком в замызганном свитере и грязных джинсах. Он радушно угощал гостя крепким пойлом. Закусывали собачьими консервами, они почти не отличались от тушёнки, и жареной селёдкой - швед не относился к гурманам. Но радиостанция у него была классная – «Блаупункт» с двадцатиметровой армейской антенной на вантовых растяжках. На крышу за месяц Вадик поднялся один раз и только для того, чтобы с неё упасть. Свен уложил русского с гематомой в пол-лица на продавленный матрац и поставил ему компресс из самогонки. Про крышу же сказал, что хрен с ней, с крышей, десять лет текла и пусть себе течёт дальше, не это главное.
- А что главное?
- Мир во всём мире! И дружба народов!
Вадик насторожился от родных словосочетаний.
- А ты, часом, не социалист? - спросил он с подозрением.
- Конечно, - ответил швед. - У нас же социализм. Самый настоящий.
В доказательство он включил телевизионный канал, по которому круглосуточно крутили качественную скандинавскую порнуху. Гостю пришёлся по душе сюжет с грудастыми фрёкен-двойняшками, и он пожалел, что развёлся. В общем, за границей Вадику понравилось.
... Вадик сидел на кладбищенской скамейке и думал, почему, несмотря на возраст, к нему не пристало отчество, почему он оставался Вадиком даже для младших коллег из КБ. Сзади из-за кустов послышался шорох, но он не обратил внимания, а допил портвейн. Потом подумал, что должно прийти приглашение из Голландии от хаарлемского радиолюбителя, о том, как порадовались бы родители открывшейся возможности посмотреть мир. Смеркалось, скорбные аллеи давно опустели. Кладбище находилось далеко, на окраине города, к нему добирались автобусом с нехорошим номером «тринадцать». «Засиделся!» - подумал Вадик, но подняться не успел, потому что получил сильнейший удар по темени и упал лицом в отчий холмик.
Очнулся он ночью, апрельское солнце ещё не прогрело землю, и он замёрз. Куртку с него сняли. Вадик с усилием встал, рядом валялась совковая лопата с кусками засохшего раствора. Потрогал голову, в волосах запеклась кровь, и почувствовал привычный прилив тошноты. Ещё спёрли бумажник, часы и содрали с пальца обручальное кольцо – недавно он вторично женился. Вадик выругался, проклиная собственную неосмотрительность, о таких случаях приходилось слышать – кладбищенские бомжи промышляли не только воровством цветов с могил и цветного металла с надгробий, но порадовался, что не откинул коньки. Случайность есть непознанная закономерность.
… В Голландии Вадика очаровали помойки - визитная карточка уровня жизни. Собственно, помойками чистенькие баки с сортированным мусором язык назвать не поворачивался. Он разжился приличной кожаной курткой взамен утраченной, двумя парами джинсов и антологией рок-н-ролла на виниле. Но самой большой удачей стал проигрыватель «Филипс» в отличном состоянии – Европа переходила на «си-ди». «Вот же, живут суки!» «Суки», которые его принимали, жили более чем скромно, в двух комнатках мансарды, куда вела узкая крутая лестница. С Ван Ассе они были одногодками и быстро подружились. Его бледная подруга неопределённого возраста с фиолетовыми волосами носила серьгу в пупке.
- Что это? – поинтересовался Вадик.
- Пирсинг.
Он стал звать её Ван Пирсинг, голландцы смеялись. Они вообще часто смеялись, особенно когда курили.
Вернулся Вадик заядлым грибником и даже дал развёрнутое интервью местной молодёжной газете о пользе мухоморов.
- Ядовитых грибов не бывает, - внушал он развесившей уши молоденькой корреспондентке. - Всё дело в способах приготовления.
Кто тогда слышал о порочном пристрастии жителей Нидерландов к растительным галлюциогенам? Знакомым Вадик охотно объяснял действие отвара из поганок. К нему неизменно являлся седой старик в красном кафтане. Вместо приветствия старик твёрдо произносил несуществующий глагол, который Вадик, однако, понимал. «Лацканать!» - приказывал Главный Грибник и увлекал в головокружительные воздушные приключения.
- Я летаю! Парю.
Жена недолго наблюдала за полётами и после очередной аварийной посадки сочла за благо с пилотом расстаться. Кладбищенская история отвратила Вадика от портвейна, он перешёл на водку, разбавляя её квасом.
- Только натуральным! Один к одному.
Выглядит он вполне прилично и ходит на работу, где числится ведущим инженером, а живёт отшельником в трёхкомнатной родительской квартире, в которой убирает соседка. Раз в полгода. Если его спросить:
- Как поживаешь?
Он ответит:
- Нерегулярно, но с удовольствием.
Он купил старый мотоцикл с коляской, чтобы ездить за мухоморами. Иногда он звонит Ван Ассе и поёт в трубку под пианино:
У атамана Козолупа
Была отличная... сноровка,
Семизарядная винтовка
И два енотовых тулупа.
Ван Ассе по-русски не понимает, но всё равно смеётся. Когда Вадика мучают головные боли, он думает, что неплохо бы завещать черепную коробку медицине, поскольку после всех потрясений она наверняка представляет научный интерес. «Интересно, сколько они предложат? – размышляет Вадик. – Какую цену?»
Май 2009.