Шеф позвонил, Сергей ждал этого звонка. Не так скоро, но ждал.
- Все, Серега, собирайся. Ты решил, как поедешь?
- Да, на машине. Я думаю, что без машины под жопой тяжело там будет.
- Да? Ну, смотри. Может, билет на самолет, с серебристым крылом?
- Нет, все ж на машине.
- Да? Ну, смотри. Бензин за счет заведения.
- Хе-хе, хотел это услышать.
- Когда едешь?
- А, прям, завтра с утра пораньше.
- Как приедешь, позвони.
С утра с самого раннего поехал, чтобы не попасть в московский траффик, МКАД, Симферополька, и погнал, погнал, оставляя Москву за спиной.
Наметил себе график - с утра, пока свежий, пробежать километров триста, отдых - час и потом по сто уже гнать, с перерывами на полчаса. Так не устанешь, и быстро все ж выходит. Мелькает дорога, мелькает. Что в дороге делать? Так, думки гонял разные все подряд, музыку слушал, такую, чтоб без слов и барабанов. Моцарта, какого-нибудь, концерты фортепианные - и не грузит, и прямо в душу. Думал, задачу, шефом поставленную, разбирал. Даже не парился на эту тему. "Все ровно сделаю. Приеду, на месте надо жалом поводить, в разные стороны, посмотреть, что за люди, от печки сплясать - от людей, от жадности их. Ровно все будет, ровно".
Пост ГАИ. А вот и господин офицер - ваше благородие палкой машет, к обочине указывает. Здравствуй Мама-Раша!
- Ремень?! - удивился такому беспределу. - Да ты, командир, вааще исполняешь по полной.
- Статью эту никто еще не отменял в правилах. Могу показать, - улыбается, ему хоть ссы в глаза - все божья роса. - Пройдемте на пост.
- Ну, пройдемте. - Заложил сто рублей в права по ходу, чтоб лишних разговоров не говорить.
Зашли внутрь, на стене - фотографии террористов.
Господин офицер сел за стол - протокол пишет. Открыл права, бумажку в сторону.
- Забери, - сказал.
- Что так? - удивился он.
- Бумаги нужны, бумаги, план, - говорит.
- А-а-а, пАнятнА, - сказал Сергей по-мАсковски, входя в положение. - План на московских номерах делаете.
Ничего не ответил, пишет, носом сопит.
- Да вы присаживайтесь.
- Не, я на террористов пока посмотрю, если не возражаете, - сказал и стал разглядывать рожи эти не бритые.
За Тулой дорога совсем никуда - разбита и в две полосы всего. Обгон только с выездом на встречку. Отвык от маневра этого, на кольцах московских транспортных, с непривычки стремно немного, но мастерства не пропьешь. Через несколько километров вышивал среди грузовиков, что твой Майкл Джордан на баскетбольной площадке, и только в корму время от времени с дальним светом "Мерины", "Бумеры", "Лэнд крузеры", "Порши" с номерами семь-семь да девять-девять. В сторонку - хозяева жизни поехали! Вжик - не догнать землячка.
Через триста он остановился возле кафе дух перевести. Перекусил не за дорого, кофе-чай не стал пить, решил покемарить чуток, хоть полчасика, удивительно восстанавливает - проверено. Уж очень рано встать пришлось, не выспался все ж, а сонный на дороге стучится в дверь, куда еще не позвали. У дороги грузовики громыхают, куда встать-то? Да вон, чуть вдалеке церквушка, кресты, купола, оградка, тихо, хорошо. Здесь покой хоть на полчасика, под куполами-то. Подъехал, откинул сиденье, заложил руки под голову, глаза закрыл, а заснуть не смог. Вспомнил, почему-то, как в прошлом году, тоже зимой дело было, ему друг позвонил, старый друг еще школьный.
- Серега, ты можешь зайти сейчас?
- Могу, что случилось-то?
- Да... - протянул он голосом упавшим. - У Наташки опять истерика, я в аптеку за лекарством. Ты можешь прям сейчас?
- Сейчас зайду.
Так сразу накрыло Серегу волной горячей, в сто тонн. Ему таких экспериментов над собой разве надо? А что делать? А беда у людей. Родили девочку, а диагноз такой ребенку врачи поставили, как приговор расстрельный. Собрался, вышел.
- Я быстро, - друг сказал, - она там в комнате.
Пока одевался, друг рассказал, что и как. И оказалось, что в церковь они пошли, все втроем пошли. И батюшка в церкви - глаз наметанный, у него на детишек. Скольких перекрестил-то! "Четыре месяца девочке?" - спрашивает. "Четыре," - говорят ему. "Так что ж вы хотите? - говорит. - Вы ж ее в Великий Пост зачали". Такой у него календарь в голове, такой счет, у батюшки-то. Не смог заснуть Серега, смотрел на купола эти, на кресты, и вспоминал, как руку Наташкину в своей держал, пока муж не вернется. Так казалось, что тяжелей ничего не держал до этого, так жгло. А когда домой вернулся - напился в жопу. Тяжко к горю-то чужому прикасаться...
Дорога, дорога... "Дорога кажется короче, если попадется добрый попутчик," - говорил Абдулла. Подсадить, что ль, кого, потрындеть о том о сем, все веселей будет. Ну, мужиков то на х..., от греха. Тетку какую-нибудь разве, чтоб не так стремно, только не проститутку плечевую, из тех, что по обочинам. Да, пожалуй, что и подсадить. Подброшу по дороге - делай добро и кидай его в воду. Хорошим себя почувствую, влегкую так, не напрягаясь. Давненько хорошим-то себя не чувствовал.
Через пару км увидел - голосует. Оказалась девчонка лет тринадцати. "Ну, блин, нашел собеседника! Ладно, добра от добра не ищут"
- Куда тебе?
- Здравствуйте, - говорит, улыбаясь, не говорит, кричит почти в окно. - Вы едете до города N?
- Это где? По трассе? Сколько дотуда?
- Вы знаете, это по дороге. Это, наверно, полчаса.
Да вроде веселая девчонка, улыбается.
- Ну, давай, садись. Там подскажешь, чтоб не промазали.
- Спасибо вам, - сказала, усаживаясь, и тут же:
- Вы знаете, куда я еду?
"Да что ж она орет-то так". Он стал повнимательней разглядывать ее. Блин, вся зачуханная какая-то, треники полурваные, сумочка из кожзаменителя, несуразная какая-то на коленях, да еще глаз правый, закрыт почти, слезится так еще мерзко. Ну, подсадил, так подсадил, блин... небось, проститутка малолетняя. Ну, блин, подсадил..."
- Нет, не знаю, куда едешь?
- Я еду к подруге. - Улыбается, дурочка наверно. - Я сейчас из дома убежала. А сейчас к подруге еду. У меня подруга в N живет.
Первая мысль в голову - высадить на фиг. Черт те что, честное слово - из дому убежала. Но не высадил - жалкая все такая, зачуханная. Довезу, уж раз взялся.
- Зачем же ты из дому то убежала? Там родители волнуются, наверно. Папа, мама.
- Не-е-е-т, - улыбается она. - Папы нет у меня. Я уже много раз убегала. Вы не волнуйтесь, пожалуйста, они сейчас пьяные все. А знаете, почему я так громко разговариваю? Знаете? Вы не думайте, я не дурочка, это меня брат сильно бил, шлангом резиновым, таким, знаете. Я теперь слышу плохо, и вот глаз теперь у меня... Видите?
Глаз показывает.
- Это давно еще было. А сейчас старший брат из тюрьмы пришел и снова сильно бить меня начал. Он сильнее всех меня бьет. У меня еще один брат есть и мама, но они меня не так сильно бьют. А в школе думают, что я дурочка. А я не дурочка, я слышу просто плохо. Только я больше туда не буду ходить
- В школу?
- Ага, в школу.
Сказать же что-то надо... что сказать? Сказал глупость:
- Надо тебе в милицию, что ли. Что ж они бьют-то так тебя?
- Ага, - говорит она все также громко. - Вы знаете, как они там все заодно? Они там воруют, а мне запрещают говорить, что они воруют. И бьют меня. А вы куда едете?
- В командировку.
- А откуда?
- Из Москвы.
- А вы знаете - у меня родственница в Москве живет. Я бы поехала искать ее. Можно с вами в Москву поехать? Я бы там ее разыскала.
Сергей смотрел на дорогу. Дорога, дорога...
- Ладно, - говорит она, и все время улыбается, - если нельзя, то не надо. А знаете, что у меня есть. Хотите, покажу? Вот.
Она полезла в свою сумочку несуразную, достала пузырек.
- Вот, это мне подруга моя подарила, на Новый Год, к которой я еду. Это духи. Видите, что на них написано - "Красная Москва". Хотите понюхать, хотите?
- Не надо.
Дорога, дорога...
- Скоро уже? - спросил Сергей.
- Вы знаете, уже совсем скоро. Видите - это Крюково, потом будет будет N. Вы меня там, пожалуйста, на автобусной остановке высадите. Вы, не волнуйтесь, я вам покажу.
Сергей одной рукой полез в бардачок, достал пакет с конфетами.
- На, вот, возьми.
- Спасибо, - сказала она, схватила пакет обеими руками, достала конфету.
- Возьми все.
- Спасибо, - сказала она, спрятала пакет в сумочку. - Вы меня, пожалуйста, здесь высадите.
Сергей остановил у автобусной остановки.
- Знаете, что я вам хочу пожелать? - сказала она, уже выйдя, улыбаясь, почти прокричала. - Я желаю вам счастья и много, много солнечных улыбок.
Так и сказала - "много, много солнечных улыбок".
Сергей включил левый поворотник, дождался, когда серебристый "Бумер" с номерами 77 проскочил мимо, и поехал следом. В зеркало заднего вида он увидел, как она перешла на другую сторону дороги.
Дорога, дорога...
И дальше, и дальше. Замелькала Мама-Раша по бокам, по обочинам. Не такой пейзаж очумелый у Мамы-Раши, не такой, как в Москве, у дочери ее любимой и не любимой одновременно, которая тянет из пенсии маминой жалкой на цацки дорогие, себе в уши, к страданиям матушки глухие, на косметику, чтобы щеки свои ****ские напудрить. "Здравствуй, Мама-Раша, прощай, Москва, ненадолго. Вернусь, куда денусь? С тобой мне век коротать, добиваться ласки твоей продажной, до доски гробовой". Чем дальше он ехал, тем сильнее мамашу гнуло к землице сырой, крышами покосившимися, кособочило спину ее натруженную, все глубже морщины на щеках ее впалых, все яснее в глазах ее читал он: "Да, когда уже, Господи, приберешь ты меня? Моченьки-то уж нет моей, никакой..." Расшалились сыночки-деточки, ничего, мамаша, потерпи, скоро, скоро во гроб тебя вгоним. Ты ведь сама не матерью нам была, а мачехой злой, сейчас за все, за все отыграемся. Такой кураж пошел, не проси, не остановишь нас...
Сергей давил на железку и думал - почему высадил? Почему не остановился? Почему не вернулся? Почему не хотел слышать ее почти крик: "Люди, пожалуйста, помогите!" Почему не сделал хоть что-нибудь, а только позорных конфет этих дал? Конфет, ****ь, шоколадных дал, добрый дядя! Почему?
И сам собой в голову ему пришел ответ. Потому что он проездом здесь. Проездом из Москвы в Москву. С московской, ****ь, пропиской...
И он давил на железку, удаляясь все дальше, дальше от той точки, от которой еще можно было вернуться.
Дальше, дальше, вслед за серебристым "Бумером".