Вместо предисловия.
Из дневника Павла Николаевича Лукницкого.1939 год. (Павел Николаевич Лукницкий (1900–1973) – писатель, исследователь, путешественник, первооткрыватель. Он человек-эпоха, ровесник века, очевидец и летописец событий, «которым не было равных»).
"...22.07.1939
...Едем болотной тропой вверх по развилке, и чаща постепенно начинает охватывать нас. Движемся правее, на склон. То возникают, то исчезают тропы, чаща все гуще, все яростнее, мы ищем "просветов" в ней, но просветы как лабиринт, и она нас охватывает, ощерившись тысячами пик тонких, но высоких, как мелкоросья. И верхом уже не пробраться, мы спешиваемся, но пешком, ломая ветки, укрывая глаза, лицо, прыгая и ныряя, - трудно. Кружимся, то выбираясь на просвет, то натыкаясь на частокол стены, наконец, выходим на тропу, но это ключ, и выше - нельзя. Сдаемся, едем вниз по ключу, желая только выбраться из этой чертовой чащи, и нарываемся на крупную голубику.
Попробовали одолеть голец - по другому берегу, обрадовавшись редкому лесу. Но, проехав немного, забрались в такую чащу, что продраться сквозь нее абсолютно невозможно ни верхом, ни пешком - путь перегораживали баррикады упавших, перекрещенных стволов, сквозь которые сплошной стеной рос тонкий лиственничный лес метра в три-четыре высотой.
Промучавшись около часа (штаны, рубашка - в лохмотьях, лицо и руки - в царапинах) повернули вниз, долго-долго боролись с зарослями, оберегая глаза...
... Теперь одно "удовольствие" сменилось другим: мы попали в топи. Увязая в них, проваливаясь по брюхо, кони двигались с трудом. Шли так часа два...
...17.08.1939
...На вершину гольца карабкаемся по горелому стланику, похожему на черных, страшных, огромных пауков. Какой-то африканский пейзаж.
Подъем все выше и выше, снова лог и чаща, к счастью горелые, и поэтому не путаемся. Превышение вершины, на которую мы поднимались раньше над лагерем, - на 900 метров.
К 2 часам дня - вершина.
Сильный, порывистый ветер. Тур с вышкой. Это 40 лет назад поставили, несомненно, топографы.
Горизонт круговой, необъятен, огромен, но видны только вершины, все, что ниже, отрезано круглой чашей нашей вершины. Видна долина Хомолхо, седловина верховий Патома; выше нас одна только вершина, между Хомолхо и Кадали, с характерным утесом - шишкой. Вероятно, голец Высочайший. Там есть золото, но нет воды - не добыть. Наша топографическая и географическая карта здесь обрывается. Дальше карт не существует...."
***
А началось всё с того, что Пашка, лучший в мире горный инженер, поймал голыми руками медведя.
Впрочем , медведь тот был и не медведь; так, медведь по номиналу, годовалый пестун, не отходящий ни на шаг от своей косолапой косматой мамки, но всё-таки –МЕДВЕДЬ!
Впрочем, началось всё, пожалуй, и не от того, а много раньше, когда я служил офицером в…Но сейчас это и не так важно, а просто вчера я был на рыбалке и вот, когда тащил по заливным лугам рюкзак с рыбой и всеми своими рыбацкими «шурушками» - снастями да спиннингами -вот и припомнились мне ,канувшие в прошлое дни такого же жаркого таёжного лета.
Рюкзак мой чуть не дотягивал до 25 килограмм, горячее южное солнце стояло в ярко-синем небе и немилосердно жгло мои уставшие плечи через мокрую от пота рубаху…А мне предстояло идти до переправы на Мёртвом Донце что-то около пяти километров по девственным пойменным лугам донской дельты…Пять километров для того, кто постоянно ходит в походы –это не так много, рыбачки у нас смеются, приговаривая: «Пять километров для бешенной собаки не крюк!». Согласен, не крюк. Но когда встаёшь в два часа ночи, тащишь свои пожитки на вокзал, потом трясёшься в вагоне электрички, потом на лодках уходишь по тихой широкой реке к дельте, шагаешь много километров по пойме, утопая в болотине, отмахиваясь от немилосердно жалящих комаров, налетающих на тебя целыми стаями, туда, к своему заветному месту, а потом, в конце дня, тебе предстоит проделать точно такой же обратный путь, но уже гружёному рыбой, тогда эти пять километров, вкупе с двадцатикилограммовым рюкзаком за обожжёнными горячим солнцем плечами, кажутся долгими, слишком..!
Я снял рюкзак с натруженных плеч, повалился на сочную траву у дороги, раскинул руки и лёжа на спине, вдыхая чудесный, восхитительный, сводящий с ума запах неведомых мне таинственных трав цветущего луга, наблюдал за жаворонком ,поющим свою звонкую песню в синем море, разлившимся над моей головой…На небе не было ни облачка, только где-то на горизонте, за той стороной реки, где блестели сусальным золотом маковки куполов Недвиговской церквушки, заходили чёрные свинцовые тучи. Ввечеру обещалась гроза. Было душно и, достав из рюкзака бутылку с водой, я сделав пару глотков, экономя драгоценную жидкость, вновь откинулся на спину, никак не желая вставать и шагать в сторону переправы…Кажется, я думал вот о чём: это что же за такое удовольствие, вставать глубокой ночью, переть тяжеленный рюкзак на вокзал, там встретить таких же ненормальных, сошедших с ума людей и, узнавая друг друга, приветствовать с нескрываемой радостью; ждать первой электрички, тлея огоньком сигарет в летней ночи, слушать рассказы бывалых рыбаков, а потом ,будто ты какой-то десантник или «краповый берет», совершить грандиозный марш-бросок ради трёх десятков карасиных и полосатых окунёвых хвостов? Но мало того, как это не покажется странным, я не только наслаждаюсь своей усталостью, я получаю от этих походов что-то неизмеримо большее, чем простое удовлетворение от пройденного пути, от преодолённых километров и часов трудностей, я проживаю такой «походный» день, будто это и есть моя единственная самая настоящая жизнь; эта, а не та, какой я живу в Городе, где езжу, как и все, на работу, трясясь поутру в заляпанном грязью троллейбусе, а по вечерам, наскоро проглотив холодный вчерашний ужин, уткнувшись в голубой экран монитора пытаюсь разглядеть за прозрачным волшебным стеклом кого-то, что-то; другое, лучшее, отличное от того, что есть у меня. «Да ведь так и есть на самом деле !» - размышлял я, вдыхая свежий южный ветер, несущий пряные запахи луга, слушая торжествующую песню свободной птицы, висящей в синей вышине и неумолкающий стрекот сверчков и кузнечиков, прячущихся в высокой траве. Только наедине с Природой я живу; живу по-настоящему, становлюсь самим собой, рефлексирую, изливаясь в этот удивительный мир, что раскинулся округ меня потоком лучистой энергии добра и любви! И всё то , что скопилось плохого, скверного, тяжёлого и в мыслях, и на сердце; всё что есть наносного, ненужного - всё это уходит куда-то, улетучивается, рассеивается, как утренний туман над сонной, заросшей камышами рекой и, вот, ты дышишь уже полной грудью и сердце твоё свободно и легко, и ты готов вот так, как этот свободный жаворонок дарить ,отдавать всё лучшее, доброе, что есть в тебе Миру…Отдавать просто, не рассуждая, не думая; отдавать с радостью, ничего не требуя взамен.
Привал мой слегка затянулся, пока я философски размышлял над своей внутренней сутью. Впереди лежали последние километры дороги и двадцатикилограммовый рюкзак, давящий плечи своим весом, вдруг, напомнил мне о том далёком жарком сибирском лете.
***
А началось всё с того,что Пашка, лучший в мире горный инженер, поймал голыми руками медведя.
Впрочем , медведь тот был и не медведь; так, медведь по номиналу, годовалый пестун, не отходящий ни на шаг от своей косолапой косматой мамки, но всё-таки –МЕДВЕДЬ!
Пашка , коренной сибиряк, родом из Иркутска, и ныне, надеюсь, там живёт и здравствует. А работает он горным инженером в корпорации «Лензолото», в далёком таёжном городе Бодайбо, что стоит на Угрюм-реке, а по-другому Витим; там мы с ним, собственно, и познакомились, не то чтобы совсем там, а уже в тайге, на приисках. Но неважно.
В тот год я работал в службе безопасности в золотодобывающей артели «Дальняя тайга». Реки вскрылись во второй декаде мая, лето обещало быть очень жарким, как и всегда бывает в Восточной Сибири. Как только прошла шуга, и реки окончательно освободились ото льда, мы выехали в тайгу, готовить полигон к добыче золота. Ехали на вахтовых «Уралах» несколько суток по таёжным рекам, по потрясающему бездорожью, а по пути меня и ещё одного сотрудника Службы завезли на старый законсервированный некогда участок, располагающийся в долине рек Хомолхо и Имнях. Завезли, да там и оставили. Вахты уехали далее, прогудев нам на прощанье протяжными автомобильными сигналами , а нам предстояло просто пожить некоторое время на заброшенном участке, состоящем из тридцати балкОв, бревенчатых старательских домиков, да обследовать состояние законсервированного полигона, отстоящего от старательского посёлка «Имнях» в трёх километрах, составить опись имущества и находящейся на участке горной техники, и изложить свои соображения по проведению режимных мероприятий по сохранности добытого металла высокому начальству на бумаге. Дел было по горло! А потом мы должны были выехать на вахтовом «Урале» ещё дальше, через горный посёлок Перевоз, мимо знаменитого на весь мир Патомского кратера, на реку Малый Патом,(это совсем уж недалеко от Якутии. Кажется, до Лены там по сопкам километров 25-30 всего!) да там и остаться, как постоянные сотрудники Службы. Но та поездка была где-то впереди, впереди был незнакомый нам малопонятный таёжный быт - в дальней тайге и я ,и мой напарник были впервые, а пока мы занимались проверкой и подготовкой к расконсервации участка, полигона, техники.
А сводилось это ,собственно, к ежедневным походам по грибы и по ягоды - за брусникой, клюквой, черникой; обследованию диких окрестностей таинственной Имняхской котловины да охоте в тайге. Еды нам почти не оставили, сбросили что-то в мешках, какие-то крупы да консервы. Воды питьевой тоже не было. «Тайга прокормит!» - прокомментировал мою просьбу на выдачу продуктов начальник продсклада в Бодайбо. Вот мы и кормились. Охотились, рыбачили, благо оружия, боеприпасов и живности в Имняхской котловине хватало. Впрочем, нам надо было продержаться каких-то дней тридцать –сорок, до прихода «вахты».Воду добывали в реках и ручьях, когда шли дожди и вода в ручьях неслась серо-жёлтыми мутными потоками, топили снег и лёд или копали небольшие колодцы в лесу, жарили и сушили грибы, а когда подстрелили изюбря- гордого благородного восточносибирского оленя - радости нашей не было предела! В конце мая уже начались белые ночи.Темнело всё позже и позже; ночи постепенно становились всё светлее, светлее, а в июне солнце, просто ходило, уже чуть не по кругу, цепляясь за сонные сопки; прячась ,быть может, на час-другой, за самые высокие вершины лысых гольцов. Мы сидели на брёвнах у бруствера балка, варили в котелке чай из таёжных трав и ягод,тайга пестрела белыми, жёлтыми, розовыми подснежниками, яркими и крупными, больше похожими на тюльпаны, шумела и пела вершинами лиственниц, а солнце крутилось над нашими головами по кругу,как заведённое. Имняхская котловина, впрочем, вполне возможно, она и не котловина вовсе, да простят меня географы, скорее долина в верховьях рек Хомолхо и Имнях, окружённая со всех сторон горами, поросшими непроходимой тайгой - так вот , эта долина, где мы обитали представлялась мне ,именно, огромной мрачной котловиной. Ввечеру, когда в нормальном мире солнце должно было заходить за горы, я чувствовал себя ,будто сижу на дне чудовищного котла, один-одинёшенек, что судьба моя жестокая и несправедливая и не выбраться мне отсюда никогда; одни только соколы да орлы с клёкотом парили над головой, пронзительными криками своими наводя на меня жуткую тоску по родному дому. Да ещё реактивный пассажирский самолёт, два раза в неделю пролетающий в ярко-синей вышине над нашим посёлком напоминал мне ,что где-то далеко-далеко, в тысячах километров от долины Имняха, существует иная ,цивилизованная жизнь; что там есть интернет и мобильные телефоны, что люди варят кофе в электрических кофеварках, а не на костре, сложенном из поленьев берёзы и серебристого кедра, принимают вечером после работы душ с горячей водой, а не купаются в ледяных горных реках, моют голову шампунем «Пантин Прови», а не мылом, составленным из берёзового дёгтя, что ходят за покупками в магазины и если им хочется есть, они покупают телятину и дораду в супермаркете, а не вылавливают тайменя из бурного потока и не сидят ночь напролёт в засаде, на солонцах, карауля осторожную кабаргу, вышедшую к водопою, а когда,простите,им надо сходить на двор,они не берут с собой пистолет-пулемёт "Кедр",потому что там их может караулить огромный медведь! И уж точно, если им хочется пить, обыкновенные люди просто нажимают кнопку кулера, а не пьют воду из луж и не топят снег на печке-буржуйке, сделанной из железной бочки из-под отработанного машинного масла. Впрочем, эти мысли приходили в мою голову не чаще двух раз в неделю, когда я забирался на односкатную крышу нашего балка и махал фуражкой маленькому серебристому самолётику, светящемуся в лучах утреннего солнца. Куда он летел, откуда - я не имел ни малейшего представления. Однако, мы с моим напарником по какому-то молчаливому уговору решили ,что самолёт этот летит из Якутска в Москву, то есть к сердцу нашей Родины, туда ,где время точь –в- точь такое же, как и у нас дома, а не убегает, почём зря, на пять часов вперёд и ,провожая его взглядами так долго, пока инверсионный след, оставленный реактивными турбинами не распадётся в синем таёжном небе, мы потом ещё некоторое время гадали откуда и куда летят люди в этом серебристом самолётике, придумывали всякие истории, про то кто они и , конечно, с грустью, а иногда и щемящей сердце тоской, вспоминали свои семьи, друзей и любимых, оставленных нами на целый долгий-предолгий год дома.
В остальное же время скучать нам было просто некогда. Мы сушили белые грибы, солили грузди, ловили рыбу в горных реках и ручьях, а их на Имняхе великое множество, охотились на тетеревов и глухарей, диких гусей и уток, разведывали близлежащие сопки и бродили по берегам Имняха и Хомолхо, открыли множество ключей не нанесённых на наши топографические карты и даже давали им свои собственные имена и названия. Как-то мы наметили очень дальний переход по сопкам раскинувшимся на левом берегу Имняха; даже пошли туда, вооружившись до зубов автоматами, карабинами, пистолетами и топографическими картами, представляя себя никак не менее, нежели Робинзонами Крузо двадцать первого века! Но грандиозный поход наш закончился не менее грандиозной неудачей, поскольку мы заплутали в тайге и залезли в такую чащобу, что просто не смогли добраться и до самой малой вершины. Снизу всё казалось совершенно не таким ,чем тогда, когда мы встретились лицом к лицу с таёжным буреломом и густым осинником, через заросли которого пробраться не было абсолютно никакой возможности! Таких дремучих лесов я не видел никогда в своей жизни! Прыгая с кочки на кочку, мы прошли по бесконечным марям, таящимся под сочной зеленью трав и начали взбираться на склон горы. Поначалу всё шло не так уж плохо, но через несколько часов мы заблудились. Заблудиться ,взбираясь на гору, оказалось проще пареной репы. Мало того: мы попали в непроходимые джунгли ,причём джунглями этот лес было бы назвать исключительно уместно! Несколько часов мы пытались продраться сквозь них, хоть куда –нибудь. Лезли ,будто таёжные обезьяны по ветвям березняка, ольшаника, осинника и каких ещё деревьев, я не знаю, но это было что-то невообразимое! Вот представьте себе: ты с рюкзаком и автоматом, влазишь на нижние ветки деревьев; под твоими ногами ,в метрах двух остаётся буреломище, огромные валуны, мох, болотина, а ты лезешь, лезешь прямо во ветвям, гнёшь их, продираясь сквозь чащобу в нескольких метрах над землёй! А кровососы всех мастей и расцветок, от чёрных до нежно-голубых и тигровых, кружат роями, да что роями - тучами, закрывая солнце; гул, звон стоит непрекращающийся ни на минуту, кусают эти твари – нет никаких сил, не отстают от тебя, и им ,кажется, всё равно, что у тебя плотный военный камуфляж и шнурованные ботинки; они заползают в самые недоступные места, съедают тебя заживо -лицо, шея, голова, руки - всё это опухшее,в шишках,величиной с перепелиное яйцо, разодранное ветками, чешется ужасно - какая там ,к чертям, мазь «Тайга», которую я, по незнанию, прикупил дома , перед отъездом в Сибирь- ТАЙГА БЫЛА ЗДЕСЬ! Сражались мы с чащобой на горе полдня, но тщетно. К вечеру нам ничего не оставалось, как повернуть позорно назад. Впрочем, кроме чувства глубокого разочарования от невозможности пройти намеченным маршрутом, мы всё же испытали и целую гамму потрясающих чувств и эмоций: например, когда вброд форсировали бурную реку Имнях, моего напарника на пути туда чуть не унесло на порогах, но мы всё-таки сумели переправиться дважды через реку, сохранив в целости оружие, присутствие духа и рюкзаки с драгоценной тушёнкой, или когда,озираясь кругом пробирались сквозь густой малинник,ожидая ,что вот -вот из кустов выскочит медведь. А ещё мы сумели добраться почти к самым истокам ручья Малый Барон, отмеченного на топографической карте, испили из него ледяной водицы, нашли потрясающую брусничную полянку, укрытую прозрачно-голубым снегом, где эта удивительная ягода стояла на корню целёхонькая и вкусная ещё с прошлого года!
Но особо моё внимание привлекала одна странная гора. Гора настолько высокая, что её видно было со всех сторон долины. Странным в ней было то, что она имела не совсем обычную форму вершины. Вершина её была усыпана блестевшим на июньском солнце снегом ,а необычным было то, что на самой макушке горы была какая-то непонятная нашлёпка, в виде шляпки белого гриба или, скажем, половинки кедровой шишки. Гора эта была настолько странная и таинственная, непохожая на остальные окрестные гольцы, что не давала мне покоя ни днём ни ночью. По утрам её грибовидная вершина блестела розовым снегом в лучах восходящего солнца, она манила меня к себе, как магнит притягивает железо. Куда бы я ни шёл, её вершина была видна отовсюду. Я часто взбирался на голец, у подножия которого расположился наш старательский посёлок «Имнях» - мы же называли его –Город Призраков, потому что прииск был оставлен старателями в былые позабытые годы и, то и дело, мы находили в балках следы пребывания людей, покинувших его, будто в спешке: старые журналы,книги, банки из-под кофе, чая и консервов, посуду, ножи и ложки, старые чайники, кирзовые сапоги, рваные тлеющие ватники и фуфайки,да мало ли что; как-то я даже нашёл почти целёхонький альбом с чёрно-белыми фотографиями; с фотокарточек на меня смотрели незнакомые молодые лица старателей. Прииск был оставлен несколько лет назад, как малоперспективный ,но «Дальняя Тайга»(золотодобывающая артель, в которой я работал) выкупила его в аренду и Город Призраков теперь и моими силами готовился к принятию первых поселенцев…
Часто, взобравшись на небольшой голец, под которым стоял наш балок я подолгу смотрел на снежную вершину странной горы, мечтал о том, что вот бы мне взобраться на неё, покорить эту огромную гору ,раскрыть тайну её грибовидной нашлёпки…К сожалению, в картах, которые были у нас не указывалась её высота, да и она сама там не была отмечена. В наших картах отображались лишь прииск и прилегающие к нему участки, а до той горы было очень и очень далеко, росла она из недр сибирской земли где-то за петляющей ,словно блестящая на солнце огромная змея, рекой Хомолхо, на её правом берегу; но думается мне , километров около двух в ней было. И лишь позже я узнал, что гора эта называется сопка Сахарная. От её вершины берёт свой исток удивительный кристально-чистый Сахарный ключ. Но откуда мне было знать, что не пройдёт и двух недель, как я буду пробираться берегами этого чистого и ледяного ключа ,через девственную тайгу, подходя всё ближе и ближе к Сахарной, а потом и взбираться по крутым её склонам , представляя себя чуть ли не академиком Обручевым, первопроходцем, путешественником, учёным , исследователем Восточной Сибири…
Пока же, мы с напарником изучали окрестности и даже серьёзно взялись за работу, на некоторое время отложив ежедневные походы в горы. Но нет-нет , а таинственная снежная гора заставляла меня брать в руки полевой бинокль и разглядывать её часами, мечтая, мечтая о её покорении.
Так в каждодневных делах и заботах минуло с полмесяца…Мы вполне окрепли ,морально и физически, я научился колоть дрова тяжеленным колуном, попадая по стоящему торчком полену уже через два раза на третий, костер у меня распаливался теперь в считанные минуты, независимо от того льёт дождь или нет, и ужин я вполне уже мог подать раньше полуночи, при этом не начиная готовить его с раннего утра!Быт наш можно сказать, если и не наладился, то постепенно мы привыкли не замечать отсутствия самых элементарных вещей…
Как в один из жарких июньских дней к нам приехали гости на «Уралах» и джипах-вездеходах. Оказалось, что в километрах 25 от нашего участка стоит прииск «Хомолхо», на реке Хомолхо. С названиями особо там не мудрят, чего думать –нашли разведчики-геологи речку, взяли ураганные пробы - есть золото! Назвали ,как захотели, а потом и участок по названию реки или ключа пошёл во всех документах и картах отписываться. Делов-то! ТАк вот мы и познакомились с нашими соседями. Конечно же, те пригласили нас , одичавших в мёртвом Городе Призраков к себе на прииск, погостить. Мы с напарником охотно согласились, погрузились в урчашие японские вездеходы и , взревев моторами, помчались навстречу новым приключениям. Через час , преодолев раз десять петляющую порожистую Хомолхо, мы оказались на чужом участке. Работающий прииск - это не заброшенный городок старателей,где нет ни электричества, ни воды. Нам показалось, будто мы попали в настоящий Рай! Нас поразила слаженность работы золотодобывающего участка: люди сновали точно муравьи, огромные горные экскаваторы «Катерпиллеры» и бульдозеры «Каматцу» уезжали куда-то по горным дорогам, туда-сюда носились вахты, доставляя смены с полигона в старательсикй городок и обратно на полигон, в городке царило оживление и упорядоченная деловая суета. Как оказалось, прошлым утром полигон «Хомолхо» дал первые килограммы таёжного золота. В первый день нашего пребывания на прииске «Хомолхо», мы бродили по городку ,знакомились со старателями, добрые хозяева хотели нас непременно чем-нибудь удивить, а удивляться нам, в первый раз побывавшим на работающем золотодобывающем участке, было чему! Нам соорудили баньку - в тайге баня, как известно ,первое дело, и напарившись, накупавшись в обжигающе-ледяном ключе Сахарном, а хомолхинский старательский городок стоял прямо на берегах этого ключа, мы разомлевшие от счастья сидели на свежеструганных деревянных лавках, пили брусничный морс,вытащенный из ледника и составляли радужные планы на будущее. Забегая несколько вперёд скажу, что планы наши сбылись, на все сто , а то и двести процентов, благодаря радушию принимавших нас хозяев. Вечером мы сидели за накрытым столом, с геологами, горными инженерами, маркшейдерами и беседа наша зашла далеко за полночь, спать никому не хотелось, кроме разве дневной смены рабочих, отдыхающих в балках после 12ти часовой вахты на полигоне. Переночевав на дружественном участке, мы отправились на Имнях. Начальник участка Андрей Баркаев, дал нам «Урал»-вахтовку и предложил пожить неделю-другую у них. Надо ли говорить, что мы с радостью согласились на это заманчивое и щедрое предложение! Конечно, мы мотались раз в несколько дней в оставленный нами Город Призраков, чувствуя себя распоследними ренегатами, но на сотни и сотни километров округ не было ни единой живой души, так скажите ,чего нам было делать на заброшенном прииске,где нет даже элетричества, когда в двадцати пяти километрах от нас жизнь била ключом, имелось спутниковое телевидение, баня и новые друзья?!
Мы узнавали новых людей, часто гоняли на вездеходах на полигон, который стоял на реке Хомолхо, ходили на охоту и во всевозможные походы, парились в бане до изнеможения, отъедались у хлебосольных хозяев хомолхинского прииска. Июнь был в самом разгаре. Тайга буйно расцвела сиреневым, розовым и белым багульником, который в народе имеет чуть не тысячу названий: багун, багула, багунняк, боговник, багунник, бугун, болотный болиголов, головолом, багно, душица, душница, канаборник, болотная канабра, клоповник большой, клоповая трава, болотная одурь, розмарин лесной. Его вечнозелёные кусты, растущие меж кедрового стланика в лунные ночи производили чарующее впечатление: они казались как бы изваянными неведомым скульптором из белого и розового лунного мрамора. Приятный одурманивающий аромат дополнял эту поистине сказочную картину и я часто ходил побродить в его заросли, мне хотелось впитать всем своим существом этот чудесный аромат, окунуться с головой в тайное ночное волшебство таёжного края. Но хочу так же заметить, что багульник весьма коварное растение, ведь приятный поначалу аромат ,в конечном итоге, вызывает очень сильную, иногда до тошноты, головную боль. Дело в том, что и листья, и ветви, и ,наверное, цветы багульника издают резкий одурманивающий запах, что объясняется содержанием в растении эфирного масла сложного состава, которое обладает ядовитыми, поражающими нервную систему свойствами и вызывает головокружение, головную боль, тошноту, рвоту, иногда и потерю сознания. Неудивительно, что русское название "багульник" происходит от старинного глагола "багулить", что значит "отравлять", а забытое в наше время производное от него прилагательное "багульный" значит: ядовитый, одуряющий, терпкий, крепкий. Однако, меня участь сия миновала.
Сводящий с ума запах цветущих рододендронов наполнял собой все окрестности, опьянял своим терпким ароматом. Белые ночи набрали полную силу. Солнце и оранжевая луна, похожая на огромный щербатый блин, висели в сумеречных небесах одновременно. Днём температура зашкаливала за сорок пять градусов Цельсия, по ночам падала до минус десяти – надо отметить, климат в тех местах резко континентальный и суточные перепады температур составляющие до 50 градусов Цельсия не такая уж редкость. По вечерам, после вечерней радиосвязи с Бодайбо и бани, мы собирались в балке-столовой для ИТРовцев, ужинали, обсуждали новости, строили планы на будущие дни, готовились к рыбалке и охоте; столовая участка была одновременно и кают-кампанией, где мы отдыхали, вели интересные беседы, смотрели видео и новости с Большой Земли ; кто-то играл на гитаре, пели песни, резались в преферанс; каждый вечер я писал дневник, в подробностях освещая события минувшего дня; оказалось, что начальник участка Андрей Баркаев недурно играет в шахматы, а я тоже люблю эту замечательную игру, развивающую ум и внимание; так по вечерам мы с ним, садясь за шахматную доску, собирали вокруг себя с десяток болельщиков: видавших виды бородатых геологов, взрывников, горняков и маркшейдеров; и надо признаться, я проигрывал ему гораздо чаще, чем мне того хотелось бы!
Время шло, тайга цвела, а вахта за нами всё не приезжала. Я почти переселился на Сахарный ключ, обзавёлся новыми друзьями. Но особенно сильно мы сдружились с горным инженером Пашкой из Иркутска, Борисом, хомолхинским безопасником и охотником с Байкала, Андреем Баркаевым, начальником участка, очкариком-геологом Саней из Таксимо и бородатым взрывником дядей Лёшей. Но Пашка стал мне другом - не разлей вода! И как ни странно , я кажется почти не вспоминал про ту странную гору, что непреклонной стеной возвышалась над Хомолхо. Но нет, конечно же нет! Я так же часто глядел на неё в бинокль, я узнал про неё много и много интересного. Оказалось, та необычная огромная шишка, венчающая снежную вершину Сахарной сопки -это всего-навсего останец.
Как-то вечером, когда мы пришли с Саней-геологом из очередного похода, мы сидели у его балка и рассматривали вытащенные из походной сумки геологические образцы, собранные за день в карьерах , я спросил его, что за чудная «шляпа» у Сахарной горы? Саня, внимательно поглядел на меня, протёр клетчатым носовым платком круглые очки и, прокашлявшись, прочитал мне небольшую лекцию, которую я не преминул добросовестно законспектировать в свой дневник.
Оказывается, останцы — это изолированные массивы горной породы, которые уцелели после разрушения более высокой горной страны, благодаря воздействию каких-либо экзогенных факторов — выветриванию, эрозии, воздействию рек и т. д. В горных районах Якутии характерной чертой рельефа являются «кигиляхи», представляющие собой столбообразные скалы неправильной формы и располагающиеся на вершинах или склонах гор . Слово «кигиляхи» происходит от якутского «кисиляхи». Корень слова «киси» ,что означает « человек». Так якуты называют высокие каменные столбы причудливой формы, образованные в результате выветривания плотных горных пород, преимущественно гранитов. Эти скалы рассеяны и торчат на поверхности плоских гор. Издали похожи на человека или группы людей, за что и названы так. На крайнем Северо-Востоке России такие формы рельефа называются «кекурами». Казахи называют их «койтас», это производное от слов «кой»- баран и «тас» - камень. «Койтас» представляют тип мелкосопочника в виде мелких округлых скал, напоминающих стадо отдыхающих баранов. В зарубежной литературе их называют «камни - монахи» - скальные выступы, стенки, иглы, гряды, отдельно стоящие или наклонные камни высотой до нескольких метров. По своим очертаниям напоминающие фигуры молящихся монахов. Образование «кигиляхов» обусловлено физическим выветриванием горных пород, в котором определяющую роль играет морозное выветривание. Можно долго бродить среди причудливых скал и любоваться ими. Сами по себе возникают вопросы "Как могли сформироваться такие огромные «кигиляхи» высотой с девятиэтажный дом?", "Какой их возраст?" . Если представить, что в год происходит формирование кигиляха высотой в 1мм., тогда для того чтобы, сформировался кекур высотой в 5 метров, необходим временной промежуток в 5 тысяч лет, а для формирования скального останца, скажем , высотой в 20 метров необходимо 20 тысяч лет. Эти приближенные расчеты наглядно показывают, какими древними являются кигиляхи. По возрасту они намного древнее египетских пирамид. Останец на Сахарной сопке имеет форму шляпки гриба или рассечённой пополам кедровой шишки. Размеры его, как определил Саня метров двадцать высотой, а в ширину он составит метров около пятидесяти, может и больше. «Хотел бы я добраться до этого кекура -сказал Саня, -но уж очень высокая гора, здоровья у меня не хватит на неё, да и как туда пробираться? Тайжища сплошная, дебри непролазные, опять же медведей полно, да и некогда. Но твой друг Пашка, он совсем отчаянный парень, он туда ходил и не раз. Каждый год, как на молитву, туда лезет! Спроси-ка лучше у него!».
А ещё Саня мне рассказал, что на Сахарной сопке растёт неведомая неземной красоты кашкара. КАШ-КА-РА! Боже, я пробовал это слово на вкус, до тех пор, пока не уловил его истинное прекрасное созвучие! КАШ-КА-РА показалась мне музыкой сфер, я просто заболел этим названием! Неведомая КАШКАРА! Таинственная КАШКАРА! КАШКАРА, растущая под таёжным солнцем!КАШ-КА-РА!
С кашкарой тоже оказалось всё довольно просто. Я долго приставал ко всем с просьбами объяснить ,что это такое, но подозреваю, что мужики сговорились и их весьма позабавило моё стремление выяснить тайну кашкары. А, как известно, развлечений в тайге не так уж много, вот они и составили ЗАГОВОР, с целью приятно повеселиться, наблюдая какие мучения я испытываю, от неодолимого желания раскрыть тайну кашкары. Между тем, я был на них не в обиде, мне тоже доставляло необыкновенное удовольствие играть в эту увлекательную игру.
Проходит мимо бородатый маркшейдер Илья. Я сижу на кедровом бревне, чищу разобранный автомат.
-Эй, Илюха, иди-ка сюда!
-Ну?- Илья смотрит на меня круглыми васильковыми глазами.
-А как думаешь, кашкара на Сахарной уж зацвела?
Илья морщит лоб, чешет густую чёрную бороду…
-А кто ж её знает? Цветок-то,однако ,редкий. Кажется и пора уж… Да кто там был, кроме Пашки? У него,вот, и спроси!
Но Пашка, друг мой Пашка, хранит загадочное молчание.
-КАШКАРА-это,- говорит он , – дело тайное! В один год цветёт в мае, в иной в июне, а когда и в июле зацветает…А нынче, кто ж её знает!
-Пашка ,а если туда..? ,-я неопределённо машу рукой в сторону Сахарной.
-Да с ума ,что ль сошёл?!Ты представь себе …До горы километров двадцать по марям и тайге, дебри там непролазные! Медведей сейчас полно! Повылезали из берлог только. Голодные! Самки с пестунами ходят. Волки опять же! Да и на рысь нарвёшься непременно! Неее. Туда не надо!
-Так ты ж там был?
-Так что с того? Я там был, да насилу обратно ноги принёс. Больше не пойду!- и Пашка замолкает, многозначительно раскуривая трубку.
-Так ,думаешь не дойду?
-Да ясное дело, куда ж идти, хуже не бывает!
-А красиво там,наверху?
-О,там такая красота, мир не видел!С вершины видны бурятские пики, Патомское нагорье тебе , как на ладони, снега на Сахарной вечные и даже к августу не тают! И кашкара цветёт…Но, ладно поехал на полигон я ,некогда мне с тобой тут, вечером поболтаем.
Приходит вечер, мы с Борисом собираемся на солонцы, в верховья ключа Сахарного, в ночь ,в засаду на кабаргу.
-Боря, а какая она, эта кашкара? -спрашиваю я, как бы между прочим.
-Кашкара? Однако, золотая! -И Борис улыбается своей белоснежной доброй улыбкой. -Да ты ,вот у Пашки лучше спроси!
Эх, Пашка, Пашка, а ещё лучший друг! Не видать мне кашкары, как своих ушей! Скоро за нами придёт вахта и уедем мы отсюда, далеко-далеко, в неведомые края и таёжные дали…Когда-то ещё свидимся?
В процессе своих изысканий я выяснил, что кашкара очень редкий цветок, занесён в Красную Книгу. Имеет и другие названия: рододендрон золотистый, кашкара, кашкарник золотистый, черногрив, сибирская роза. Рододендрон золотистый растет по каменистым склонам и скалам под пологом хвойного, главным образом кедрового леса, в пригольцовой зоне по всей Восточной Сибири и Средней Сибири, на Дальнем Востоке. Растет кашкара на высоте от 1000 метров над уровнем моря по влажным каменистым склонам. В высокогорных районах, в зоне вечных снегов образует сплошные кустарниковые заросли. Для тех мест кашкара, конечно, не является такой уж редкостью, но для меня кашкара стала символом чего-то прекрасного и недостижимого! Часто я брал у маркшейдеров оптический теодолит и разглядывал Сахарную в окуляр прибора, надеясь навести резкость и узреть эту самую сказочную кашкару. Но тщетно. В теодолит я видел лишь перевёрнутую снежную вершину, с торчащим вниз ,словно огормный гриб кигиляхом и только. Теодолит ,к сожалению, был астрономическим, и давал не прямое ,а обратное изображение, к тому же в своих походах я потерял очки, а поскольку страдал близорукостью, то не мог получить достаточно чёткого изображения вообще, не говоря уж о том, чтобы разглядеть мелкие детали. Дальше вылазок к солонцам на Сахарном ключе я не решался идти, во-первых, потому что у меня не было напарника для серьёзных походов и я боялся встретиться один на один с медведем, а их в районе Хомолхо и Имняха великое множество, а во- вторых, я просто боялся заблудиться в тайге. Все, кажется сочувствовали моему желанию покорить Сахарную, но и ,одновременно, качали головами, как бы говоря: «Ну что ты задумал, парень, это же очень и очень опасно!».
Время текло рекой, прииск «Хомолхо» давал ежедневно килограммы золота и июнь перевалил, практически, за середину. Я почти оставил эту затею с восхождением на таинственную снежную гору. Лишь только во сне мне виделись покрытые снегами вершины, остроконечные пики и глубочайшие горные ущелья, бурные порожистые реки, причудливые останцы на верхушках гольцов и скалистые их склоны, покрытые низкорослым стлаником и золотисто-зелёным благоухающем ковром кашкары.
Но как это иногда случается, нежданно-негаданно(хотя и жданно очень!) пришёл и мой черёд, и я всё –таки попытался совершить восхождение к истокам Сахарного ключа, пробраться сквозь тайгу к вершине Сахарной горы.
А началось всё с того, что Пашка, лучший в мире горный инженер, поймал голыми руками медведя.
Впрочем , медведь тот был и не медведь; так, медведь по номиналу, годовалый пестун, не отходящий ни на шаг от своей косолапой косматой мамки, но всё-таки –МЕДВЕДЬ!
Но расскажу всё по-порядку.
На праздник Троицы,19 июня 200..года сидим мы за столом, отмечаем праздник и балагурим, и было уж около двух ночи, как слышим, рычит на мосту через Сахарный «Урал».Это Пашка едет с полигона, он в ночь мотался с проверкой. Мы быстренько ставим ему тарелку, на ужин у нас застреленный Борисом мускусный олень, накладываем ему мяса с горой, от души и ждём. Открывается дверь в кают –компанию влетает взлохмаченный Пашка, лицо разодрано в кровь, камуфляж мокрый и рваный, рука перевязана куском простыни, а в глазах у него пляшут чёртики!
-Эй,мужики,- кричит он,- мне водки кедровой дайте!
Хватает водку ,открывает зубами бутылку и начинает усердно лить себе на руку.
Мы,конечно ,всполошились, что да как, мол, расскажи!
-Да, дайте отдышаться! Медведя поймал! На Сахарном! Голыми руками! Здоровеный медведище! Вот руку мне прокусил, куртку и штаны порвал!
Мы смотрим на Пашку ,не веря ему: как же так ,медведя говорит , поймал, а тот ему руку ПРОКУСИЛ! Прокусил, а не ОТКУСИЛ вместе с головой?! Что за чудеса такие?!
Пашка садится за стол, молча начинает есть кабарожку. Так положено, не очень-то и великое дело, подумаешь поймать руками медведя! Но мы-то видим, что нашего славного горного инженера просто распирает от желания рассказать удивительную историю!
Наконец Пашка не выдерживает и хитро блестя чёрным глазом начинает свой рассказ:
- Едем ,значит, с полигона, на полигоне всё тип-топ, техника в работе, нормуль! Как не доехали до моста через ручей, вижу, в свете фар медведица с двумя пестунами. Огромная! Через дорогу, значит, перед вахтой рванула.Ну мы давай сигналить, гудеть, я карабин хватаю, высунулся из кабины -а тут такое дело…Мамка с одним пестуном в заросли рванула, что по над дорогой, а второй медведь…медвежонок, то есть, - поправляется смущённый Пашка –он на листвяк заскочил , залез и сидит ,орёт дурным голосом, диким криком, видно испугался вахты очень. Мы что? Сдаём под ствол листвяка, я лезу на крышу кабины, оттуда на кузов вахты и вот снимаю, его ,сосунка, с дерева! Он мне в руку вцепился, гадёныш ,прокусил, вот - и Пашка показывает нам перевязанную руку. –А ещё обделался от страха и всего меня…того…- Пашка смеётся.Хохочем и мы. - и камуфляж когтями изодрал, пострел! А тут медведица выскакивает из зарослей и давай реветь, да кружить, что твоя кошка вокруг вахты. Тут я уж, как не обделался со страху, не знаю! Ревёт страшно,будто "Катерпиллер", кружит вокруг «Урала», но пока подходить побаивается…так это ж, значит, пока! На минуты счёт пошёл. Я с медвежонком стою на крыше вахтовки, медведица примеряется машину нам разорвать в клочья. Шофёр ни живой ни мёртвый в кабине забаррикадировался,а толку? Толку что? Ну что делать? Кидаю я этого пестуна на дорогу, она только шасть к нему и в зубы его, за шкирку, и в кусты. Чёрт меня дёрнул лезть за этим медведем! А всё вот - и Пашка указывает раненой рукой на меня. – Другу хотел медведя привезти! - и хохочет во всё горло, обнажая в улыбке белые крепкие зубы.
Мы ,конечно, покачали удивлённо головами, но факт на лицо, вернее на лице у нашего Пашки и не только!
Засиделись до утра. Разговоры пошли, рассказы бывалых таёжников,про охоту,про волков и медведей, я только успевал что-то заносить в свой дневник, да разве всё поспеешь записать? Одна история лучше другой! Не поймёшь, где правда, а где вымысел…
Саня-геолог попросил меня рассказать что-нибудь про Ростов-на-Дону. Я долго думал, чем бы их удивить и начал так:
-Есть у нас в Ростове ресторан «Ёлки-палки». На Большой Садовой. Так там подают любые блюда, хоть тебе оленину, хоть тайменя, о как! Не хуже, чем у вас в Сибири!
А надо сказать, что у нас уж почти месяц, как шёл спор о том, чьи ребята круче - южане или северяне. Спор ,признаться абсолютно дурацкий, но поскольку делать нечего… Мои родители сибиряки. Папа из Новосибирска, мама из Красноярска. А я вот родился на юге. И чувствую себя настоящим южанином. Хотя кровь во мне ,понятно ,самая что ни на есть сибирская! Но в Сибири оказался впервые, а до того даже не представлял себе ,какая она ,эта загадочная Сибирь, родина моих предков. Думал, что это просто лес, большой такой лес с ёлками…и всё. Понятное дело, телевизор мы все смотрим, но что по телевизору? Всё это не то! А увидеть ,так сказать, вживую,по -настоящему…Но по причине своего упрямого характера, а может и потому, что оказался среди сибиряков, в их же стране и почувствовал себя чужаком, я отстаивал юг в целом ,и южан, в частности, как мог, всячески превознося и восхваляя твёрдость, решительность и мужество жителей юга, не забывая, попутно, рассказывать про бесконечное изобилие южных краёв, про тёплое ласковое море, про соловьёв, поющих в зарослях цветущего тёрна по утрам; рассказывал я и про абрикосовые рощи, персиковые сады, арбузные и дынные бахчи и про вишни с черешнями, растущими просто так на переулках. Про абрикосы и черешни, растущие на переулках мне никто, естественно, не верил. Оно и понятно : просто дальше Тайшета из моих новых знакомых ,кажется, никто и не выбирался! И как-то, само собой, наши разговоры сводились к тому, что мы начинали наперебой нахваливать свои родные края, доходя порой в своих рассказах до полного абсурда!
-Да, что ресторан…Подумаешь, «Ёлки-палки»!- сказал Саня-геолог. –Вот ты сейчас ешь кабаргу, которую Боря подстрелил несколько часов назад, а она ,естественно в Красной Книге,как вымирающий вид оленя – так скажи, подадут ли в твоём Ростове такое блюдо? Молчишь? То-то!
Я было открыл рот, чтобы достойно ответить на эту ,к слову сказать, весьма справедливую тираду, как Пашка, самый лучший в мире горный инженер и мой друг-сибиряк, вдруг затянул свою обычную песню. Что, мол, вот вы, южане, не такие уж и смелые парни, а вот мы ,северяне (сам же видел!),мы - настоящие экстремалы, вот медведей чуть не за хвост ловим на деревьях и всё в таком противном духе. Меня аж зло взяло. Но и, конечно, сам факт того ,что Пашка ,действительно, поймал медведя, пускай и годовалого пестуна, но поймал и при этом подвергался смертельной опасности от возможного нападения медведицы; сам этот факт говорил не в мою ,южную пользу. Вообще, весь смысл Пашкиных речей сводился, как всегда, к тому, что вот ты приедешь через год домой, что ты будешь рассказывать там про Сибирь-матушку, если ты даже на верховья Сахарного ключа-то и не ходил! И вообще вы, южане и в тайгу-то боитесь ходить! Меня эти дурацкие разговоры окончательно вывело из себя и я неосмотрительно рассказал, что я ещё в юности, на Северном Кавказе, в Архызе, покорял Пик Пионеров.
-А высокий этот твой пик?- недоверчиво спросил меня Пашка.
-Высокий, тебе и не снилось, какой он высокий, не то что ваши холмы с паршивым лесом! - отвечал я гордо.
А Пашка с прищуром и говорит:
-Не верю!Вот как хочешь,а я не верю!
Прямо Станиславский!
Это был верх наглости! В присутствии многочисленных свидетелей я заключил с Пашкой пари, на то , что я поутру выхожу из «Хомолхо» и один, ОДИН без напарника, иду в тайгу и ухожу к истокам Сахарного. То есть забираюсь на Сахарную гору! Потом прихожу обратно и рассказываю, что я там видел. И если это совпадает с Пашкиными знаниями местности, то я выигрываю пари целиком и полностью. На кон были поставлены честь юга, мои армейские ботинки и камуфляж(мы с Пашкой носили один размер обуви и одежды!),охотничий нож "Бизон" и мобильный телефон, которым я пользовался вместо будильника, а с другой , с пашкиной стороны - карабин "Тигр" и рога изюбря. Причём было оговорено, что в случае форс-мажора, пари считается недействительным, то есть никто не получает ничего. Форс-мажором мы согласились считать тот случай, если меня съест медведь. Разошлись мы аж в шестом часу утра. Пашка побрёл спать в балок, а я ёжась от холода, укутался в свою армейскую куртку на меху, сидел на поваленном кедре ,на берегу ключа, и думал о доме, друзьях, родных и близких, от которых меня отделяли пять часовых поясов, месяцы и тысячи километров пути. Незаметно для себя, я уснул, отравленный ароматом цветущего багульника. Снились мне весь остаток утра золотые цветы кашкары и здоровенные зубастые медведи.
***
С утра я съездил на вездеходе с Баркаевым на Имнях, прихватил там несколько магазинов патронов и вернулся на Хомолхо часам к десяти. Обговорив с Баркаевым, тот момент, что если я не приду обратно к полуночи, то он вышлет за мной поисковую партию, я надел пару тёплых вязаных носков, проверил боеприпасы, снарядил магазины патронами, наточил нож, уложил рюкзак и ,собственно, был готов к выходу. Небо затянуло тучами, задождило, погода не особо способствовала к такому дальнему походу, но своего решения я менять не стал. Тем более, что за завтраком Пашка , недовольный своим промахом в изюбря(а он ездил поутру сидеть в засаде на солонцах) опять завёл свою ,изрядно надоевшую мне старую пластинку, про то как он не очень-то верит в сильный южный характер. Я наскоро перекусил,не обращая внимания на Пашкины разглагольствования и почти налегке вышел в путь. Взял с собой фотоаппарат, фляжку с холодным квасом, сушёной оленины, да вот Боря пристал ко мне с просьбой подкинуть на солонцы килограмм пятнадцать соли, и с десяток килограммов селитры, по случаю. Ну я и взял. Да только потом проклял всё. И Борю, с его солью и селитрой, и своё безрассудство и глупость…Но это было позже. А с утра я шёл по тайге вполне бодро и весело,напевая какую-то походную песню, держась берегов Сахарного ключа.
Скажу, однако, вам вот что: по тайге идти неимоверно тяжело. Во-первых, везде болота или по-местному мари. Везде - это значит - в низинах, долинах, лощинах, среди ельника, листвяка, в распадках между скал и гольцов; везде - это значит везде! Вся земля прорезана тысячами ручьёв, они текут под землёй или сверху к рекам; идёшь, скачешь с кочки на кочку, проваливаешься, где по самый верх ботинок, где по колено, чавкаешь, а ноги надо ещё умудриться выдрать из болотины. Я как застрял в одном месте ,на мари, так думал, вообще, никуда не дойду! Умру тут и всё! Это тебе не на водопады идти ,на Чёрном море, а туда я ходил и не один раз -25 километров по горной дороге, так та дорога,в сравнении с таёжными тропами, чистое шоссе! Иду я, вокруг тайга, сухостой, бурелом, где лесотундра, где лиственницы тянутся в небо, под ногами болото, без конца и без края; мхи, лишайники на валунах, вросших в почву. Ноги мокрые через первых десять шагов. И не то ,что мокрые, а вот возьмите, наденьте высокие армейские ботинки, зайдите в море, да так ,чтобы вода доходила до колен и идите, иногда вылезая на берег - ощущение будет абсолютно схожим, разве с той разницей, что по воде и морской гальке идти одно удовольствие, а тут надо ещё выдирать ноги из мха, вязкой трясины…Сухие места ,конечно есть, но наступаешь туда ботинком и ботинок - раз! плюх! - и хлюпает вниз, в глубину: кочки на марях обманчивы! Тайга, конечно, красивая - зелёная и синяя от лиственниц и ёлок, коричневая и жёлтая от мхов, серебристая от лишайников на валунах, сиреневая по подлеску - везде цветёт багульник. Я , между всем прочим, успевал ещё и фотографировать интересные места. Хотя места там интересные повсюду : то дерево причудливо изогнулось,то подснежник необыкновенной расцветки навстречу попадётся, то древние ,ещё с ледникового периода громадные валуны торчат из болота, словно зубы какого-то дракона, покрытые серебристым лишайником и коричнево-зелёным и жёлтым мхом.... А какие потрясающие цветы растут в глухой тайге! Я ,к сожалению не знал всех названий, но нафотографировал их - золотых, розовых, почти чёрных бархатных, голубых, красных, жёлтых, белых – всех-всех, всласть! Сгибаясь под тяжестью рюкзака и автомата, я представлял себя солдатом, как из фильмов про войну; только, вот, в кино показывают очень уж топкие трясины, а на Хомолхо таких ,кажется и нет, в основном сухо, если сухим местом можно назвать то, где ты вязнешь не больше ,чем по колено! Вся тайга в низинах прорезана, исчерчена какими-то заросшими дорогами, видимо когда-то там ходили вездеходы или трелёвщики, вот и остались от них колеи. Но дороги эти - то же самое болото, только в колеях воды будет побольше. Ещё не дойдя до солонцов, я проклинал свою судьбу и свою бесшабашность и глупость, проклинал Пашку с его дурацким медведем, Борину соль и селитру, но повернуть назад мне не позволяла мужская гордость. Идти было тяжело. Плюс ещё комарьё и гнус, вдобавок - все, так сказать таёжные прелести: вода в ботинках, пот льющийся, как будто тебя окатили из ведра, вокруг сплошное болото и ты по нему лезешь, чавкаешь и хлюпаешь, выдирая ноги из мхов. Хотя скажу, по мхам идти довольно приятно. Идёшь, будто по мягкому восточному ковру, утопаешь в нём и сразу же поднимается вода. Такое впечатление, как-будто ты идёшь по зелёно-коричневой и жёлтой губке, идёшь, тонешь сантиметров на 40-50. Красотища! Вот только надо головой во все стороны вертеть, вдруг медведь навстречу тебе объявится! О,как!
Не долго, не коротко, а дошёл я в конце концов до Сахарного ключа. Он от меня в стороне был, слева, в самой низине, а я шёл чуть повыше, но там всё как везде: такая же тайга, есть повыше места, есть пониже, равнины нет, такой как дома степи, везде горы да гольцы, на них тайга растёт, всё на холмах, больших, маленьких, местность очень и очень неровная. Вот подошёл я ,значит, к Сахарному, он тут метра два от силы в ширину. А мне на другую сторону надо. Вода несётся, перейти негде и к тому же глубоко. Надо прыгать. А как тут прыгнешь? В общем, недопрыгнул я до противоположного берега, потонул в ключе, чуть не утопил автомат. Вылез на другой берег, а берег там - сплошная болотина, и я как водяной, с рюкзаком, весь, понятное дело, грязный, мокрый до нитки! Потом в гору ,вверх; по дороге обсох, но думал не долезу, сдохну. Ничего - час делов ,не сдох! Дошёл и до солонцов. Солонцы –это такие заводи небольшие, может метр-на два, где ручьи текут, между корней огромных кедров и лиственниц углубления. Туда охотники сыплют соль и селитру, а звери тропы к ним натаптывают, соль им нравится, ходят пить воду и соль лизать. Недалеко засада - небольшой сруб из брёвен, в четыре-пять брёвен высотой, бруствер, замаскированный еловыми лапами - там охотники садятся в ночь и поджидают, когда зверь придёт на эти самые солонцы. Ну а дальше понятно, бьют зверя прямо из засады. Поглядел я ,гуран(сибирская дикая коза или косуля) недавно приходил, а других следов нет. Начал я обустраивать солонцы: кое-что подправил, высыпал соль и селитру и почувствовал необыкновенное облегчение - рюкзак мой уменьшился в весе на все 25 килограммов! Показалось мне –крылья у меня за спиной выросли! У ручьёв я нашёл заросли ревеня, он оказался очень вкусным, просто надо очистить стебель и ешь его, точно щавель. Напился воды из ручья, отдохнул немного и…А надо было просто поворачивать назад! А надо ли? Но сопка со снежной вершиной ,как вызов моему мятежному духу, маячила передо мной.
И я отправился дальше, не зная куда идти. Но держался близ ручья Сахарного, взяв направление точно на гору. Шёл берегом ключа, стараясь не уходить далеко от воды или, если не мог пролезть сквозь чащобу, шёл в сторону, но с таким расчётом, чтобы или справа, или слева я мог слышать шум быстрого ключа. Я много раз пересекал ключ, уходил то на правый его берег ,то на левый, в зависимости от того, мог ли я продраться сквозь листвяк, болота и буреломы. Боюсь, что я даже не найду слов ,чтобы объяснить, как это сложно идти по тайге. Иногда приходится кружить на одном месте бессчетное количество раз, уходя то вправо, то влево, то возвращаться назад, потому что не можешь пройти через болота и чащобу. Вот так идёшь и не можешь продраться сквозь лес, падаешь, цепляешься автоматом, везде поваленные стволы деревьев, не видно сквозь заросли ничего, тонешь в болоте, насквозь мокрый от воды и пота, тебя заживо поедают всякие летучие твари, комары всех мастей и разновидностей, пауты, мокрецы и всякий гнус,мошка стоит над тобой тучей, в голову вцепляются волосогрызки, путаются в волосах; ни одной тропки, под ботинками кочки до метра высотой, мох, лишайник всевозможный, конечно, брусничный ковёр-он по всей тайге,растёт как у нас в степи трава, проваливаешься снова и снова по колено во мхи, лезешь с одной кочки на другую; то, вдруг, из земли вырастают древние камни, покрытые лишайниками и мхами, то перед тобой снова болото; то дремучая чаща листвяка, и пускай он мелкий, но там и бурелом, и мхи - много раз я, так вот, залезу напролом в густую чащобу; метров, может на двадцать-тридцать пройду, а дальше нет возможности: очень густой подлесок- и лезешь ты обратно чертыхаясь, цепляясь стволом автомата за ветки, буквально продираешься сквозь кусты и ёлки и все эти березняки, осинники, ольшаники…Не успеешь вылезти на более или менее ровное ,"пустое" место - а тебе не понятно, был ты тут только что или уже ушёл в сторону! Просто теряешься, голова идёт кругом, места все дикие и нет никакого отличия - всё-всё сплошь одинаковое. Сплошная дремучая тайга. Помню, как на Чёрном море я ходил в поход с друзьями и дочкой на три горы и мы заблудились на развилке лесных тропинок. Я тогда, кажется, здорово испугался. Но здесь... Я много раз чуть не плакал; да что там чуть - слёзы просто сами наворачиваются на глаза от отчаяния - ты не знаешь ,куда тебе идти и , вообще, как выбраться из чащи или из мари! Открытого пространства, в принципе, нет. Это либо чаща и все деревья мелкие, в два-три моих роста, но густые, да так ,что ничего за ними на полметра не разглядеть, либо стоят громадные кедры или лиственницы ,метров по шестьдесят-семьдесят высотой, стволы в три-четыре обхвата, но между ними опять же заросли карликовой берёзы, вербняка; либо это непролазные болота и кочки. Единственное ,что меня держало в выбранном направлении - это сопка Сахарная и ещё ключ. Часто я брёл по воде, скакал по камням, переходя с одного берега на другой. И ещё , в довершение ко всему, погода! Меняется постоянно: то солнце палит и жарит, до невозможности дышать, то в одну минуту налетает сильнейший ветер и тайга шумит,волнуется, а ты лезешь сквозь все эти дремучие красоты, мокрый, грязь по тебе вместе с потом ручьями стекает, камуфляж - бери да выжимай! И ещё я очень опасался встретиться с медведем. Кругом черничники да малинники, не угадаешь, где он сидит и малину ест. А поскольку на каждом шагу падаешь, спотыкаешься, тонешь во мхах и марях - куда ты от него убежишь? Да и,вообще, куда убежишь от медведя в тайге? Он на рывке скорость до семидесяти километров в час развивает! Только стоять насмерть: или он тобой отобедает ,или ты его убьёшь! Но убьёшь ли? Думаете, с автоматом не страшно? Когда нас отправляли в тайгу, нам (вот смех-то !) выдали инструкции ,на случай встречи с медведем. Так вот инструкция была на трёх больших листах, но суть её сводилась к следующему: если вам доведётся повстречаться с медведем, то единственное, что вам реально поможет – это маа-аленькая надежда на то, что медведь сегодня не голодный! А голодный он почти всегда! А ещё всякие звуки в тайге напрягают; тайга никогда не молчит, она постоянно живая, то тетерев вспорхнёт, испугавшись тебя, то какие-то птицы порхают с ветки на ветку, то полосатый бурундук свистит на поваленном бревне; иногда рыжая лиса выскочит прямо у тебя из-под ног, на верху на ветках могучих жёлтых сосен частенько увидишь соболя, а там и рысь где-то ходит, следит за тобой; от твоего «пролаза» шум ,треск стоит на всю тайгу! Много раз я встречал следы животных: были и следы оленей и волков, и диких коз-гуранов,лосиные и чьи ещё я не знаю сам. Кое-какие следы меня за месяц моего пребывания на Хомолхо Борис научил различать, но когда я оказался в тайге сам, один с ней на один, признаться честно, я просто растерялся.
Через некоторое время я выбрался к месту, где ключ Сахарный раздваивается на правый и левый рукав. Правый пошире, левый поуже. Правый рукав ключа спускался с сопки, но совсем не с той стороны, куда я хотел пробраться. Я решил, что мне надо идти туда, откуда течёт левый его исток. Я напился воды и пошёл по нему. Как же там красиво: необыкновенные яркие всевозможных раскрасок и видов цветы, камни, мхи, лиственницы,пихты, стланник, разлапистые ёлки, могучие сосны с жёлтыми ,как янтарь стволами и развесистой кроной, трёхобхватные кедры, протыкающие высокое синее небо верхушками своих исполинских стволов..! Чуть погодя, приток, по которому я шёл, начал делиться на сотни мелких ручьёв, а те в свою очередь стали делиться ещё и ещё! Вот они истоки Сахарного! Правый рукав делится точно так же, только чуть выше по течению, где-то по правому склону сопки, если стоять на ней и глядеть с её высоты. Но до неё мне было ещё очень и очень далеко!
Наконец, прыгая через мелкие ручейки, я вышел к подножию горы. Вот она, величественная, неподкупная, непреклонная, эта чёртова гора, стоит предо мною и смотрит на меня, будто издевается! Смеётся, шумит высоченными кедрами и лиственницами, как бы говоря: «Ну что, дошёл ? А теперь поглядим кто кого!». Я падаю без сил и шепчу запёкшимися губами: « Я тебя всё одно сделаю, проклятая гора!». Передохнув с полчаса, отсняв ещё несколько красивых кадров, я начал подъём.
Издалека мне казалось, что на склоне горы просто камень и сухая коричневая трава, но теперь, взбираясь по ней я понял: как же, держи карман шире! Заросли вербняка и карликовой берёзы от метра до двух высотой и острые скалы, покрытые толстенным ковром мха и кустами, таёжными травами - идти стало ещё тяжелее! Да ещё сушняк, сухостой - всё это повалено как попало, кое-где огромные гари, сухой стланик свои ветви раззмеил по камням. Заросли стланика… и ты тонешь во мхах, кочки и валуны , десять-двадцать метров и ты уже не можешь идти дальше! У тебя нет сил. Но отдыхаешь,задираешь голову вверх-ох,как ещё далеко!- и опять упорно лезешь вперёд - и так до самого крутого склона горы. Дальше та же картина, только значительно меньше зарослей, меньше разлапистого стланика, но гораздо более кочек, мхи и лишайники те же, а вот берёзы стали совсем мелкорослые, редко в рост человека,а в основном по пояс - это берёзы Миддендорфа. И ещё выше берёзы уменьшаются до высоты твоих ботинок!Там начинается горная тундра!Карликовые берёзы редко достигают роста в 50 сантиметров и на каменистых склонах гольцов они зачастую образуют сплошной ковёр! И крутой-прекрутой подъём. Лезешь на карачках, на коленях,по бруснично-берёзовому лилипутскому лесу, цепляешься за карликовые берёзы, очень много сухостоя, путаешься в змеящихся ветках сухого стланика - он как огромный осьминог - сухие щупальца-плети, по всей земле, по мшистым валунам распустил, не обойдёшь его!Почва уже и не почва,а настоящая броня из плоских чёрных камней,это чёрный сланец,он тонкий и лежит огромными пластами,образуя настоящую горную чешую.И ветер...просто сумасшедший ветер,сбивающий с ног,то прижимающий тебя к камням на склоне горы,то грозящий сорвать тебя вниз... Я ругаюсь, ругаюсь здорово и виртуозно, но упрямо и отчаянно лезу всё выше и выше! Знай наших, Пашка, лучший в мире горный инженер! Знай наших, растреклятая гора! Ребята на юге тоже не промах! И вот передо мною вершина. Оказалось, Сахарная имеет несколько вершин. Я добрался ,пожалуй, до самой нижней. На вершине я упал без сил - думал подняться я уже никогда не смогу! Но вид отсюда,сверху, на долину рек Хомолхо и Имнях потрясает твоё воображение! Где-то там, внизу ,в котловине участок «Хомолхо» ,откуда я пришёл сюда - всё это в туманной призрачной дымке, долину рек окружают горы; горы до самого горизонта! Я когда немного пришёл в себя ,после моего беспримерного восхождения, даже испугался, что я не дойду обратно! Тайга внизу, одна тайга, синяя, синяя, волнующаяся, как море; и только где-то очень далеко петляющей ниткой блестит на солнце наш Имнях и видно дорогу от Хомолхо до Города Призраколв, а может это и не дорога , вовсе…До останца ,который похож вблизи на гигантскую перевёрнутую алюминиевую миску , я так и не долез. «К чёрту!» - сказал себе. До каменного болвана мне оставалось не больше ста-ста двадцати метров - но я тут ко мне пришло ,наконец,осознание, что я туда не взберусь. Даже ,если очень буду стараться!Нужно альпинистское снаряжение. А если грохнусь оттуда , то костей своих не соберу точно! Я запечатлел вид на котловину,окаймлённую со всех сторон горами, сверху, посидел на мшистом нагретом солнцем валуне, собирая свои растраченные силы, и приготовился к спуску. Как вдруг, совершенно неожиданно, меня накрыла налетевшая из ниоткуда снежная метель. Снег валил так густо и был такой крупный, что я не видел ничего, буквально, в метре от себя.Глаза и рот мне залепило снежными хлопьями, и вообще я стал похож на снежный сугроб. Ветер срывал меня со склона горы и я скорчился, вцепившись, что есть мочи, руками в сухую лапу стланика. Непогоду пришлось пережидать на вершине. Снежная буря бушевала с полчаса и закончилась так же внезапно, как и началась. И в этот самый момент, когда блестящий, искрящийся прозрачно-голубой снег высветило яркое солнце, я, нагнувшись завязать шнурки на ботинках, увидел растущий из-под валуна, на котором сидел, золотистый цветок. Я сразу узнал его. Хотя никогда в жизни не видел ни вживую, ни на картинках! Это и была неведомая, таинственная, удивительная, восхитительная , великолепная, сказочная кашкара! Похожа она, как мне показалось, на куст лавра, только гораздо меньше, и цветы её очень красивые, золотистые, восковые, яркие, как лучи сибирского солнца. Оглядевшись вокруг, я заметил эти цветы ещё и ещё, они были, буквально, везде! И как же я не увидал их сразу! Конечно ,я сфотографировал цветущие рододендроны, нарвал небольшой букет, спрятал его надёжно в рюкзак, завернув стебли в мокрый платок. Вот и весь мой подъём! Я посмотрел на часы: ровно половина шестого! То есть, мой путь к вершине сопки Сахарной занял ни много ни мало - восемь часов! Ещё поснимав красивые пейзажи и отдохнув, в шесть с четвертью я начал спуск.
Спуск с горы оказался быстрее, но много тяжелее ,чем подъём на её крутые склоны.Я полностью разбил себе ноги, не знаю и сам, как я умудрился дойти обратно….Раза три или четыре я не в шутку заблудился. В верховьях ключа Сахарного, я пролез по полосе вечных снегов, но не смог найти сам ключ; это стоило мне получаса нервных переживаний. Очень хотелось пить и я ел и ел прозрачно-голубой снег. Когда же я вышел к ключу, первым делом я кинулся в воду, залез в ручей,как был,с рюкзаком и в ботинках – она была ледяная , ведь снег всего в какой-то сотне-другой метрах; тот самый вечный нетающий снег, что питает этот удивительный ключ. Вкус у воды просто необыкновенный, да что там говорить - талая вода! Ключ этот воистину - САХАРНЫЙ! Пьёшь несколько глотков и зубы твои сводит, сводит прямо судорогой! Пьёшь эту божественно-чистую, кристальную воду и не можешь напиться! Напившись и немного передохнув, я спускался всё дальше и дальше вниз по течению ключа- хотя это так сказать легко, вниз и вниз- всё те же буреломы, заросли осинника, листвяка, чащобы, болотины, комарьё, пауты, гнус - мне было очень и очень тяжело! А на солонцах я пару раз терял направление. Кстати, в верховье левого притока Сахарного я обнаружил совсем свежие медвежьи следы. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно, несмотря на АКС-74У, который я держал в боевом положении,со снятым предохранителем. Следы были большие, даже как мне показалось, огромные, но как известно у страха глаза велики: мы здорово посмеялись над моими приключениями за вечерним чаем. Однако, когда я увидел ещё не высохшие отпечатки громадных лап, клянусь мне было вовсе не до смеха, я шёл и ждал нападения злющего зубастого медведя со всех сторон. Но ,к счастью, меня и в этот раз пронесло ,как на крыльях! Живности никакой я,особо, на обратном пути не встретил, видимо живность слышала мои прыжки и пряталась заранее. Видел, впрочем двух-трёх полосатых бурундуков, они носились по стволам лиственницы, что твои белки, ещё у солонцов я спугнул двух глухарей - какие же это красивые птицы! Чёрные, как вороны, только размером почти с индюка, с глазом ,окаймлённым бордово-красным пятном, немного буроватыми крыльями, а хвосты у них - это чудо ,что за хвосты: широкие черные перья с белыми пятнами! Глухари тяжело поднялись с земли и с шумом улетели в чащу, но стрелять в них у меня уже не достало сил. Я проводил их взглядом и пожалел только о том, что не успел вытащить фотоаппарат. Последний раз я заблудился уже совсем рядом с Хомолхо, но сумел быстро сориентироваться и нашёл выход из густого елового леса. Обратный путь у меня занял что-то около пяти часов.
В половине двенадцатого вечера я тихонечко пробрался к кают –компании, и повалился на деревянную лавку у балка , тяжело и прерывисто дыша. Просто лишённый всяческих человеческих сил! Но ужасно довольный: бесценная кашкара лежала в моём рюкзаке, а Пашка вполне мог прощаться со своим дорогущим карабином. Сижу я на этой лавке, как вдруг, слышу громкий голос Баркаева, начальника участка: « Эй, народ, берите карабины,ружья, одевайтесь, сбор через полчаса! Надо идти искать нашего ростовчанина, не то сдаётся мне, как бы этот отчаянный парень не попался на сегодня ужин медведю!». А я даже и голоса не мог подать, что я здесь, живой и здоровый! Осип от усталости. Или от прозрачно –голубого снега с вершины Сахарной горы. И тут выходит из-за угла Саня –геолог с ружьём. «О-па! Явился! Ну и славно! А то мы уж заволновались, собирались идти тебя искать!» А я только измученно улыбался. Потом маркшейдеры притащили мне теодолит, настроили его, и я смог наконец-то оценить проделанный путь! Боже, да это же обалдеть можно, как далеко и высоко! Думается, мне отмахал я километров около 40, в общей сложности. А сложность была и немалая!Сорок километров по тайге, с подъёмом на сложную гору -это был самый грандиозный поход в моей жизни! Да геологи и подтвердили, где-то так оно и есть. А Пашка, лучший в мире горный инженер, отчаянный охотник на медведей, молча вытащил из своего балка карабин «Тигр»,самозарядный, с отполированным деревянным охотничьим прикладом. Я повертел его в руках и вернул Пашке. А Пашка меня обнял и говорит: «Одно меня расстроило, что не долез ты на самую высокую вершину! Но ничего, теперь готовься, другим разом вместе пойдём, через пару дней, однако, я тебе там такие вещи покажу, друг!».
А я ничего не ответил, только и подумал про себя: «Да… следующего раза ,ни через два дня, ни через неделю уже точно не будет!»
Потом Боря подошёл ко мне и говорит:
-Ну ,что Петрович, в ночь идём на солонцы, кабаргу бить?
-Да какая, Борис Иваныч, к чертям собачьим, кабарга! - отвечаю, - с ног от усталости валюсь.
А наутро весь прииск знал, что безопасник из «Дальней Тайги» на Сахарную ходил; ходил один и вернулся живой и здоровый! А в кают-кампании со мной здоровались теперь весьма почтительно.
***
В конце июня за нами пришла вахта. На участок Имнях, в Город Призраков привезли сторожа-зимаря, молодого парня и что удивительно,он был тоже из Ростовской области! Он сразу начал нас расспрашивать , а чего тут да как… Да, видимо, в этот сезон участок так и не заработает... Я ему потихоньку шепнул, куда сходить, а чего , в самом деле, будет человек в тайге пропадать один-одинёшенек?Да и землячок ,к тому же! «Найдёшь Пашку, горного инженера, скажешь, мол от меня. Он тебе райскую жизнь устроит, точно говорю, моё слово верное!». Я-то был теперь тёртым таёжником.
Надо сказать, что Сахарную я покорил и во второй раз! Всё-таки вытащил меня Пашка-иркутчанин на большую «прогулку» . Только в этот раз мы прошли совсем другим путём, знал он ,оказывается, как туда идти. Не скажу что дорога во второй раз была лёгкая, но вдвоём – то быстрее, да и куда веселее! Забрались мы с Пашкой на самое высокое плато , на самую высокую вершину Сахарной. Останец тот оказался от нас метров на триста снизу! Ничего удивительного в нём и не было , скала и скала из земли торчит! На самом верху на высшей точке Сахарной устроен неизвестными геологами тригонометрический пункт. Устроен он просто: это пирамидальное сооружение, метра три высотой, из тёсаных брёвен, сложенных равнобедренным треугольником, если смотреть на его плоскость. Наверху, в полутора метрах от его вершины, устроена площадка-столик, для установки теодолита. Точно такой же триангуляционный пункт есть ещё в стороне Патомского нагорья, на одной из самых высоких сопок, в полевой бинокль я его различил, хотя и не очень чётко - слишком далеко! И ещё один левее, если стоять на горе лицом к Патомскому нагорью, то у самого горизонта есть какая-то горная цепь( уж не знаю, как эти горы называются!) Все триангуляционные пункты имеют точные географические плановые координаты,которые определены с помощью тригонометрии. С их же помощью можно составить топографические карты местности, что внизу, под горами ,в долинах. Я ,конечно, не знаю, как это делается,в общем, используют триангуляцию, полигонометрию, трилатерацию,но это всё так мудрёно! А вот то, что тригонометрические пункты сложены из огромных тёсаных кедровых брёвен - это меня поразило! Поразило вот по какой причине: на тригонометрическом пункте имеется табличка с точными координатами и год стоит 1941й! А ведь в начале войны у нас ещё не было вертолётов! А до ближайшего леса вниз добрых полтора-два километра! Как на Сахарную затаскивали эти брёвна - вот ещё одна неразрешимая для меня загадка! Может быть, их закинул туда таёжный великан? С наивысшей точки Сахарной я увидел и бурятские пики, блестящие льдом, острыми зубьями своими вгрызающиеся в хмурое небо и целиком всё Патомское нагорье я рассмотрел, где якуты гоняют свои несметные оленьи стада и в вечных снегах сфотографировался, а там, в снегах этих вечных, между зелёными мохнатыми лапами стланиками торчат из снега золотые, невиданной красоты цветы! Видимо их там невидимо! Нарвал я огромный мешок для Сани-геолога, хотел было домой везти, да всё одно не знаю, чего с ними делать. А тот обрадовался страшно: «О,- говорит - это дело! Кашкара первое средство от всяких женских болезней! Насушу её, повезу домой. А я сколько таёжничаю, сюда езжу лет уж восемь, ни разу за кашкарой не ходил, очень уж далеко, да и тяжело, и опасно! Завидую я тебе, Петрович,как есть белой завистью!»
Кашкары цветочек засушил я и письмом отправил домой. Сначала его везли якуты на оленьих упряжках, через высоченные перевалы, до горного посёлка Перевоз, потом плавучим вездеходом переправили через сибирскую реку Хомолхо, потом на «Уралах»-вахтовках домчали до Бодайбо, оттуда уж паромом доставили на другой берег Угрюм-реки, где его ждала вахта, затем по горным перевалам по древнему шёлковому Бодайбинскому тракту почту доставили в бурятский город Таксимо, что на Байкало-Амурской магистрали стоит и уж по БАМу, в почтовом вагоне приехало оно через пару недель в Ростов - на –Дону. А там его переправили и в мой приморский город. Лежит этот цветочек и по сей день в какой-то книжке, а какой , ей Богу, не упомню! А ещё дома у меня хранятся рога изюбря, рога гордого благородного оленя, которые я выспорил тем далёким жарким сибирским летом у Пашки - вёз я их через всю нашу необъятную страну, и даже через Северный Казахстан! О,как!
А со своим другом Пашкой ,лучшим в мире горным инженером из Иркутска, великим и бесстрашным охотником на медведей, я уж не виделся боле никогда…Но кто знает…
***
Уезжали мы с Имняха в самом конце июня. Мне было немного грустно покидать этот безумно-красивый сказочный заповедный уголок сибирской земли, но… Где-то впереди раскинулось необъятное шумное сине-зелёное таёжное море; впереди были сотни километров пути по горным дорогам, переправы через бурные реки, новые встречи, новые друзья, новые испытания. Впереди были первые килограммы золота, добытые на участке Раковском, что стоит на таёжной реке Малый Патом, близ республики Саха(Якутия),впереди была страшная "золотая лихорадка",первая встреча с медведем, впереди были бооо-ольшие приключения.
Таганрог, июнь 2011г.
© Copyright: Светозар Афанасьев 2, 2011
Свидетельство о публикации №211062800022