«Историческое значение каждого человека измеряется его заслугами Родине,
а человеческое достоинство – силою его патриотизма».
Н.Г. Чернышевский.
«Говоря о патриотизме, я имею в виду — ощущение единства с людьми,
с которыми живёшь в одной стране».
С.С. Бодров.
Назар снял руки с клавиатуры, повернул ладонями к лицу и начал их рассматривать так, как будто видел их впервые. Ладони были широкими и в мозолях. Их вид не вязался с клавишами клавиатуры, рядом с которыми они лежали сейчас. Любому наблюдателю было сразу понятно, что ладони и толстые крепкие пальцы его рук не были созданы для черных клавиш с белыми буквами.
Для Назара не было обидным такое назначение для его рук. Он любил ручной инструмент, как любил любые механизмы. Все они тешили его руки и ум, склад которого скорее был техническим, нежели гуманитарным. Особенно ему нравился инструмент, пользуясь которым он мог получить для себя удовольствие.
А его, удовольствие, он получал тогда, когда работа спорилась, и из-под его рук выходило удачное воплощение его мысли и идей. Ему всегда нравилось заниматься всем тем, что рано или поздно давало результат, которым можно было насладиться.
«Работа должна радовать и приносить наслаждение творящему ее». - Эта мысль старика-мастера, отдавшего на полвека свои руки столярному делу, не покидала его всякий раз, когда он принимался за новое дело.
Не только работа руками, но и работа умом его радовала лишь тогда, когда итогом ей был результат. Пусть не сразу он был виден – не важно, главное чтобы рано или поздно этот результат все же был.
Не всегда работа его рук радовала сразу. Порой приходилось переделывать по нескольку раз, прежде чем приходило удовлетворение, а с ней и радость от проделанной работы его рук.
Не всякий, даже самый ладный, инструмент, который держали руки Назара, радовали его. Оружие, с которым он сталкивался за свою жизнь, всегда удивляло его своим совершенством, как механизм. Ничего не было так лаконично и совершенно, как то, что придумывало в разные времена человечество для уничтожения друг друга. Оружие всегда было простым в своей гениальности, а значит надежным и полностью отвечающим той цели, для которой оно создавалось.
Тридцать лет назад пальцы его рук лежали на кнопке с надписью «Пуск». Тогда ему так и не пришлось нажать эту кнопку. «Отбой боевой тревоги» тогда ему помешал испытать дрожь брони пусковой установки во время старта боевой ракеты. Это его не огорчило. Самолет-разведчик НАТО ушел из зоны обстрела на той границе, которая разделила на две части немецкую страну.
А вот отдачу автомата от коротких очередей он помнил хорошо. Помнил Назар ту долгую ночь, которую он всю пробегал на посты своего караула. «Караул в ружье» - он слышал десяток раз в ту ночь, когда провокаторы пытались проверить бдительность его взвода в день рождения Гитлера.
20 апреля. Он навсегда запомнил, в какой день пришел в наш мир этот человек. Не раз и не два он посылал очереди в ту ночь в сторону темного соснового леса, в котором скрывались те, кто не давал покоя ему и его бойцам. Он не хотел тогда убить ни одного из нападавших. Ему лишь не хотелось допустить того, чтобы в немецком городе Веймар появилось еще одно советское кладбище рядом с тем, с первым.
Назар был на нем и долго ходил между могил. Три четверти могил смотрели на него одной датой смерти. 20 апреля 1946 года. Все эти раненные воины пережили страшную войну и остались живы. Они были лишь ранены. Но отдали свою жизнь спустя год после ее окончания. И это было самое страшное.
В ту ночь группа немцев, «недовольных» поражением своего фюрера решила отомстить своим победителям. Пробравшись на территорию госпиталя по коллекторному тоннелю городской канализации, они бесшумно вырезали палату за палатой раненых и медиков, начав с взвода охраны госпиталя.
Под сенью старинных деревьев графского парка Бельведер, словно воины в строю, стоят светлые обелиски. Это полк небесной гвардии стоит на отдыхе в парке тенями от обелисков, одинаковых с виду, но различных выбитыми именами и воинскими званиями. У них разные даты рождения, но одна на всех дата смерти. Это была легкая смерть. Быстрое движение острого ножа по шее спящего человека. И неважно было для рук, держащих этот острый нож, какая эта шея – нежная женская или мужественная мужская.
Той ночью караул Назара отбил все атаки. А через неделю вернулся родной полк с отличной оценкой за боевые стрельбы с той земли, что уж давно привычна к тем неземным стартам, что волнуют ее вековую пыль. Вернулся домой уставший полк и заселил свои насиженные места, которые так отчаянно защищал взвод Назара в «ночь длинных ножей».
Назар вновь внимательно рассмотрел ладони своих рук. Он вспомнил ту кнопку. Красную кнопку под защитным стальным колпачком на блоке пуска ракет с маленькими дырочками для пломбировки. Да, эту кнопку он чаще видел опломбированной от случайного нажатия, нежели свободной джля нажатия.
Помнил он и то, как приседала на своих гусеницах рычащая силовой турбиной громадина в двадцать тонн брони под силой пламени четырех стартовых пороховых двигателей боевой ракеты. И еще, как затем, выдержав всю тяжесть нагрузки стартовой тяги, масса тяжелой многотонной его машины поднималась вверх на катках, как на цыпочках, желая устремиться в небесную высь вслед за пламенем сопел ракеты. Лишь потом, уже осознав свою приземленность тяжестью брони, машина приседала вновь на твердь, с некоторым сожалением покачиваясь на катках, негодуя лязганьем стальных траков гусениц.
В такие минуты, Назару, как и его стальному коню, тоже хотелось стремительно унестись вслед за ракетой в голубое небо к тем белоснежным барашкам, что резвились в лучах солнца. Это удивительное чувство, какое он испытывал в эти моменты пуска ракет его бронированной машины, жило в нем и сейчас. Стоило лишь взглянуть на свои ладони, и он уже спиной своей начинал чувствовать жесткое сидение между рычагами управления движением, которое тогда держало его в открытом люке на той высоте, чтобы его глаза могли видеть все то, к чему пыля гусеницами, устремлялся его танк с длинными телами ракет за спиной.
Назар еще не успел забыть скупых слез, что висели в глазах все то время, пока он неторопливо ступал вверх вдоль засохших дорожек из крови, пролившейся на гранит брусчатки мостовой всего пару дней. На улице не было могил и не могло быть - они были равномерно расположены по всей земле его страны.
Не было здесь и деревьев, как на далеком кладбище в Германии. Да и врага-захватчика родной земли - тоже не было. И он сам не видел, как алые капли из продырявленных автоматными пулями молодых тел рисовали дорожки, но видел цветы, что возлагали люди, чтобы покрыть и защитить следы от крови тех, кого не смогли спасти от гибели. Как не видел обезглавленные тела тех, что лежали под одинаковыми обелисками с одной датой смерти в том далеком краю, чье название десятилетия вызывали холод в душе многих жителей его планеты.
Высокие брустверы из тысяч цветов вели его взор вверх по улице до самого поворота в переулок, где за углом уже была видна резиденция. Она была пуста – ее обладатель трусливо бежал, тщательно загрузив на грузовики все им награбленное. После трусливого бегства, сразу как-то все вокруг центральной площади его города стало символичным.
Улица, на которой гибли молодые парни, носила название Институтская. Тот переулок, что вел в резиденцию, начинался за углом улицы с главного банка страны, а потому и назывался улицей Банковой. По этой улице сновали тайком грузовики, годами вывозя награбленное добро у нищей страны, лишая всех молодых парней этой земли их будущего.
Там в уединении вор и президент складывал, пересчитывал и наслаждался своими сокровищами, вдали от людских глаз, в новой усадьбе, выстроенной скоро и богато между невысоких гор, за селищем Межигорье, на берегу рукотворного моря. Оттуда же, глухой ночью он, стыдливо прячась, сбежал из своей страны от гнева народа, который долго прощал ему грабеж, но никогда не сможет простить смерть своих сыновей, как не смог простить уже другому оккупанту смерть своих братьев его дед.
Назар уже не помнил лицо и руки своего деда. Но был уверен неизвестно почему, что ладони его рук ничем не отличались от тех дедовых, что когда-то сжимали штурвал одного из первых в его стране танка, чтобы направить его катки гусениц между барханов монгольской степи в далеком 1938 году.
Десятилетия, годы прошли с тех пор, когда здоровые молодые сердца стекали кровью от вражеских пуль . Уже отдыхают давно в родной земле оба деда Назара. Его поколение уже не ведает, как это целиться в человеческое лицо и хладнокровно жать на курок.
И вдруг, счет времени внезапно сменил с лет на недели и дни. Всего сорок поминальных дней отделяло Назара и миллионы его сограждан от выстрелов на улице Институтской в его родном городе. И все эти сорок дней его глаза, как и многих других отцов и матерей не этих, но таких же молодых парней, мимо воли увлажняются от всего увиденного. Нет, он еще не так стар и болен, чтобы видеть мир вокруг через пелену слез без всякой причины.
Давно в молодости сердце Назара сделало нежным и чувствительным к горю собственное большое горе. Но то было только его беда. А теперь бедой стала сотня смертей прекрасных молодых юношей, которая горем откликнулась в миллионах тех, ради которых потребовалась столь огромная жертва.
И горе помноженное на сотню смертей изменило миллионы человеческих душ, сделав их чувствительней, чище и ближе друг к другу. Внезапно они все почувствовали себя одной огромной семьей, пережив вместе такое большое горе. Все эти души в один день стали родными, они все стали одной крови.
В том, что так произошло, нет ничего удивительного. Назар с этим сталкивался и раньше, когда видел слезы у матери в день Победы. Тогда 22 июня – один день объединил вместе 130 национальностей в одну единую нацию.
И уже теперь, через семьдесят три года, 22 февраля вновь один день объединил, уже совсем в другой стране, в одну нацию все ее народы на одной половине земли. Один день, и ту, другую, вторую ее половину людей, заставил проснуться и задуматься о том, кто они и где - вместе с новой, родившейся нацией, или на стороне оккупанта и беглеца.
Душа, раненная болью за другого человека, рождает не только чувство сострадания и единства, но и может родить в людях черное чувство ненависти. Пролитая по чьей-то вине людская кровь цементирует в монолит одних и ставит на разные края пропасти других. Вот такие сильные чувства рождает кровь, если она пролита без вины.
Назар впервые в жизни познал силу такой крови. Он еще открыл в себе силу той ненависти, что может быть рожденной лишь предательством большого количества людских душ. Теперь в его жизни очертились новые параметры ценностной для оценки человеческой морали и нравственности, всего того, что людям служит целью для достижения их чувства собственного счастья.
Такой целью, к которой люди готовы идти всю свою жизнь до самого ее конца. Как-то, незаметно для себя самого, Назар стал ценить вещи и события не по их стоимости и цене, а по их значимости. Рожденный победителем на земле повергнутых оккупантов, он лишь дойдя до осени своей жизни, познал истину и глубину в смыслах разных слов и понятий: оккупация, война, цена победы, патриотизм, нация, единение, народ.
В окно вновь рабочего кабинета глянуло мартовское солнце. Назар потянулся и встал из-за стола. Подошел к окну, сквозь которое струилось солнце. Здание напротив опутали строительные леса. По ним, как по нитям паутины, деловито сновали рабочие. Они были заняты созиданием. Уже неделю шло утепление административного здания.
Часть его была только покрыта белыми плитами утеплителя. Другая, оштукатурена серым защитным раствором, а третья, уже сверкала свежей бежевой краской. Работа кипела день за днем, радуя глаз организованностью и профессионализмом. Здание за окном преображалось и молодело прямо на глазах. Это вдыхало в душу оптимизм: жизнь продолжается!
Новостная строка на экране монитора выдавала одно сообщение тревожнее другого. Его страна переживала омоложение, стряхивая старую штукатурку, чтобы нарядится в свежую и более совершенную. От границы до границы страну, как и здание, опутывали леса преобразований.
Где-то перемены в жизни происходили мгновенно и безболезненно, не давая гражданам время на раздумья и сомнения. Там все изменения происходили как-бы сами по себе, созрев и оформившись задолго до сегодняшнего этапа развития. В других же регионах страны, пришедшие события люди не успевали понять и принять, противясь им, они старались их отвергнуть или сделать вид, что ничего не меняется. Были даже такие регионы, люди в которых, не желая меняться и что-то менять в своей жизни, призывали себе на помощь силы людей из другой соседней страны, наивно надеясь не только избежать перемен ко всему новому и прогрессивному, но и обмануть ход самой истории – стараясь вернуть себя в недалекое прошлое.
Все происходящее с его страной и ее жителями, напоминало Назару весну в природе, которую он любил и всегда ждал. Порой Назару хотелось увидеть весну не только в своем городе, но во всех уголках его большой страны одновременно. Он, например, никогда не видел весну в горах на морском побережье. Назар даже мечтал, попасть как-нибудь не жарким летом на морские пляжи побережья Черного моря, а именно весной.
Назар читал сообщения, и порой ловил себя на мысли, что он тоже обманул ход колеса истории, чтобы вернуться на сто или пятьдесят лет назад.
- Внимание! Слушайте сообщение Совинформбюро. Сегодня, на северо-западном направлении… - вспоминалось ему порой времена последней войны, которую он знал только по фильмам о подвигах его дедов. Особенно торжественно голос Левитана звучал в ушах, когда он читал: «… в Ростовской области зафиксированы колонны техники, направляющиеся к госгранице Украины, в районе г. Миллерово, в составе: 150 БТР, 400 единиц автомобильной техники….».
Миллерово! Так это ж родина его прадеда – донского казака, героя Первой Мировой войны 1914 года, кавалера Георгиевского Креста за отвагу и мужество! Как же так? Там родился его кумир юношеских лет, его родной дядя по матери, бравый генерал и герой следующей войны с немецкими оккупантами.
Да-да, и прадед, и дед, и дядя – все они в разное время воевали с оккупантами. А все оккупанты приходили на земли родины его Родины только с одной стороны – из Германии. Вот почему всегда врагом его страны были немцы, с которыми тяжело воевали не раз украинцы вместе со своими братьями по славянской крови – россиянами.
Назар уже понимал, что весну в Крыму он уже никогда не увидит, точнее сказать, не успеет увидеть. Он просто не успеет дожить до того времени, когда сможет позволить себе приехать на оккупированную землю врагом. А позволить себе лишь, как его дед – после Победы.
И хоть Назар верил в Победу своего народа, но понимал, что придет она теперь нескоро – после того, как омолодившаяся страна возмужает и успеет набраться сил для победы над врагом. А сейчас нужно смириться с поражением, чтобы суметь отстоять перед врагом всю страну, принеся в жертву Крым, как когда-то великий русский полководец Кутузов сдал Наполеону Москву.
Все это Назар понимал и принимал всей душой, заставляя свое сердце замолчать и прекратить в нем рост ненависти и злости к тому, кто лишил его давней мечты – увидеть Крымскую весну во всей красе.
Но было и такое, чего Назар понять не мог, как ни старался себя убедить в реальности того, что происходило теперь. Россияне! Вот этого, Назар не мог понять! Как и почему так могло случиться, что врагами ему и его народу теперь были потомки тех, кого он, и его дед, и его прадед – все они и всегда считали своим братьями по крови? Почему колонны врагов движутся к нему через его родину – г. Миллерово, Ростовской области? Мимо дома, где жил его прадед и дед, где родились его мать и ее брат?
- А как такое вообще можно понять, - терзался Назар день за днем, сжимая и разглядывая ладони своих рук. Он все глядел и думал о том, как он сможет вновь взяться за рычаги своей бронированной машины и нажать красную кнопку «ПУСК», если его ракеты будут направлены в сторону тех, кто пришел к нему с войной из города Миллерово, что на границе двух областей – Луганской и Ростовской. Того самого, что сразу за границей его Украины, сразу за рекой Дон по дороге на Ростов.
Ту дорогу на Ростов, Назар знал еще с детства. Шоссе для автомобилей тогда еще не было, да самих автомобилей было так мало, что было достаточно летом проложить «грейдер» - такую проселочную дорогу среди бескрайних донских степей, которую строил большой трактор, называемый – грейдер.
Но чаще всего он приезжал сестрам и братьям своих бабушки и дедушки по железной дороге. Ехали они всегда только рабочим поездом, который менял местами смены для Тепловозостроительного завода в Луганске. Ехали они всегда очень долго потому, что на полдороге до Миллерово была большая узловая станция Ольховая.
Начальником этой станции был бабушкин младший брат. Он был ее начальником всегда. И до войны, и во время войны и после войны. Он был начальником даже после того, как ему подарили настенные часы с боем. Перестал он быть начальником станции Ольховая, когда его отпели и похоронили всем селом на кладбище. Тогда Назар увидел впервые его сына. Он тоже был начальником. Сначала в Ростове, а потом - министром в Москве. В той самой Москве, где жил его дядя. Только его дядя был военным, он был генерал, а сын деда Саши – не военный, но почти генерал.
Назар представил, что колонны танков идут по зеленому полю озимой ржи мимо станции Ольховая и мимо города Миллерово, оставляя за собой глубокую черную колею и полосы едкого дыма. Те самые танки, что так умело, делал и делает завод в Харькове. В том, что был самой первой столицей его Украины, как первой столицей Руси был Киев, на который идут эти самые танки.
И теперь он, Назар должен не ждать своей пенсии, а идти в военкомат киевский и просить там, чтобы ему разрешили вновь сжать ладонями рук рычаги и красной кнопкой «Пуск» направить все ракеты своей пусковой сразу, чтобы остановить в том поле под Миллеровом харьковские танки.
Чтобы затем возненавидеть лютой ненавистью своего врага на всю свою, уже теперь недолгую, жизнь, и на всю жизнь своих детей и еще на жизнь своих внуков. Чтобы все люди отныне, кто живет и будет жить на земле, что зовется Украиной, знали и всегда помнили, что самый главный их враг – это люди, что живут за Доном и в Крыму, что зовут себя россиянами, а совсем не немцами.
Только потому что, колонны танков движутся не из Германии и танками этими управляют руки совсем не немцев. И не немцы подло захватили его Крым, зная что он не сможет нажать кнопку "Пуск", чтобы ракеты ушли не в небо, а в десантный самолет Воздушных Сил России.
Но тогда, месяц назад, самолет летел над его мечтой, с которой можно и проститься, как он уже простился со многими другими своими теми мечтами, которые так и не реализовались в его жизни. А теперь вот, танки и самолеты движутся на Киев, где похоронена его прабабка, бабка, отец и жена, где живут его дети и его внуки, где стоит и поныне Андреевская церковь, венчавшая его прадеда и прабабку, которые и дали жизнь ему и всем тем, ради кого он жил и живет сейчас.
И эту, дарованную ему предками жизнь он сохранит, если не для себя, то для своих потомков. Назар уверен в себе, как никогда, что никому не позволит оборвать временную нить своего рода, пусть это будут даже его братья по крови, уверен твердо в том, что кнопку красную он теперь нажмет, не раздумывая ни минуты.
Крепко сжав (уже в третий раз за этот вечер) ладони рук, он вновь мысленно ощутил в них прежнюю шершавую резину рычагов его тяжелой машины, и казалось, услышал своей памятью, знакомый рокот мощного двигателя под броней. Прикрыв глаза, он будто бы увидел сквозь щель в броне дорожную пыль за траками гусениц станции наведения, что словно заботливая мать-утка вела своих деток-утят к конечной цели путешествия. И цель эта ей уже давно известна, и цель эта ее верна.
Возникший в его сознании, образ утиной семьи, семенящей к любимому пруду с ряской и лилиями, был мирным и по-детски наивным. Пруд не мог быть грозным и строгим, как все военное. В нем было все милым, светлым и мирным. Образ менее всего, казалось-бы, подходил для сравнения с колонной грозной военной техники на марше. Однако, пришедший ему на ум образ, был весьма наглядным для того, другого, что не давало покоя Назару долгие зимние месяцы сомнений и поиска истины.
Много лет Назар жил, словно утенок, слепо бредя вслед за уткой-мамой, веруя в то, что ей известен верный и короткий путь. Как утенок, шатаясь и спотыкаясь, он выбрался из брони скорлупы маминого яйца, получив в подарок веру и убеждения мамы-утки. Под защитой этих маминых убеждений он спешил зам ней следом, не задумываясь о верности выбранного не им пути.
Не он один спешил, словно глупый и неопытный утенок, по дорожке вместе с братьями и сестрами по дорожке, выбранной его мамой-уткой. Он доверял ей и веровал в ее опыт. Он вместе с его братьями и его сестрами верил ей в том, что пока они все вместе одна нерушимая семья, то он может себя чувствовать в безопасности, а значит думать и беспокоиться ни о чем не нужно. Нужно лишь жить маминой моралью.
Детскую сказочку про утиную семью придумал не сам Назар, а кто-то другой, кого он и не знал вовсе. Он наивно верил этой сказке и жил в ней, как в сказочном государстве. Сказка покинула Назара не сразу, как не сразу он понял, что его пруд – та страна, в которой он родился и жил, не имеет не только сказочного государства, а не имеет совсем никакого государства!
Такой вот фокус-покус в сказке получился: государь есть, а государства – нет?! Свита государева - есть, дворец – есть, есть придворные и дружина государева, есть подати и оброк, а вот самого государства - нет!
Первые сомнения в том, что в его стране нет государства, Назар испытал, когда впервые потерял работу и надежду найти ее по своей специальности, которой наделило его исчезнувшее государство. Немного раньше он с удивлением заметил, что вместе со старым государством ушла его идеология, а новой идеологии так и не появилось. Люди вокруг него, перестали верить в то, во что верили всегда. А вместо этого, все вокруг стали верить во всякую ерунду.
Вслед за этим, наступило время, когда Назар перестал испытывать защиту его жизни и членов его семьи. И тут наступило время для образования его детей. С удивлением для себя, Назар внезапно обнаружил, что и этим никто в его стране не занимается, а если и предлагает образовательные услуги, то не из-за любви к наукам и знаниям, и уж совсем не ради заботы о будущем его страны, а лишь ради собственной корысти.
Дальше – больше! Совсем скоро он понял, что никто не собирается защищать его гражданские права. Никто в государстве не озабочен безопасностью его и других граждан, никому не интересна степень его здоровья и степень чистоты природы вокруг. Так, перебирая все те признаки, что могли бы Назару указать на присутствие государственности в его стране, он постепенно понял, что если государство где-то и осталось еще в его стране, то его совсем немного и почти незаметно.
Где? Ну, например, там, где речь идет о безопасности самого государства. Это всегда не очень заметно для граждан, но видно всякому, кто захочет проверить его целостность и наличие на какой-либо земле.
Оставалась еще одна небольшая надежда, которая состояла в том, что везде и всюду нужно было что-то платить гражданам своему государству – а это говорило про то, что где-то глубоко совсем в малых количествах оно все же присутствовало.
Но в то время, когда государство мало-помалу спряталось, между ним и его гражданами было достигнута некая договоренность о мирном сосуществовании. Она заключалась в том, что граждане старались не беспокоить и волновать свое государство, где бы оно ни было, а государство вспоминало граждан лишь во время оброка и податей, да и то если те не успевали спрятаться.
Так вот мирно, по-соседски жили рядом граждане и их государство. Жили они не то чтобы дружно, но и не ссорились, стараясь, реже видеть друг друга. Государство не интересовалось жизнью своих граждан, а граждане не вникали в то, чем было занято их государство.
Такие отношения не могли сказаться на гражданах страны, в которой жил Назар. Многое то, что составляло ранее мораль и нравственность, изменилось или исчезло, а взамен в эти понятия и правила вошли новые, доселе неприемлемые и непривычные вещи и традиции. Но и это не испугало ни самого Назара - ни граждан его страны. Все отнеслись к таким изменениям спокойно, полагая, что этим они обязаны новым веяниям времени – все-таки, и сменился век и тысячелетие?!
Честь, долг, патриотизм, дружба, верность, уважение и еще многое так изменились в умах сограждан, что стали чем-то незначительным и важным. Все больше людей в стране Назара привлекали корысть, ловкость, предательство, наглость, превосходство силой, слабость духа и еще много такого, чего нельзя было отнести к достоинствам человека, а скорее к его порокам.
Сказка, в которой жил сам Назар и его сограждане, все больше становилась похожей на кошмар и бред нездорового волшебника. Но люди так привыкли ничего не замечать вокруг, что умудрялись жить в такой сказке спокойно и счастливо. Многим даже стало казаться, что иначе и не должно быть, что иначе никогда и не было, что сказка будет бесконечной и продлится еще века.
Как в истории про любую утиную семью, утка выпустила своих утят в самостоятельный полет, и они разлетелись, забыв о матери и родном пруде с лилиями вдоль берегов. Утята, повзрослев, поселились по соседству друг с другом, свято полагая, что все они кровные братья и сестры, совсем не обращая внимания, что дружно позабыли все то, чему их научила когда-то одна мать. Они не хотели думать и замечать, что давно живут по иной морали и поклоняются совсем другой морали.
Как и положено всякой сказке, она должна иметь начало и конец. Конец этой сказке наступил в тот день, когда на престол государства, о котором к тому времени граждане совсем уж забыли, взошел новый король.
Никто уж не ведает: отчего и почему, но новый король вдруг неожиданно сам для себя решил, что он так велик и важен, что все остальные – поголовно все граждане ему чего-то там должны. А те, ничего о том не ведая и уж совсем позабыв, что такое собственно есть Долг, такой его уверенности искренне удивились.
И вот, когда король в озарении собственного величия начал с каждого собирать дань, то граждане воспротивились очень дружно, вспомнив вдруг, что государство-то само уж давно исчезло, а раз так, то зачем же ему столь много внезапно потребовалось. А раз король решил им напомнить, что государство кое-где еще сохранилось, то и они ему напомнили – что раз есть государство, то и оно им всем много чего должно с давних времен.
Так в один присест сказка закончилась и началась быль не только для Назара, но для всей страны и для нового короля, который на сей раз попался упрямый и наглый. Спор возник серьезный и долгий. Дошло до того, что король решился ту дружину, что для охраны страны была поставлена, на народ свой направить, совсем забыв о том, что и воины в той дружине давно позабыли о чести, храбрости, мужестве и долге своем.
И как только люди стали рядом и сжали свои кулаки все разом, то дружина трусливо бросила короля, а тот едва успев собрать свои собранные у народа золотые позорно бежал, бросив страну и ее народ без государства, без казны и без дружины. Такой вот конец у сказки случился.
К сожалению, не только сказка завершилась для Назара, но в один миг все, чем человечество тешилось долгие годы – разом стало тоже сказкой, что обрела свой конец. Не все люди и не сразу поняли, что закончилось для них время мира и покоя. Назар не был исключением.
К сожалению, не только сказка завершилась для Назара, но в один миг все, чем человечество тешилось долгие годы – разом стало тоже сказкой, что обрела свой конец. Не все люди и не сразу поняли, что закончилось для них время мира и покоя. Назар не был исключением.
Три десятка лет он держал удары судьбы, сгибаясь и выпрямляясь под ними, привыкая и приспосабливаясь к тем изменениям вокруг, которые то и дело бросали вызов ему. И каждый раз, когда ему начинало казаться, что наступила пауза после очередного боя без правил за жизнь на своей земле, его поджидал новый удар. Наступило время, когда Назар приучился быть в готовности всегда.
Все прожитые им годы, ему давала силы не вера, а мораль. Это была та сила, что позволила ему сохранить себя и не растратить, не продать себя за соблазнительные возможности. Ему было мерзко смотреть на тех, кто предавал себя во благо собственным слабостям и желаниям. Когда же стало модным ради материальных благ идти на любые жертвы с собственной стоимостью, Назару стало трудно жить на той земле, что стала ему родной.
Ему, как и многим гражданам страны, всегда очень хотелось если не жить, то хотя-бы попробовать: как это жить на вершине Олимпа. Но прежде чем начинать свой подъем на вершину, Назар тщательно оценивал свои силы, зная то, что трудности подъема часто даже не стоят самой вершины. Но если вершина достойна усилий, то радость достижения ее не долгая. Ведь истинное счастье он получал не тогда, когда достигал своих вершин, а когда спуск с них заканчивался успешно и без травм. Только так, он получал полное удовлетворение от своих дел. Может быть, именно это ценное знание позволяло ему подниматься в жизни всякий раз, когда он спотыкался и падал.
Не боялся Назар и времени, опасаясь лишь за то, что может тратить его без толку. Человек стареет лишь тогда, когда перестает любить, а способность любить покидает человека тогда, когда он начинает смотреть на других сверху вниз и не затем, чтобы протянуть им руку для помощи. Да, и сама смерть спешит к человеку не от его старости, а от людского забвения. Вот почему так важно прожить жизнь в любви с любовью. Так думал Гарсия Маркес в далекой Колумбии, а Назар с ним охотно соглашался, проверяя его слова собственной жизнью.
Славы Назар тоже не боялся - он ее остерегался. Он не гнался за славой, да и она не спешила за ним увязаться. Героизм и слава были для него близкими понятиями, к которым он чаще всего относился настороженно и с опаской, как и ко всем праздничным и помпезным мероприятиям. Ему казалось, что настоящий подвиг человек совершает вдумчиво и спокойно в минуты, когда меньше всего думает о своей славе и героизме.
Суета и спешка – это не та обстановка, когда можно оценить все происходящее трезво и собрать воедино все лучшее, что имеешь, чтобы найти единственно правильный выход из сложной ситуации для себя и для всех тех, кто вместе с тобой в опасности. Мужество и решимость ничего общего не имеют с помпезностью и хвалой.
Да и что геройского в том, что человек оказался лучше иных готов к противостоянию вызову обстоятельств. Чаще всего славят такого человека те трусы, что были подготовлены действовать не менее его, но не решились быть первыми в этом, поддавшись панике и утратив благоразумие и хладнокровность.
Слава и восхваление силы духа и мужества от тех, кто струсил и не устоял перед вызовом событий, не столь ценна и значима для тех, кто сохранил спокойствие и разум, не поддавшись панике. Для таких, кого потом назовут героями, не важна оценка их действий остальных – она не в состоянии влиять на их поступки и решения. Для людей мужества, воли и решимости важнее всего вера в свою состоятельность. Им нужнее более всего иного - верность той собственной морали, что никогда не изменяют.
В том их отличие от тех иных, что радостно славят всех и вся среди большой толпы себе подобных. Живущая в них мораль не позволяет им бездумно следовать вслед за модой на свежее общественное мнение и быть всегда готовым с одинаковой легкостью славить и хулить любого инакомыслящего, не испытывая по этому поводу никаких угрызений совести, меняя свою веру и мораль в угоду мнения большинства.
Остерегался Назар славы еще и потому, что рядом с ней обычно замечал предательство, что было обычно всего лишь следствием некогда попранной морали или ее отсутствия с самого начала. Очевидно, что для сохранения верности собственной морали требуется куда больше усилий и воли духа, чем для следования за чужой, громко славя в унисон со всеми или петь хором подобострастные хвалебные оратории.
Принимая факт, что люди могут быть разные, как различны между собой, например, мужчины и женщины, он терпимо относился к бесхребетным трусам в толпе, не спеша вторить им в воспевании героев. Как с пониманием Назар относился к женщинам, зная, что его и их потребности в эмоциональном плане – различны, также он научился принимать всех людей - как своих партнеров в жизни. Ведь не секрет, что даже в браке, как правило, каждый из партнеров думает, что другой не ценит их отношения и не признает любовь. Но такие мысли очень редко приводят к разрыву их отношений, чего нельзя сказать о том предательстве, что рушит брак мгновенно и бесповоротно.
Удивительные события происходили этой весной с той мирно спящей страной, в которой Назар давно приспособился жить. Пусть многое в ней было не справедливо и аморально, но это была родная земля Назара и его семьи. Он был предан ей и не собирался ей изменять.
Та весна, что пришла в этом году в Крым, пришла в особенное и удивительное время для страны Назара. Пережив не суровую погодой, но суровую своими испытаниями для человеческого духа, граждане в его родном городе, наконец, вернули моральность в свою жизнь. С этой весной из Крыма для их души наступило время взросления.
Наконец им открылась надежда вернуть для себя справедливость. Люди, воодушевленные возвращением морали, возжелали обрести, наконец, в своей стране то настоящее государство, от которого больше не зачем будет прятаться, которым можно будет гордиться так же, как они стали гордиться его флагом и гимном, простившись с Небесной сотней своих героев.
Слава их первой победы пришла вместе с первой изменой. Только теперь, спустя недели после этой измены, Назар понял, для чего его народу пришло такое испытание. Он привык понимать суть происходящего через причину и значение тех событий, что заставляли его искать решения для изменения своей жизни. В этот раз измена нужна была его согражданам, чтобы помочь им пройти испытание верности своей земле и всем тем, кто жил на ней.
Многим такое испытание оказалось не по силам - они предали себя и свою страну. Каждый из таких предателей легко находил для себя свою причину предательству, забывая о том, что никакая причина не способна вернуть утраченное доверие людей и достоинство для себя. Испытание верностью очень быстро помогло всему народу страны избавиться от тех, кто был душой неверен ему и собственной земле. А те, что прошли достойно свое испытание, уже делами тут же доказали всему миру чего стоит их верность своей стране и тому государству, что давно о них забыло.
Весна в Крыму обильно расцвела цветами предательства и измены. Предательство брата по крови раскрасилось изменой тех, кто радостно бросился навстречу завоевателю с хвалой и подобострастием. Затем расцвели измены тех, кому доверили сторожить кордоны страны и тех, кто командовал этой охраной. Картина измены быстро завершилась предательством тех, кто ради благ для себя отказался от страны - матушки его породившей.
Все вместе эти люди, словно утратив разум и память, забыли о том, что предательство и измена не всегда можно смыть даже собственной кровью и еще о том, что отмываться придется и потомкам тоже. Эти люди разом утратили самое ценное для себя – свою нравственную ценность. Отныне омовения перед алтарем их веры не сделает чище им души.
На самом же деле нравственность началась не с того, что один человек сказал другому:
«Я тебя не ударю, если ты не ударишь меня»; нет и следа таких соглашений. Но есть немало следов того,
что оба они говорили: «Мы не ударим друг друга на священной земле». Выполняя обряд, люди обретали
нравственную ценность. Они не воспитывали храбрости – они сражались за святыню и вдруг замечали,
что храбры. Они не воспитывали чистоплотности – они омывались для алтаря и замечали, что чисты".
Гилберт Честертон