Софья.
Самая безжалостная жестокость проявляется детьми.
Это неоспоримый факт.
***
В нашем классе была девочка с заячьей губой и немного заторможенная. Заторможенность была следствием её характера и того увечья, которое обезобразило её лицо, точнее, скорее её реакцией на восприятие других на её увечье.
Не было урока и дня, чтобы над ней не потешались. Я и сам в классе был обособлен, не потому что был увечен, или, что иное. Характер такой. Я часто сбегал с уроков на море, или в порт, где часами смотрел на корабли и как буксиры, бухтя, пришвартовывают танкеры к пирсу.
Смотрел с пирса, как огромные медузы, шевеля, ритмично своим колоколом и щупальцами, поражали меня своей необычной красотой. Учился отвратно и при этом обладал цепкой и любознательной памятью.
Читал я запоем, увлекался многим, много знал и, конечно же, поверхностно. Но язык был подвешен, что надо. Возвращаясь домой, шёл под моросящим дождём, и увидел впереди идущую Софью. Как всегда, она шла, согнувшись, уйдя в себя, но сейчас она шла и плакала. Не знаю, что на меня нашло, мне так стало её жалко, обидно и горько.
Я рос в бедной семье, ходил не в рванье, но в стареньких вещах, которые перелицовывала и заштопывала моя бабушка. И сполна хлебнул насмешек и высокомерие своих зажиточных одноклассников. Наверное, поэтому я ни с кем не дружил, был сам по себе. И именно поэтому, несправедливость всегда ранила мое сердце. Я подошёл к Софье.
-Софушка, давай понесу твой портфель.
Она торопливо кулачками вытирала слёзы, ошеломлённо и жалобно смотрела на меня. В её глазах был страх: не новая ли насмешка, или злая шутка.
Я выхватил у неё портфель и молча понёс до самого её дома. Мы шли, задумавшись, каждый о своём, нас обгоняли одноклассники, удивлённо оборачивались и ехидно смотрели. Так же молча, я поставил портфель перед порогом её дома и ушёл.
Наследующий день в классе был аншлаг, все, кто, как мог, изгалялись над Софьей и надо мной. Жених и невеста, так нас окрестили, и это было самое мягкое из того, что они говорили. Я не обращал внимания, чем выводил ребят из себя, у меня были три слова, доводящие до бешенства моих обидчиков:
- Ну и что?
Соглашаясь с любыми их нападками, я выбивал из их рук оружие и в своих же глазах они выглядели полными идиотами. Бедная Софья таким иммунитетом не обладала, рыдала, уткнувшись в свои руки.
После уроков демонстративно подошёл к Софье, взял её портфель и пошёл к её дому, за нами шёл, улюлюкая, почти весь наш класс.
На следующий день Софьи в классе не было.
Меня подкалывали, - где твоя сопливая невеста. На середине второго урока, мне так стало неспокойно и тревожно, так до сих пор я не знаю, что меня вытолкнуло из класса. Но я вскочил, на середине математики, что было просто неслыханно, не спрашивая разрешения, бросился из класса.
Софья жила недалеко, в трёх кварталах. Окна её квартиры выходили на улицу, они были глухо зашторены, а из верхней части окна вился дымок. Я стучал в дверь и мне никто не открывал, из окна повалил дым. Разбивая окно, открыл шпингалеты, влетел в их двухкомнатную квартиру, Софья лежала на кровати, а на полу вокруг кровати лежали, источающие неприятный запах и дым, горящие тряпки.
В руках она держала вышитый болгарским крестиком мой портрет, который так удивительно был похож на меня, а под портретом надпись. Спасибо.
Даже я, мальчишка, содрогнулся от ужаса: она не хотела жить, подожгла дом.
По моим щекам текли горькие слезы, я, задыхаясь, вытаскивал её из квартиры, к нам бежали соседи, с вёдрами воды. А я сидел на асфальте тротуара и плакал. Я не мог понять, как надо ненавидеть эту проклятую жизнь, чтоб свести с ней счеты, будучи такой юной.
Приехала с воем сирен пожарная машина, скорая помощь, вскоре прибежала растрёпанная с безумными глазами мать Софьи. Бросилась к своей дочери и, что самое страшное, она не рыдала, а, молча, глотая слёзы, прижав голову дочери к себе, осыпая её поцелуями, дико тряслась, её колотило, как в падучей.
Софья неотрывно смотрела на меня, и я был потрясён тем, что её глаза были счастливы. Я тихо встал и ушёл.
***
На следующий день, меня вызвали к директору школы: о моём вызывающем поведении на уроке математики поставили вопрос на педсовете, об отчислении меня из школы. Вызвали мою мать, которая была скорая на расправу. И я получил дома по первое число.
Я сбежал в горы и три дня не появлялся дома, но голод не тётка, на ворованных фруктах долго не проживёшь, да и ночью в моей землянке уже было холодно.
Дома вновь получил за побег, потом, рыдая, мать меня обняла, прося у меня прощение. К ней приходила мать Софьи и целовала ей руки, благодарила за меня.
В школе была открытая общешкольная пионерская линейка, где стоял вопрос об исключении меня из рядов пионеров и из школы.
При всех с меня сняли галстук, когда на площадку ворвалась мать Софьи, она подбежала к директору школы. Тот ошеломлённо её слушал.
Потом зычно начал кричать в оцинкованный рупор, рассказывать про историю с Софьей и пожаром, так же зычно, как только что обличал мое поведение, он говорил про школу, которая воспитала такого героя.
А я повернулся и пошёл домой. Меня окликали, пытались остановить, но я никого не слушая, шёл и думал, как всё в этом мире несправедливо и жестоко и что я никогда не смогу смотреть в глаза своим одноклассникам, они мне были мерзки. И перед глазами, всё время светилась надпись, вышитая крестиком, из ниток мулине.
«Спасибо».
***
Мне шёл тринадцатый год, я ушёл из школы, пошёл работать кочегаром в роддом и учиться в вечерней рабочей школе. Уже потом, взрослый, я узнал, что Софья с отличием окончила художественную академию, стала известным художником.
Август, 23, 2006