Известка глава четвертая
Вовка был удручен. Смерть прадеда означала остановку в Новоберезовке и потерю надежды на реализацию извёстки.
---- Надо маме сообщить, - не отрываясь от грустного созерцания прадедовского тела, - медленно проговорил он.
---- Я за ней съезжу, - откликнулся Степан. – Я съезжу, а ты поезжай в Хабык. Обменяешь и вернешься. За день и управишься.
Вовка подумал, подумал и согласился. Чего они будут есть, если он не найдет хлеба?
---- Но, Савраска! – понужнул он жеребчика, едва они выехали со двора.
«Как ехать? - раздумывал Вовка, пока они не выкатились за околицу. Через Малый Хабык или через Майское и Добромысловку, и выбрал Добромысловку. Местность там красивая. Он уже проезжал по этой дороге, когда ездил в Абаканское за сенокосилками, и даже ночевал по дороге между Кортузом и Добромысловкой, в поле, под телегой.
Вот и храм «Николо-Архангельский» позади. Поднявшись шагом в гору, Савраска перешел на рысь. Вовке даже пришлось придержать коня: дорога дальняя, еще успеет набегаться. Он опять удобно устроился на мешках, прикрытых сеном, и с удовольствием созерцал наплывающие окрестности. Тут все было совсем не так, как между Шадрино и Новоберёзовкой. Там был лес с обеих сторон, горы, а здесь простор, ширь!
Слева и справа сплошные поля. Снег так сверкал на солнце, что Вовка невольно переводил взгляд на Большой Кортуз, высившийся справа. Кортуз самая высокая гора в районе, говорят, что она высотой более километра над уровнем моря. А по склонам лес и каменные россыпи. Слышал Вовка, что там, на самом верху, озеро есть, часовня, и каменные столбы. Рассказывали, что однажды батюшка из «Николо-Архангельского» водил на Кортуз людей и вымолил дождь. А ягоды, говорили, на Кортузе всякой полно. Но ягоды и вокруг Шадрино полно. Вот только за клубникой сюда, в степь, ездят.
Миновали один ложок, другой, и вот уже спуск к речке Кузеле, а по ней протянулось Майское. Деревушка невзрачная, да и местность вокруг такая же неприметная. Речушка Кузеля течет с самого Кортуза, то прячась в каменных россыпях, то выныривая из-под них, а внизу перед деревней виляет между буграми и возвышенностями, вся заросшая ивняком и ракитами. И деревня какая-то невидная и в неудобном месте расположена.
Но вот Савраска поднял подводу на перевал, и открылась панорама, притягивающая взгляд и вызывающая восхищение. Впереди за спуском - Добромысловка, направо Малый Кортуз покрытый лесом. Под ним широкая долина с редким мелким кустарником. А за деревней простор, протянувшийся на все двенадцать километров до старинного села Кортуз. И поля, поля, поля, и по ним ровная линия телеграфных столбов.
За Добромысловкой, по дороге в Хабык, направо пруд, покрытый толстым слоем снега, налево сопка с карьером плитняка, на которую даже к весне сохранилась дорога. Песчаниковый плитняк крестьяне всех окрестных и дальних сел используют в фундаментах домов и других строений, для мощения дворов и дорожек. За плитами даже из Шадрино приезжают.
А вот и Большой Хабык! Вокруг ровная степь. За селом речка с таким же названием. Она угадывается издали по береговым зарослям ивняка, талины, черемухи. Вовка ощутил к селу симпатию даже издали, когда еще не въехал в село. Оно ещё издали показалось ему, основательным, а когда въехал, еще более восхитился.
Он вспомнил высказывание соседки, которая волею судьбы побывала в селе Верхний Кужебар Каратузского района: «Там живут одни куркули да колдуны!» Уж таким зажиточным, по крестьянски домостроевским оно ей показалось. Вот и Большой Хабык показался Вовке таким же зажиточным и домостроевским.
Дома высокие, окна с красивыми переплетами рам и кружевными наличниками. С высоким крыльцом, колодезными журавлями во дворах, заплотами в лиственных столбах. Даже в его любимом Шадрино таких красивых домов было не так много. «Да, - подумалось ему, - тут все строилось на века!» Крестьянские дворы были как под копирку: крепкие, красивые.
Двустворчатые ворота на толстых листвяных столбах под карнизом, На калитках и столбах кольца, скобы для коновязи, скворечники на высоких жердях. А наличники окон!!! Окна смотрелись как очи сибирских красавиц. Строители будто соревновались друг с другом. «Изоб нет, одни палаты» - вспомнил Вовка сказку Пушкина. Но избы все-таки были. При первом же взгляде на них становилось понятно, что строили их либо уж совсем бедняки, либо малосемейные.
Вовка подъехал к одному из красивых домов. Не дом, а красавец! Даже кирпичная печная труба была защищена от снега и дождя зонтом с металлическими виньетками по краям.
Вовка привязал Савраску к коновязи, повернул кольцо щеколды и вошел в ограду.
---- Вовка, ты что-ли? – встретил его вопросом высокий сорокалетний мужчина, пристально вглядываясь в пришельца. В руках он держал заготовку на топорище.
--- Я, дядя Петя, - признался Вовка, протягивая руку для приветствия.
Несоответственно большой нос хозяина двора будто внюхивался в воздух.
---- У,у… какой ты становишься!!! Мужик!!! – нахваливал племянника дядя, с удовольствием пожимая поданную руку. – Какими судьбами?
---- Да вот, хлеба поехал поискать в Березовку, да нету там хлеба. К вам в Хабык направили. На известку поменять бы.
---- Не знаю, не знаю… - так же неопределенно, как и Степан, покачал головой дядя. – Кто его сейчас ест вдосталь?... Ну, заходи в дом, поздоровайся с тетушкой. Пусть полюбуется на тебя, какой ты становишься. Крепыш!!!
---- Да мне, дядя Петя, побыстрей бы надо. Сегодня надо вернуться в Березовку: прадедушка Данил умер сегодня ночью.
---- Ну вот, и преставился, наконец-то страдалец, давно уж умереть собирался. Царство ему небесное. – как-то, даже с облегчением, вымолвил дядя. – Мне тоже съездить бы надо, схоронить деда. Отпроситься надо. Сам понимаешь: колхоз, работа. Я то в столярке, то в кузне, сегодня вот на конном дворе. Ты-то где, тоже на конном?
---- Ага, вот помощника оставил, а сам поехал, думал в Березовке обменять, за день обернуться.
---- Ну и тут едва ли обменяешь. Сходим в контору, испыток – не убыток. Зайди, зайди в дом, покажись тетушке, - подтолкнул дядя племянника в плечо.
Вовка зашел в дом. Тетка Авдотья, сидя на лавке, крутила самопряху.
Через окна на неё лился яркий солнечный свет. Вовка невольно залюбовался на такую картинку. В доме тишина, солнечно и тепло, чисто, уютно и гудит самопряха. И тетушка еще такая не старая, пышнотелая, черноволосая.
Тетка Авдотья перевела взгляд на вошедшего, рукой остановила вращающееся колесо самопряхи.
---- Это кто пришел?! – вопросила тетя, всплеснув руками. Веретено выскользнуло на лавку. Тетушка встала и пошла навстречу с распростертыми объятьями. Она расцеловала племянника и рассмотрела его со всех сторон.
---- Ничего! Парень вырастает такой, как надо! - И она поспешила в кухню накормить гостя.
---- Тетя, я есть не буду, некогда. Мы с дядей Петей сейчас в контору съездим, я хочу обменять известку на хлеб. Дома одна картошка осталась да молоко. В Березовку сегодня надо вернуться. Дедушка Данил умер.
---- Господи! Царство ему небесное, ослобонил душу… Съездить надо, схоронить… У вас совсем есть нечего?
---- Нечего, - подтвердил Вовка.
---- Если у нас в колхозе не обменяешь, езжай дальше. Мы тоже не поможем вам. Сами с картошкой муку мешаем. А деда и без тебя схоронят. Если не обменяешь, чем жить будете? Ладно, езжайте в контору. Пусть Петр Никифорович отпросится, - милостиво разрешила тетушка
Вовку поразил внешний вид председателя колхоза. Веки искривлены, часто моргает, щёки в темных пятнах, руки в перчатках. Председатель сидел за высоким столом и едва возвышался над ним. Он вышел из-за стола, приветливо поздоровался с Вовкой, а Петру Никифоровичу протянул руку.
---- С чем пришел Петр Никифорович? – опередил председатель просьбу посетителей.
---- Вот, Данил Яковлевич, племяш привез известку, хочет обменять на хлеб. Дома, в Шадрино, совсем есть нечего. А в доме трое кроме него и мать больная.
---- Да… - только и смог ответить председатель. – Нету хлебушка. Выгребли осенью подчистую. Заготзерно рядом, в Идре, там оно. Два плана приказали сдать, даже семян не оставили. Сказали -весной дадим. Ты, Петр Никифорович, разве этого не знаешь, - укорил председатель Вовкиного дядьку. – Сам, наверняка, не забыл, как тебя в тридцать восьмом, в Романовке, заставили третий план сдавать. Пожалел ты людей, дал хлеба больше, чем разрешил райисполком, да тебя не пожалели, по этапу отправили из Красноярска в Благовещенск. Пять лет каторжанил. Разве не помнишь?
---- Как не помнить!? – вздохнул Петр Никифорович. – Такое разве забудешь. Если бы не взял с собой валенки да полушубок, замерз бы в поле в снегу. Даже в деревню не пускали. Враги народа!!! С августа по ноябрь шли пешком две тысячи километров. Бывало, поднимают нас утром, а человек пять, а то и больше в снегу замерзли. Помню я все, и знаю, что хлеба нет, я пришел просить разрешения поехать на похороны в Новоберезовку. Дед Данила, основатель Шадрино, умер.
---- Слышал, слышал о таком. Долгожитель! Сколько было ему?
---- Сто пятнадцать.
---- Молодец!!! Не каждому дает Господь такой длинный век. Поезжай, Петр Никифорович, я найду тебе замену. Ничего с колхозом не случится без тебя. А зря ты ко мне в помощники не идешь. Обиделся на советскую власть?
---- На неё обижаться – снова под пресс попасть. Я в обиде на романовцев. Я их пожалел, а они меня сдали. Извини, Данил Яковлевич, я уж лучше рядовым…
---- М..да… - вымолвил председатель, и обратился к Вовке: - Ты, молодой человек, попытай счастья в Идре. Там колхозов много, может в каком-то, что-то и осталось в амбарах. Они поближе к зерну…
Когда ехали обратно к дому Петра Никифоровича, Вовка не утерпел спросить:
---- Почему у Данилы Яковлевича такое лицо и руки в перчатках?
---- О,о, – ответил дядя. – Данил Яковлевич – офицер Советской армии. На фронте был танкистом, дважды горел в танке. Герой!!! Орденоносец!!! Имеет орден Красной Звезды. В прошлом году его наградили орденом трудового Красного Знамени за перевыполнение плана сдачи хлеба. Непростой человек!!!
-----------------------------------------------