Четыре...

            
                Хоть убей, следа не видно;
                Сбились мы. Что делать нам!    
       
                А.С. Пушкин


                Налево повернулся – сказку получи!


С целью прояснения ситуации с авторством «Гавриилиады», прочитаем фрагмент отзыва на статью  об «опасности истории» Т. Щербаковой внимательнее.

«Конечно, то, что вы написали - сущая правда. Но не все ведь так просто. Русскую историю замалчивали не только те, о которых вы тут пишете, но и сами цари, потом - и руководители КПСС. Ведь одна из причин безвременной гибели Пушкина - именно его альтернативный взгляд на историю Карамзина. Он даже писал едкую эпиграмму на историографа. Тот, правда, потом спас его от Сибири. Но после смерти Карамзина его семья не простила Пушкину ни его выпадов в адрес ученого, ни того, что Николай Первый назначил его историографом России. Этого Карамзины и Вя-земский, их ближайший родственник, не могли снести и активнее других плели против Пушкина ин-триги. И, вполне возможно, пасквиль на Пушкина был написан именно Вяземским. Только подписан и послан другим человеком. Об этом у меня - в романе "Тайны, тайны, тайны Пушкина". Как и о том, почему на Пушкина в советское время навесили авторство "Гавриилиады"…»

         Татьяна Щербакова   13.03.2014 20: 08.

Как видим, причину такого коварного поведения друга Пушкина Щербакова объясняет вполне четко. Дело в том, что, оказывается, став официальным историографом, Александр Сергеевич написал «ед-кую эпиграмму» на Карамзина, которого официальная история считает чуть ли не литературным и историческим кумиром поэта. Вот ее строки, которые были позаимствованы из упомянутого выше  романа «Тайны, тайны, тайны Пушкина».

         В его «Истории» изящность, простота
         Доказывают нам без всякого пристрастья
         Необходимость самовластья
         И прелести кнута.

Следует заметить, что существует несколько вариантов данной эпиграммы, а есть еще совершенно другая, начинающаяся со слов: «Послушайте, я вам скажу про старину…». Интересно, что с эпи-граммами творится примерно то же, что и с «Г». Кто-то их авторство связывает с Пушкиным, кто-то – нет. И опять гипотезы, предположения. Будто бы от «Послушайте…» сам Александр Сергеевич от-крещивался, но вроде бы, считают, что это был жест вежливости по отношению к Карамзину после его кончины. Приведенную выше эпиграмму большинство считают пушкинской. Но опять же: об-молвкам в письмах, чьим-то воспоминаниям. Примечательно, что и точной даты не могут назвать. То ли была написана в 1818 г., сразу после опубликований «Истории…», но тут же называют и 19, и 20 и даже 26 годы, когда Пушкина, вроде бы, пожурил за это А.С. Тургенев.

Впрочем, вернемся к П.А. Вяземскому и уточним некоторые сведения о нем в энциклопедии.

«Близкий друг и постоянный корреспондент А. С. Пушкина; «их переписка — сокровищница остро-умия, тонкой критики и хорошего русского языка» (Д. С. Мирский)….

В ранней молодости Пётр Вяземский остался единственным наследником большого состояния и за-нял блестящее положение в высших кругах столичного дворянства. Его сводная сестра, побочная дочь А. И. Вяземского Екатерина (носившая фамилию Колыванова) в 1804 г. стала второй женой Н. М. Карамзина, благодаря чему Пётр с ранних лет вошёл в среду московских литераторов карамзин-ского круга. После смерти А. И. Вяземского Карамзин был назначен опекуном юного князя, который в одном из своих стихотворений назвал его «вторым отцом»….

В 1813—1817 гг. Вяземский — один из самых перспективных молодых поэтов России. Он активно выступает в самых разных жанрах — от эпиграммы и дружеского послания до басни и сатириче-ских куплетов, вступает в литературное общество «Арзамас», заводит множество дружеских свя-зей в литературных кругах, находится в постоянном личном и творческом контакте с Василием Ан-дреевичем Жуковским, Константином Николаевичем Батюшковым, Василием Львовичем Пушкиным.

В 1818 г. в Варшаве вступил в масонскую ложу Северного Щита, но активного участия в ее дея-тельности не принимал.
В 1831 г. также осудил Жуковского и Пушкина, опубликовавших оды на разгром Польского восста-ния 1830—1831 гг….
К 1820-м гг. относится близкая дружба Вяземского с Александром Сергеевичем Пушкиным. Они по-знакомились в Царском Селе в 1816 г. и поддерживали близкие отношения до самой смерти Пушкина (хотя в последние годы несколько отдалились и виделись реже, чем прежде). Пушкин высоко ценил творчество Вяземского, особенно его журнальную прозу[3], одобрял и поддерживал все его начина-ния,….В свою очередь Вяземский с восхищением отзывался о творчестве Пушкина, посвятил ему свой перевод романа «Адольф» (1831),…. Однако значение фигуры Пушкина для русской культуры Вяземским вряд ли осознавалось. Так, рассуждая в старости на тему русских гениев, Вяземский пришел к выводу, что таковых было всего трое — Петр I, Ломоносов и Суворов, Пушкин же — «вы-сокое, оригинальное дарование», не более….

Журналистская деятельность князя и его независимая позиция вызывала неудовольствие правитель-ства. В 1827 г. против Вяземского была развернута настоящая кампания травли — его обвиняли в «развратном поведении» и дурном влиянии на молодежь. На протяжении 1828-29 гг. князь пытался защитить свое честное имя, обратился к Николаю I с «Запиской о князе Вяземском, им самим со-ставленной», в котором откровенно объяснял свою позицию, и одно время даже собирался эмигри-ровать. Но в итоге Вяземский все-таки вынужден был оставить «Московский телеграф», просить прощения у императора и после этого был принят на службу чиновником особых поручений при ми-нистре финансов. В связи с поступлением на службу в апреле 1830 г. переехал из Москвы в Петер-бург, а в апреле 1832 г. перевез в столицу семью».
             
            Википедия.

Вот, оказывается, каким было это очень близкое родство Карамзина и Вяземского. Таким образом,  реакция последнего на эпиграмму (или эпиграммы), не могла быть легкой и безобидной. Под сомне-ние был поставлен исторический труд «второго отца» Петра Андреевича, причем тем, кто занял его место на посту придворного официального историографа – А.С. Пушкиным. Не следует забывать, что немалые деньги – 50 тыс. руб. после кончины Карамзина выплачивались за эту «Историю» его жене и детям. Так что здесь затрагивался и финансовый интерес Вяземского. И нельзя не заметить, что в оценках сквозит очевидная зависть к таланту Пушкина. Мог  ли  гениальный поэт быть названным своим другом:  «оригинальным дарованием, не более…», если сюда не была примешана ревность к его творчеству?.

А вот что нам сообщает Википедия про написание скандальной поэмы.

«Гаври;лиа;да» (в некоторых ранних изданиях, в том числе первых полных российских, 1918—1922, ошибочно: «Гаврилиа;да») — поэма Пушкина, пародийно-романтически обыгрывающая сюжет Еван-гелия о Благовещении; главный персонаж — архангел Гавриил. С христианской точки зрения являет-ся кощунственной.

« Будучи вопрошаем Правительством, я не почитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной. — Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя, объ-являю, что Гаврилиада сочинена мною в 1817 году.
Повергая себя милосердию и великодушию царскому есмь Вашего Императорского Величества вер-ноподанный.
                Александр Пушкин.
               2 октября 1828. С. Петербург».

По словам В. Ф. Ходасевича, после Февральской революции в архивах императора было найдено соб-ственноручное письмо, содержащее «краткое, но чистосердечное признание Пушкина», но оно было выкрадено неким известным пушкинистом, чьего имени Ходасевич в печати не сообщил.
Независимо от подлинности копии, по-видимому, Пушкин действительно признался царю в своём авторстве, потому что следствие, начавшееся в июне, было прекращено 31 декабря того же года резолюцией Николая I: «Мне дело подробно известно и совершенно кончено».

В известной повести М.А. Булгакова профессор Преображенский воскликнул: «Это замечательно! Клянусь Богом!». И нам ничего не остается еще более изумленно повторить то же самое! Оказывает-ся, все авторство Пушкина держится на весьма подозрительной копии письма, текст которого  приве-ден  выше, которое будто бы видел лично Ходасевич, а затем его якобы выкрал «известный», но ни-кому не ведомый собиратель-пушкинист! И это все?

А откуда тогда многочисленные ученые в своих версиях узнали, что «Пушкин признался…», или «Пушкин, видимо, признался, чтобы выгородить Вяземского…», или «Пушкин не признался, но царь все равно его простил…», или «Пушкин как бы признался, но не признавал авторства…», или «Пуш-кин почти признался», или «Пушкин почти не признался…»? И что это такое: «Независимо от под-линности копии, по-видимому, Пушкин действительно признался царю в своем авторстве…»? – как не откровенное глумление над здравым смыслом в данной «научной» фантазии в Википедии. По-видимому, точнее всех выразилась Елена Николаевна Егорова - известный пушкинист, благодаря ко-торой появился  цикл статей о «Козленке…», и которой было сообщено об очередной  публикации, связанной с А.С. Пушкиным.

«…После разговора с царём дело о "Гавриилиаде" было закрыто с резолюцией о том, что царю оно достоверно известно и кончено. Что имелось в виду в этом конфиденциальном разговоре, неизвест-но…. "Гавриилиада" сама по себе очень спорное произведение, ведь никаких черновиков и рукописей не сохранилось, текст публикуется по спискам»


Елена Николаевна неожиданно заинтересовалась темой авторства и решила сама исследовать данный вопрос с точки зрения ритмики произведений Пушкина и Вяземского. Метод, что  используется при анализе ритмики, она называет «скандированием». Что это такое, - объяснять не рискну, но для этого потребовалось  произвести дополнительные расчеты факторов АИ других стихов, написанных пяти-стопным ямбом. Т.е. чтобы надежнее сравнивать их с «Гавриилиадой» («Г»). Е.Н. Егорова  предло-жила взять для анализа «Домик в Коломне» (ДК) и поэтический блок Вяземского, состоящий из сле-дующих стихотворений: «Тоска», «Тропинка» и «Отрывок» - написанный пятистопным ямбом. Их общий объем – чуть менее 1000 слов. Для чистоты эксперимента сюда же были еще добавлены по-этические блоки Дмитрия Горчакова  (ДГ) и поэма Василия Львовича Пушкина «Опасный сосед» (ОС). - Кто-то из ученых предполагал и их участие в написании «Г». Для простоты  и наглядности была изменена таблица. - Добавлен Ф(НО), удален общий АИ и оставлен лишь АИ*,  т.е. процент ос-новных по весу факторов, ввиду необходимости утомительного и долгого подсчета общего АИ. Был отмечен и  объем текста - N слов. Результат оказался следующий:

N \ Ф           И        В      НА    С    НЕ     А     ЗА     К     КАК   ЧТО    НО    АИ*       N слов      
 
1. (ДК);      2,9      2,9    1,4    1,2   2,1     0,7   0,7     0,5     0,7      0,9      0,7    13,7         2429

2. («Г»);     4,9;     2,5;   1,1;   0,9;  1,5;    0,2;   0,3;   0,5;   0,5;     0,7;     0,8;   12,7;        2866

3. (ТТО);    7,5;    3,6;    1,5;   1,5;  2,0;    0,1;   0,2;   0,5;   1,1;     0,6;     0,9    17,8;         866

4. (ДГ);      3,2;    2,8;    1,3;   1,1;  2,4;    0,8;   0,4;   1,0;    0,5;    1,6;      0,4;   14,7;       4843 

5. (ОС);      3,3;   4,1;    1,6;   2,5;  1,5;    0,1;   0,5;    0,6;   0,5      0,7;     0,8;    15,6;        996.

Вывод, глядя на приведенную таблицу, вполне очевиден.

Во-первых, причастность В.Л. Пушкина сразу отпадает. У него имеется характерная особенность – значительное преобладание Ф(В) над Ф(И), которое вообще никогда и нигде не встречалось в литера-туре.

Во-вторых, авторство Д.Горчакова тоже маловероятно. Его стиль напоминает А.С. Пушкина, да и то отдаленный, - спектр факторов совершенно другой.

В-третьих, «Домик в Коломне» несет в себе все характерные черты зрелого Пушкина рассчитанные ранее.

В-четвертых, дополнительная подборка Вяземского, написанная пятистопным ямбом, все также от-личается от Александра Сергеевича и очень близка по спектру к «Гавриилиаде». - Все то же двукрат-ное превышение Ф(И) над Ф(В) и значительный провал Ф(А, ЗА, К) в середине выбранной последо-вательности.

Следует заметить, что дополнительно рассчитывались параметры и для более ранних произведений Пушкина. В них, действительно, стиль Пушкина как бы приближается к стилистике Вяземского. Но это может быть объяснено следующей общей особенностью. В первых главах «Козленка» говорилось, что Ф(И) связан с пафосом произведения. Можно его даже назвать фактором «восторженно-сти». И у любого автора он невольно повышается, когда он начинает пламенно говорить о чем-либо. Его противовесом может считаться Ф(НЕ), - его можно определить как фактор «обыденности». И при этом замечается их некая корреляционная зависимость. И это можно даже посчитать общей литера-турной чертой. Видимо, это получается непроизвольно у любых авторов. Чтобы произведение не вы-глядело чересчур пафосным, а может быть даже и карикатурным, повышение Ф(И)  невольно влечет и повышение Ф(НЕ). И это же можно наблюдать у раннего Пушкина. Уж чего-чего, а восторженности в его ранних произведениях хватает! Поэтому исследователи  и  вынуждены предполагать, что поэма была написана за десять лет до того, как на нее обратил внимание российский император. Что, согласитесь, выглядит даже не странно, а нелепо. Неужели бы за этот срок «Г» хоть  в каком-либо виде не выплыла бы на свет Божий? Таким образом, факторы значимости в авторском инварианте подтверждают  непричастность А.С Пушкина к написанию «Гавриилиады» и еще большую вероятность того, что это сделал именно П.А. Вяземский, который сознательно пытался подражать Пушки-ну, подстраиваясь под его стилистику.

Е.Н. Егорова, делает почти аналогичный вывод:

«…Сделала скандирование и подсчёт. Загадка всё же остаётся, поскольку ритмика у Вяземского заметно отличается от ритмики "Гавриилиады" по трём-четырём параметрам (в 1.3-4 раза). Ритмика "Домика в Коломне" отличается от "Гавриилиады" очень резко: по двум параметрам да-же десятикратно, ещё по двум - в 1,3 раза. Пятистопный ямб Вяземского и Пушкина тоже весьма различен по 6 параметрам из 12 - в 1,5-2 раза…
 Основная идея - что "Гавриилиаду" написал не Пушкин - однозначно подтверждается.
…Хотя по ряду параметров и в среднем ритмическая структура "Гавриилиады" не сильно отлича-ется от ритмической структуры подборки стихов Пушкина 1819-1824 годов, однако большая раз-ница (в 1,6 раза) частоты стихов со всеми 5 метрическими ударениями вкупе с особенностями структуры авторских инвариантов позволяет предположить, что либо "Гавриилиада" не принад-лежит перу Пушкина, либо он принял в её написании незначительное участие в молодом возрасте. Сходство структуры авторских инвариантов стихов Вяземского и "Гавриилиады" позволяет пред-положить, что он тоже мог принять участие в сочинении и редактировании скандальной поэмы».

Из всего этого сделаем общие выводы.

1.    Александр Сергеевич не сочинял «Гавриилиаду» и, скорее всего, доказал это Николаю I в личной беседе в 1828 году, из-за чего тот был вынужден посчитать дело «известным и кон-ченым».

2.   «Гавриилиаду», скорее всего, написал П.А. Вяземский, пытаясь подражать Пушкину, види-мо, в надежде его скомпрометировать как придворного историографа. Было это местью по-эту за  одну или несколько «едких эпиграмм» в адрес  «второго отца» Вяземского - Н.М. Карамзина. Похоже, кому-то об этом стало известно, и Вяземский даже прослыл поэтом «развратного поведения», дурно влияющего на  молодежь и был вынужден оправдываться перед царем, своей: «Запиской о князе Вяземском, им самим составленной». Но здесь про-сматривается вероятность того, что Вяземский это делал не только по собственной воле или воле родственников. Вполне возможно, кроме потомков Карамзина  был еще очень влия-тельный заказчик  компромата на А.С. Пушкина. А П.А. Вяземский, которого А.С. Пушкин даже считал не только приятелем, а даже другом, был очень подходящей кандидатурой для данной затеи, но не сумевшего в очернить Пушкина перед царем, за что был наказан.


3.    Скорее всего, Вяземским был составлен и роковой пасквиль. И хотя нельзя считать математически доказанным данное предположение, даже несмотря на похожесть стиля пасквиля и «Гавриилиады», ибо текст очень мал для объективной оценки. Но есть там одно слово, ко-торое выдает с головой родственника и защитника Карамзина и его «Истории». Когда начи-наешь понимать причину откровенной травли А.С. Пушкина теми, кто «жадною толпой стоял у трона», слово «историограф» звучит гораздо большей издевкой, чем  «рогоносец».

В романе Татьяны Щербаковой, кроме  предположений, которые были рассмотрены и подтверждены математическими расчетами, логическим анализом и даже «скандированием» ритмики текстов Е.Н. Егоровой, имеется еще одна гипотеза, которая, однако, требует более пристального и обширного рассмотрения. Поэтому бег «Козленка» придется продолжить в следующей части данной работы.