Травмированная в молодости спина болела нещадно. И ни таблетки, ни растирания уже не помогали. Маринка, соседская девчонка, первокурсница мединститута, пытаясь облегчить мои страдания, приволокла откуда-то разогревающую мазь для лошадей и пыталась меня «реанимировать».
- Тетя Люба, это точно поможет, - приговаривала, старательно массируя мою измученную спину, будущая медичка. – У нас на курсе все ребята ей пользуются. Супер! Заживает все быстро, как на собаке… Ой, – хохотнула Маришка, – как на лошади… Правда…
Да, на собаках и лошадях может и заживает. Но мне, чувствую, без врача уже не обойтись. Маринка набрала 03 и побежала на кухню готовить чай. Ловко у этих молодых все получается: спину натерла, скорую вызвала, чай заварила. Даже печенюшек каких-то напечь успела, пока мы скорую дожидались.
Немолодой фельдшер, поминутно чертыхаясь и проклиная московские пробки, снегопад, как всегда, «неожиданно» обрушившийся на город, и наш неработающий лифт, вколол мне «лошадиную» дозу обезболивающего и, потрепав по щеке выбеленной от частого мытья рукой, изрек: «Любить себя надо, милочка, любить… – Потом, поразмыслив немного, добавил. – В больницу поедете? Хорошо бы блокаду сделать…»
В больницу я не поехала. Боль потихоньку отступала, и я, обессиленная и несчастная, наконец-то, заснула.
Разбудила меня все та же Маринка. Она долго гремела в коридоре ключами, пытаясь справиться с моим непокорным замком. Потом, просунув в приоткрытую дверь стриженную под панка голову, промурлыкала.
- Тетя Люба, не говорите, пожалуйста, маме, что я вчера в институт не ходила… А то опять она мне мозг выносить будет… Она в обед к вам зайдет, покормит и всё такое… А я побегу, на первую пару опаздываю…
Дожидаясь Наталью, Маришкину маму, я вновь и вновь прокручивала в голове наш последний разговор с Вадимом. Его изощренную ложь и равнодушную жестокость. Десять лет счастья, любви и ревности оставались в прошлом. Ох, права была Наталья, развенчивая миф, созданный мной о Вадиме и о наших с ним отношениях.
- Что ты с ним носишься? – зудела соседка. – Другой бы давно уже предложение сделал… А этот что? Пришел на все готовенькое… Ему здесь и стол, и кров… И все остальное... Конечно, творческая личность… Его лелеять надо… Голос беречь… Форму поддерживать… А то, что ты свою карьеру из-за него под откос пустила, это как?
Злобную Наташкину тираду я всегда выслушивала молча, снисходительно. У неё-то точно жизнь не удалась. С Маринкиным отцом она развелась почти сразу же после родов. Разовые любовники долгой памяти о себе не оставляли… А иные и сами исхитрялись прихватить что-нибудь на память. И растворялись потом, как соль в супе.
- Какая любовь? – смеясь, повторяла Наташка. – Удовлетворение половой потребности, исключительно здоровья ради. Нету этой любви, нету, и никогда не было.
Это у нее, может, и не было, а я любила Вадима. Любила по-настоящему… Боготворила… И его, и его голос… Жить без него не могла… А он, наплевав на нашу десятилетнюю лав стори, совершенно спокойно и почти без объяснений ушел от меня к молоденькой избалованной дочери новоявленного газового магната…
- Привет, подруга! – прощебетала вошедшая соседка. – Чего дверь нараспашку? Кого ждешь? – и, учуяв приторный запах Маришкиных духов, добавила. – Моя свиристель заходила? Опять, наверно, институт прогуливает. Вот безалаберная девка! Ну, вся в меня…
Я рассмеялась сквозь слезы. Простая она, Наташка, хорошая. Не предаст, не подведет. Поможет. Она как раз из тех баб, кто и в избу горящую войдет и коня остановит на скаку. Настоящая.
- Так, - продолжала соседка, шаря под кроватью в поисках тапочек, - в больницу ты не поехала, лошадиной мазью сегодня не натиралась, врача из поликлиники не вызывала… Тогда вставай… Здорова… И хватит по Вадиму сохнуть.
Наташка помогла мне подняться. Боль, и вправду, отпустила. И спину я разогнула, даже смогла до кухни докостылять, чай заварить.
- Тебе, подруга, нужно что-то в жизни менять, – поучала меня соседка, – например, как говорят французы, купить новую шляпку… Или мужика нового завести… Роман закрутить, чтобы всем чертям тошно стало… А знаешь что, – Наташка слегка запнулась, – давай-ка отправим тебя за границу… На воды.
- Зачем на воды, - удивилась я, - у меня же не печень болит, а спина.
- Да это я так, прикалываюсь. Отдохнуть тебе нужно…. От мужа своего несостоявшегося… Подлечиться… Может, в санаторий поедешь? Куда-нибудь недалеко. Я бы тебя навещала.
Мы стали придирчиво перебирать подмосковные санатории. И чтобы действительно недалеко было, и чтобы номер одноместный и лечение нормальное, да и контингент приличный.
- Знаешь что, – глаз у Наташки загорелся, – поезжай-ка в Архангельское. Найдешь там себе отставничка моложавого… Генерала… Враз забудешь своего Вадима.
- Ага, дожидаются меня там генералы… Спину бы подлечить…
Но Наталья была настроена решительно, и вот я уже медленно бреду по ухоженным дорожкам старинного Юсуповского парка. Спина почти не болит, и я радуюсь весеннему солнышку и легкому ветерку, гомону птиц и первым, липким еще листочкам каштанов и кленов. Да, Архангельское недаром называют русским Версалем. На крутом, высоком берегу Москвы-реки вольготно раскинулся великолепный архитектурный ансамбль с липовыми аллеями, умело подстриженными газонами, парковыми скульптурами. В голове промелькнуло:
В Архангельском сады, чертоги и аллеи
Как бы творение могучей некой феи…
Пока я вспоминала забытые строчки, мне навстречу из заросшей Аполлоновой рощи вышла немолодая уже, но, судя по всему, счастливая семейная пара. Высокий стройный мужчина трогательно поддерживал за локоток свою спутницу, грузную седую женщину. Они, мило улыбаясь друг другу, тихо переговаривались, изредка поглядывая на небольшую толпу, оживленно беседующую возле стеклянного бювета в ожидании своей порции кислородного коктейля и стаканчика теплой минеральной воды. Надо сказать, довольно противной. С трудом влив в себя этот «живительный напиток», я, не спеша, отправилась на обед.
Огромная светлая столовая была наполовину пуста.
–«Не сезон», – проронила диетсестра, указывая на мое место возле большого, завешенного легкой шторкой окна, где я и в самом деле оказалась за столом рядом с бывшим генералом. Этот замшелый отставник весь заезд мучил нас рассказами о своих болезнях и постоянно брюзжал, вспоминая «ненавязчивый» советский сервис.
Пара, которая еще перед обедом привлекла мое внимание, оказалась за соседним столиком, наискосок, и мне хорошо были видны и посеребренные виски моложавого, не старого еще мужчины, его красиво очертанный рот, и большие, удивительно ясные глаза. И ел он как-то красиво, неторопливо и обстоятельно, будто выполнял нужную и полезную работу. Наблюдать за ним было одно удовольствие. Мой Вадим, вечно куда-то спешащий, проглатывал свой обед на ходу, не различая ни вкуса, ни запаха.
На третий день моего пребывания в Архангельском я вдруг стала замечать, что, собираясь в столовую, особенно тщательно «навожу красоту»: аккуратно подкрашиваю ресницы, тщательно причесываюсь и даже, чего раньше за мной не водилось, старательно подбираю одежду к завтраку, обеду и ужину. А вот объект моего внимания, хотя на входе в столовую и висело грозное объявление: «В спортивных костюмах вход строго воспрещен», всегда появлялся в ослепительно белом, тщательно выглаженном спортивном костюме. И костюм этот смотрелся на нем изысканным вечерним туалетом: смокингом или фраком.
Супруга «моего генерала» (так я окрестила высокого стройного незнакомца), так же, как и я переодевалась и меняла прическу по нескольку раз в день. Утром ее небрежно подобранные седые волосы стягивала забавная резинка с зайчиком, в обед голову немолодой женщины украшал скромный маленький пучочек, а вечером почти восковое лицо с сеточкой мимических морщин обрамляли локоны распущенных по плечам волос. Чем пристальнее я вглядывалась в «генерала» и его супругу, тем беспокойнее и тревожнее мне становилось. Что-то неуловимое в облике мужчины, непонятное и смутно-знакомое не давало покоя, заставляло меня подолгу исподтишка наблюдать за ним.
Как-то после ужина, на котором мой незнакомец появился почему-то без жены, я столкнулось с ним возле клуба нос к носу, и, опешив от неожиданности, выпалила:
- А вы, почему один? Такой хороший концерт заявлен. Говорят, совершенно замечательные, молодые артисты приехали.
- Внук не вовремя заболел, а дочери в командировку срочно понадобилось, – проворчал «генерал», – вот супруга в няньки и подалась.
Он посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом, а потом, улыбнувшись чему-то, вымолвил:
- Может, составите компанию? Не люблю одиночества.
- С удовольствием, – промямлила я, зардевшись.
Мы сидели в полупустом зале санаторного клуба и слушали удивительные голоса молодых талантливых певцов. Весь концерт я тихо проплакала, вспоминая нашу с Вадимом жизнь, его бархатный голос, сильные руки и скверный характер. Как я целых десять лет могла мириться с его хамством и самовлюбленностью, почему позволяла унижать себя, понять до сих пор не могу.
Георгий, так, оказывается, звали моего неожиданного спутника, искоса поглядывал на меня и сочувственно улыбался.
- На вас так музыка действует? – спросил он шепотом, а потом вдруг взял мою руку и поцеловал её, едва касаясь теплыми, сухими губами. – Не печальтесь, все у вас будет хорошо.
Руку я не отдернула, а Георгий весь вечер так и держал ее в своей, будто боялся, что я встану и убегу.
Следующий день мы провели вместе: сидели рядом в полумраке соляной пещеры, плавали в бассейне, пили противную минеральную воду, спускались к Москве-реке. Немногочисленные обитатели санатория осуждающе провожали нас взглядами, шушукались за спиной. А мне было легко и просто с Георгием, спокойно, и даже скорое возвращение жены меня ничуть не смущало. Беспокойство и тревога улетучились, будто их никогда и не было.
Близилось 9 мая, праздник Победы, который в военном санатории отмечался особо. Накануне вечером мы с Георгием долго сидели в небольшом, уютном кафе на территории санатория и даже не пошли на ужин. Потом гуляли по притихшему, наполненному весенним ароматом парку, наслаждались легким ветерком и пением птиц. Георгий, как настоящий экскурсовод, рассказывал про Юсуповых, Голицыных, про историю усадьбы, про сегодняшние ее проблемы. Но меня ни о чем не расспрашивал, и о себе ничего не рассказывал.
Ночью, ворочаясь в постели и не в силах уснуть, я мысленно пыталась представить себя рядом с Георгием, будто я, молодая и красивая, его жена, а не та грузная и седая женщина. Под утро, утомленная борьбой с бессонницей, все же уснула. Сон, переплетаясь с явью, причудливо закручивался вокруг санатория, соляной пещеры, неудавшегося замужества, моего детства и несостоявшейся карьеры балерины.
Снился мне мой детский дебют на сцене военного училища, когда мы, худенькие первоклашки делали свои первые шаги в балетной школе. Мы танцевали сон Мари из «Щелкунчика», а потом выпускники училища, молодые лейтенанты одаривали нас игрушками, книгами и награждали почетными грамотами. Мне досталась не Барби, о которой я так мечтала, а большая, тяжелая книжка, с фотографией Майи Плисецкой на обложке.
Высокий стройный юноша в белом кителе с лейтенантскими золотыми погонами, с кортиком на золоченом ремешке, протянув мне книгу, проговорил напутственно: «Вырастишь, станешь такой же красивой и известной, как Майя Плисецкая». А потом, приподняв и притянув меня к себе, поцеловал в щеку.
Забившись куда-то в уголок, я долго переживала этот поцелуй и, набравшись, наконец, смелости, вошла в зал, где новоявленные лейтенанты вальсировали по случаю выпуска с приглашенными девушками из педагогического института. С трудом отыскав юношу, подарившего мне книгу, я, смущаясь, протянула ему маленький брелок. Это был ширпотребовский пластмассовый олимпийский мишка с обломанным ушком. Ничего другого, в ответ на его подарок, у меня не было.
- Возьмите, – прошептала я чуть слышно, - только, пожалуйста, не потеряйте… Это талисман… Он удачу приносит…
Помню, много лет мечтала я о том, как вырасту и пройдусь с этим лейтенантом из военного училища под ручку по центральной аллее городского парка, где по воскресеньям, весело и шумно играл духовой оркестр. «Мечты мечты, где ваша сладость?»
Давно я не просыпалась в таком хорошем настроении и с улыбкой. Надо же, какой сон!
Девятого мая в клубе санатория намечалась торжественная встреча с ветеранами, а потом концерт и танцы. После ужина я медленно прохаживалась по липовой аллее в ожидании Георгия. Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Оглянувшись, увидела перед собой высокого, незнакомого генерала, на груди которого красовались Звезда Героя России и какие-то неизвестные мне ордена и медали.
- Боже мой, Георгий, вы? – я не знала, куда деваться от удивления и смущения.
- Пойдемте, Любаша, опаздываем. – Голос генерала звенел металлом. – Начальство санатория выступить попросило.
Торжественная часть и концерт с поздравлениями, пожеланиями и подарками ветеранам закончились довольно быстро. Бравые отставники, блестя звездами, медалями и старческими лысинами потянулись в танцевальный зал.
- Потанцуем? - призывно улыбнулся Георгий.
- Непременно, - подхватывая веселый настрой Георгия, ответила я.
Мой генерал осторожно кружил меня под звуки медленного, удивительно красивого танго.
- «Маленький цветок», – шепнул Георгий и властно притянул меня к себе, – мелодия моей юности.
Я почувствовала легкую дрожь, пробежавшую по его телу, и волна желания захлестнула меня.
- Пойдем к тебе, – голос генерала сорвался, – пойдем…
До моего номера мы почти бежали. Молча, не спуская друг с друга глаз, стремительно раздевались. Его сухие губы буквально впились в мой полуоткрытый рот, горячие руки ласкали обнаженное тело.
- Милая, - только и смог проронить Георгий…
… Такого наслаждения я не испытывала никогда в жизни. Мы лежали рядом, обнаженные, обессиленные. Георгий целовал мои влажные от слез ресницы и что-то шептал несвязное. А я все рассказывала и рассказывала ему о себе, о своей нескладной, не сложившейся жизни, о загубленной карьере.
- Бедная моя девочка, бедная…
- Останешься? – с надеждой взглянула я на Георгия.
- Нет, прости, не привык просыпаться в чужой постели. – Георгий поправил сползшее одеяло и нежно поцеловал меня в щеку. – До завтра, малыш.
Завтрак я, конечно, проспала. Солнечный зайчик, разбудивший меня, скользнул по подушке и растворился в воздухе. Вставать не хотелось. Но сознание того, что возле бювета меня ждет Георгий, заставило подняться и отправиться в душ. «Господи, как же хорошо, - подумала я, подставляя спину под упругие струи прохладной, освежающей воды, - как хорошо».
В столовой и возле бювета Георгия не оказалось. Постучаться в номер генерала я почему-то не решилась и, обеспокоенная, спустилась к дежурной медсестре. Приветливая девушка, которая, две недели назад, получив от Наташки лишнюю тысячу сверх стоимости путевки, устроила меня в номер подальше от лифта, на мой вопрос о Георгии с лукавой улыбкой ответила:
- А к нему жена приехала, они после завтрака номер сдали и укатили в Москву. Наш водитель их и отвез.
Потом внимательно посмотрев на меня, спросила.- А вы не из триста шестого номера?
- Из триста шестого…
- Вам просили передать.
Милая девушка, не скрывая своего любопытства, протянула мне блестящий маленький подарочный пакетик.
С трудом справившись с волнением, я заглянула внутрь. На мою вспотевшую, холодную ладонь выпал пластмассовый олимпийский мишка с обломанным ушком.