Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовется…
Федор Тютчев
Двое приятелей Валерий Ионов и Рим Валеев, мужчины средних лет, оказались в конце декабря в Великом Новгороде по своим автомобильным делам, с которыми управились на удивление быстро. В Новгороде свирепствовала метель, и было решено отправляться первым же автобусом домой. Автобус отправлялся только через три с половиной часа, и, чтобы скоротать время, а заодно согреть тело и душу, они купили бутылку водки и направились в кафе автобусного вокзала.
В кафе было многолюдно, и пустовали только два стула за угловым столиком, за которым сидел коротко постриженный крепыш с шикарной бородой до груди. Вид у него был достаточно грозный, и, видимо, поэтому желающих нарушить его одиночество не находилось. Крепыш не спеша пил чай, который он выливал из пластмассовых стаканчиков в свою большую кружку. На столе рядом с четырьмя уже пустыми казенными посудинками стояла и пол-литровая банка, из которой хозяин время от времени зачерпывал густую янтарного цвета массу, видимо мед, и с достоинством отправлял в рот.
Друзей грозный вид незнакомца не смутил, и, взяв по паре бутылок пива и кое-какую закуску, они подошли к нему.
– Свободно? – для проформы спросил Валерий, ставя бутылки с пивом на стол.
– Садись, мил человек, – неожиданно приветливо среагировал бородач, – милости просим, – добавил он, обращаясь уже к подошедшему с закусками Риму и отодвигая в сторону свои пустые стаканчики.
– Слава тебе, Господи! – он широко перекрестился двумя перстами, как это делают старообрядцы, – хоть поговорить будет с кем, а то мне еще часа три до автобуса. Меня Федором кличут, – представился он, – я из В…го района, деревня Гряды, может, слышали?
– Да нет, – протянул Рим, – мы из-под Малой Вишеры.
Он представлял полную противоположность Федору. Буйная, уже с сединой, давно не стриженая шевелюра и короткая бородка придавали его облику вид свободолюбивого вольнодумца шестидесятых годов двадцатого века.
– Меня Римом зовут, а его, – он кивнул в сторону уже сходившего к стойке за стаканчиками приятеля, – Валерием. – А что, Федор, вы, наверное, старовер?
– Да, – с достоинством кивнул бородач, – старообрядцы мы. И отец мой и мать, царство им небесное, – он снова перекрестился, – и братья, и сестры, и тетки…
– А вот я давно хотел узнать, – вклинился в разговор Валерий, – вы же признаете Святую троицу?
– Конечно, – подтвердил Федор.
– Так почему же вы двумя пальцами креститесь? Вот мы православные крестимся тремя, – он показал сложенные вместе большой, указательный и средний пальцы, – что и означает Святую троицу: Бог Отец, Сын и Святой дух. А, что означают ваши два пальца?
– Э, мил человек, эти два пальца, – старовер показал указательный и слегка согнутый средний палец, – символ Христа на небе – это указательный, и сошедшего на землю – это средний. А вот три остальных мы тоже соединяем вместе – это и есть Святая троица…
Вон оно что! – удивился Валерий и, окинув взглядом зал и убедившись в отсутствие любопытствующих, ловко разлил в три стаканчика водку.
– Ну, за знакомство! – предложил он традиционный тост.
– Нет, ребятушки, – покачал головой Федор, – вы пейте, хоть и грех это, а я свое отпил. Вот послушайте ко маленько. Было это эдак лет восемь назад. Приехал я из Питера в свою деревню. В городе я, значит, на стройке работал. Много работал. Но и зарабатывал хорошо. Но жизни так и не видел. Вечером в общежитие придешь, стакан, другой примешь на грудь, поешь чего-нибудь и спать. А с утра все по новой. Надоела, значит, мне такая жизнь и подался я в свою деревню. А там – старые друзья, товарищи, да все опойки. Ну и запил я по черному. Неделю, наверное, пил, не просыхая. Уже есть перестал, из дома не выхожу. Лежу на кровати, на полу бутылка рядом стоит. Хлебну из нее и сплю. А потом и спать перестал. И вот как-то ночью вдруг мысль мне такая приходит: Для чего живу? Удавиться что ли? И тут мне из темноты рука высовывается, а в руке веревка и голос: – Иди, вешайся… Не поверите – я, как протрезвел сразу. Страшно стало, аж жуть. Но встать не могу… Вот тут то я и взмолился: Боже, спаси и помилуй! Помоги! Если жив останусь, зарок даю: пить брошу, буду каждый день молиться и Писание читать, да и бороду ни стричь, ни брить не буду. У нас староверов то – стричь бороду считается грехом, коль Бог повелел, чтобы мужики бороду имели… Ну, вот. А утром входит ко мне, вдруг, мужик. Я его один раз и видел – лежали, как-то с ним еще в районной больнице под капельницами вместе. Тоже из запоя выходили. А тут он в деревню приехал и почему-то сразу ко мне.
– Федя, – говорит, – да ты никак в запое? Ну, погоди маленько, я жену сейчас пришлю.
Жена то у него оказывается фельдшер. Через полчаса она прибегает и мне в задницу сразу несколько уколов, как зашандарит!.. И я сразу уснул. Просыпаюсь – чувствую, хочу молока. Пошел к соседям, налили они мне трехлитровую банку, и я цельный день этим молоком отпаивался. Вот так и выжил. Ну, разве это не Божий промысел?.. С тех пор в рот этой гадости, – Федор кивнул на стаканчики, в которые Валерий уже успел налить новую порцию водки, – не беру. Пчеловодством занялся. Сейчас у меня двадцать домиков. С каждого по два ведра меда выкачиваю. Вот попробуйте каков, – он пододвинул банку с медом на центр стола. Не побрезгуйте, от души угощаю! Ну и бороду, конечно, не стригу. Во она какая выросла. И еще – каждый день Писание читаю.
Он достал из сумки, стоящей рядом, две объемистые книги.
– Вот эта в черной обложке – Библия, а эта, – он показал на книгу в темно-синем переплете с непонятным названием, – Псалтырь.
Рим взял Псалтырь в руки и с любопытством открыл. В глаза бросился крупный черно-красный текст, смысл которого, несмотря на вроде узнаваемые буквы был непонятен.
– Это, что – на церковно-славянском написано? – догадался он. – И ты, Федор, читаешь, и все понимаешь?
– Конечно. Если каждый день читать – все поймешь. А вы-то Писание читаете?
– Библию иногда читаем, а вот псалтырь нет, – за двоих ответил Рим.
Валерий промолчал. Он хоть был крещеным и крестик носил, но на читку церковных книг времени у него не хватало. Работа, огород, да автомобиль, будь он неладен…
Напор Федора его немного смутил, и, чтобы замаскировать свое смущение, он иронично спросил: – Ну и что, писания-то по жизни помогают?
– Писание? А как же! – казалось не заметив Валериного ехидства, ответил Федя. – Если бы не Писание, да молитвы мои, меня ведьмы давно со света сжили бы…
– Какие еще ведьмы? – удивился Рим, – Федор, ты что, в колдовство веришь?
– И колдовство есть, и нечистый, – невозмутимо прихлебнул свой чай старовер. – Вот ты скажи, кто мне веревку-то ночью протянул, чтоб я удавился? Вот то-то! Нечистый это и был.
– Да это твоя белая горячка была, – не выдержал Валерий.
– Горячка говоришь? А я тебе другое скажу. У меня тетка тоже сильно пила. И ей тоже голос говорил “Удавись!”. Так она к бабке одной пошла. Уж как хочешь эту бабку называй, хоть колдуньей, хоть ведуньей, но пришла она во двор к тетке с веревкой, сделала на ней петлю и на ворота повесила. А потом взяла голяк банный, ну веник старый, да и бросила в петлю. Петля то – раз и затянулась. А веник, как будто в нем центнер веса оказался, так и рухнул вниз, да так, что прясло на воротах обломилось. С тех пор тетка не пьет…
– Да сказки все это, – отмахнулся Валерий.
– Сказки? – хмыкнул Федор, – а сглаз, а порча тоже сказки? Вот сунут в твоем доме иголку куда-нибудь, ты и знать не будешь, или косточку, или камень с кладбища под крыльцо тебе зароют, и все – будешь болеть, и никакие тебе врачи не помогут. Я сам такую кость из-под крыльца вырыл. Откуда она там взялась?.. Вот так-то! А вот еще колдовство было, сам испытал. В нашей деревне женщина жила. Видная такая баба. Все при ней. Сейчас то она уже уехала куда-то. А тогда я на нее запал. Думаю себе – поимею я тебя, милая. А она как раз искала кого-нибудь, чтобы веранду к дому пристроить. Я то и вызвался. Руками ведь все могу. Ну, сделал ей веранду, дело к расчету. Она и говорит: – Ну, что, Федя, как рассчитываться будем – деньгами, аль натурой хочешь? И смеется… Учуяла, значит, что я ее хочу, зараза. Вот так я ее прямо на этой веранде и поимел. Понравилось мне очень. А она встала и говорит: – Это, Федя, в первый и последний раз…
– Ну, я то про себя думаю – раз дала, так и дальше давать будешь.
Вскоре ей сарай понадобилось ставить. Сколотил я ей сарай, денег не беру. Жду. А самому хочется, аж зубы сводит. Как-то вечером не выдержал, пошел к ней в клуб. Она при клубе работала. Подошел ней, обнял, а она эдак коленкой у меня между ног поводила – проверяет, значит, мой инструмент-то. А я уже в полной боевой готовности.
– Ну, ладно, – говорит, – давай.
А сама ухмыляется. Легла она, я примостился, и вдруг – опа! У меня крючком, – Федя показал согнутый указательный палец. – Никогда со мной такого не было. Она смеется. На следующий день я снова к ней. И опять не смог. Е-мое! Перепугался я. Думаю надо проверить, что за чертовщина со мной творится? Беру двух девок молодых, трехлитровую банку самогонки, закусь какую-то и с ними в баню свою. Наливаю им и по очереди всю ночь в хвост и гриву их пользую, только давай! Вот так и успокоился. Понял, что с инструментом у меня все в порядке. Потом уж мне та же бабка ведунья объяснила, что эта Марина (эту женщину-то Мариной звали) тоже ведьмой оказалась и сделала мне приворот наоборот, чтобы я хотел, да не мог.Вот так и получилось, итит твою налево, что я ей за просто так ей и веранду, и сарай, да и баню между делом подрубил. Во как бывает…
– Да ты, Федор, грешник оказывается большой, – засмеялся Рим, – вон и матюги подпускаешь, и прелюбодействуешь во всю, а говоришь – Писание читаешь.
– Грешен, грешен, – как-то даже охотно согласился Федор. – Да это когда было, молодой еще был, всего-то лет пятьдесят мне тогда было то. Ну, а за грехи свои я покаюсь, помолюсь – Бог меня и простит.
До отправления автобусов время еще было, и Валерий поинтересовался: – А что, Федя, еще какие-нибудь истории с тобой случались?
– Да много чего разного было, – Федор помолчал, рассеяно оглядывая зал. Взгляд его остановился на наряженной новогодней елке.
– Вот Новый год скоро. Так как раз под Новый год, не со мной, а с моей сожительницей теперешней, Валентиной – тоже еще та штука приключилась. Мы с ней, считай, вот уже лет пять вместе живем. Да и хорошо, слава тебе, Господи, живем. А ведь раньше она оторва была еще та… Я ее еще совсем молодой помню. Гуляла она, да и пила, будь здоров как. Лет двадцать ей было, когда она с каким-то мужиком уехала из деревни. Потом то она рассказала, что они со своим Василием, это так ее мужика звали, поехали к нему, под Малую Вишеру. Там у него дом, оказывается, в деревне Красное был.
– Так это же Васька Моторин! – вырвалось у Валерия.
– Э! Да вы же с тех мест, – дошло до Федора, – а, может, и Вальку мою знаете?
– Да мы же сами из Красного, – Валера удивленно покачал головой. – Надо же! Конечно, мы их хорошо знали – и Ваську и Валю его. Она Волкова по фамилии, по-моему. Пили они, конечно, со страшной силой. Но Валентина потом уехала от Васьки куда-то. А Васька окончательно спился. Вот уже года три как закопали…
– А! То-то, – Федор поднял указательный палец, – а ты послушай ко, как дело то было. Перед самым Новым годом, часиков эдак в десять вечера, послал, значит, Валю этот Василий в соседнюю деревню за спиртом. Там у них одна молодуха, тоже конечно ведьма, спиртом то промышляла. Забыл, как эта деревня называется. Тоже как-то с красным цветом связано…
– Красненка, – напомнил Рим.
– Во, во, точно, – Красненка. А между этими деревнями, как Валя говорила, участок дороги, метров сто пятьдесят, где к нему с двух сторон лес подступает. Да вы, небось, знаете.
Рим и Валерий согласно кивнули.
– Ну, вот. Только она дошла до этого леса, как на дорогу самый настоящий Дед Мороз выходит. Она так на жопу в сугроб и села. А он посмотрел на нее, рукой погрозил и говорит: – Ты, Валя, больше не пей! Сам дорогу перешел, да плавно так, как по воздуху перелетел, и снова в лес… А Валентина с тех пор, как отрезало, – не пьет. От Васьки ушла, он, дурак, тогда ее сильно побил, что спирту не принесла. Ну, а она снова в нашу деревню приехала. Я к ней присмотрелся. Вижу – баба не пьющая оказалась, веселая, да работящая, вот я ее к себе жить и позвал. С тех пор и живем, не тужим, слава тебе, Господи!
Федор перекрестился и, помолчав, продолжил: – А мы с ней так порешили – это святой Николай угодник был в образе Деда Мороза – посланец Божий…
Рим хотел что-то сказать, но закашлялся и, махнув рукой, допил прямо из бутылки пиво и в дальнейшем сидел молча, думая о чем-то своем, иногда покачивая головой.
– Ладно, мужики, пора мне, – засобирался Федор. – Дай Бог вам здоровья! Будете в наших краях – заезжайте в гости, милости просим. Деревня Гряды, не забыли? Спросите дедушку Федора, вам всяк покажет.
Помахав на прощание в след уходящему Федору, приятели посмотрели друг на друга.
– Вот же, как бывает, чудеса, да и только, – раздумчиво протянул Валерий, – как ни крути, а Федора от пьянства, да и Валентину, вера в Бога спасла.
– Может и вера, – согласился Рим, – а только знаешь, как все было на самом деле? Дедом Морозом-то я был!..Тогда к нашему Александровичу, ну, соседу нашему, внука Вадьку на Новый год в гости привезли. Года четыре ему тогда было. Вот Александрович меня и попросил выйти прямо из леса в костюме Деда Мороза, когда они гулять будут, и вручить внуку подарки. В те времена Александрович в нашем клубе для детишек в роли Деда Мороза выступал. Он мне и костюм этот дал. А Вадик, когда я ему подарки вручил, в такой восторг пришел, что бросился за мной, видимо, чтобы со Снегурочкой познакомиться, да в настоящей сказке побывать. Еле я удрал – в самой чаще пришлось затаиться…А дальше все как Федор рассказал. Выбрался я на дорогу, а там Валя. Я ей: – С Новым годом, Валя, с новым счастьем! А она от неожиданности в снег села. Я тогда и сказал: – Ты, Валя больше не пей!..
Объявили посадку на Любытино, и приятели, молча, думая каждый о своем, побрели на платформу. Уже подходя к автобусу, Валера сказал: – Все-таки, знаешь, Рим, а ты ведь и был тогда настоящим Дедом Морозом, или Николаем угодником. Ведь все, что ты сказал – исполнилось. Видимо так сам Бог решил. Валентина-то не пьет и счастлива с Федором. Вот, значит, ты волю божью и исполнил…