Усман спал в своей каморке, когда прибежал Никита. Мальчик поскребся в дверь и, не дожидаясь ответа, прокричал из-за двери: Насреддин тебя зовет Александр Иванович. Сегодня Совет собирают….
Александр Иванович был в кабинете один.
- Присаживайся Насреддин. Сейчас дождемся остальных и начнем. Дело у нас чрезвычайно важное. Не удивляйся. Да, сейчас нашу станцию можно назвать раем по сравнению с Большим метро. Все работает как часы. Живи да радуйся. Только скоро эти часики остановятся. Винтики и шестеренки брать негде – мало народа и откуда взять – неизвестно. Генераторы могут встать. Уже не знаю, где людей брать. Вот так, Насреддин.
Насреддин. Это прозвище приклеилось к Усману настолько, что никто уже и не помнил его имени. А все потому, что когда-то, в тот самый скорбный день в своей жизни, совпавший с днем его рождения, он украл за городом двух овец. Когда он оказался в метро с мешком на плечах, в котором сидело два спеленутых тряпками ягненка, все и произошло. Сначала все было как в каком – то страшном сне. Погас свет. Через какое то время по радио объявили: «Без паники! Наверху – ад. Наверное, никто не выжил.Так что не губите своей истерией и паникой тех, кто рядом. Будьте бережны к уцелевшим. Скоро мы включим аварийное питание и всех выпустим из вагонов. Пожалуйста, помните! Бежать некуда и спасать некого! Выходим организовано и идем на станцию Ленинский проспект. Другие станции непригодны для жизни! На проспекте подходите к желтой будке. Там вас всех перепишут и поставят на довольствие.»
Люди сначала сидели какое-то время молча, а потом всех охватила истерия. Одни плакали, другие просто выли, третьи кричали. Кричали имена своих родных и любимых, просили выпустить их наверх, чтобы умереть вместе с ними. Когда начался этот жуткий вой, Усман побоялся, что кроме выражения эмоций, люди начнут действовать, упал на пол и заполз под скамейку. Но все обошлось. Сначала раздался неприятный и оглушительный звук, а потом все тот же голос заорал: Всем молчать! Не выпущу никого, пока не прекратится истерика! Будете сидеть в вагонах, пока не сдохнете!. Постепенно люди начали затихать, а особо буйные получили несколько крепких зуботычин, которые их привели в чувство. Через какое-то время зажегся свет, и людей выпустили из вагонов. Безвольные, они послушно плелись на Ленинский.
На Ленинском люди получили картонки с фамилией, именем, местом новой регистрации – станция Ленинский проспект и указанной разовой нормой пищи – 300 грамм. А чего и как. Что дадут, то и будешь есть. Усман тогда понял, что единственное то родное, что его теперь связывало с родным кишлаком – это два ягненка. Нет, они были не из кишлака, но были напоминанием о родном Таджикистане, о семье, которой уже может и не было. Не стало. Он понимал, что на станции мало продовольствия и животных ему не сохранить – отберут и сьедят. Тогда он и решил пойти к начальнику станции Александру Ивановичу.
Тот вначале и слышать не хотел: Ты понимаешь, что там наверху настоящий ад. Один выход может стоить тебе жизни! К тому же открывать герму тебе никто не позволит – сразу хлынут уцелевшие, но безнадежно больные. Представь, что они устроят на станции, на которую их не впустили! Мы погубим всех, кто здесь сейчас.
Усман стоял на своем: Я черес вентиль. Ну черес шахт. Дайте противогас. Я черес шахт наверх. Там магазин. И лас на склат. Мы там прорыли и кушали, когда на стройка не кормили. Никто не знал. Я принесу кушать. Много принесу!
Александр Иванович сдался: Ну, если через вентшахту. Лезь. Экипировку дадим. Начстанции было жалко отдавать ОЗК, противогаз и все остальное для вылазки, но он понимал, что из-за этой мелкой живности может случиться недурственный конфликт, да и зачем усугублять. Он уйдет. Наверняка погибнет наверху и все. Вопрос решен.
Усман тогда сумел вернуться. Вначале он посетил торговый центр в ста метрах от станции. Когда он получал зарплату, он заходил в суши-бар на втором этаже и покупал порцию суши с огурцом. Рядом с баром была аптека. Аптека была уже разграблена, на полу были раскиданы коробки, упаковки со шприцами, бинты. Он открыл шкафчики. На полках остались только бутылки с черепами на этикетках – яды. Усман ссыпал их в мешок. Вдруг пригодится. Туда же сложил разбросанные по полу шприцы и разорванные упаковки с перевязочным материалом. Ему с собой дали дозиметр и по-простому объяснили, как пользоваться. Прибор показывал «очень много, но жить можно». Костюм его был ярко оранжевым, Усман предусмотрительно обмазал его жидкой грязью еще в вентшахте. Сейчас грязь высохла и он казался серым пятном на фоне серого пепла, асфальта и почерневших от копоти автомобилей.
Подкравшись к магазину, Усман стал наблюдать. Там были люди. Обожженные, в лохмотьях, они выносили из магазина коробки и ящики и грузили их в военную машину. Их охраняли солдаты в ОЗК и противогазах. Солдаты не напоминали спасателей мирного населения. Мирное население сейчас загружало для них машину под прицелом автоматов.Загрузив машину, двое солдат уехало, а остальные пятеро остались охранять магазин, загнав людей в подвал.
Вот и все. Так они скоро доберутся до склада. Ждать больше нельзя.
Периметр не охранялся, Усман спокойно попал в склад через лаз. Он хотел поесть, набить два рюкзака едой и уйти. Но ему не давали покоя эти пленники. Людям не давали есть и пить. Скоро они так и умрут. Жалко. Усман достал из рюкзаков пузырьки с ядами и наполнил ими пять шприцев. Потом подумал и зарядил еще пять. Теперь нужно было как-то отравить охрану. Он видел, что большие бутыли с водой грузили в машину, а из маленьких бутылочек пили охранники. Усман осторожно отодвинул створки дверей склада – они открывались и закрывались почти бесшумно. Нашел ряды упаковок таких же бутылочек, из которых пили солдаты и заправил ядом целую упаковку. Затем поставил эту упаковку на видное место. Может и сработает, и ушел на станцию.
Задумка сработала не так как хотелось. Усман спас людей от мук, только не так как хотел. Когда на следующий день он и еще двое отчаянных метрожителей пришли к магазину, внутри нашли три трупа. Остальных охранников не было. Невольники лежали вдоль стены магазина. Их расстреляли. Вот и все. Их мучители умерли не все. А только трое. Двое других ушли и ушли не просто так, а за подмогой. Нужно было спешить. Хоть солдаты и были педантичны и опустошали сначала полки магазина, сохраняя склад нетронутым, но кто же знал, что будет дальше.
За сутки они успели сходить на склад три раза. Людей Александр Иванович менял, а Усману пришлось ходить как проводнику со всеми тремя группами.
В последнюю ходку Усман стал брать не продукты, а семена и садовый инвентарь. Потом нашел на складе ручную тележку и начал грузить на нее грунт в упаковках и ящики для рассады. В последний раз их вышло наверх пятеро. Вывезти тележку через лаз не представлялось возможным – только через магазин, и он повез. Ему орали, чтобы он ее бросил, что в любой момент могут появиться солдаты. Ему повезло. Солдаты в этот день не вернулись.
Когда Усман притащил свой огород на станцию, все смотрели на него как на тронувшегося. Но он не унывал. Рассыпал грунт по ящикам, и посадил всего по одному – что вырастет в скупом освещении станции. Тогда он и получил свое прозвище: «Насреддин тудыть его…Смотри какой умный».
Метрожителям повезло, солдаты в магазин больше не вернулись, а засевших там через несколько дней подростков-бандитов удалось скрутить, притащить на станцию и научить уму – разуму, продержав в изоляторе почти год. В изолятор, организованный в одном из ответвлений, помещали всех, кто был чем-то недоволен или просто истерил и наводил панику. Так как станцией руководили ученые, у них не поворачивался язык назвать это помещение тюрьмой, а провинившихся – преступниками. По счастью на станции нашелся психолог, он и делал заключение – перевоспитался пациент или нет. Без его заключения ни один из воспитуемых не мог покинуть изолятора. Работа для перевоспитуемых нашлась очень быстро. Из магазина, в котором кроме продуктов в ассортименте был различный спортинвентарь, притащили кучу велосипедов, из которых соорудили генераторы. Так в огороде Насреддина появилось освещение. Из посаженных растений в условиях метро смогли дать урожай только петрушка, укроп, зеленый лук, огурцы, корнеплоды и ячмень. Но и это стало немалым подспорьем. Овечек удалось сохранить, их не сьели. Удачей стало то, что они оказались разнополыми. Под землей овцы размножались плохо. Каждый год давал прибавку в один – два ягненка. Взрослых овец стригли, женщины все поголовно пряли и вязали.
Усмановский магазин опустошили очень быстро, но все те, кто ходил наверх в первый год заболели и умерли от лучевой болезни. Начальник станции запретил походы наверх, да этого можно было и не делать. На станции хватало работы. На Академической нашли много строительных материалов, которыми удалось заложить туннели, соединявшие Проспект с другими станциями. Теперь в случае беды метрожителям оставался только один выход – наверх.
Наверх стали ходить только через четыре года. И только выживатели. Выживатели были студентами философского факультета, а начстанции Александр Иванович их куратором. Философский факультет считался трамплином для тех, кто не поступил на более престижные и, начиная со второго курса, много студентов отчислялось, не проникшись «любовью к мудрости», а часть «убегала» с философского, переводясь на филологический, государственного управления и еще куда - то. Александр Иванович, чтобы удержать студентов на факультете заразил первокурсников темой выживания после ядерной войны, сначала сам приносил книги про апокалипсис, про постядерное метро, задавал эссе на темы жизни, выживания, агрессии, а потом сами студенты предложили создать группу выживателей. Они выезжали на природу, учились ходить на лыжах и снегоступах, облачаться в снаряжение для походов «наверх», изготавливать самодельные луки и арбалеты, некоторые увлеклись йогой, тренировками отключения и погружения, тренировались спать на бетонном полу подвалов как диггеры из Муоса. Каждый сходил с ума по-своему, но на второй курс философского факультета дружно перешел весь поток в полном составе и с недурственной успеваемостью.
Численность выживателей со временем выросла – в нее начали приходить студенты с других факультетов. Вокруг Александра Ивановича образовалась группа, в которой уже было около трех сотен студентов. В метро в день катастрофы из этих трех сотен оказалось всего семьдесят человек – они собирались на летний слет после окончания сессии. Другие выживатели должны были прибыть в Битцевский парк самостоятельно после решения своих личных дел и проблем. Александр Иванович часто вспоминал о тех других и был почему-то уверен, что они сумели выжить. Через какое-то время он в этом убедился.
В ту памятную для станции вылазку выживатели добрались до Новых Черемушек и решили обследовать подземные гаражи новостроек. На первом этаже гаража стояли покореженные автомобили, заполненные людскими скелетами.
- Наверное, вышла из строя электроника, - сказал Влад. – Они не смогли уехать. А потом прошла волна огня от взрыва. Однако фон не очень высокий. Скорее всего, эпицентр был далеко.
- Ты абсолютно прав мой друг. – услышали они чей то голос.
Обернувшись они увидели…Да это же Федор. Звеньевой четвертой группы выживателей.
Они не могли поверить. Он был без химзы и противогаза. В руках двустволка. Одет в аляску, где то взял валенки, ватные штаны. Прямо председатель колхоза.
- Федор?
- Федор! Ребята! Да это вы! Выживатели!
Федор привел их в свою берлогу. Подсобное помещение на втором уровне гаража два на три метра, полки с хламом были освобождены и на них были устроены нары. Отапливалось все помещение сооруженным из старой бочки очагом. Над очагом было сооружено жалкое подобие вытяжного зонта.
«Вот так и живу! – рассказывал Федор. Сейчас поспокойнее стало, а в первое время... У Федора задрожали губы…Здесь же гастары работали на наших домах. Так вот. Люди с нижних уровней.. Они их.. Жили тут люди на нижних уровнях гаража. Первое время не подпускали они гастаров. Были боеприпасы. У меня с собой в рюкзаке был Мраморный рай. Я показал книгу главному, убеждал, что это было минимум пророчество, нужно прорываться в Большое метро. Меня выгнали на верхний уровень и закрыли ворота. Потом выстрелы стали звучать все реже и реже. Им нечем было обороняться. Гастары вырезали всех мужчин, а женщин насиловали, заставляли ходить наверх, держа их детей в заложниках. Если женщина не возвращалась из вылазки за продуктами или чем – нибудь полезным, ее ребенка убивали. И они..ели людей. Меня они не трогали почему-то. Может, потому что меня выгнали с нижнего уровня и так же, как и гастаров не пускали вниз, а может потому, что я не играл в героя и не пытался никого спасти. Но в метро идти тоже не решился. Я не знал, что там меня ждет. Решил протянуть здесь, сколько смогу и застрелиться, когда станет совсем невмоготу. Но женщин и оставшихся детей все-таки спасли. Одна из женщин прочитала Мраморный рай. Пожертвовала своим ребенком, но нашла спасителей, и кого вы думаете? Тех самых амазонок. Ох. Я был на нижнем уровне после их ухода. Они всех выживших в бою гастаров одели на колья и отрезали им все хозяйство. Или сначала отрезали, а потом одели. Не знаю. Оставшихся женщин и детей они увели с собой. Вот так я тут один остался. У меня есть машина. На нижнем уровне остались неповрежденные автомобили. Нашел один. Завел. Бензин сливал из других, пока было чего сливать. Теперь уже нечего. Да и выезжать было не так уж безопасно. Можно было набрести на банду солдат из ближней в/ч. Они в самом начале сунулись в город за продуктами. Отвезли одну машину в часть. Гастары их выследили. Заметили, что они особо не охраняют груз – едут по двое: один рулит, другой отстреливается в случае чего. Устроили затор. Машина остановилась. Они залезли в кузов. Было уже темно, солдаты решили, что заблудились и не подумали, что это подстроено. Отодвинули пару автомобилей, проехали. Ну тут уже..Дальше сами должны понимать, что случилось. Вырезали их гастары. Машину пригнали в гаражи. А потом еще двоих солдат они поймали. Те шли в часть. Откуда я все знаю? Так среди них был парень, который в нашей квартире обои клеил. Прибегал ко мне, приносил еду, жалел, рассказывал, что у них в банде творится. Его потом убили люди с нижнего уровня в бою. Он говорил, что не хочет никого убивать, но против земляков идти тоже не хочет. Я понял, что его убили, когда он перестал приходить. Вот, собственно и все…
Федора они забрали с собой. О его геройском поведении решили не распространяться и ему посоветовали не рассказывать. Ведь все понимали, стоило ему решиться и дойти тогда в метро, люди с нижнего уровня гаражей, возможно, были бы живы. Узнали бы ленинцы о его малодушии, мало бы ему не показалось. Поэтому все решили молчать. Несмотря на то, что Федор был из выживателей, по общему правилу и ему пришлось пройти через изолятор. Вышел он оттуда только через два года, накрутив несколько тысяч километров на велогенераторе. Психологу удалось разговорить Федора, и, узнав его историю, он счел два года хорошим наказанием за трусость и только после восьмого ежеквартального собеседования разрешил ему покинуть изолятор.
Еще через год Федор стал полноправным членом Совета двадцати. Именно столько человек состояло в Совете станции. Александр Иванович был демократом, поэтому как только жизнь на станции начала налаживаться, принял решение об организации Совета. Люди в Совет попадали путем избрания всем населением станции. В день выборов в Совет организовывали настоящий праздник. Накрывали столы в центральном зале, пели, танцевали и желали каждому из членов Совета не забывать о жителях станции и их наказах.
Федора выбрали в Совет за то, что он со своей бригадой выживателей нашел стоматологическое оборудование и смог доставить его на станцию. К слову, Федор особо не распространялся о своей жизни до катастрофы и никто не знал, что это было оборудование из медицинского центра его матери. Отыскать центр особо труда для Федора не представляло. Он знал адрес центра, а в его кармане были ключи от всех его дверей. К стыду своему он не смог признаться никому, что там, на нижнем уровне гаражей остались его отец и мать, они не сумели возразить главному, когда его выгоняли наверх и с ним тоже не ушли, поэтому он из-за своей обиды не хотел им помочь. Когда он слышал вопли и крики с нижних уровней, он просто зарывался в тряпье на нарах и плакал, но ничего для них не сделал. Потом, когда пришли амазонки и нижний уровень опустел, он нашел вещи матери и взял их с собой. В этих вещах были и ключи от центра.
На станции были медики, но людей лечить было нечем, все заболевшие умирали от банального ОРЗ и гриппа, от заражения крови из-за обычного пореза. Зубы лечили кое-как продезинфицированными инструментами из чемоданчика для ремонта автомобиля.Поэтому появление на станции целого стоматологического кабинета, в котором к тому же, была куча анестезии, стало грандиозным событием. Теперь местного зубодера Василия, который в момент катастрофы был всего лишь студентом четвертого курса медакадемии, стали называть стоматологом и в его распоряжении был хорошо оснащенный кабинет. В метро он попал с группой выживателей, в которую вступил для того, чтобы быть рядом с Викой, девушка ему очень нравилась, и он хотел добиться ее расположения. К сожалению, Вика тогда не оказалась в их группе. У нее заболел младший брат, и она осталась наверху, не поехав на слет.
Василий немедленно взялся за работу, составил списки нуждающихся, распределил очередь, и, конечно же, как и многие докатастрофные стоматологи, попробовал выполнять «левые» заказы в обход очереди, на чем был пойман, но в изолятор на первый раз не отправился, так как был единственным специалистом. Александр Иванович все же нашел наказание для Василия, дал поручение психологу выбрать среди молодежи двух способных к зуболечению и определить Василию в ученики. Василий понимал, что все это пахнет усилением конкуренции и потерей собственной конкурентоспособности и почти ничему за год не научил своих подопечных. Когда Александр Иванович понял, что кроме как стерилизовать инструменты и убирать кабинет новые стоматологи ничего не умеют, послал Василия наверх якобы за медикаментами. Выживателям была дана инструкция дать Василию наверху в зубы во время вылазки.
Василий вернулся из вылазки с небольшими повреждениями в области верхней челюсти. Ему нужно было пролечить пару передних зубов. Александр Иванович заявил, что нет проблем, у Василия есть два опытных ученика, которые смогут ему оказать ему помощь.
У нас ведь теперь не один, а целых три стоматолога. – усмехаясь, сказал Александр Иванович. – Из них два – в Вашем распоряжении, Василий Алексеевич.
Василий подпустил к себе учеников только через год, пока они не научились основным премудростям "зубовырывания" и "зубодолбления". Поврежденные зубы Василия за это время все же окончательно расшатались, пришлось их удалить. С тех пор Василий перестал искать выгоду и окончательно усвоил клятву Гиппократа.
Александр Иванович хорошо помнил день катастрофы. В тот день он с двумя группами выживателей спустился в метро, чтобы ехать в Битцевский парк. Ребята оживленно переговаривались, старшие важно объясняли новичкам суть происходящего, рассказывали про первый слет, делились прочитанным, спорили. Когда к платформе уже подходил поезд, неожиданно прозвучала Атомная тревога. Обернувшись к эскалаторам, ребята увидели, что люди начали сбегать вниз по ступеням, а сверху на убегавших накатывала толпа людей, которые кричали от ужаса.Александр Иванович закричал: Ребята, все ко мне, срочно! Отойдите от путей! Все сюда! Боясь, что толпа раздавит ребят, он приказал: Прижмитесь к стенам и колоннам! Никуда не бегите! Старайтесь удержаться!
Толпа очень быстро схлынула. Как и было положено по инструкции, гермоворота на станции закрыли сразу после сигнала оповещения.
Выживатели были единственными, кто был морально готов к катастрофе, поэтому им ничего не стоило взять инициативу в свои руки. Пока другие охали, причитали, плакали и сидели в ступоре, Александр Иванович нашел работников станции, выяснил, сколько поездов может находиться в туннелях и сколько в этот час может быть в них людей. Оказалось, что на станции и между станциями в главных тоннелях есть система радиооповещения. Именно Александра Ивановича услышал тогда Усман в вагоне. На станции оказалось всего лишь двое военных – молодых летчиков из Тушино. К ним присоединились работники станции и трое постовых. Они оценили инициативность группы Александра Ивановича, а когда узнали, что они выживатели и в их рюкзаках имеется снаряжение: костюмы химзащиты, противогазы, небольшой запас еды, туристические ножи, спички, сухой спирт и прочие полезности, решили, что они должны составить костяк руководства. Первым делом провели перепись населения, выделили «нужных особо», «могущих пригодиться» и так называемых «нахлебников». День был выходной, «нахлебников», не умеющих ничего, кроме как перекладывать бумажки в офисе, было немного.
Кормить всю толпу, насчитывающую почти четыре сотни ртов было бы нечем, если бы не предприимчивый хозяин суши – бара, находившегося у станции. Оказалось, что этот лихоимец уговорил работников метро сдать ему в аренду один из тупиков, куда редко заглядывало начальство. В этом тупичке он оборудовал подпольный цех, где чудесным образом камбала становилась ценной рыбьей породой. Камбала проходила несложный технологический цикл перекрашивания, ароматизирования и соления и попадала на стол клиентов суши-бара. Холодильная камера в 20 квадратных метров площадью была забита рыбой до отказа. В этом же тупичке делали и суши на вынос. Прямо из тупичка, курьеры, путешествуя по метро, доставляли клиентам бара модный продукт. Кухонный отсек был до отказа забит мешками с краснодарским рисом, сушисты с трудом перемещались по отсеку между столами. Выживатели ахнули. Суши были очень популярными среди студентов и им не хотелось думать о том, что эти суши могли попасть и на их стол. В сложившейся ситуации, тупичок был настоящим спасением, а его работники стали первыми поварами. Жителям станции решили не объяснять, откуда берутся суши, а просто выдавали им порции по 300 грамм на день плюс дополнительные 300 грамм тем, кто работал. Худо-бедно, но до первых вылазок наверх кое-как дотянули. Много умерло от истощения и болезней, но размер пайка боялись увеличить, потому что было неизвестно, как долго нельзя будет выходить на поверхность, и получится ли развести огород, станут ли приносить приплод овцы и высиживать яйца куры, которые в момент катастрофы каким-то чудесным образом оказались в метро. Их поймали на шестой день после катастрофы и «особо умные» пытались пошутить насчет дня сотворения Богом тварей и чего-то еще, но потом заткнулись.
На момент экстренного созыва Совета двадцати на станции осталось чуть более сотни взрослых и сорока детей. Детей почти не рожали, боясь мутаций. Сначала мутаций не было, дети не выживали, рождаясь слабыми, потом начали рождаться дети с внешними уродствами – с одной рукой, сросшимися ногами, сиамские близнецы. Пришлось принять решение, давшееся Совету очень тяжело – мутанты не ставятся на довольствие, родители имеют право их оставить, но на условии, что будут кормить их из своих запасов и паек. Тех мутантов, от которых родители отказывались, умерщвляли и отдавали родителям для похорон наверху. Если ребенок рождался без внешних уродств, проявлялись другие патологии – недоразвитие внутренних органов, почек, печени, слепота, глухота. От таких никто из родителей не отказывался, но они тоже очень скоро умирали. А через 7 лет после катастрофы психолог Петр Константинович предоставил Совету секретный отчет – среди родившихся детей проявились менталы. Менталы могли представлять как опасность, так и полезность. Прежде всего, по мнению психолога, необходимо было срочно отменить закон об эвтаназии младенцев-мутантов. Пока менталы были детьми и не понимали всего, о чем думают взрослые, это было не опасно. Но если они начнут разбираться, что к чему, возможно восстание с тяжкими для всех последствиями. С отменой закона стали рожать больше, но результат был неутешителен. В год здоровых младенцев прибавлялось от 1 до 3 человек. Остальные рожденные были мутантами, либо слабы здоровьем и умирали. Ко всему прочему не хватало женщин, способных рожать. Все чаще рождались мальчики. Среди жителей станции осталось только тридцать женщин, из которых семь были уже старухами, восемь не достигли еще продуктивного возраста, двое были мутантками. Оставшимся было разрешено самим выбирать отцов своим детям и жить с тем мужчиной, с которым захочется, браки упразднялись. В обязанность женщинам вменялось рожать не реже одного раза в два года. Станции грозило вымирание. Даже знакомство с амазонками не спасло положения. Амазонки приезжали в гости к ленинцам, беременели, рожали детей и уходили. Если рождался мальчик, он оставался на станции,а девочек амазонки забирали с собой.
- Так что женского пола на станции не прибавляется. Рожать детей некому. Овцы и куры размножаются лучше людей, мужики уже наравне с женщинами прядут и вяжут в свободное время. Вот так.
Александр Иванович с тяжелым вздохом закончил свой доклад. В Совете двадцати каждый год состав обновлялся, поэтому всю демографическую историю Александру Ивановичу пришлось рассказать от начала и до конца.
- Все понимают, что ситуация катастрофическая и скоро наша станция может опустеть. На днях Федор подал мне идею, но я решил ее обсудить со всеми. Думаю, так будет справедливо. Федор, расскажи о своем предложении.
- Только я прошу вас сразу не линчевать меня и не осуждать. – Начал Федор. - Все вы помните, что у нас в изоляторе живут три караванщика-заложника из Большого Метро. Это залог того, что наши торговые партнеры нас не сдадут и не приведут войска Ганзы для захвата нашей станции. Так вот. Наши партнеры не распространялись особо о своих делах, потому что сразу поняли, насколько мы тут все высокоморальны. Мне удалось разведать, что они водят на продажу рабов, крадут в метро бродяг и продают их наверху в другие поселения. Когда они прибывают к нам с товаром, они прячут их неподалеку в не разрушенном подвале угловой высотки. Я следил за ними. Я хочу предложить дать нашим партнерам заказ на доставку женщин и девочек-подростков. У меня все.
В зале Совета воцарилась тишина. Подскочил со своего места Всеслав Викторович. Несмотря на годы, это был еще бодрый старичок – учитель русского и литературы, получивший место в Совете за героический труд в деле организации школы и библиотеки.
- Это возмутительно! Торговать людьми! Федор, Вы же философ-религиовед! Как Вам только пришло такое в голову!
- Ну погодите! – вступился за Федора Игнат-летчик. Ведь я так понимаю, они крадут бедных бродяг? Значит им в Большом Метро не так хорошо живется? Ведь так? Выходит, что у нас-то им будет лучше, мы ведь обеспечим им достойные условия и…
Ему не дал договорить Александр Иванович: Спасибо, Игнат. Я уже набросал проект контракта о покупке женщин. Раз больше никто не хочет высказаться, смею просить разрешения огласить документ.
Всеслав Викторович упавшим голосом пробормотал: Оглашайте. Возможно, что вы правы. Может, разумно будет помочь бедным девочкам, но только я не верю в истории про бродяжек…
Александр Иванович утвердительно кивнул: Вот и я – не верю. Поэтому предлагаю следующее. Покупать только одиноких, не семейных женщин и девочек – сирот. Для того, чтобы не было со стороны наших партнеров никаких подлостей, предлагаю отправлять в Большое Метро с караваном наших наблюдателей, которые будут следить за тем, чтобы караванщики соблюдали условия договора и мы не стали причиной горя в семьях Большого Метро. Теперь необходимо определить наблюдателей. Наш психолог предлагает использовать менталов. Во – первых, все вы помните историю с Голубой орхидеей. Только менталам удалось вычислить и успокоить эту тварь.
Совет двадцати молчал. Историю помнили все. Все началось с того, что в туннеле, соседнем с отрезанной Академической, работающие в огороде вдруг стали подходить к стенам туннеля и пытаться их разрушить, отламывая куски. Только один подросток-ментал не взбесился. Он привалился спиной к стене, закрыл глаза и что-то шептал. Люди начали приходить в себя, а мальчик упал без чувств. Когда он пришел в себя в больничном отсеке, он сказал: Там за стеной опасность. Голубая… орхидея. Это больше всего подходит. Это мутант. Она зовет людей к себе, они хотят рассмотреть ее как красивый…завораживающий цветок. Надо пойти туда и..уничтожить. Я ее сдерживал как мог. Могу помочь. Надо идти. Надо убить.
Парень действительно помог, но ценой своей жизни. Никто не ожидал такого. После того, как команда выживателей спустилась на платформу Академической, парень скрылся в туннеле, ведущем к Проспекту. Выживатели рванули следом. Оказывается, ментал пропитал свою одежду горючей смесью и поджег себя вместе с мутантом, внушив ему, что он не опасен. Мальчик не издал ни одного крика. Все было кончено. Тогда все ленинцы поняли, что гуманное отношение членов Совета к мутантам, проживающим на станции, спасло им жизнь. Мальчик – ментал стал одним из героев станции, а в Совет двадцати было выбрано сразу два ментала. Все вдруг заметили их заслуги. С тех пор как на поверхности начали появляться волколаки, птеры и другая нечисть, ни одна бригада не выходила на поверхность без ментала. Они первыми чувствовали опасность, и с тех пор ни одна бригада не понесла потерь. Несмотря на все эти заслуги, менталы считали, что их не воспринимают как полноценных жителей станции. Выбор мутантов в Совет означал, что за ними признали право считаться полноценными жителями Ленинского.
Молчание нарушил Федор: Ну раз решение по моему предложению принято, я хотел бы тоже пойти в Большое метро. Каюсь, я не все рассказал. С прошлым караваном мне привезли документы на трех человек – якобы караванщиков с Ганзы. Исполнители очень хорошо потрудились и нашли данные трех пропавших полгода назад караванщиков, внешне похожих на меня и еще двух людей. Один из них высокий голубоглазый блондин, похожий на Костю-ментала. Второй маленький, кривоногий и рыжий точь в точь Максимка из изолятора. Ну тот, что картежник. Вот. Совет двадцати изумленно молчал. Получается, что Федор уже давно собирался идти в Большое Метро, а может и даже сбежать!
Александр Иванович предвидел такую реакцию Совета и поспешил успокоить всех (за такие дела полагалось исключение из Совета и немедленное заключение в изолятор): Граждане, члены Совета! Прошу не беспокоиться. Я все объясню.Ранее Федор приходил ко мне с другим предложением. Он предлагал красть девушек в Большом метро и доставлять их к нам на станцию, но я отверг это предложение, даже не обсуждая. Федор согласился со мной, но отбой насчет документов я давать не стал. Федор забыл упомянуть, что документы заказал я и оплачены они были из моих личных накоплений и сейчас они лежат в моем сейфе! Никуда бы никто без моего разрешения не ушел! Совет двадцати облегченно выдохнул. Федор был бессменным членом Совета вот уже больше десяти лет, был безупречен, и такого предательства никто бы не перенес.
Станция начала готовиться к экспедиции в Большое Метро. Караванщики должны были появиться через две недели.
Местный психолог Петр Константинович не понимал, почему после пяти лет успешной торговли, Совет каждый год обязывает караванщиков оставлять трех заложников в изоляторе, причем работают они на генераторах не бесплатно, Совет платит им зарплату в валюте Большого метро – патронах, которые на Проспекте на вес золота. Караванщики ведь не дураки. Шерстяные шали с Проспекта стали чем-то вроде оренбургских докатастрофных платков – ценность неимоверная. Караванщики охотно покупали их за двести патронов каждый. А за сколько они там их сбывают интересно. Хорошо уходили и пакеты с сушеной зеленью и перцем. За один пакетик специй караванщики давали по десять патронов! Наверное, и со специй они имели хороший навар! Вряд ли они стали бы сдавать Проспект ганзейцам.
Петр Константинович вздохнул и стал обрабатывать результаты тестов караванщиков. Нет, подожди-ка. Вот незадача. Задержать бы товарища Умсо еще у нас на годик. Нет, определенно, этого Умсо здесь оставлять нельзя было. А теперь нельзя отпустить! Никак нельзя. Петр вздохнул. Либо оставить, либо опять как в прошлый раз стирать память. Тестируя заложников год назад, Петр обнаружил большой процент антипатии и наклонности мизантропа у одного из них, человек ненавидел не только ленинцев, но и всех выживших. Петр подселил к караванщику Костю-ментала и тот стер ему память, внушил ему, что тот весь год пробыл у сатанистов и рыл вход в преисподнюю, а потом ему удалось бежать. Главе каравана Петр объяснил ситуацию и просил не обращать внимания на странности бывшего заложника, посоветовал его больше не приводить на Проспект, либо оставить его здесь на второй год. Командир каравана пошумел, устроил скандал Александру Ивановичу, потребовал расстрелять местного мозгоправа, но, получив зарплату измененного караванщика в свое личное пользование, успокоился и решил оставить его здесь еще на год. И вот опять у Петра проблема - еще один кандидат в провокаторы. Нет, необходимо закрывать тему с заложниками. Пора поговорить с Александром Ивановичем и командиром каравана и найти другое решение проблемы безопасности Проспекта.
К прибытию каравана необходимо было приготовить контейнер для перевозки женщин. Медики решили не рисковать здоровьем будущих мам, пеший переход был бы долгим и полным опасностей. Предполагалось за один поход привозить не более трех женщин и столько же детей. Внутри контейнера было оборудовано пара нар с постельными принадлежностями, отхожее место на манер тех, что были в поездах, приварена бочка для воды, на крыше контейнера был люк, оборудованный воздушным фильтром для проветривания, приготовлены шесть защитных комплектов для перемещения женщин по поверхности от ворот станции до контейнера. Контейнер предполагалось установить на грузовик, пригнанный из подземных гаражей Федора. Выживатели использовали его при поездках в гости к амазонкам, а в перерывах между поездками он ставился на консервацию в замаскированном ангаре.
Когда караванщики прибыли на станцию, жители Проспекта, проходя мимо, прятали глаза. Все уже знали о решении Совета и чувствовали себя неловко.
Герман вошел в кабинет начальника станции.
- Что у вас тут происходит, Александр Иванович? Ваши люди прячут глаза, проходя мимо нас, как будто они в чем-то виноваты. Неужели что-то с нашими заложниками? Вы их заморили что ли на своих велотренажерах?
- Нет. С заложниками все в порядке. – Смущенно вздохнул Александр Иванович. – Мы тут узнали кое-что о вашей команде и.. Вот, почитайте. Это проект нового контракта, который мы хотим с вами подписать.
Герман быстро пробежал глазами по написанному.
- Александр Иванович. – Герман изумленно поднял брови. – Мы столько лет от вас прятали один из источников нашего дохода, потому что не хотели оскорблять чувства вашего высокоморального и просвещенного общества…
- Вы понимаете, что это вынужденная мера. Но у нас есть условия по поводу статуса этих женщин в Большом Метро.
- Я ознакомился, Александр Иванович. И думаю, что выполнить ваши условия для нас не составит труда. В Большом Метро полно женщин легкого поведения, завлечь которых в ваш рай будет несложно, а на одной из центральных станций есть сиротский приют, в котором много никому не нужных младенцев. Мы можем поставлять вам за один поход даже больше пленниц, чем вы просите.
- Нет, вот только не легкого...поведения. Нам нужны здоровые женщины, способные к деторождению. Без всяких отклонений, болезней и вредных привычек, ну вы понимаете, алкашей и грибников в женском обличии нам не надо. Цена я считаю тоже достойная, так что и качество…Господи.. Ну они же люди, а я… Цена.. Качество.. Докатился…
- Да не смущайтесь Вы, Александр Иванович. Это реалии. Наши современные реалии. Я согласен подписать с Вами контракт… Как там Ваш мозгоправ? Никого из моих больше не покалечил?
- Оставьте нам Умсо..Еще на год.
- Умсо? А что у него нашел ваш мозгоправ? Я поговорю с ним, где мне найти этого святого Петра?
Сравнение было очень точным, ведь без разрешения Петра Константиновича никто не мог покинуть изолятора и попасть в станционный рай.
- Понимаете, Герман, Ваш Умсо большой болтун и любитель прихвастнуть. Поэтому я считаю, что он может навредить не только мне, но и Вам. Если он начнет болтать, где он заработал столько патронов, да как он все это время питался и все это он получил за то, что крутил педали велосипеда 8 часов в сутки с тремя перерывами на отдых, он обязательно заинтересует службу безопасности Ганзы. А там и за Вас возьмутся. - Петр Константинович вытер со лба испарину. – Я вообще не знаю, что делать с этим Вашим Умсо. Сдается мне, что никакой он Вам не дальний родственник, а один из ваших рабов, которого вы нашли где-нибудь на Шаболовке и подсунули нам как заложника!
Герман смерил взглядом Петра Константиновича.
- Если ты, собака, только заикнешься о своих догадках, я тебе прирежу. Да, Умсо – это раб. Я оставил в последний раз трех рабов. Потому что ты испортил мозги моего двоюродного племянника! Иса, его мама и моя сестра, до сих пор по нему плачет! Я ей сказал, что Виктора разорвали мутанты. Можешь оставлять себе всех трех! Только их деньги – мои! Ты понял?
- Хорошо. Но Александр Иванович уже в курсе. Я, как только вычислил, что это за заложники, то доложил ему сразу. Начстанции решил с тобой не ссориться и оставить все как есть. Ты приводишь троих, пусть все считают, что это заложники, а мы тебе платим. Все равно скоро на велосипеды некого будет сажать. Мы согласны. Я убедил Александра Ивановича, что заложники нам уже ни к чему, ты доказал свою честность и не сдашь нас Ганзе.
- Договорились. – на лице Германа появилась ехидная улыбка. Высокая мораль сдает свои позиции. Давно бы так. Чистоплюи.
Петр Константинович шумно выдохнул. До катастрофы он был зеленым аспирантом кафедры психологии. У него было много материалов, сохранившихся в ноутбуке, но в первые годы после катастрофы, он не мог их использовать – некуда было подключить ноут. Студент Валя с радиотехнического, впоследствии сумел решить эту проблему. Ноут заработал, Петр был на седьмом небе от счастья и благодарил Бога за то, что он надоумил его не выбросить бесполезную в постядерном мире, по мнению большинства, игрушку. А сколько теперь у него было практики! Сколько исследований! Хватит на несколько кандидатских… Только кому они теперь нужны.. Петр выглянул из кабинета: «Никитка! Отнеси Константину записку, он в секторе Б должен быть. Срочно!».
Никитка взял записку и побежал в сектор Б – в мастерские. По дороге он развернул ее: «Всех стереть». Пожал плечами. Ничего не понял. Странная записка.
Константин все понял, но почему-то не удивился. Он был приставлен Петром негласно приглядывать за заложниками, и сообщил, что, покопавшись в их воспоминаниях, не обнаружил ничего, связанного с Германом и его кланом. Петр же, без зазрения совести, заявил начстанции, что это он вычислил, что заложники не родственники караванщика Германа. Константин-ментал снисходительно отнесся к этой выходке Петра. У Петра нет костиных способностей, он просто человек, пусть хоть как – то самоутверждается, а Косте это не нужно. Константин покинул мастерские и пошел в изолятор. Теперь Умсо и двое его товарищей по несчастью были твердо уверены, что они родились на этой станции, и что крутить педали – это самое лучшее занятие на всем белом свете.
Экспедиция в Большое Метро выдвинулась на следующий день. Караванщикам позволили весь товар загрузить в контейнер грузовика, а сами караванщики разместились в тесном проходе между бортами кузова и стенками контейнера. За рулем грузовика сидел Федор, рядом с ним сидел Костя – ментал и Герман.
Герман смотрел на ментала и усмехался. Вылитый фюрер: высокий, голубоглазый и белобрысый. Вот фашисты удивились бы, если бы узнали, что он – мутант.
Командир караванщиков, когда услышал предложение Александра Ивановича, решил, что есть более легкий способ заработать, чем таскаться по Большому метро с кучкой наблюдателей. Он вел их к Автозаводской, которая вымирала из-за блокады красных. Александр Иванович был немало удивлен, когда Герман в качестве оплаты за женщин попросил зачем – то мешок копченой курятины, три мешка ячменя, и столько же сушеных грибов. И всего лишь по одной шали за каждую даму и по пятьдесят пакетов специй.
Когда они подъехали к вестибюлю Автозаводской, Костя–ментал забеспокоился.
- Куда ты нас привез, Герман? Я чувствую здесь страх, смерть и боль. Где мы?
- Ты абсолютно прав. Это страх, смерть и боль. Это Автозаводская.
Федор нахмурился: Что ты хочешь этим сказать, Герман?
- Я хочу сказать, что здесь вы получите любых женщин, каких захотите и сколько захотите. А также кучу сопливых детишек в неограниченном количестве. Конечно, их нужно будет подлечить и подкормить, они же тут с голодухи помирают. Я поступил честно – взял с вас плату за информацию и на этом спешу откланяться. У вас есть ментал, который сможет внушить руководству станции, что вы пришли им на помощь, а прислал вас товарищ Русаков. Возите им еду, забирайте болезных и все! Они будут думать, что вы всех больных увезли на станцию Че Гевары, то бишь бывшую Подбельского. Провиант, который я запросил – это для Автозаводской. Русаков в свое время экспроприировал у меня все оружие, обобрал до нитки, Автозаводскую подставил, отдал красным, сам смылся, не помог, сидит сейчас на Че Геваре, строит со своим дружком Томским светлое будущее. Русаков со всеми своими благими намерениями идет по невинным трупам. Чего мне стоило после его грабежа взять заем, добраться к вам и привезти товар. Мне пришлось три раза к вам сбегать, прежде чем я восстановил торговлю. Автозаводская страдает из-за его идейности…. Идите и спасите там хоть кого-нибудь.
Федор схватил Германа за шиворот: Я не скажу Александру Ивановичу, откуда взялись эти люди и то, что ты нарушил условия контракта, но на Автозаводскую мы пойдем вместе и ты сам будешь разговаривать с начстанции. С Русаковым у тебя счеты, а не у нас. Так что иди до конца! Тем более, что ты больше знаешь о нем, а нас легко поймать на вранье. Двинули!
Косте – менталу без особого труда удалось внушить часовым по ту сторону гермы, что ни от Русакова, и их радостно впустили внутрь.
Когда путешественники попали на станцию, они не могли произнести ни слова, комок подкатил к горлу. Даже в первые, тяжелейшие для Проспекта годы они такого не видели. Весь верхний этаж южного вестибюля станции был занят больными, истощенными, стонущими людьми. Константин дал точное определение: страх, боль, смерть….
На платформе собирались жители Автозаводской, некоторые из них подходили, пожимали им руки, просили передать привет товарищу Русакову. Появился Герман и начальник станции. Начальник станции обратился к жителям.
- Товарищи, нас не забыли и нам предлагают помощь. У товарища Русакова пока нет военной мощи для прорыва блокады, но товарищи со станциии.. А кстати, с какой вы станции?
Герман вышел вперед: Мы свободные караванщики с Ганзы. Товарищ Русаков щедро оплатил наши услуги, попросив нас по возвращении завезти вам продукты и взять с собой желающих переселиться на станцию Че Гевары. Продукты мы везем из поселений на поверхности, с которыми уже давно торгуем. В следующий раз мы сможем к вам прибыть только через месяц, доставить продукты и забрать еще желающих переселиться. Товарищ Русаков сейчас ведет переговоры с Полисом об оказании помощи станции Че Гевары. А вас просит еще немного продержаться. У товарища Русакова есть уверенность в скором падении Красной линии, и тогда блокада будет снята с Автозаводской, и вы сможете зажить прежней жизнью. Но одно но. В следующий раз продукты уже не будут бесплатными. У товарища Русакова нет больше средств для оплаты наших услуг, поэтому мы оставим вам заказ на инструменты, оружие, механизмы, которыми вы сможете расплатиться с нами. И еще. Просьба не распространяться в Большом метро, кто предоставляет вашей станции помощь. Это может развязать войну между Ганзой и Красной линией. Ссылайтесь на помощь Русакова и его бойцов.
Как и ожидалось, переселенцев из числа самостоятельно ходящих не предвиделось. Костю-ментала представили как доктора, и он пошел осматривать больных, которых можно было перевезти, не угробив по дороге на Проспект. Федор понимал, что его не погладят по головке за такой товар, но делать было нечего. Да и жалко было людей. Костя подходил к больному, прикладывал свою ладонь к его лбу, снимая воспоминания и определяя, как давно человек был болен. Жуткие картины проплывали перед его глазами, глядя на его лицо, искаженное страданием, автозаводчане расчувствовались: Смотрите, как доктор переживает.
Константин выбрал не самых крепких из больных, как приказал Федор, а наоборот, самых немощных. Взять они могли максимум восемь человек. Выбрали трех женщин и пятерых детей. Из них Константин выбрал трех мальчиков. Федор недовольно посмотрел на Костю, но промолчал. У одной из женщин был муж и двое детей. Девочка и мальчик. Федор рвал и метал, но Костя его успокоил, он внушил мужчине, что они все умерли. Переживать не о чем. Девочка не больна, а мальчик выживет.
Решили, что с больными поедет рыжий Максим. Караванщики уходили в Большое метро, Федор должен вести грузовик, а Костя следить за дорогой и предупреждать об опасности. Сиделка с рыжего оказалась никакая. Когда приехали на Проспект и внесли полуживых женщин и детей, одну из девушек еле откачали.
Федор стоял навытяжку перед Александром Ивановичем.
- Где ты взял эту дохлятину?!!! Герман что, совсем с ума сошел?
- Герман привез нас на Автозаводскую. Там блокада, там невинные люди мрут. Все продукты мы оставили там. Герман только взял шали и специи за информацию об источнике людей и помог сочинить правдивую легенду для последующего беспрепятственного их вывоза. Здоровые отказались покидать станцию, но больных мы можем забрать. С нашими теперешними возможностями мы их сможем выходить. Там десятки людей, которым нужна помощь! Что нам стоит! Это выход! Нам не нужно опускаться до работорговли! Просто небольшая ложь во спасение и всем хорошо! Даже если в метро и узнают об этой лжи, думаю, простят нас автозаводчане. К тому же наши мастерские - это детский лепет по сравнению с Городом мастеров. Мы можем получать нужные нам механизмы и оружие в обмен на продукты.
Александр Иванович устало опустил руки на стол.
- Ладно, Федор, под твою ответственность. Но сам понимаешь, грузовик придется переоборудовать. А вот насчет торговли с этими мастерами это очень интересно. Да я думаю так, что Ленинский Проспект слишком долго сидел в изоляции. Пора перестать бояться Большого метро. Да и предложить нам есть что. ВДНХ делает барыши на грибном чае, Динамо шьет, а у нас шали, пряжа, специи….
Примечания: Рассказ - фанфик на произведения серии Вселенная Метро 2033. В материале использованы упоминания о событиях, описанных в произведениях про постъядерное московское и минское метро.