В Северский район фашистские войска вошли в августе 1942-го. Полгода оккупации остались в истории района одной из самых черных страниц. После войны подсчитали убытки. Потеряны по общественным предприятиям и организациям - 280100361 рубль. По колхозам - более чем в 156 млн. рублей. По индивидуальным хозяйствам - свыше 108 млн. Разрушены 451 жилой дом и 142 строения. Самое страшное: 80 человек расстреляны и замучены в душегубках.
Тех, кто пережил эти полгода уже мало осталось. Но живы их дети и внуки. Память о страшных шести месяцах передается от поколения к поколению.
Спектакль для фрицев
- Моей мамы, Евдокии Павловны, давно уж нет в живых, но я очень хорошо помню рассказанную ею историю, - говорит Клавдия Иннокетьевна Коплик. - Родилась она в станице Северской, в казачьей семье. Когда началась война, ее отец, а мой дед Павел Алексеевич Лысенко ушел на фронт. Его жена, Надежда Алексеевна, осталась с тремя детьми. Старшей, Зое было 17 лет, Евдокии 15, младшему Петру - 10.
Как только станицу заняли немцы, люди попрятались по хатам. По дворам шныряли немцы, грабили. Забирали и продукты и крепкую одежду и даже кухонную утварь. То и дело слышались автоматные очереди. Потом немцы и их русские прислужники прочесали улицы, созывая на собрание: «За неповиновение – расстрел!» На собрании объявили, что в станице новые порядки. Обязательная трудовая повинность: рытье окопов, вырубка леса и кустарника вокруг станицы. Дома Дуся, мама моя, сказала: «Еще чего! Буду я на немцев пахать! Вы как хотите, а я не пойду» И как не уговаривали ее – уперлась.
На следующий день по хатам, собирая народ на работу, снова пошли немцы. Домашние тряслись в полуобмороке. Все, кроме Дуси. Она с вечера легла и сказала: «За меня не тревожьтесь!» Утром ее зовут – не встает. Оказалось, для немцев она приготовила целый спектакль. С рассвета упражнялась. Накроется с головой и дышит, дышит, дышит. «Вынырнула» – опять. Обозрению немцев предстала свекольного цвета девочка с прилипшими от пота к голове волосенками. Попятились, чтобы одним воздухом не дышать – мало ли какая зараза? Только и сказали: «Капут».
Очень за непокорную Дусю родные переживали. Начались массовые аресты «неблагонадежных». Станичников расстреливали за отказ идти в комендатуру, за укрывательство домашней скотины... по любой причине. Людская молва донесла, что в соседней станице Калужской открылся «дом офицера», туда доставляли девушек на потребу. Впустую уговаривала мама Дусю «выздороветь» и ходить на работы, как все. Ни одного дня та на немцев не батрачила.
Хотя хлопотное это дело было – спектакли. Чуть шорох – ныряй под одеяло, дыши. Раз зазевалась. Времени дышать не хватало – натерлась пылью с земляного пола. Посмотрели на нее, уже не красную, а серую и старались больше в хату не заходить. Справлялись: «Неужели до сих пор не померла?» - «Мучается, сердешная».
Негаданный кормилец
Хата их на улице Запорожской была справная. И на постой к ним определили немецкого офицера. У него был ординарец Ганс, почти ровесник Зои. Хозяев отселили в «заднюю» комнату, «больную» Дусю на горище. Дусе, конечно, скучно было. А характер же бесстрашный. Конечно, спускалась тайком. И раз Ганс застал ее в сараюшке. Немцы в самом начале еще всю живность со двора увели. Но осталось несколько куриц. И вот представьте: «смертельно больная» собирает из гнезд яички. Испугались оба страшно! Дуся уж с жизнью стала прощаться. А Ганс, быстрее оправившийся от шока, вдруг расхохотался.
Тут сзади послышался недовольный голос офицера. Ганс рукой показал на бочку, прячься, мол! Дуся за бочку юркнула и притаилась. Офицер показался в дверях, Ганс корзинку подхватил и скорее навстречу. О чем-то они перемолвились. Когда ушел офицер и путь был свободен, Ганс знаками показал, чтобы Дуся поднималась на горище.
Хорошие отношения у немецкого солдата сложились и со всеми домочадцами. Офицер питался отменно, ординарец продуктами с его стола подкармливал хозяев. То краюху хлеба принесет, то плитку шоколада, то консервы. В голодное время это было огромное подспорье. Бывало, постучится: «Данке», сядет и улыбается.
Скоро научились сносно друг друга понимать. В особенности Ганс любил заговаривать с Зиной. Оказалось, в Германии у него осталась сестра, он носил в кармане ее фотографию. Тихая, скромная Зина была очень на нее похожа. Сам почти мальчишка, Ганс с удовольствием играл с хозяевами в карты, дурачился с Петей.
Бедный, бедный Ганс
Дошли слухи, что освободили Краснодар. Бои гремели уже на подступах к Северской. Для станичников настали страшные дни. Немецкие, а в особенности румынские солдаты лютовали. Отбирали последнее, убивали ни за что. Раз румыны зашли и в нашу хату. Петя был один, варил нехитрый супчик. (Станичные женщины до последнего рыли окопы). Солдатам аромат понравился. Петя понял, что они хотят забрать кастрюлю и решил не отдавать. Мальчик, так по-доброму общавшийся с Гансом, не подумал, чем грозит сопротивление. Солдат, не раздумывая, вскинул «шмассер». Но выстрелить не успел – автомат выдернул неизвестно откуда взявшийся Ганс. Выкрикивая гневные слова, вытолкал румын за дверь.
Вскоре настало время прощаться. Немцы уходили. У Ганса глаза на мокром месте. Не хотел он воевать. Страдал, когда убивают. Маленький винтик в гигантском механизме, от которого ничего не зависит. Все это он смог донести за время, пока был на постое. Уходя навсегда, оставил на память единственную ценную вещь, что была у него: фотографию сестры. До сих пор она хранится в нашей семье. Опубликуйте, пожалуйста, этот снимок. Вдруг найдется тот, кто узнает эту девушку? Нам, детям, внукам и правнукам Дуси, Зои, Пети, хотелось бы поклониться родственникам Ганса. У этого парнишки, одетого в форму врага, было доброе сердце.
Светлана Лазебная, внучка Евдокии Павловны Якимовой (Лысенко).
Краснодарский край, «АиФ-Юг», 2013 г.