Глава первая
ПОД ОТЧИМ КРОВОМ
«Я, твоя мать, Чернова Полина Алексеевна, родилась 16 октября 1917 года….» – начала свой дневник воспоминаний постаревшая мать Бориса Семеновича.
Прожила учительница Полина Алексеевна жизнь и не знала, что справляла свой день рождения, как и многие ее сверстники, не в тот день, когда родилась. Потому что даты рождения в документах были указаны по старому стилю, а жили по новому стилю. На тринадцать дней разница. Бабушкам легче, потому что бабушки, по православной вере, справляли не дни рождения, а дни своих именин. Но и именины исчислялись по новому стилю. Вот в такой лжи с самого рождения и жили люди. «Бедный люди», как назвал свою повесть Федор Михайлович Достоевский. Но они не знали, что они «бедные люди».
Итак, родилась Поля под оружейную канонаду в городе Астрахани. Родилась недоношенным семимесячным ребенком, очень болезненным. Вес ее был всего четыре фунта (весила – килограмм шестьсот грамм), а ногтей по малости еще не было. Бабушка Полина такую крошку «допекала» – согревала, выхаживала. И выходила.
Позже сын Полины Боря все фантазировал, будто в момент рождения своей матери Поли он тоже начал свою, можно сказать, «утробную жизнь». И по этой фантазии ему будто прибавлялось еще материнских лет столько, сколько прошло от рождения Поли до рождения Бори. И столько же прибавлялось, наверное, лишений и радостей. Ведь всё откликнулось ему и в «утробе» матери Полины. Выдумщик!
Бабушка говорила маленькой Поле: «Гремели выстрелы, и ты закричала, как будто испугалась этих выстрелов, когда родилась».
Затем Полю увезли в село Петропавловку. Это – родина ее пращуров по материнской линии. В свидетельстве о рождении, в «метриках», а потом и в паспорте записано, что Поля родилась в селе Петропавловка Астраханской области. А бабушка вспоминала, что Поля родилась в Астрахани. Провалы памяти?
Бабушка у Полиной матери – Аксиньи – Пелагея Александровна Подлипалина, по мужу Константинова, с малых лет работала у купцов – рыбопромышленников Филимоновых. Их, Филимоновых, было три брата. Они держали свои рыбные промыслы. Жадные скорпионы, как все промышленники.
Большая семья была у Пелагеи Александровны. Очень бедная, безлошадная. В живых остались Аксинья, Натуся и Варя.
Промышленники Филимоновы из них сосватали прислугу Аксинью Подлипалину за Василия Константинова. Этот дедушка маленькой Поли был каким-то отпрыском Филимоновых, но бедным, болезненным. Он рано умер, поэтому Поля его никогда не видела.
А свою бабушку – тезку Поля хорошо помнила уже старую, «но не очень». Она любила внучку Полю сильно, как себя, и жалела больше всех ее сестер и своих дочерей. И Поля в ответ тоже очень её любила – и сохранила о ней самые светлые воспоминания. Тогда в маленьком домике бабушки Поли жили ее дети Андреюшка, Шуранька, Оля и семья Аксиньи.
Все работали на Филимоновых. Шуранька и Оля нянчили детей, мыли полы, доили коров, выполняли всю черновую работу – а ее было невпроворот. У одного брата Михаила Филимонова была жена из Астрахани, некрасивая Екатерина Степановна. Она полюбила Аксинью и взяла ее в свой дом гувернанткой. У Аксиньи не было образования, но воспитание нужное она впитала, глядя на грамотную и «воспитанную» Екатерину Степановну. Хозяйка была не такая жадная, как все Филимоновы. И Поля считала, что ее мать Аксинья была у Екатерины Степановны как подруга.
Аксинья гордилась, что служила в привилегированной семье. А ведь все ее счастье – прислуживать «у блюда». Подавать кушанья, сервировать стол, чего были лишены другие её родичи. Много с Екатериной Степановной они стряпали, благо, что все продукты доставлялись Филимоновым корзинами. Например, пекли торт Наполеон из 19 яиц, по рецепту. Не как Поля в молодости – из двух яиц, и то считала – вкусно. Иногда хозяйка дарила Аксинье на праздник золотые вещицы – то кольцо, то браслет, то серьги. Это Поля в своих рассказах, конечно, преувеличивала. Тоже хотелось похвалиться.
Бедная Поля, берегла капли гордости. Поэтому и подчеркивала, что ее мать Аксинья была не в поломойках, а у блюда. Разве не от этого слова – ублюдки? Позже справную прислужницу Аксинью купцы Филимоновы держали за экономку. Но недолго. Потому что, когда Аксинье исполнилось 16 лет, купцы Филимоновы сосватали Аксинью Васильевну Константинову за своего исправного плотника Чернова Алексея Тимофеевича. Хотя он ненавидел этих купчиков. Заразил его тогдашний революционный дух, а вернее жажда воли и самостоятельности.
Чернов с юности был хорошим плотником, и у промысловиков Филимоновых работал по плотницкой части. Когда Аксинья вышла замуж за Алексея Тимофеевича, шла Первая мировая война, как ее называли, германская война.
«Отца взяли на фронт, – вспоминала Полина, – мама ездила к нему. После этого родилась и я».
Вот тут, наверное, и начались сплетни «доброжелательных» соседей о том, что Поля – чужая в семье. Хотя она и похожа на сестер, особенно на свою младшую сестру – Ладу, но есть и отличие…
Ранние годы Полина помнит смутно, как и все в пожилом возрасте. Нянчили ее тетки и бабушка. Тетя Шура (Шуранька) и тетя Оля были еще девушками. Хоть были они не очень красивыми, но ходили гулять с ребятами. А Поля, маленькая, почему-то всегда тащилась за Шуранькой. Никак та не могла от нее увильнуть, когда нужно идти на свидание. Поля всегда бегала за ней «хвостиком», как собачка. Видимо, для нее не было ближе людей.
Как-то раз Шуранька ее обманула и убежала. Поля спохватилась, а нянька уже далеко. Как бедная Поля бежала за ней, как страшно кричала, как будто навек расставалась. Откуда ни возьмись, появился отец. Схватил Полю в охапку и принес домой. Не успокоил, а дал подзатыльник и посадил в чулан к крысам, которых она очень боялась. Сколько она просидела там, в чулане, неизвестно, но молчала, потому что отца боялась больше крыс.
Еще был памятный случай, когда Оля и Шуранька со всеми девчатами на бахче справляли праздник – семишник, а маленькую Полю заставили пугать грачей. Но ей тоже хотелось посмотреть, как готовят из солодового корня (в деревне говорили – солодский корень), какой-то напиток. И вместо грачей, она подсматривала за девчатами. На беду, в это время налетела на бухчу туча грачей, и все арбузы поклевали. Откуда ни возьмись, появилась бабушка Поля. И давай грачей всех клеванными арбузами шугать.
После нагоняя за плохую охрану арбузов маленькая Поля дома рассказывала: «А бабушка их айбузами, айбузами, так гоняла, так гоняла!..».
Бабушка Поля была вдовой, рано потеряла мужа Василия. Перебивалась, как могла, пока ее дочь Аксинья была не замужем. Держала маленькую бакалейную лавочку. Годы были трудные для всех, а для бедных людей – тем более.
Пелагея Александровна торговала панером. Делала его из кислого сепарированного молока, откидывала после закваски в марле, и получался ком. Этот творог клали под жом, а затем резали ножиком. Он, как брынза, только маслянистый и не соленый. Маленькую Полю бабушка иногда брала с собой в Астрахань, сторожить корзинки с панером. Возила его на базар на пароходе «Ласточка». В Астрахани на берегу, как на ярмарке, торговали всем: рыбой, молоком, арбузами, фруктами и овощами. Весь берег был усеян чалками сухой воблы, как снегом. Тут варили и рубец (потроха, коровий желудок). Очень вкусная похлебка, Поля ее очень любила.
Раз бабушка Поля куда-то отошла, а полицейский подошел и закричал:
– Что вы тут расселись? Чьи корзинки?
Караульщица пяти лет испугалась – и в рёв. Подбежала бабушка Поля, и успокоила внучку.
В Астрахани, в тесной комнате коммунальной квартиры, жила бабушкина сестра тетя Натуся Подлипалина с дочерью, тоже Натусей. Бабушка Поля с внучкой Полей там и останавливались, когда приезжали из Петропавловки со своим панером.
«Это были светлые дни в моем детстве, – вспоминала Полина с задумчивой улыбкой. – Ехать на пароходе – одна прелесть. До сих пор люблю Волгу и пароходы. А дома вновь начинаются будни».
Сын Полины Боря долго помнил дом этой «бабушки старенькой», как ее называл. И видел во сне её старый дом на три окна.
Вообще-то первой в семье Аксиньи была дочь Елизавета, а Полина родилась через год за ней. Росла Лизавета, как ее звали, болезненной, много раз заражалась тифом, впоследствии стала эпилептиком. Она окончила четыре класса, и ее отдали в Астрахань учиться дальше. Так что с ранних лет она не жила с семьей. Наверное, ей и голодать приходилось, и самостоятельность ронять. Полина, вспоминая это, качала головой. Лизавета стала нечиста на руку, но крала у своих, а не у чужих. Но разве это оправдание воровства? Отец сильно её бил. Полине было жалко сестру. Она заступалась за неё, а за это ей самой попадало от отца. Тогда начинался кошмар. Елизавета убегала из дома. Отец ведь бил больно, он был очень здоровый, крупный и сильный.
Но Лизавета так и осталась вороватой до конца жизни.
Полина в детстве часто уходила из дома к бабушке Поле. Тогда уже Алексей Тимофеевич построил свой большой дом. И семья Аксиньи Васильевны перешла в него от бабушки Пелагеи. Но Полина старый дом очень любила и часто туда рвалась ночевать, когда ее мать брала заботу за очередным ребенком на себя. Дети в доме прибавлялись быстро, и Полина их нянчила. Следующей родилась Таечка – но рано умерла. В старом доме бабушка, бедненькая, сама не съест, а кусочек спрячет в карман для Поли. А когда Поля придет к ней – она этот гостинец сунет Полине в руку.
Семья Аксиньи Васильевны увеличивалась с каждым годом, и в доме бабушки Поли уже не умещалась. Их четверо, да у Аксиньи шесть человек. И бабушка Поля решила отделить Аксинью. Это вынудило Алексея Тимофеевича искать выход. Он купил старую лавку и строительного лесу. И сам, с глупым парнем-помощником, построил большой дом, на одной улице с бабушкиным домиком. Дом-красавец, на пять комнат: две спальни, зало, кухня, столовая, большой коридор с чуланом. На три пролета всё застеклил, выкрасил. Весь обшил снаружи. И бабушка Аксинья с семьей перешли жить в новый дом. Он стоял в Петропавловке высоко, так что маленькая Поля ходила под ним пешком.
Она уже училась в 3 классе. Ее отец Алексей Тимофеевич Чернов занимался заготовкой скота, все время куда-то уезжал, скупал скот, работал в конторе «Заготскот». С отцом большой семье жилось неплохо. У него были коровы, лошади-рысаки. Отец любил лошадей. Алексей Тимофеевич был горячий и своенравный. Хотелось ему быть лучше всех. О воспитании детей он не пёкся. Все это было в обязанности его жены Аксиньи – родить и воспитывать. Поля в доме из детей была старшей, потому что Лиза училась в Астрахани на счетовода. А Поля была обязана помогать Аксинье во всем, как первая помощница матери. Она была исполнительна, не по силам трудолюбива, безотказная угодница. Носила воду для всей семьи на коромысле, хотя тогда у нее ведра на коромысле доставали до земли. Правда, когда отец бывал дома – а это было редко, – он брал два ведра в одну руку и два – в другую, и быстро натаскивал воды в дом впрок. Воду брали прямо из Волги, так как жили на ее берегу, но сравнительно на порядочном расстоянии от воды, в центре большой улицы в Петропавловке.
Купаться со всей ватагой ребятишек Поля не могла, так как все время у нее на руках был ребенок, младенец, сестра или братик. Ночью она тоже кого-нибудь укачивала, а иногда и сама залезала в зыбку к ребенку. Спала в одной комнате вместе с матерью и отцом, они – на кровати, а она – на большом сундуке.
Село Петропавловку по весне часто заливала полая вода. Даже в высоком новом доме вода доходила до планки порога, а у некоторых сельчан – вода в половодье была даже в печках.
Раз Поля с Андрюшей – братом Аксиньи – и отцом из-за половодья поселились на подволоке (чердаке). И маленькая Поля у них была поварихой, готовила в жарнике кашу. Бабушка прислала с гор (с холмов), куда скотину переправляли в полую воду, масло – целый большой чугун. Мужчины просили Полю больше класть масла в кашу, и всё быстро съели, за что им влетело от бабушки Поли. Она очень ругала сына Андрюшу: «Расстрели тебя горой!»
Как-то все собрались на подволоке и увидели смешную картину. Вода подняла у кого-то лабаз, выдернув четыре стойки. И он поплыл по улице. А на верху лабаза оказались четыре курицы и петух. И несло их по течению мимо Черновых, а петух распевал: «Куре-ку-ку!». Поля с родными на чердаке смеялись, хотя что смешного – ведь беда. И достать уплывающих птиц нельзя. Хоть изредка люди ездили тогда по улицам села на лодках.
Но и в такую беду бывало весело, на подволоке играл граммофон.
Полина помнила домашний старый граммофон. Даже потом её маленький сын Боря надевал на голову трубу-тюльпан от этого граммофона. А когда заводили толстую тяжелую пластинку, заглядывал под столик граммофона и спрашивал: «Где же прячется Шаляпин?»
Алексей Тимофеевич дружил с хозяином городского кинотеатра «Модерн», от него привез из Астрахани много толстых тяжелых пластинок с ариями из опер в исполнении Собинова, Лемешева, Виноградова и Шаляпина.
Как вечером заиграет у Черновых под крышей граммофон – сельчане на лодках подплывают к окнам, вся улица занята лодками. «У меня осталась в памяти эта прекрасная картина, – светло вспоминала Полина. – До сих пор люблю разлив и залитые водой деревья – коблы, так у нас назывались ивы. Не пропадали эти деревья от половодья».
Алексей Тимофеевич был очень строгий. Полина детским сердцем она чувствовала его неприязнь к ней, сама не понимая почему. Так до старости и осталась слишком ранимой, а порой обижалась по-пустому.
Семья Аксиньи «не выходила из пяти человек», по выражению Полины. Дети рождались – погодки, то есть почти каждый год, или через год. Всего у Аксиньи было одиннадцать детей: Елизавета, Полина, Таисия (умерла четырех–пяти лет), Калерия (умерла 22-х лет), Василий (умер трех лет), Настя, Лариса, Лада, Коленька (умер младенцем… Даже Полина не всех помнила. В общем, была Аксинья «матерью-героиней». Правда, такого звания тогда не было. И всех должен был обеспечить едой и теплом их отец. И обеспечивал. У семьи в это время было десять коров. Аксинья сама их доила, а нанятый работник ухаживал за скотом. Была у отца и пара лошадей-рысаков, и много другой живности. Он любил быструю езду. Один раз от такой гонки под ним пал рысак, так как у него оказалось два сердца. Его съели татары (корсаки), жившие на острове на Волге, напротив Петропавловки.
С Филимоновыми Черновы продолжали общаться. Богатые приходили иногда в гости к Черновым в новый дом. А дети ходили на праздники к Филимоновым. Как-то, Поля с меньшей сестрой Калерией, пришли на Рождество колядовать к Николаю Филимонову. Он тогда был уже офицером. Хозяин насыпал перед собой целую куча мелких денег. Девчата славили перед иконами, и он дал им из этой кучи три копейки «с конем» на двоих. Калерия тихонько спросила: «Как мы с тобой будем делить?»
В новом доме семья жила недолго.
Как-то весной 1929 года отец ездил в верховья Волги, к родной сестре в село Золотуха, торговать рыбой. Продал рыбу – наловил воблу… И вдруг узнал, что уже началась коллективизация. «Были перегибы, – как после писали», – уклончиво рассказывала Полина, правду говорить было в то время опасно. Алексей с Аксинья решили скот и дом срочно продать, и всей родней их двух семей переехать в Астрахань. Так и сделали. В городе купили на всех двухэтажный дом на улице Спартаковской.
Наверное, решили, что в городе легче затеряться «кулакам», по сравнению с селом.
А маленькая Поля пока осталась с бабушкой Полиной в Петропавловке, вдвоем. «Это было блаженство! – вспоминала она. – Хоть один год почувствовала, что я маленький ребенок, и меня кто-то замечает. Спала на печке. Тепло, и запах приятный».
Утром бабушка Поля вставала рано. Все приготовит – и кричит: «Полина, вставай, а то опоздаешь в школу».
Накормит внучку блинами. И она бежит в школу. Поля вынуждена была повторно ходить в четвертый класс сельской школы, так как при быстром переезде родители не успели устроить ее в пятый класс в Астрахани. Училась Поля хорошо, даже очень хорошо. И, окончив четыре класса в селе Петропавловка, получила аттестат, который был заполнен золотыми буквами. Все пятерки по всем предметам.
В доме на Спартаковской улице жили две семьи вместе. Семья Черновых с детьми, и бабушка Поля с дочерями Шурой и Олей с их мужьями, и сыном Андрюшей. Правда, характеры у Шуры и Оли были с Аксиньей противоположные. Шура, как что – так в драку. А Аксинья была добрая, рассудительная, трудолюбивая, умная. Хорошо стряпала, всегда была приветлива, и всех угощала.
Долго две семьи в этом доме не ужились. Потому что Андрюша женился – и все рассорились. Видя это, Алексей Тимофеевич в 1932 году купил для своей семьи отдельно одноэтажный дом на Пушкинской улице, за Ямгурчевским мостом. Дом на две половины, на шесть комнат. Большой двор и сарай. И семья переехала на Пушкинскую улицу. А бабушка Поля с дочерями и семьей сына Андрюши остались жить в доме на Спартаковской улице. Отец оставил этот дом Андрюше, брату Аксиньи, и бабушке Поле.
Хорошо, что отцу удалось купить этот собственный дом. Тогда еще жили хорошо, потому что у отца была хорошая работа. Алексей Тимофеевич был плотником, строил астраханскую купальню на Волге.
В юности Боря написал даже стихи об этой купальне деда.
***
Убаюкан вечер зноем.
Волга черный бархат стелет.
То сазан плеснет волною,
То акацией повеет.
Промурлычут самоходки.
Смех прорвется из купальни.
Шевелятся тихо лодки
Судаками на кукане.
Поле нравился новый дом на Пушкинской улице, поэтому эту улицу она очень любила и помнила всю жизнь. Потому что первые детские впечатления – самые дорогие и памятные в жизни человека.
Поля училась в школе рядом с домом, на Мелком Кутуме. Училась тоже на все пятерки. Только с русским языком у нее были нелады. Во-первых, она говорила на «о». И девчонки в Астрахани ее учили не окать, и вместо «о» говорить «а». Во-вторых, учительница по русскому языку была картавая. «Дети, идите в квас!» – передразнивала она бывшую учительницу.
В Астрахани Поля начала нянчить сестру Ладу, ей был один год. Носила ее на руках, а она все время кричала. А потом стала вовсе злой озорницей.
Поля всю жизнь помнила о своем голодном детстве, в нужде и болезнях.
Однажды пошла Поля со своей матерью Аксиньей в кинотеатр «Художественный». Там показывали картину «Отверженные» по роману Гюго. Где-то в середине картины Полина поняла, что жизнь Казетты очень похожа на ее собственную, и ей стало до слез жалко и Козетту и себя. Она сначала потихоньку заплакала, а в конце картины стала уже рыдать вслух.
«Оказывается, я уже подросла, и осознала все свое детство,– вспоминала Полина. – И нервишки не выдержали. Даже маме было неудобно из-за моих слез».
Аксинья вначале уговаривала дочь, сама давясь от слез, но Полина закатывалась от плача. Тогда Аксинья стала ругать ее, что она ее срамит. И пригрозила, что их сейчас выведут из кинозала. Полина сразу перестала плакать. По дороге домой Поля пыталась рассказать, что на нее нашло, но все выразить не могла, потому что была еще маленькой. Только сказала: «Я похожа на Казетту!..»
Чем же Поля похожа на Казетту? На такой утробной нищей почве зародился и род Полины.
Когда отец приезжал домой, он Полину не замечал, доброго слова от него она никогда не слышала. Не ласкал ее. Хорошо еще, что не бил.
Она считала себя в семье чужой. Почему так считала, не знала. Слышала разные сплетни, но им старалась не верить. Только когда, став постарше, выучила наизусть почти всю поэму Пушкина «Евгений Онегин», в рассказах о детстве цитировала такие его строчки о Татьяне Лариной: «Она в семье своей родной/ Казалась девочкой чужой».
Полине намекали на это много раз и сельчане. Даже еще в Петропавловке дядька говорил: «Ты не ихняя. Они все рыжие, а ты черная».
Может, это была шутка? И правда, Полина была темноволосая, а все ее сестры – рыжие. Вот маленькая Полина и принимала эту шутку в серьез и обижалась на этих сельчан.
Осталось в ее детской памяти и то, что как-то раз приехал в гости к Черновым какой-то богач, татарский Малик. Такой белый, полный, холеный. Привез маленькой Поле много гостинцев. Она сложила их в подол платья. А другим сестрам почему-то ничего не дали. Хотя отец из своих поездок привозил подарки всем дюжинами, посуду – ящиками.
И все же Полина не хотела верить в какие-то тайны своего рождения. Не могла она обидеть Аксинью. Ее бедной матери было некогда от забот по большой семье. И Полина все свое детство была занята ее детьми, нянчила, качала их по ночам, носила днем на руках. Вот Поле и показалось, что она живет в родном доме как Золушка.
А однажды она слышала, качая зыбку, как мать ее Аксинья ночью шептала отцу: «Давай Полине купим пальтишко». И он, вроде, не возражал. А Полине почему-то стало обидно, почему мать просила, да еще шепотом? Боялась, что муж не разрешит?
Отца Полина очень боялась и сторонилась. Когда, например, отец привозил домой черную икру, она за столом не могла ее есть, как другие дети. Или из-за болезни, или из-за боязни зариться на лакомство, как будто икра чужая.
Полина считала, что отец никогда ее не любил. Даже за столом, бывало, когда она сидит вместе со всеми, так отец обязательно ее шпигует, и по голове долбит за все проделки сестер. Дети напроказничают – он ее толкает: «Не делай, Поля, так, как они!» А их не наказывал за проступки. Поля от страха сжималась, и кусок у нее застревал в горле. А она не оправдывалась, не огрызалась. Только заплачет и забьется в уголок.
Аксинье, конечно, было не до любви к Полине, когда всю жизнь приходилось ей бороться за кусок хлеба, и кормить весь выводок.
Полина считала, что мать любила ее по-своему. Аксинья жалела Полю на свой лад, и говорила своим друзьям: «Да ее и бить нельзя. Она сожмется в комок и молча плачет. А всех остальных попробуй, ударь…»
Поля вообще старалась не показываться отцу на глаза. Вот почему и всколыхнул ее душу фильм «Отверженные».
Можно было согласиться, что Алексей Тимофеевич действительно не любил свою дочь Полину. Но это не так. Он обращался с ней, как с другом, как с взрослой, потому что очень ценил ее за все, что она делала в семье.
Поэтому, уезжая в час беды, он сказал именно Полине: «Помогай матери. На тебя вся надежда. Я приеду, тебе шелковое платье куплю».
«Всю жизнь я шелковые платья носила после, но не его, а свои. Так как рано стала сама зарабатывать», – обиженно отвечала не раз Полина на скупые слова любви своего отца.