Единственный раз из многочисленных углов, которые я снимал для жилья, оказался удачным. Его сдали мне уже немолодые супруги. Они очень боялись взять квартиранта со стороны. Я к ним попал по рекомендации, как порядочный молодой человек.
Звал я их три Ф, так как хозяина звали Фима, хозяйку Фаня, и фамилия у них была Френкель. Они жили в двухкомнатной «хрущёвке» с аркой. Коридор был до того крохотный, что если приходили к ним несколько человек, то раздевался один, а остальные стояли в очереди на лестничной площадке. Туалет совмещён с ванной и тоже тесный, в нем с трудом помещался один человек. Всё так скомпоновано, что, извините, стоя в ванне, можно было писать в унитаз. Кухня обычная для «хрущёвки» - 5 м2. Две проходные комнаты. Я жил в комнате, из которой можно было попасть в спальню хозяев, через арку на кухню и в коридорчик, из которого в совмещенный санузел. В моей комнате стоял телевизор и в ней принимали гостей. Несмотря на тесноту, я был очень доволен. Во-первых, работа близко, во-вторых, помещение сухое, чистое (Фаня была чистюля), а самое главное: они были добрейшие люди. Со мной обращались, как с сыном, хотя у них был женатый сын, который жил отдельно. Он по выходным с женой приходил к родителям вкусно покушать. Фаня меня частенько угощала чаем с вареньем и со своим печеньем. Фима, как говорится, не мог забить гвоздя, и все хозяйственные мужские дела выполнял я. Фаня работала в пенсионном фонде простым статистом. Фима работал фельдъегерем в управлении связи, возил секретную почту. У него даже был пистолет, при необходимости стрелять, рука его с пистолетом не поднялась бы на человека. Фиме часто по работе приходилось бывать в Киеве, ездил он в почтовом вагоне. В то время был тотальный дефицит. Фима привозил из Киева чемоданчик с продуктами: своей семье, семье сына, сватам и мне колбасу и масло.
Однажды я простудился, лежал с высокой температурой. Фаня ухаживала за мной, как за сыном. Мне было очень неудобно перед ней. На день рождения и 8-ое Марта покупал ей цветы, она ругала меня за то, что трачу деньги на цветы, хотя была довольна оказанным вниманием к ней.
Прожил я у них три года и жил бы ещё, пока на работе строился дом, в котором мне обещали однокомнатную квартиру. Но помешало одно обстоятельство. Жена сына и её родители решили уехать в Израиль на ПМЖ. Сын Фани не очень хотел уезжать, его пугала жизнь в чужой стране. Но жена настояла. Сын не смог оставить престарелых родителей одних и стал их уговаривать собираться в дорогу. Фаня, без особого желания, согласилась поехать за сыном, она не представляла свою жизнь без него. Фима категорически был против, он очень любил свою страну, свой город и всё, что с ним связано. Я помню, как он радовался, когда рядом строился дом, асфальтировали улицу или тротуар. Он очень переживал, похудел, дал о себе знать «букет» его болезней. Кончилось тем, что он по скорой помощи попал с сердечным приступом в больницу, откуда уже живым не вернулся. Без него дела по отъезду закрутились быстрей. Это оказалось очень хлопотным делом, надо было продать квартиры, мебель и кое-что из вещей. Мне пришлось снова искать угол. Перед отъездом Фаня со слезами на глазах попросила меня ухаживать за могилой Фимы. Я, конечно, пообещал. Из Израиля Фаня прислала мне письмо, в котором писала, как им там было трудно первое время. Потом позвонил её сын и сообщил, что мама его умерла, Так печально закончилась история три Ф.
Я несколько раз заходил к новым хозяевам квартиры, посмотреть на свой угол, где прожил три спокойных года. Хозяева оказались приветливыми, видя моё душевное состояние, пригласили приходить чаще. Но больше я у них не был. В память о судьбе трёх Ф мне осталась могила Фимы, за которой я ухаживаю до сих пор.