5.
На операции ему ассистировал Лозовой. Оперировал, как был вынужден, под местной анестезией. Иссек старый рубец, подошел к апоневрозу… и не увидел никаких следов пластики, апоневроз был не тронут… «Что же они тут оперировали?» - задавал он себе вопрос, но у Лозового спросить постеснялся. «Хрен с вами.. Будем считать, что это я ничего не понимаю в хирургии паховых грыж». Вскрыв паховый канал и выделив грыжевой мешок, он понял, что имеет дело со скользящей грыжей мочевого пузыря. Это требовало нетипичной обработки мешка. «Наверное поэтому и не разобрались на первой операции - что к чему; не поняли, что грыжа - скользящая» Сделал пластику по Постемпскому, хватит с мужика рецидивов, семенной канатик под кожу. Все. Лозовой ассистировал нормально. «Как это Петрович говорит - мастерство не пропьешь. Но Андрей Федорович ведь не пьет, во всяком случае сейчас. Ни капли. Может, подшитый? Характер-то у него мрачноватый. Бросившие пить алкаши чаще других становятся мизантропами.»
- Повязку положите сами. - сказал он операционной сестре. – Всем спасибо.
Ну, что ж… первая его операция в Эрдэнэте. Не бог весть какая сложная, но первая.
Сегодня еще предстояла встреча с начальником экономического отдела Дмитриевым. Надо было утвердить оклад. Чалов обещал несколько больше, чем было предписано штатным расписанием. Дело в том, что иностранные специалисты, приглашенные на работу по контракту – их называли первыми членами, получали две зарплаты : одну в долларах, другую в тугриках. Работающие члены семей - вторые члены, только тугровую. Чалов распорядился накинуть долларов двести специалисту из Петербурга, тогда получалось около тысячи в долларах, и всего, вместе с туграми получалось где-то тысячи полторы. Не так уж и густо для заграницы…
Кабинет Дмитриева располагался на третьем - самым шумном и деловом этаже гендирекции, где по коридору всегда сновали люди с бумажками. Дмитриев сразу напомнил ему замполита военно-строительного батальона в Полярном, где Серов служил два года после института. Напомнил не только внешне - такое же женоподобное, овальное лицо, с гладкой кожей, не знающей бритвы. Такой же бегающий взгляд , как бы ищущий поддержки в окружающем пространстве. Такая же манера говорить, ненавязчиво приглашая собеседника согласиться с его мнением. Вот только не поплевывал на кончики пальцев, как это делал Рудек… За короткое время беседы, прерываемой постоянно заходящими в кабинет за подписью клерками, Дмитриев рассказал и о своей семье в Москве, и об интригах на комбинате, и о состоянии политической системы Монголии, и об особенностях характера главного бухгалтера - Раисы Ивановны, и о ценах на продовольственном рынке Эрдэнэта. В конце разговора Дмитриев пригласил Серова на рыбалку в субботу.
- По графику это день энергоцеха. Мы к ним присоединимся. Поедем на Тарбагатай, за хариусом. В прошлый раз я поймал двадцать килограмм. И засолил. Я Вас потом научу, как солить. Возил членов ревизионной комиссии, москвичей… Но они те еще рыбаки. И крючок им привяжи, и червяка насади… Нужны удочка и болотные сапоги. Если у Вас нет, то что-нибудь подыщем.
Серов поблагодарил и сказал, что за оставшееся время постарается приобрести все необходимое в Наране.
- Леску лучше брать плетенку. А поплавок самый простой. Обычную пробку. Хариус очень осторожен и боится ярко-раскрашенных поплавков. Договорились. В пятницу я Вам позвоню и скажу время и место сбора. Ну, что там у тебя? Я же сказал - сначала пусть подпишет Болдбатар. - спроваживал очередного просителя Дмитриев.
Универмаг работал до семи часов, и Серов по выходу из гендирекции направился туда, решив не откладывать дело приобретения рыбацкой снасти в долгий ящик. Что особенно придавало Эрдэнэту черты современности, так это автомобили на его улицах. В преобладающем большинстве это были хорошие внедорожники японских и корейских марок. Их обилие как-то не коррелировало с принятыми представлениями о Монголии, как о бедной стране. Но современный трафик вполне уживался с двухколесными повозками самой примитивной конструкции, с запряженными в оглобли низкорослыми грязными лошадьми, бедный люд возил на них свой скарб из «юрточного» или в «юрточный». Нередко по тротуару передвигался какой-нибудь всадник в дэли и сапогах, не вызывая никакого интереса даже у мальчишек - обычная картина. Они сами с трех лет обучены сидеть в седле. По улицам ходили маршрутки, водители высовывались из кабин и , подъезжая к остановкам, гортанно выкрикивали какие-то трафаретные междометия, похожие на птичий клекот, зазывая таким образом пассажиров. Несколько скамеек перед входом в универмаг были заняты женщинами с телефонными аппаратами в руках. Таких Серов видел и в Уланбаторе, делавших свой бизнес на предоставлении услуги, какую обычно оказывают телефон-автоматы, но их нет в городах Монголии. «Наран» имел форму квадрата со свободным от построек и зеленых насаждений двориком в центре. Часто здесь можно было видеть слепого и всегда подвыпившего старца, сидящего прямо на плитах, и без всяких к тому талантов исполняющего народные песни «а капелла». На первом этаже , в отделе рыболовства, Серов купил удочку и все, что полагалось, нашлись даже его размера резиновые сапоги –«заколенники», произведенные в Сингапуре.
По дороге домой он старался не пропустить и отвечать на приветствия попадавшихся навстречу соотечественников, которых еще не знал в лицо, но понимал, что его многие уже знают –должность такая. «Вы - главный врач, а это далеко не последний человек в Эрдэнэте» - поучала его как-то сестра-хозяйка, пытаясь привить качества, которыми по ее мнению должен обладать настоящий «дарга».
Наташу совсем не обрадовало известие о предстоящей вылазке на природу. Столько дел по обустройству новой жизни, а он… Спасибо, что не на охоту, а то Ира жаловалась ей, как она ненавидит Чалова, когда тот привозит с охоты с десяток подстреленных тетеревов. а она потом вынуждена целый день щипать перья, вылущивать зерно из зобов, поторшить... на кухне вонь, грязища…
- Тебя бы я просто убила. – доверительно сказала ему под конец, любящая жена.
В шесть утра, в субботу, во двор второго микрорайона, мощно рыча мотором, вкатился автофургон «Урал» с голубой кабиной и желтым кузовом. Такие модификации грузовиков предназначались для перевозок и временного жилья рабочих в трудно доступной местности, так называемые «вахтовки». «Урал» поджидала кучка пестро одетых мужчин с рюкзаками, свернутыми палатками, кошмами, спальниками, и рыбацкими снастями во главе с Дмитриевым. Было темно и холодно Кроме этой рыбацкой компании во дворе никого не было в столь ранний час. В некоторых окнах горел свет. Дмитриев предложил Серову ехать в кабине водителя, и он не стал ломаться - все-таки среди них он был, наверное, самый старший по возрасту. Его вещи вместе с другими погрузили в кузов, куда забралась вся остальная компания. Не без труда осилив высокую подножку, он залез в кабину и с третьей попытки захлопнул покореженную дверь. Судя по всему «Уралу» было не мало лет, краска давно выгорела и облупилась, сиденья протерлись, форточка держалась на какой-то проволочке. Но это были мелочи, сидеть было удобно, утренняя сонливость исчезла в предвкушении увлекательного пути, и настроение было бодрым. Шофер - пожилой, одышливый монгол с большим животом, тершимся о рулевое колесо, оказался молчуном под стать Серову и был всецело занят плохо слушавшимся рычагом коробки передач. Всякий раз переключение скоростей сопровождалось резким сопротивляющимся скрежетом. Выехав за черту города и миновав железнодорожный вокзал, они вскоре свернули на дорогу, ведущую в Хялганат, где находилась база отдыха ГОКа, а оттуда оставалось еще около ста километров до Тарбагатая. До границы с Россией там рукой подать.
Дорога вначале шла на подъем и через десять километров шоссейное покрытие сменилось грунтовкой. В зеркале заднего вида отображались чудовищные облака пыли, поднимаемые «Уралом». С каждой стороны за равнинной полосой, возвышались сопки, над которыми начинало быстро светлеть небо. Этот отрезок пути был знаком Серову по поездке на базу отдыха в марте. И сейчас он узнавал кумыс-лечебницу у подножья холма с березовой рощей, ее юрты, белеющие, как разбросанная галька в зеленой траве, и мелководный ручей по правую сторону, из которого пили воду табуны , и приметное инженерное сооружение - водонапорную станцию. Их называли «подъемами» , всего их было три на пути. Эрдэнэт снабжался водой из Селенги, забор воды производили возле Хялганата, а потом по трубам, насосами, подавали воду в город, за семьдесят километров.
Когда на очередном ухабе он чуть не стукнулся головой о потолок кабины, шофер, взглянув в его сторону, отчетливо произнес
- ***вая дорога.
Не жалуясь, а так… определяя. Это были первые слова, сказанные им за полчаса пути.
- Вас как зовут? – Серов решил воспользоваться случаем, чтоб приступить к знакомству.
- Бочулун. Но все зовут Федей. На этой машине раньше работал русский. Федя. Хороший мужик. А когда уехал, по привычке и меня стали звать Федей.
- Но я буду звать Вас Бочулуном. Хорошо?
Федя кивнул, соглашаясь.
- Часто приходится возить на рыбалку?
- Каждый выходной. Особенно сейчас, в октябре. Сейчас самая рыбалка, пока лист не упал. Сейчас рыба скатывается вниз по ручью. А через две недели уже снег будет, шуга по воде пойдет. Раньше монголы рыбу не ловили. Это вы - русские научили. Раньше мы рыбу не ели. Не принято это было у нас.
Опять березовая роща сбоку. Может, это и есть «баронова роща»? Названная так в память об Унгерне. Березы в Монголии не такие , как в России. У нас они сочные, а здесь какие-то высушенные, почти трухлявые, и пятна на коре чернее.
За вторым «подъемом» пейзаж не изменился, но поменялся местами - высокие сопки оказались по правую сторону, ручей тоже переместился вправо, соответственно справа оказались и юрты. Серов любил, если вдоль дороги по обочинам росли деревья, и здесь при подъезде к Хялганату было километра два такой дороги, правда, деревья были не очень живописными - невысокими и лишенными листвы, вместо которой на голых ветвях трепетали синие ленточки. Вдали показался высокий, скалистый утес, странного розового цвета. Сразу за ним – Селенга. Миновав типичный по убогости поселок, въехали на мост. Ни разу он не видел на воде лодки , не говоря уже о катере или пароходе на полноводной Селенге. Казалось, река отвергала всякую возможность нарушить ее первозданный, дикий облик. Рассказывали, что с моста можно разглядеть тайменей, спящих в ямах у опор. На другом берегу находился собственно Хялганат - поселок с несколькими кирпичными домами, районной администрацией и магазином. В социалистические времена здесь процветало деревообрабатывающее производство, безобразные останки которого они оставили сейчас позади и по хорошей грунтовой дороге, пролегавший через сосновый лес, продолжили путь. Вот сосны были настоящие и вызывали в памяти роскошные сосновые боры под Лугой, где летом проходили его школьные каникулы на даче. Наверное, и грибы здесь есть: белые, подосиновики, маслята… конечно, должны быть - такие места. Это , безусловно, не мачтовые сосны, но он как раз и любил такие - коренастые, с пышной хвойной кроной. Он считал, что из всех деревьев у сосны самая красивая кора, как молодая, так и старая. В детстве он вырезал из сосновой коры лодочки, и помнил каким необычным был цвет, появляющийся из-под ножа – такой темный терракот с белыми тонкими прожилками. Потом родители построили собственную дачу на Карельском перешейке. Там тоже кругом стоят леса, но не такие , как в Луге. Береза, ольха, ели… Этим летом, перед Монголией, две недели провели там. С девчонками ходили за грибами… Заезжали в лес на машине и собирали сыроежки да подберезовки. Но Верка быстро уставала в последнее время, все присаживалась на пенек и просилась домой. А глазастая Санька много находила. И на проселочной дороге сама вела машину.
Лес закончился, и впереди лежала только степь, уже по - осеннему голая и сухая. Пользуясь определением Феди – Бочулуна, дорога стала еще «***вей». Параллельно ей шла такая же пыльная и ухабистая дорога, то ответвляясь от основной, то снова в нее вливаясь. Бочулун, исходя из своего прежнего опыта, безошибочно выбирал наилучший вариант для данного отрезка пути.
-Смотри, смотри. - Бочулун, освободив от руля правую руку, показывал на черное пятно среди пожухлой травы метрах в ста от дороги. - Тетерева.
Действительно - пятно было живым. Стоило взлететь одной птице, как вся стая поднималась вслед , чтоб перелететь на новое место в траве. Поодаль чернело еще несколько таких же пятен. Вот здесь-то их и бьют Чалов с Иваном Петровичем, выискивая на Тойоте такие скопища тетеревов по берегам Селенги . Для этого у Вани в багажнике всегда лежит чешская мелкашка с оптическим прицелом.
А в пяти километрах справа, на другом берегу Селенги простиралась панорама высокого и мощного горного хребта. Сплошь покрытые хвойным лесом горы , наверное, отражались в близкой к ним воде, примешивая к голубому зеленое, и желтое - от успевшей пожелтеть лиственницы.
На отлов рыбы полагалось получить разрешение местного инспектора, и по пути они заехали в село, где проживал этот представитель закона. . Дома инспектора не оказалось, и «бичиг» за него оформила жена - бойкая веселая женщина, окруженная кучей ребятишек. Она же приняла плату, по три тысячи тугриков с человека. Не мешкая, тронулись дальше, предупредив Бочулуна, чтоб сделал остановку на перевале.
Через час степь незаметно перешла в пологое подножье горы, и дорога стала постепенно забирать вверх, окруженная неухоженным лесом и высоким кустарником. Особой красоты тут не было: буреломы, чахлые, как после пожара, рощи в распадках, грязный лишайник на камнях. Дорога, разбитая лесовозами, грозила стать вообще непроходимой. От постоянной тряски у него возникло чувство, будто ему в задницу вставлен отбойный молоток. Прекрасная трасса для « кэмэл- трофи», лучше и искать не надо. И опять это был долгий, бесконечный путь. Часто казалось, что вот эта, открывшаяся впереди, плешь , и есть перевал, но дорога , чуть опускаясь, опять шла на подъем, продираясь через лес, и снова надо было запасаться терпением. Уже четыре часа они были в пути. Наконец, тяжело рыкающий « Урал» взобрался на опушку, где у дороги виднелась насыпь камней с синим лоскутом на палке, воткнутой в вершину пирамиды - овоо. Перевал. Рыбаки высыпали из машины, с наслаждением разминая затекшие члены. Соблюдая традицию, обошли хороводом вокруг овоо, бросая на камни мелкие монгольские купюры. На горке и вокруг в изобилии валялись пустые водочные бутылки.
Предложение - а не принять ли по сто грамм, по случаю , так сказать… - даже не обсуждалось. Вопрос состоял только в том, где это удобнее сделать - в салоне « Урала», где имелся стол, или на свежем воздухе? Решили , что приятней будет на пленэре. Дмитриев распорядился, мужики повытаскивали из рюкзаков закуску…Пропустили по первой за удачу на рыбалке, по второй за природу, ну, а две только за мертвецов пьют, пришлось и по третьей за любовь. И без того прекрасный солнечный день стал еще прекрасней, и золотые трепещущие листья леса, и прозрачное синее небо, и приятная прохлада осени - все с радостью впустили рыбаки в свои души, по-доброму оглядывая мир вокруг себя.
- Ну, все. По коням. – прервал расслабон Дмитриев. Камуфляжная безрукавка и туристическая панамка очень шли его облику расторопного бездельника на отдыхе. Мужики по очереди, кряхтя, забирались в кузов.
- Первый пошел! Второй пошел! – подражая конвоиром в зоне, подгонял Андреев – седой мужичок лет пятидесяти с хитрющим, веселым лицом. «Кто-то песню вдали, не допев, оборвал. – вспомнил Серов Утесова, усаживаясь поудобнее на свое место в кабине. – Мы с тобою вдвоем перешли перевал и теперь нам спускаться с горы…» С горы оказалось ничуть не лучше, чем в гору, и главное ничуть не короче. Но достигнув подножья хребта, дорога стала преображаться в лучшую сторону. Лес стал гуще, наряднее. Заросли Иван-чая, боярышника, разноцветье высоких мхов, ослепительно сверкающие на солнце ярко-желтые лиственницы притягивали взгляд , отвыкший от того, что принято называть природой. Слева дорогу теперь сопровождал довольно широкий , прозрачный ручей с извилистыми берегами, заросшими непроходимым кустарником и мелколесьем. Коричневая, насыщенная окисями железа, вода становилась белой только, когда вспенивалась у перекатов или, натыкаясь на поваленные в ручей деревья, перегораживавшие русло. Это был еще не Тарбагатай, но , наверное, крупный его приток, и хотелось думать. что в нем обитает полно рыбы.
К Тарбагатаю выехали как-то внезапно, проделав еще несколько километров. Ручей здесь был узок и мелководен, «Урал» без труда одолел его вброд по каменистому дну. Дальше поехали берегом вниз по течению и все лесом. Параллельно и совсем рядом стеной вставал невероятно красивый, сверкающий золотыми красками осени высокий горный хребет, за которым была Россия. Ручей петлял в зарослях, но здесь картину берегов дополняли скалистые утесы, отбрасывающие тень на воду. Скоро ручей стал отдаляться от дороги и совсем исчез из вида, а дорога растянулась по широкому берегу, став еле заметной в выгоревшей траве, местами угадываясь только по примятой колее, оставленной проехавшей раньше машиной. День становился не по-осеннему жарким, и Серов стащил с себя теплую куртку и свитер, оставшись в футболке. Бочулун предусмотрительно проделал это раньше. Время давно перевалило за полдень, а они все ехали и ехали. Через двадцать километров « Урал» снова выехал на берег ручья, и они снова перевалили на другой берег, и снова продолжили путь. Уже давно никаких поселений не встречалось им , только несколько заброшенных кошар у подножий голых холмов. Бочулун твердо знал то место на берегу, где должно было остановиться, и рукой показал на маленькую рощицу вдали - Приехали.
По прибытии рыбаки сразу приступили к делу. Наладили снасти, натянули резиновые сапоги, навесили за спины мешки для рыбы и разбрелись кто куда. Для всех это была далеко не первая вылазка на Тарбагатай, и у каждого было
свое излюбленное место для ловли. Жуков, работавший сварщиком на фабрике, сам сибиряк, считался профессионалом в ловле хариуса; он предложил Серову пойти вместе с ним, но он отказался, сославшись на больные ноги, боясь, что будет только обузой.
- Я где-нибудь здесь, неподалеку…
Предстояло еще наловить кузнечиков на приманку. Их было полно повсюду в траве. Дмитриев услужливо объяснил, что пойманному насекомому следует отрывать одну лапку, чтоб кузнечик не мог ускакать, когда его будут доставать из банки и насаживать на крючок. Андреев перед своим уходом поделился заранее накопанными в Эрдэнэте червями, которых сложил Серову в брезентовую рукавицу. В запасе была еще самодельная мормышка, подаренная Иваном Петровичем - тоже не последним человеком среди рыбаков комбината. В общем, каждый постарался проявить какую-то заботу о главном враче. Оставшись у машины вдвоем с Бочулуном, Серов предпринял попытку наловить кузнечиков, собирая их в пустую пластиковую бутылку из-под кока-колы. Шустрая тварь никак не давалась в руки, и при малейшем приближении к себе, выполнив мгновенный скачок-перелет, исчезала в густой траве. Но с десяток он все же наловил. Смекалистый Бочулун решил эту проблему проще - соскреб с радиатора многочисленные трупы насекомых, налипших на решетку за время пути.
Березовая рощица выходила на обрывистый, только в этом месте, берег ручья, и в принципе отсюда можно было ловить. Ручей здесь делал S – образный изгиб, скрываясь за невысоким холмом. Но выше по течению берега были пологими, а ручей прямым. Сделав несколько забросов, и не отметив ни одной поклевки, Серов решил поменять место и пройти вверх по ручью туда, где маячила фигура Бочулуна, ловившего стоя в воде, дойдя с противоположного берега почти до середины потока. Серов сложил удилище, чтоб не мешало при переходе ручья вброд и прицепил к брючному ремню пластиковый кулек для рыбы. Бутылку с заточенными в нее кузнечиками сунул в карман куртки. Он чувствовал боли в ногах и боялся, что это помешает ему перейти ручей. Это действительно оказалось нелегким испытанием. Он наметил перейти ручей в том месте, где посреди потока из воды выступал каменистый продолговатый островок, на котором можно было бы отдохнуть, постоять, пока боли не стихнут. Дно ручья устилали скользкие булыжники, ступая на них всякий раз можно было ожидать, что нога подвернется и он окажется в воде. К тому же с каждым шагом надо было преодолевать сопротивление сильного, напористого течения. Глубина ручья в некоторых местах была выше колена, и он пару раз зачерпнул воды в сапоги. Болевшие ноги совсем не слушались его и дрожали от слабости. Сделав остановку на островке, он продолжил свой мученический путь, проклиная себя за позорную немощь и остро завидуя Бочулуну и другим рыбакам, не испытывавшим никаких проблем при переходе через ручей. Достигнув берега, вынужден был повалиться на траву, и ждать, когда восстановятся силы. Потом, превозмогая ставшую менее выраженной, боль он прошел сто метров берегом по краю воды и остановился там, где до этого ловил Бочулун, ушедший еще выше по течению. Также, как это делал монгол, он зашел в воду до середины ручья. Опытные рыбаки учили , что в ручье надо искать ямы, лучше за перекатами, и там ловить. Здесь было как раз такое место - бурлящий на мелководье поток с двух сторон огибал крупный овальный валун, сразу за которым была яма метровой глубины. С другого берега над водой у этого места нависали ветви ивняка. Он сделал заброс, поплавок стремительно понесся вниз по течению, увлекаемый безудержным потоком. Длины лески хватало не более, чем на пять секунд, и надо было вытаскивать приманку и снова забрасывать. В первый раз он даже не понял, что у него клюнуло. Намереваясь сделать очередной заброс, когда поплавок достиг конечной точки отмеренного пути, Серов при вытаскивании ощутил долгожданную, блаженную тяжесть сопротивляющейся рыбы. Показавшись над водой , хариус все время отчаянно бился, пока он подтягивал его к себе. Как можно крепче он схватил рыбу поперек туловища, вытаскивая ее из воды и, сильно, с хпаднокровием палача, сдавливая бока рыбы пальцами, извлек из пасти мормышку. Хариус ни на секунду не оставлял попыток вырваться из руки, бешено извиваясь всем телом. Бока у рыбы были темными, с плотно пригнанными друг к другу и хорошо очерченными чешуйками. Внешне хариус был прост, без затейливой окраски. «Крупный, граммов восемьсот» - подумал он, опуская рыбу в пакет у пояса. Справляться с удочкой, стоя в несущемся потоке, было нелегко, особенно после того, как из-за зацепа оборвалась мормышка и пришлось перейти на ловлю червями и кузнечиками, так что после каждой пойманной рыбы он был вынужден возвращаться на берег. За час ловли он поймал шесть хариусов и одного ленка, и каждая из рыб под килограмм. Две рыбы сорвались. О таком клеве он и мечтать не мог. Но потом, как отрезало. Он еще два часа провел на воде, но за это время поймал только одну рыбу. Солнце садилось за сопки, и надо было возвращаться.
Обратный путь был не менее тяжким… Когда Серов доплелся до машины, на полянке уже горел костер, разведенный Дмитриевым. Вместе они стали поджидать остальных рыбаков. Последними пришли Жуков и Андреев. Собственный его улов оказался ничтожно малым по сравнению с теми кучами рыбы, которые вытряхнули из своих мешков эти двое. Они прошли километров пять вниз по ручью, и сейчас переругивались между собой, каждый обвинял другого, что тот перепутал условленное место встречи, чтоб сообща возвращаться к машине. Оба были взмокшие, со следами долгого продирания через заросли и это вызывало уважение к объему проделанной ими работы. Несмотря на очевидную усталость, оба тут же приняли участие в сборе хвороста для костра. Потом все занялись потрошением пойманной рыбы, для чего спускались к ручью и , окуная рыбу в холодную воду вырезали внутренности и жабры. Дмитриев тут же складывал свою выпотрошенную рыбу в трехлитровые стеклянные банки, пересыпая ее крупной солью. Варить уху поручили Жукову, вернее верховодить в этом процессе. Кто-то чистил картошку, кто-то разделывал рыбу… Предложение Серова промыть рыбу перед тем, как отправить ее в котелок, было вяло отвергнуто Андреевым – «Кто ж для этого рыбу моет? Все равно, что в уху нассать».
Пока закипала вода в котелке, изготовленном, как и тренога, умельцами РМЗ, появился, невесть откуда взявшийся, пастух, привлеченный огнем костра. В истлевшем дэли и вязанной шапочке, он был весь перемазан в черной грязи, особенно руки, которые он протягивал, здороваясь с русскими друзьями.
- Ну, нет. – побрезговал рукопожатием Осокин, чья жена работала в МСЧ фельдшером на «скорой». - Такие руки только целовать.
Цель пришельца – аборигена была понятна. Ему налили, дали закусить. Но пастух не собирался так быстро уходить, надеясь на продолжение банкета. Дмитриев указал монголу на главного врача и многозначительно произнес: «Большой дарга может рассердиться» Бочулун по-свойски спровадил незваного гостя. «Маргаш, маргаш..» -что означало «завтра приходи».
Хариус - нежная рыба, и готовится быстро. Уха получилась потрясающе вкусной. Сгрудившись вокруг костра, рыбаки , причмокивая языками, хлебали из мисок, не забывая периодически наполнять стопки водкой. В это время на противоположном берегу ручья показалось семейство кабанов, тихо вышедшее из леска на водопой. Осокин попытался сфотографировать эту картину в наступающих сумерках. Скоро стемнело совсем, и света костра уже не хватало, чтоб ориентироваться в закусках , разложенных на брезентовой подстилке, и в ход пошли фонарики и шахтерские лампы на аккумуляторах. Обсудили, кто куда отправиться завтра в поисках рыбы, и стали готовиться ко сну. Поставили палатку. Жуков и Андреев предпочли спать на свежем воздухе. Остальные пошли устраиваться на ночлег в Урал.
У него не было спального мешка , а куртка и свитер не спасали, и он здорово продрог ночью. Просыпаясь, он видел луну через мутное окошко, и мечтал , чтоб поскорее наступило утро, а с ним тепло. В принципе, Урал был оборудован печкой –«буржуйкой», но Дмитриев не разрешил топить, напомнив всем о недавней трагедии, случившейся с Магдэем - начальником Уланбаторской железной дороги. Тоже поехали на рыбалку, на новеньком Урале, затопили печь, заснули и угорели. Спасся только шофер, ночевавший в кабине… Об этом писали в газетах . Нелепая и ужасная смерть. А какой она еще бывает? Да всякая… у смерти хватает определений.