Сибирь зимняя, сорок градусов ниже ноля. Февраль в разгаре. Или, вернее, в сильной заморозке, но не в метелях. Время перевалило за полночь. Верочка увлеклась творчеством Ильи Эренбурга. Приятно строить из себя взрослую, понимающую личность. И, толком не осознавая, гордиться, тщеславиться собой. Вот какая! В их пятом классе знать не знают про такого писателя-поэта. А она… Там ведь еще всё аллегорически зашифровано. Про тирана Сталина, про хрущёвскую оттепель.
И пусть про это папочка доступно рассказал. Вера и сама не промах! И вдохновенно декламировала шёпотом по памяти:
«А мы такие зимы знали. Вжились в такие холода, что даже не было печали, но только гордость и беда. И в жёсткой ледяной обиде сухой пургой ослеплены мы видели, уже не видя, глаза зелёные весны!»*
Сколько ещё будет морозов и метелей до весны с обворожительными глазами и шальными солнечными зайчиками…
И вдруг она чётко услышала, что за окном горько и пронзительно плачет младенчик. Девочка так ясно представила оставленный в сугробе маленький свёрточек, что сердце забилось сразу в горле и дышать стало трудно. И всю детскую сущность вдруг заполонил страх, что это неспроста. Какой-то непонятный эксперимент. Окна все закупорены, основательно заклеены. Стёкла щедро разрисованы искусницей зимой. Не увидеть, как не старайся, что происходит во дворе. Дырочку дыханием даже не оттаять, да и рамы двойные. Тревога, любопытство, ревность, переживания за оставленного ребёночка-брошенку, - всевозможные чувства заполонили бившееся импульсивно юное сердце.
Старшая сестра рвётся открыть форточку. Младшая, всеми силами противится. Канючит, чуть ли не со слезами, что мама обязательно заберёт малюточку в семью, будет их меньше любить… Хотя Вере самой жуть, как жалко, замерзающего голодного грудничка. Откуда ещё силы у того берутся на такой громкий и надрывный плач. Но, где же все другие сознательные граждане? Соседи по подъезду? А вдруг это подлые бандиты, воры, или другие отморозки выжидают, когда доверчивые жители, разнеженные сном, выйдут неосторожно из своих тёплых квартир поздней ночью, чтобы в них стрельнуть, напасть с ножом или битой, и прочее, и прочее. Здесь все средства хороши. Даже детский рёв - всхлипывающий крик, как приманка. Это потом, в процессе взросления она осознает издержки негативного воздействия на неокрепшую детскую психику пресловутых средств массовой информации и будет снисходительно улыбаться тем тревогам. А пока буря эмоций бушует в чистой наивной душе.
Сестра, острая на язычок, ругает её последними словами и с трудом, с помощью больших портновских ножниц, открывает "окно в Европу". В комнату одновременно, вместе с треском лопающейся бумаги и леденящим морозным воздухом, врывается отчаянный вопль младенца. И отрезвляющий строгий мамин голос: «Что случилось, девочки? Доченьки, почему не спите так поздно? Давно глубокая ночь».
Одна маленькая девочка понимает, что всё пропало, теперь точно у дорогих родителей будет трое детей. Другая, махнув рукой, встаёт коленками на подоконник, посмотреть на грудничка и, удивлённо ахнув, громко смеётся. Отпихивая её, дрожа от нетерпения, забыв про происки неизвестных врагов, встав на стул, тянется к форточке и Верочка.
Внизу, под окнами, двойня! Сидят, напротив друг друга, два красавца - монстра, здоровенных, распушившихся кота, и орут громкой дурниной. Никогда Вера больше не видела таких котищ! Хотя в жизни попадались изумительные хвостатые-усатые-полосатые обольстители, некоторые, и в мужском обличье. Но, даже будучи взрослой, она так и не смогла дать ответ на вопрос. Почему же, почему, отзывчивая и чуткая девочка, так не хотела принять в свою добрую и дружную, щедрую и гостеприимную семью несчастного брошенного малюточку.
* И. Г. Эренбург «Да разве могут дети юга»
За иллюстрацию, спасибо Интернету.