Кто бывал в Восточной Сибири, на Угрюм-реке, где стоит золотой город Бодайбо, а быть может, и заносила его судьба и ещё дальше, в дальнюю тайгу, к посёлкам Весенний, Апрельск, Артёмовский, Кяхтинский, Васильевский, Кропоткин, Светлый, Хомолхо, Мамакан, Перевоз, Большой Патом, Нерпо, Маракан, Бульбухта, к диким таёжным рекам Малый и Большой Патом, Хомолхо, Имнях и, даже, на правый берег Лены, в Якутию, тот обязательно поймёт то, о чём я хочу сейчас рассказать. А может быть, и уже знает. Кто же никогда не был в этих далёких, Богом забытых краях - слушайте и внимайте, внимайте моему рассказу, ибо здесь - я буду говорить о Человеке, о силе Человеческой воли, о силе Человеческого Духа, поведаю о смелости и отчаяньи, и об огромном желании ЖИТЬ!
В год 200…судьба забросила меня в Восточную Сибирь. Неделю пути по железной дороге, сначала, по Северо-Кавказской, потом Юго-Восточной; далее: по Куйбышевской, Южно-Уральской, Западно-Сибирской, Красноярской и, наконец , по Байкало-Амурской магистрали (Восточно-Сибирской железной дороге); состав менял тепловозы, на каждом отрезке пути, проводницы в отутюженной форме разносили чай, а я глядел и глядел в окошко, на проносящиеся мимо зимние пейзажи, сменяющийся ландшафт и, чем дальше мы забирались на Восток, тем сильнее меня охватывала грусть по оставленному дому, родным, близким и друзьям. Но впереди меня ждали большие приключения, длиною в год и я грустил мало. От нечего делать болтал с пассажирами, спал, ел и пил чай до одурения и ,наконец, от скуки начал писать дорожный дневник, под нескончаемый перестук колёс. Мы проехали Чертково, Таловую, Ртищев, Сердопск, Пензу, Кузнецк, Самару, Уфу, Усть-Катов, Златоуст, Челябинск, Лебяжье – Сибирское, Петропавловск, Исиль-Куль, Омск, Новосибирск, Тайгу, Ачинск, Красноярск, Канск-Енисейский, Тайшет, Братск, Улькан, Семигорск, Лену, Небель, Северобайкальск, Нижнеангарск, Кюхельбекерскую…. В пути я видел множество городов, сёл, больших и малых рек; я пересёк великие северные реки Иртыш, Обь, Енисей и Лену, сменил пять часовых поясов; поезд перевалил через Уральский хребет, составляющий границу между Европой и Азией и протянувшийся непрерывной возвышенностью почти от Ледовитого океана до Прикаспийских степей. В Самаре я купил плитку лучшего в стране чёрного шоколада, от Миасса мы понеслись по Транссибирской магистрали, в пути то обгоняя, то отставая от скорого Москва-Пекин, будто соревнуясь с ним в беге, в Петропавловске въехали на территорию чужой страны - и прошли по городам Северного Казахстана, в Иссиль –Куле российская таможня проверила паспорта и багаж и дружелюбные русские пограничники пожелали всем пассажирам доброго пути, в Барабинске я купил огромного копчёного жереха, всего за 80 рублей(!), перед Новосибирском мы проехали по мосту через Обь, а уже в столице Сибири я был поражён огромным зданием железнодорожного вокзала, светящегося огнями, словно новогодняя ёлка; на станции Тайга я чуть не отстал от поезда, пожелав непременно сделать фотографии станции с таким экзотическим названием, в Красноярске сфотографировал ту самую башню, часовню Параскевы Пятницы, что запечатлена на десятирублёвой купюре, поезд прошёл и по «десятирублёвому мосту» через великий Енисей; в Братске, раскинувшемся в центре Восточно-Сибирского региона, в центральной части Ангарского кряжа на берегу Братского водохранилища мы пересекли Ангару - я был просто изумлён протяжённостью города , имеющего три(!) основных железнодорожных станции: Вихоревка, Падунские Пороги и Гидростроитель – удивительный город Братск мы проезжали около двух часов. Миновав станцию Лена-Восточная, поезд обогнул Усть –Кут и пересёк величавую реку Лену по железнодорожному мосту - сразу же за мостом через Лену, я увидал чёрный обелиск с профилем Ильича и надписью : «БАМ 1974 год» - так началась Байкало-Амурская магистраль. В Киренге я отметил День пассажира, затем поезд прошёл многокилометровыми подгорными тоннелями на участке Байкало-Амурской магистрали, охраняемыми пограничными постами; меня восхитили Северомуйский тоннель – самый большой тоннель России протяженностью 15 километров 343 метра и Байкальский тоннель, протяженностью 6685,6 метра – пересекающий Байкальский хребет под седловиной перевала Даван, на границе Бурятии и Иркутской области. Я проехал краем самого древнего и глубочайшего озера на планете - Байкала, скованного ледяным панцирем и равным по площади таким странам, как Бельгия, Нидерланды или Дания; в Северобайкальске отведал байкальского омуля, знаменитого на весь мир, продающегося там по 6 рублей за штуку(!) и чуть было не купил песцовую шапку-ушанку и куртку из нерпы – байкальского тюленя…
Уже поздно ночью поезд, свистя, что есть мочи, прибыл по Становому нагорью в бурятский город Таксимо, конечный пункт моего путешествия по железной дороге. А потом дунув на прощание долгим мощным гудком ушёл на Дальний Восток, через Новую Чару, Олёкму, Кувыкту и Тынду, в Советскую Гавань, к берегам Тихого океана. А я остался в заснеженном холодном и неведомом мне сибирском крае. Впрочем, Таксимо был далеко не концом и не краем , а всего лишь началом. Началом нового пути, новых потрясающих приключений длиною в год! В Таксимо нас, заезжих чужаков, уже ждали дымившие печками-буржуйками «Уралы»-вахтовки, чтобы повезти ещё дальше и дальше по «Артерии Жизни», проложенной через 400 километров непроходимой тайги, через высокие горные перевалы, заваленные снегом, по древнему «золотому» пути, соединяющей бурятский город Таксимо с Золотой столицей Сибири, обосновавшейся на правом берегу Витима почти сто пятьдесят лет назад.
В Бодайбо я пробыл до мая, а потом, когда вскрылись реки и прошла шуга, отправился навстречу новым потрясающим приключениям в дальнюю тайгу.
Перед отъездом я получил сигареты, кофе и тушёнку на продскладе, а ещё запасся разнообразным оружием: в моем арсенале имелся автоматический самозарядный карабин «Вепрь-Супер», «заточенный» под винчестеровские и ремингтоновские патроны, три карабина «Сайга» со складными прикладами и без, пистолет-пулемёт «Клин», шикарная смертоносная тридцатизарядная штука, конкурировать с которым может, пожалуй, лишь чешский «Скорпион», да впридачу пара «Макаровых». Пистолеты , впрочем , мне были и ни к чему, но я прихватил и их, на всякий случай, просто потому ,что привык пользоваться ими за годы службы. Кому-то может показаться странным, что я тащил с собой столько оружия, но поверьте мне, в тайге оружие - залог твоей нормальной жизни. Это и защита от зверя, и от бандитов, которых , как известно, в тайге хватает, это и способ обеспечить себе постоянное человеческое питание, если ты не желаешь ,конечно, питаться одними грибами, ягодами, корешками и шишками! Кроме того, я вёз с собой ещё огромный оружейный ящик с дюжиной карабинов, пистолетов-пулемётов, бронежилеты, каски и цинки с патронами различных калибров. Дело в том , что мы открывали в дальней тайге новый прииск, а я и ещё один мой товарищ должны были , как сотрудники службы безопасности, обеспечивать на нём всякие режимные мероприятия, сохранность золота и людских ресурсов. Для себя лично , я выпросил «насыпом» ведро патронов и, грузя весь этот скарб в стоящую «под парами» вахту, был несказанно доволен, нимало не обращая внимания на весёлые подковырки моих сослуживцев бурятов и якутов. И всё же, сказать , что вооружившись подобным образом, я был абсолютно спокоен я не мог. Заброска в дальнюю тайгу вызывала у меня весьма противоречивые чувства: с одной стороны, я прямо жаждал приключений, с другой, проведя четыре месяца в Бодайбо и ознакомившись детально с местной «фауной», в виде ОПГ (организованных преступных группировок), которыми весь город буквально кишел, как тараканами, я уже представлял себе те трудности, с которыми нам , возможно, придётся столкнуться в глухих таёжных дебрях. Помимо того, был конец мая. В Восточной Сибири же это означает одно - сотни и сотни голодных медведей уже вылезли из своих берлог после зимней спячки. Или собирались это сделать. А те места, куда нас должны были забросить, славились изобилием косолапых зубастых и когтистых мохнатых тварей. Перед отъездом нам выдали инструкции по действиям при встрече с медведем. Меня это сильно насмешило и, одновременно, ещё больше добавило страху: признаюсь, я не охотник, мне только предстояло им стать, опыт обращения с оружием я, конечно, имел и немалый, был отличником боевой и служебной подготовки, но стрелял, увы , в основном, только в тире. Медвежья же тема занимала мой ум ещё дома, до моего отъезда в Сибирь. За четыре месяца пребывания в «золотом» городе я записал в свой дорожный дневник сотни историй о встречах с грозным хозяином тайги, были то истории и смешные, а больше страшные, наводящие ужас и жуть не только на слушателей, но и на самих рассказчиков.
Рассказы эти буквально потрясали моё южное воображение, медведя-то я живого видел в жизни раз пять –шесть, да и то в детстве, в цирке или в зоопарке! Вот соберутся вечером мужики, гоняют бесконечные чаи из таёжных трав, про житьё-бытьё сначала лясы точат, а потом, когда все темы уж обговорены, давай всякие страсти про тайгу рассказывать, про золото, медведей и волков. Медведей, мол, в дальней тайге, да и тут , в окрестностях, кишмя –кишит! Ночью на участках работать невозможно. И днём лазают, везде, где ни попадя. Один медведь в бочке с солидолом измазался, потом залез в балок, где рабочие живут, все матрацы, подушки, стены солидолом испачкал - вытирался мишка обо всё, что под лапу ему попало. Троих медведей изловили в прошлом году на Бульбухте - они ночью бродили по участку, никто не мог выйти на смену. Сделали клетку из толстенной арматуры, забили свинью, выпоторшили и подвесили в клетку в мешках. Мишки в одну ночь ,все три и попались. Были это огромные медведи, метра по три ростом, стоят они на задних лапах, ревут жутко, трясут клетку, хотят вырваться - жуткое дело было…Участковый милиционер Саня, рассказывал мне, как он убил медведя, который залез в торговый павильон из ТТ, но говорит, ему(то есть участковому) просто сказочно повезло, потому что ТТ – это на медведя всё одно, что с мухобойкой ходить; выпустил всю обойму со страху и попал медведю прямиком в сердце. А один геолог, из Иркутска в тайге ,на Маракане, бился с медведем. Было у него в карабине пару зарядов картечи да нож. Пытался убежать этот геолог от мишки, но тот его настиг, в два счёта, геолог в него стрелял, попал да всё без толку, потом даже сошёлся в рукопашную, говорят большущую поляну в снегу вытоптали, медведь его изорвал когтями и зубами, хоть тот его ножом исколол всего - остались от геолога голова без глаза и без щеки, да отгрызенная нога. А в прошлую осень, перед самым Покровом, медведи в какой-то артели всех собак начисто сожрали и залегли спать по своим берлогам. Так что и от собак , хоть тебе десять лаек будет на прииске, толку никакого! Хозяин тайги - он ХОЗЯИН и есть! Историй, впрочем, подобных этим я записал сотни! Особое место среди рассказов занимали истории про одного местного охотника, дядю Володю, со смешным прозвищем Листик. Откуда это прозвище прилепилось к дяде Володе, я так и не выяснил: то ли это была его фамилия, то ли что-то другое. Кажется, не было ни одного таёжника, от Бодайбо до якутского поселения Мача, что стоит на правом берегу реки Лены, который бы при упоминании Листика со значением не прицокнул бы языком и не преминул бы рассказать его самую главную личную удивительную историю. Но об этом чуть позже. Вообще же, истории про его приключения в тайге просто захватывали дух. Дядя Володя Листик был местной легендой. И я даже имел подозрение, что он – просто собирательный образ этих заповедных диких и гиблых краёв.
Как бы то ни было , в самом конце мая, когда над тайгой небо по ночам стало светлым, мы выехали на вахте в дальнюю тайгу, держа направление на прииск Апрельский. Делая короткие остановки в пути, в горных посёлках и на старательских участках, наконец , мы добрались до долины таёжных рек Хомолхо и Имнях. Там мы с моим напарником сошли с маршрута и остались налаживать таёжный быт на нежилом участке «Имнях», заброшенном много лет назад. Вахта ушла дальше, по реке Хомолхо, по направлению к горному посёлку Перевозу. Мы же задержались, в связи с производственной необходимостью, в Имняхской долине на целый месяц.
Начался июнь, первый месяц жаркого сибирского лета. Мы учились жить в условиях Крайнего Севера( если точнее, приравненных к ним),охотились на тетеревов, глухарей и оленей, ловили рыбу в горных ручьях, собирали и сушили грибы, ягоды – ягод в тех краях видимо-невидимо: во-первых, брусника; её кустиками застелена вся тайга, образуя вместе со мхами и лишайниками чудесный разноцветный ковёр; много было голубики; малинники, вперемешку с черничниками и смородинниками, образовывали непроходимые заросли, а вот клюква , как ни странно встречалась редко и то лишь на болотах. Каждый день мы ходили в дальние и ближние походы, открывая для себя неведомый ранее мир первозданной тайги, мир загадочный и непонятный, странный , непривычный и , конечно, страшный для жителей городов. Но что для нас были эти страхи? Я часто приговаривал: медведя бояться – в лес не ходить, а ходить-то в этот самый лес было и не надо - на тысячи километров нас окружало сине-зелёное таёжное море. Мы упивались красотами этого удивительного заповедного края. Иногда мимо нас проезжали вахты, везущие старателей на далёкие прииски, мы беседовали с редкими в тех краях людьми, они делились с нами свежими новостями из ближней тайги. Удивительно, что в , казалось бы, таких диких безлюдных местах, новости расходятся очень быстро. Я был очень и приятно удивлён, когда проходящая мимо вахта, уж не помню какой артели, то Ленсиба, то ли Светлого, привезла мне упаковку плёнки и с десяток батареек для фотоаппарата - я лишь обмолвился, в разговоре с проходящей в Бодайбо неделей назад вахтовкой, что у меня, к моему великому огорчению, закончилось и то и другое! Так работала «таёжная почта». Разговоры с проезжими вахтовиками сам собой заходили о таёжном житье-бытье да , собственно, о чём можно было ещё говорить? И имя дяди Володи Листика я слышал настолько часто, что как-то привык к тому, что есть где-то в тайге знаменитый охотник на медведей, уже не удивлялся, когда кто-то в сотый раз пытался рассказать мне про него очередную славную охотничью историю. Но все эти рассказы непременно крутились вокруг своего центра, центром же был некий поразительный эпизод приключившийся с дядей Володей много-много лет назад. Я записывал эти рассказы в дневник, и каждый раз удивительная история жизни Листика выходила по-новому, обрастая всё более и более фантастическими подробностями. Не могу сказать, что я относился к рассказам о легендарной личности с недоверием, нет. Я просто принял его существование как факт, я легко поверил в то, что случилось с дядей Володей во времена его далёкой молодости,и мечтал, мечтал встретить этого удивительного человека, человека-легенду, Человека с большой буквы , на извилистых тайных таёжных тропах.
Но мечты мои так и оставались мечтами, а между тем, время шло, июнь сгорал жаркими летними днями, рассыпАлся искрами вечерних костров, ночи стали совсем светлыми, солнце практически не садилось за гребни гор, тайга отцвела подснежниками и окрасилась, вдруг, в буйно-сиреневый; кристально-чистый воздух был насыщен пьянящим, сводящим с ума ароматом цветущего багульника. Солнце и оранжевая щербатая луна висели в небесах одновременно и , иногда, я думал, о том что же я делаю в этом суровом и угрюмом крае; крае гор, диких необузданных рек, болот и медведей, как я попал сюда и что удивительнее всего - как я здесь сумел выжить! Но задаваться такими вопросами у меня почти не было времени. Хотя время в тайге - понятие весьма относительное. Оно течёт и не то , чтобы медленно, не то чтобы быстро - оно там совсем иное, отличное от того, что мы привыкли видеть дома; время там будто застыло, оно словно потёк янтарной живицы на громадном жёлтом сосновом стволе, вязкий и клейкий, но живой, меняющийся, текущий… Один день похож на другой – ты просыпаешься с утра, а вокруг всё те же горы , всё те же шумящие и порожистые реки, всё те же весело звенящие ледяные прозрачные ключи, всё та же шумящая синяя, зелёная тайга… И в то же время, каждый новый день ты проживаешь, будто это необыкновенно-прекрасный сказочный сон, наполненный тысячью событий, длиною в долгий таёжный год!
К слову о медведях, они уж давно повылезли из своих берлог; несколько раз я видел их в отдалении на реках, видимо, ловящих рыбу, но близко сталкиваться, на то время, мне с ними ещё не приходилось. И, слава Богу! Я внимательно изучал инструкцию, которую мне выдали в Бодайбо, перед отъездом, приходя к малоутешительному выводу, что с медведем, при случайной встрече справиться мне будет не под силу. Я предпринял кое-какие меры предосторожности, укрепил двери на входе в балок, в котором мы жили, на ночь устанавливал сигнализацию из пустых консервных банок, привязанных на верёвке, протягивая её вокруг балка с отступом метров в пятнадцать, но боялся, что это бесполезное занятие. Спал с карабином в обнимку - медведей боялся я очень сильно. Однажды ночью, мы услыхали в отдалении дикий бешеный рёв, а потом ужасающий визг, полный смертного животного ужаса. Мы вскочили, затушили свечи, при которых я сидел у мутного окошка и писал свой дневник, и долго вглядывались в ночную темноту. Всю ночь мы с напарником просидели с карабинами в руках, не зажигая свечей и не смыкая глаз, боясь каждого шороха, звука, вскрика ночной птицы - где-то рядом ходил огромный медведь, мы видели его следы у маленького ручья в километре от Города Призраков(так мы назвали нежилой старательский посёлок, в котором обретались уж вторую неделю); судя по следам, медведь был огромный! Под утро, когда стало совсем светло, а ночи стояли почти белые, мы пошли туда, где послышался нам страшный ночной крик, но ничего не нашли - ни единого следа ужасных ночных событий. Может быть, мы искали не там где надо, может быть, звук разносился в тайге слишком далеко, но то, что нам это не причудилось – за это я ручаюсь! Мы единогласно решили, что прошлой ночью медведь поймал оленя и задрал его. После этого случая, в ночное время, мы дежурили по очереди, охраняя сон друг друга, пока нам это, в конце концов, не надоело. Медведи крутились около нас, но в Город Призраков, почему-то не заходили, во всяком случае, их следов у наших деревянных домиков мы не находили. Не думаю, что они боялись встречи с нами, просто так нам повезло. В своих походах по тайге я видел лосей, лесных великанов, с громадными развесистыми рогами, но стрелять в них побаивался, да мне как-то и жалко было убивать таких красавцев; медвежьи и волчьи следы попадались мне даже слишком часто, кабаны, маралы и косули, рыси , соболи , горностаи , белки, лисы, зайцы, бурундуки, тоже были неотъемлимой частью тайги, постоянно я чувствовал чьё-то незримое присутствие, мне казалось, что сама тайга, живая и непонятная, внимательно наблюдает за мной сотнями пар звериных и птичьих глаз, из-за каждого дерева, из каждого куста, решая, стоит ли давать мне шанс жить. Всё , что окружало меня : и небеса , и солнце, и луна, и утренние туманы, и горы, и реки, и деревья и травы, и цветы; животные и птицы, рыбы, плескавшиеся в реках и ручьях, и даже насекомые – всё, всё это находилось, жило, существовало в удивительной гармонии друг с другом, лишним и чужим там, пожалуй, был только я. Но постепенно, я выправлял своё положение, с жадностью познавая себя, свою внутреннюю суть, окружающий меня девственный мир и внутреннее его устройство.
В самом конце июня, когда начался лёт паутов и волосогрызок, за мной пришла вахта и я , уже бывалый таёжник, сердечно распрощался со своим напарником, уезжающим сопровождать геологическую партию в Бодайбо, попрощался и с новыми своими друзьями с прииска Хомолхо, находящегося рядом с нами, километрах в 25 -30, помогших погрузить в вахтовый «Урал» мой нехитрый скарб и отправился по Патомскому нагорью, по следам экспедиций академика Обручева и русского путешественника Павла Николаевича Лукницкого, сначала в горный посёлок Перевоз, а затем всё дальше и дальше на Восток, в Якутию, к берегам Лены. Не буду рассказывать все перипетии моего пути, скажу лишь одно: куда бы я ни приезжал, будь то Перевоз, стоящий на берегах Жуи, или Баракун, или Бульбухта, да любой, абсолютно, даже самый глухой таёжный посёлок или прииск, везде мне рассказывали про то, что Листик был недавно там и сейчас охотится в Якутии, у берегов Лены. В начале июля я прибыл на прииск, со странным названием Раковский, стоящий на берегу реки Малый Патом, в двадцати с небольшим километрах от Лены.
Раковский был самый настоящий медвежий угол: дикие места, крайний прииск дальней тайги; кажется, дальше не было никаких дорог, только Малый Патом, серебряной извилистой змеёй петляющий между скалистых гор, гольцы, поросшие дремучей непроходимой тайгой, вечная мерзлота и бесконечные унылые болота. На прииске уже были готовы к началу промывочных работ, ожидали только меня и моих коллег, сотрудников службы безопасности. В ту же ночь, как только мы прибыли и осмотрели участок, дав «добро» на запуск полигона и прибора, участок запустился и уже не останавливался до самой зимы. Начались тяжёлые таёжные трудовые будни. Полигон работал круглосуточно, без выходных, да что там выходные - каждый час простоя грозил невыполнением плана по золотодобыче, горная техника ревела день и ночь, вгрызалась своими чудовищными отвалами и ковшами в вечную мерзлоту, «совки»- огромные самосвалы - крутились , как заведённые, за сутки наматывая сотни километров, загружаясь золотоносной породой на гигантском лунном цирке полигона и ссыпая её в ненасытное жерло промывочного прибора; люди работали на износ, выходя в двенадцатичасовые смены, буквально, падая от усталости; я же и мой новый напарник осуществляли режимные мероприятия по сохранности добытого металла, отправляли конвои с золотом в Бодайбо; дел, в общем, хватало. В свободное время я со своим коллегой обустраивались на новом месте, пытаясь создать максимально комфортные условия для своего пребывания на ключе Раковском. Жили мы отдельно от старателей, как и положено по приказу: комплекс ЗПК стоял высоко на горе, близ полигона, а старательский посёлок на самом ручье, в низине. Впрочем, Комплексом наш ЗПК (золото-приёмную кассу ) можно было назвать с большой натяжкой: это был обыкновенный сложенный из брёвен листвяка сибирский балок, с двускатной крышей; внутри него размещались доводочная, где после съёмки металла с промпирбора и происходило собственно, основное таинство - мы называли её «алтарь». В «алтаре» стояли различные приборы, назначение которых описывать я не вижу особого смысла, два концентрационных стола, для отбивки золотоносного шлиха, плавильни, спецстолы из листового металла, целая куча «аптекарских» весов, лежали лотки, сделанные умельцами из серебристого кедра ( в иное время, доводчики мыли шлих при помощи этих самых лотков, по старинному дедовскому способу), да мало ли что ещё! Сам же «алтарь» был обит листовым железом от пола до потолка. В «алтаре» господствовали лишь я и Санька, да ещё несколько человек имели право на вход туда в нашем присутствии: доводчики и начальник участка. Дверь в «алтарь» запиралась на два замка, а ключи хранились в сейфе. Эти двери мы называли «царские ворота», доступ туда имели лишь священнодействующие лица. Сейф представлял собой маленькую комнатку, так же обитую стальными листами. Там хранились спецконтейнеры, в которых и лежало , в белых полотняных мешочках добытое участком золото. Ключи от сейфа имели лишь я и Санька. Рядом с сейфовой комнатой располагалась оружейка, где в стойках дремали карабины, ружья, пистолеты-пулемёты, бронежилеты, каски; на полках лежали цинки с патронами. Оружейка имела решётчатую дверь, но мы её никогда не запирали. И ещё комната, метра три на четыре, где посередине была установлена печь-буржуйка, сработанная из железной бочки от горючего, двое деревянных нар располагались по бокам комнаты, точно ты оказался в купе поезда, на которых и спали мы с напарником, между нарами стоял сосновый стол, застеленный топографическими и географическими картами, да две деревянные лавки. Вот, кажется, и вся обстановка избушки –на курьих ножках, которая стала нам родным домом на долгие месяцы суровой таёжной жизни. Окна ЗПК были забраны частыми решётками, имели вид бойниц, да собственно , это и были настоящие узкие бойницы, на случай нападения. Мы повесили на них ситцевые зановесочки, синие в мелкую ромашку, чтобы хоть как-то придать нескучный вид нашему жилищу-крепости. Входную дверь мы укрепили стальными листами, на ней имелся огромный засов, посередине - глазок и бойница для ружейного ствола. Мы долго думали, какой поставить забор: по приказу вокруг ЗПК , должна иметься полоса отчуждения, метров в десять-пятнадцать шириной, ничем не загромождённая, чтобы мы могли видеть подступы к нашей крепости и двух-трёх метровый забор, забранный поверху колючей проволокой-егозой. С забором пришлось повозиться. Мы приехали на абсолютно новый, не введённый ранее в эксплуатацию участок, и нам пришлось быть всем: строителями, плотниками, электриками, даже инженерами – так концентрационные столы нам привезли в разобранном виде и нам пришлось собирать эту сверхсложную технику самим, имея на руках лишь примерные, туманные чертежи бывалых доводчиков, нарисованные от руки! Я часто вспоминал замечательный советский фильм «Карьера Димы Горина», где молодой парень, по чистой случайности, попал в Сибирь. Так вот, с этим самым забором, дело обстояло сложно. Поначалу мы хотели нарубить лиственниц, натесать из их стволов брёвен, заточить топорами сверху и вбить по периметру, наподобие частокола. Колючей проволоки у нас не было и мы решили таким способом выйти из положения. Вокруг нашей избушки была непроходимая тайга, и подходящих деревьев стояло полным-полно. С усердием и рвением мы взялись за работу. Каково же было наше изумление и разочарование, когда к концу дня мы вырубили и натесали всего лишь десяток толстенных трёхметровых брёвен! А требовалось их очень и очень много. Мы оставили эту бесполезную затею. Не мудрствуя лукаво, мы вбили десятка три столбов, вокруг ЗПК, на расстоянии десяти метров, к ним присобачили по две длинные жерди, и посередине, напротив крылечка нашей избушки, приладили деревянную калитку. Выглядело это настоящей насмешкой над требованиями инструкций безопасности, но на большее у нас просто не хватило ни сил, ни времени. Теперь наша крепость походила на ранчо из фильмов о диком Западе. Отныне к золото-приёмному комплексу приклеилось весёлое название - «ранчо». Впрочем, все старатели знают писанный закон - на территорию ЗПК проникать категорически запрещено. Кому бы то ни было. Или только с разрешения сотрудников службы безопасности, по предъявлению пропуска. Иначе мы могли беспрепятственно открывать огонь на поражение, без предупредительных выстрелов. И всё это было очень и очень серьёзно. Без разрешения к нам мог залезть только миша, хозяин тайги, но, к обоюдному счастью, миша в гости к нам не приходил. Для пущего страха, я в свободное время смастерил табличку, написанную на четырёх языках : на русском , якутском, бурятском и английском, в которой значилось, чёрным по белому: «Стой! Или в тебя будут стрелять!». Ещё от нечего делать, я сшил флаг из чёрной холстины, на котором мой друг, экскаваторщик Айрат, из Кабардино-Балкарии, нарисовал герб участка - двух скрещенных красных раков с огромными клешнями, и череп с костями над ними. Чёрный стяг мы, веселясь, поднимали каждое утро и спускали каждый вечер, в самой наиторжественнейшей обстановке. Весёлый Роджер реял на флагштоке над нашей крепостью и заезжее начальство сначала недоумевало, а потом хохотало до упаду. Санька, мой новый друг и напарник, был страстным охотником и в свободное от службы время мы бродили по тайге и окрестным гольцам, забираясь, иногда, в такую глушь, что я даже не представлял, порой, где мы и сумеем ли вернуться обратно. Уходя в тайгу, мы запирали дверь «ранчо» на полупудовый амбарный замок, а ключ прятали под крылечко. Поначалу мы очень страшились оставлять золото без присмотра, а потом просто плюнули на это дело - парни мы были отчаянные! Сам ручей Раковский представлял собой узкую извилистую реку с прозрачно – чёрной водой, текущую откуда-то с гор и впадающую в Малый Патом. Сразу за «ранчо» начинался подъём на медвежью горку – «медвежьей» её нарекли потому, что на ней часто видели медведей и уж потом шла непроходимая тайга, с топкими марями и всеми её иными прелестями.
В середине июля в верховьях рек Большого и Малого Патома прошли сильные дожди и ураганы, началось Великое Наводнение и нас отрезало, в считанные дни, от всего остального «цивилизованного» мира. Вскоре дожди и бури пришли и к нам. Патом бушевал с неудержимой яростью, нёс вывороченные с корнями пятидесятиметровые кедры и лиственницы, иногда мимо нас проплывали оторванные крыши лесных избушек и каких-то строений; вода в Раковском поднялась выше критического уровня, старательский посёлок начало затапливать, вещи плавали в балках, всякое сообщение с условной Большой Землёй прекратилось. Мы оказались на полуострове, в плену большой воды. Нам ничего не оставалось делать, как переходить на подножный корм. Запасы питания на тот период оказались очень скудными, если не полностью подошли к концу - мы со дня на день ждали вахту с продуктами с Перевоза, но наводнение оказалось таким сильным, что вахта надолго застряла в нескольких десятках километров от Раковского. Нам пытались сплавить продукты и запчасти к технике и приборам на плотах, но Патом был настолько бурный, что сплав на плотах окончился полной неудачей - плоты разбило, и мы не смогли спасти и самой малой части имущества. Чтобы не умереть с голоду, мы организовали небольшой отряд охотников, которые добывали оленей, косуль и прочую живность. Наводнение длилось пару недель, но мы с честью и мужеством вышли из этого трудного испытания. Полигон не останавливался ни на час и продолжал работу. «Золотой» конвой в период «Великого Патомского Наводнения» мы отправили, как в старые добрые времена начала двадцатого столетия - на лошадях. Лошади оказались намного эффективнее вездеходов и могли пройти там, где не было никакой возможности проехать транспортом. Постепенно жизнь в медвежьем углу наладилась, непогода прекратила бушевать и все мы вернулись к своим обычным занятиям.
Медведей же на Раковском было слишком много. Постоянно мы сталкивались с хозяевами тайги и со следами их деятельности, но всё обходилось мирно, оканчиваясь лишь большими страхами. Медведи кружили в небольшом отдалении от нашего участка, по ночам подходя совсем близко; охотничьи лайки сходили с ума, чуя близость страшного зверя. Как-то я, зайдя поздней ночью в столовую, с изумлением увидал молодого рабочего, бурята, который, собираясь нести ужин ночной смене бульдозеристов и экскаваторщиков на полигон, обвязывался факелами. Руки его были заняты армейскими бачками с пищей, факелы же он приладил на спине, крепко обвязавшись верёвками - они торчали у него над головой, как рога у благородного оленя. Я спросил его, зачем ему нужны эти факелы, на что он ответил:
- Медведь бооо-ольшой, однако, в лесу сидит. Скушать меня хочет. А огонь гори – Пашке не страшно!
Так он и бегал по ночам из старательского посёлка на полигон и обратно, извилистой таёжной тропой с горящими над головой факелами. Медведей боялись все, хотя и старались не подавать виду. Медведи звери очень любопытные, они живо интересовались человеческой деятельностью, подходя на безопасное, по их мнению, расстояние к нашему посёлку. Один раз, в ночь, на полигоне остановилась вся техника и мы, прихватив карабины, с которыми, впрочем, никогда не разлучались, отправились выяснить причину остановки работ. Оказалось, здоровенный медведь, пришёл к экскаваторам и перепугал насмерть наших рабочих – пришлось отгонять его выстрелами из карабинов и ружей. Часто , после бани, по вечерам, мы сидели в столовой, ужинали, смотрели спутниковые программы по ТВ, я писал дневник, кто-то писал письма домой, кто-то бренчал на гитаре, резались в карты и играли в шахматы, и конечно, вели бесконечные разговоры о нашем житье-бытье, да о родном доме , оставшимся где-то далеко, в тысячах километров от нас. Мишка-якут, приисковый шнырь, частенько похвалялся своей охотничьей удалью и близким знакомством с Листиком, грозой сибирских медведей.
-А что, Мишка - спрашивал я его, чуть не каждый вечер - дядя Володя скоро к нам придёт?
-Скоро, однако! - отвечал Мишка. - Вот убьёт ещё два медведя, три медведя и приедет к нам. Пора ему , однако, везти добытого зверя на Перевоз. Там шкуры сложит, одна, три, десять и опять в тайгу. Медведя бить, соболя добывать. Скоро и Мишка с ним уйдёт, добыть соболя , однако, много Мишке надо! Сохатого добыть тоже надо, мясо на зиму заготовить.
Мишка был «лесной» человек. Летом болтался на прииске, выполняя мелкую, но важную работу -топил баню, колол дрова,помогал по хозяйству. Иногда он пропадал на несколько дней в тайге.
-Куда ты уходишь? - спрашивал я его.
-На Лену хожу, однако, в Якутию, к родственникам в гости.
-А далеко ли до Лены?
-Да нет, зачем далеко? - удивлялся Мишка моей глупости и неосведомлённости - километров двадцать пять по сопкам, до Мачи.
-А не страшно тебе одному по тайге ходить? - донимал я Мишку расспросами.
-Отчего же страшно? Тайга – мой дом. – гордо отвечал Мишка. –Я «лесной» человек, охотник. Вот ты в большом городе живёшь?
- Ну как тебе сказать, в большом, наверное.
- Больше Бодайбо город твой?
- Конечно больше! В Бодайбо всего 15 тысяч жителей. А в моём городе около 300 тысяч. Почти в двадцать раз больше мой город!
-Так вот в твоём большом городе, однако очень, очень страшно! Мишка был в большом один раз в большом городе, в Олёкме.( кто не знает - Олёкминск расположен на правом берегу Лены, в 530 километрах от Якутска, население его около восьми с половиной тысяч человек). Страшно в большом городе жить! Насилу ноги унёс оттуда - и Мишка перекрестился, сплюнув на деревянный пол.- А в тайге чего бояться? Миша ходит – бродит, может, однако, съесть тебя и волки ещё, и рысь, и кабан, и сохатый, так это не страшно, это вы трусливые, однако, да!
-А если бандиты? Бандиты – это же очень страшно?
-Зачем бандиты? Бандиты Мишку не тронут! Для чего бандитам Мишка? Мишка соболя бьёт, белку бьёт, сохатого добывает, изюбря. Бандитам, золото, однако, надо! А якутам золото не надо, Мишке не надо золото. Плохой металл, крови много на нём. Пойду по тайге, в ручье золото лежит, много золота, блестит, заманивает. Не возьму его, не наклонюсь даже! А тебе, однако, должно быть страшно, ты от бандитов золото защищаешь, людей защищаешь, меня не тронут бандиты, а тебя обязательно убьют!
После таких мишкиных прогнозов я запускал в того кружкой. И Мишка спешно ретировался на другой конец стола, ворча себе что-то под нос на диковинном якутском языке, под всеобщий громкий хохот.
В конце августа нас засыпало снегом, а перед этим…
Однажды, вечером, я сидел в крепости и писал отчёт по добытому металлу, как услыхал мишкин крик:
- Эй, офицеры! (а он величал нас именно так) - Выходите, радость большую скажу!
Я вышел на крыльцо, дверь в ЗПК была открыта настежь, по причине адской жары и увидал Мишку, приплясывающего перед нашей калиткой.
- Дядя Володя приехал! Листик приехал! Медведя добыл много! Будет вахтовку ждать на Бомбей медведя отправлять («Бомбеем» местные жители называли Бодайбо). Надо ехать, он сохатого в тайге подстрелил, тут недалеко, надо ужин делать, шашлык делать!
Сердце моё остановилось… и забилось сильнее: дядя Володя Листик! Человек-легенда, знаменитый охотник на медведей! И мне предстояло встретиться с ним в этот самый вечер! Я зашнуровал ботинки, прихватил «Клин» (Санька был на полигоне с маркшейдером Михалычем, помогая тому проводить топографическую съёмку) и пулей вылетел из избушки, чуть не забыв привесить на дверь замок.
В старательском посёлке, под горой, стояли уже рассёдланные лошади, у столовой свалены в кучу какие-то тюки и рюкзаки, а на деревянной лавке сидел тот самый, знаменитый Листик и ласково трепал повизгивающую от удовольствия охотничью лайку. Дядя Володя оказался не старым ещё человеком, лет эдак шестидесяти, ничем не примечательной наружности: невысокий, коренастый, он был одет в обыкновенную для тех мест охотников одежду: высокие сапоги, кожаные штаны, тёплую байковую рубаху в крупную клетку и полотняную геологическую куртку со множеством карманов. К скамейке он прислонил старое охотничье ружьё. Руки его были крупными, узловатыми, с вздувшимися венами, крепкими, обветренными и мозолистыми. Его лицо … лицо его тоже было самым обыкновенным : нос картошкой, внимательные с лёгким прищуром голубые глаза, выдававшие его как человека весёлого и общительного, тёмно-русые, давно нестриженные волосы, крупные губы - никаких косматых бровей, мечущих молнии чёрных дьявольских глаз и волевого подбородка, как я себе его представлял, не было и в помине – ничего примечательного и выдающегося не было в «грозе медведей», если не считать старого страшного рваного шрама, пересекающего его щёку и лоб от переносицы и уходящего над правым ухом под густую шапку русых волос. Говорил он вовсе не громким басом , а добрым мягким голосом, вот только походка у него была странной: враскорячку, тяжело ступая ногами, видимо, у дяди Володи были больные ноги. Фигурой и походкой своей Листик и сам походил на небольшого медведя, во всяком случае, именно такое было моё первое впечатление о нём.
Днём мы оседлали лошадей и съездили за лосем, убитым Листиком, неподалёку от участка. Это оказалась крупная лосиха, с двумя сохатятами. Листик, бывалый опытный охотник очень сокрушался по этому поводу: он не знал, что лосиха была с лосятами-сеголетками. Подстрелив самку, ему пришлось убить и лосят, так как они не выжили бы в тайге - их либо задрал бы медведь, либо съели волки. Но мы были всё равно рады, потому что давно не били крупной дичи; наше меню составляли, в последнее время, лишь тетерева да глухари. Вечером, после жаркой баньки, мы сидели в столовой и вели задушевную беседу. Листик оказался очень приятным собеседником, несмотря на то, что говорил он не очень разборчиво и чуть картавил; он знал о тайге абсолютно всё, я сидел подле него и слушал его рассказы, широко открыв рот, часто переспрашивая и удивлённо вскрикивая, перебивая дядю Володю. Но тот не обижался, терпеливо объяснял непонятное. Дядя Володя выспросил меня всё-всё про южные края, откуда я приехал в Сибирь - он никогда не был на море, его интересовала всякая мелочь. В свою очередь, я не давал ему отдохнуть и минуты, часто делал пометки в своём дневнике; беседа наша затянулась далеко за полночь.
- Вижу, вижу, не даёт тебе покоя мой старый шрам! - сказал дядя Володя, поймав мой брошенный украдкой взгляд. – Ну что же, раз просишь, так и быть, расскажу тебе главную историю моей жизни, моего становления как охотника.
-Жил я в те далёкие годы - начал свой рассказ дядя Володя - на Бульбухте. Работал в «золотой» артели и уже смолоду любил охоту, видимо, как я сейчас мыслю, это и было моё призвание…
Как-то в августе, а дело было точь- в -точь в таких же числах, как и сейчас, сел Володя на вахтовку и поехал на ручей Баракун. Вахта везла смену на участок, а вечером забирала людей обратно. Вот и Листик взял с собой плетёные корзины - хотел идти по кислицу (кислица-это дикая смородина). Дробовик, конечно, заряженный картечью, рюкзак; в нём нехитрая еда, спички, соль, в общем, всё, что может понадобиться в тайге; охотничий нож на ремень, конечно же, взял с собой свою верную собаку - охотничью лайку, по кличке Микель. Вахта высадила Листика где-то между Бульбухтой и Баракуном(я сам бывал в тех местах, когда ехал на Раковский и очень хорошо представлял о чём мне толкует Листик). Договорились на вечер, куда выйти навстречу вахте и Листик ушёл в тайгу. Километрах в восьми – девяти от дороги Листик нашёл хорошие смородинники и начал собирать ягоду. Он уже набрал ягоды вдоволь, да так, что трудно было унести, развёл костёр, вскипятил чайку, пообедал, чем Бог послал, а до вечера времени ёще оставалось с лишком, вот и решил он побродить просто по тайге. Микеля он привязал к ремню рюкзака, на длинный повод, да так и бродили они вдвоём по лесу , он и его собака; как выбрались на потрясающую полянку, там наткнулись на огромный ягодник, смородина крупная и растёт буйно! Листик решил подкрепиться вкусной ягодой. Собрался было спустить собаку - но не успел и оглянуться, как летит на него из-за кустов медведь. Летит, словно чёрный косматый шар. Почему лайка не почуяла зверя , он так и не успел понять. Не самый здоровый медведь, Володя видел и бОльших, но те метров пятьдесят-шестьдесят, что отделяли человека от зверя, медведь преодолел в какие-то секунды. Листик, не растерялся, прицелиться, правда не успел, но какое это имело тогда значение, зверь-то на расстоянии всего нескольких метров был от него! – вбил в медведя заряд картечи. А медведю хоть бы что, правда приостановился на какие-то доли секунды, не ожидая выстрела, за это время Листик успел перезарядить ружьё и взвести курок, но было поздно. Микель ринулся на медведя, пытаясь защитить от опасности своего хозяина - а отцепить-то его Листик не смог. Это было самой его страшной ошибкой. Лишь успел стащить с плеч рюкзак - медведь уже поймал собаку и рвёт её! Листику надо было, как он сам говорил, палить что есть мочи ,так как есть, но он испугался, что попадёт в бесстрашного пса, хотел изловчиться и кинулся на землю, чтобы снизу пальнуть в медведя, попытавшись не задеть собаку, но медведь выбил ружьё лапой. Выбил с такой скоростью, что даже не видно было этого молниеносного движения. Реакция у медведей потрясающая - они очень мобильны, совсем не неуклюжи, как принято считать у тех, кто никогда не сталкивался с этим страшным таёжным зверем. В считанные секунды медведь разорвал лайку, откинул её в сторону, и в один-два прыжка наскочил на Листика. Сначала, как водится у медведей, а это чистая правда, спросите у любого охотника, он содрал с Листика скальп. Отчего медведи снимают скальп с человека неизвестно, но это так. Ударил огромной лапой, словно острой бритвой прошёлся по лицу - попал на правую сторону и от переносицы, снял кожу со щеки и с волосами на голове. Потом начал Листика мять, «обнимать» своими лапищами. Переломал ему все рёбра, схватил зубами за ногу, разом поломал и ногу, потом ухватил за бедро и по кругу таскает, схватит то за руки, то за плечо, то опять перехватит за бедро и крутится на одном месте, что твоя юла. А Листик всё пытался дотянуться до ружья, брошенного на землю, вот кажется чуть, чуть – и достанет, но лишь пальцы по земле, по камням скребут, ломая ногти, а до ружья не дотянуться никак! Медведь же его кружит, пару раз всего в нескольких сантиметрах Володя оказывался от спасительного ружья, оно ведь было заряжено и взведено, но нет, малость не хватает. А про нож, притороченный к поясу Листик и забыл вовсе от шока: тут , когда с тебя скальп сняли, да ещё переломали ноги , руки, рёбра, ключицы, да рвут на части - вспомнишь ли?!Но вспомнил, вспомнил, когда медведь решил, что одолел человека и потащил в тайгу. Схватил Листик нож, изловчился и в горло воткнул зверю. Всадил раз и ещё и ещё…Медведь и без того истекал кровью, выстрел из дробовика оказался очень удачным, Листик всё-таки ранил зверя и очень сильно. Весь в крови, Володя бил медведя ножом, теряя сознание. Вот тогда, когда он начал нож всаживать в горло зверю, у того кровища как хлынет, будто из ведра, верно попал в артерию, кровь медвежья липкая, горячая, налилось в запазуху, полный рукав. Листик помнит до сих пор ,как ему было противно, эта липкая горячая звериная кровь лилась на него ручьями. Медведь бросил Листика и медленно ушёл в чащу. Ревел раненный зверь страшно. Листик потерял сознание, а когда очнулся ,он истекал кровью. Он почувствовал, что умирает. Но Листик решил жить. Жить во чтобы то ему ни стало! Даже не он хотел жить - он ничего уже почти не чувствовал, кроме сжигающей всё его существо боли - а каждая клетка его искалеченного, разорванного тела кричала страстно : «Жить, жить, жить!». Собаку медведь разорвал и выпотрошил так, что от неё мало что осталось целого. Листик приладил, как мог, скальп, чтобы можно было хоть что-то видеть(Господи, я видел сам эти страшные шрамы, пересекающие его лицо!), как сумел оттёр кровь и пошёл к дороге. Пошёл -разве это слово уместно, когда с человеческим существом сотворили ТАКОЕ?! Но велика была ТЯГА К ЖИЗНИ и Листик пошёл по мхам и камням, через ягодники и болота туда, где он мог рассчитывать на чью-нибудь помощь. Поначалу, возможно, находясь в шоке от боли, Листик рванул, но такое у него было состояние, что говорит: идёшь ещё ничего, шаг за шагом, можно, кое-как, хотя всё, всё - рёбра, ноги, плечи, руки, бёдра - всё измочалено. Но понимаешь, где-то внутри, что идти НАДО! Но как? Упадёшь передохнуть - и всё! Нет никаких сил подняться, всё кружится перед тобою и ты кружишься, будто напился спирту! В голове даже можно отследить соображения, что идти надо, но тело…Тело не подчиняется тебе, да и нет его этого тела, сплошное месиво и яростная ослепительная боль. Потеря крови была, сами понимаете, какая! Лицо заливает кровью, совсем ничего не видно и постоянно теряешь сознание. Тогда Листик «убавил» скорость - не то не дотяну! – думал он. Шёл медленно, медленно, но ШЁЛ! В километрах пяти от того места, где разыгралась эта ужасная трагедия студенты-практиканты из горного техникума тянули ЛЭП (линию электропередачи), рубили просеку в тайге. Вот на этот шум, на стук топоров Листик и вышел. Его, понятное дело, сразу же на на вахтовку и - в Бульбухту. Там уже вызвали по рации «санитарку» из Бодайбо (медицинский вертолёт). Раньше-то везде, при советской власти, были маленькие аэродромы и летали вертолёты. Уже в Бодайбо, в больнице, Листика заносили -он больше не мог сам идти! Врачи-хирурги, давались диву, как же человек с такими ранами, травмами и кровопотерей сумел выжить, но выжить мало! Как Листик сумел идти по тайге почти пять километров - этого не мог понять никто! А медведя того нашли дня через два те самые студенты-геологи. В горле нож, по рукоять всажен, не очень далеко медведь ушёл в лес, издох. Тот самый нож, он у дяди Володи счастливый, я видел самолично - здоровенный такой тесак, из грамотно раскованной и термообработанной обоймы от большого подшипника. Таким ножом не то что медведя, слона можно завалить…если сил с ним управиться хватит…
- Ну а после…после того самого случая, я уволился из артели, болел сильно , лечился, но не желал оставаться калекой.…- Листик замолчал надолго.
Так молча, каждый думая о своём, мы глядели на раскаленную докрасна печь и слушали, как потрескивают в буржуйке жаркие берёзовые поленья. Не знаю, о чём думал дядя Володя, знаменитый охотник на медведей, может быть, он вспоминал былое, может быть… Но я в тот момент, вдруг, почувствовал, что встреча с этим удивительным человеком для меня оказалась знаменательной. Во многих смыслах. Один тот августовский вечер стоил того, чтобы ехать за восемь тысяч километров, терпеть ужасные лишения, холод, жару, все эти неудобства и тяготы таёжной жизни, да мало ли что ещё! Я думал о том, что значит быть ЧЕЛОВЕКОМ, что такое быть по-настоящему сильным духом, думал о способности маленького человека проявить несгибаемую, несокрушимую волю перед , казалось бы непреодолимыми обстоятельствами, думал о том, какой же безумной жаждой жизни надо обладать, чтобы суметь выстоять, выйти победителем из схватки со смертью, не дать захлестнуть себя отчаянию… Думал я и о том, а смог бы я , вот так встретиться лицом к лицу со смертью и не спасовать перед ней; думал о том, что мои жалкие трудности и вовсе не трудности, а как минимум радости, много, много чего передумал я в ту лунную тёмную ночь.
- А потом…потом я начал постепенно выходить в тайгу, купил хорошего пса, натаскал его самолично… Эх, до сих пор не могу взять в толк, как Микель не учуял того медведя! А какая собака была! - Листик плюнул на печку и она зашипела. – А после я перестал баловаться всякой мелочью и начал серьёзно охотиться на медведя. Так сказать, приобретать специализацию.
В балке уютно гудела печь, ночь шумела тайгой, ухала филином; вот вдалеке послышался протяжный волчий вой и лайки, лежащие подле нас, положив сонные головы на лапы, моментально навостирили уши. Листик курил папиросы и, не торопясь, рассказывал о своих таёжных похождениях, длинною в короткую человеческую жизнь. Я слушал вполуха, быть может, оттого, что думал о чём-то своём, быть может, от того, что смертельно устал за прошедший день и, в общем, за прошедшие долгие таёжных полгода. В конце концов, я так и уснул, сидя на свежеструганной сосновой скамейке, уронив голову на деревянный стол. Мишка-якут заботливо укрыл меня худым солдатским одеялом, но я того не видел и не проснулся. Не видел я и того, как первые кровавые лучи рассвета высветили спящие тёмные вершины угрюмых гольцов, не видел, как Листик с Мишкой седлали коней, отправляясь сыпать соль на мокрые солонцы; я крепко спал и мне, быть может, в первый раз за долгих-долгих полгода не снились ни зубастые косолапые медведи, ни золотые самородки, ни бурные таёжные реки, ни мари с их обманчивыми зелёно-коричневыми кочками, ни горы со снежными вершинами; в ту ночь мне не снилось ничего.
Таганрог, июль 2011 г.
© Copyright: Светозар Афанасьев 2, 2011
Свидетельство о публикации №211070300057