Начиналась осень, занудливая, мокрая. Небо, серое, скучное, нависало своим мышиного цвета подолом прямо над верхушками деревьев. Солнца не было и в помине. Капало с веток преждевременно пожелтевшего, поникшего клёна. Капли прицеливались в зеркально-ртутную поверхность луж, потом как в замедленной съемке летели и шлёпались с всплеском в озерца луж. Потревожив застывшую поверхность медленно расходящимися кругами. Потом опять всё застывало в невыносимой неподвижной меланхолии.
Я нервно курил, держа на отлёте худую руку с вытянутыми как куриные косточки фалангами пальцев. Пепел иногда ронял себе на кашемировое мягкое пальто и он размазывался бледной пыльцой по низкому ворсу. Было противно, тошно и хотелось играть. Я- игрок. Эта страсть сидит глубоко внутри меня, отравляя существование моё вспышками подобной на наркотическую зависимости, победить которую у меня не было никакой возможности.
Моя душа обнажена, у неё нет никакой оболочки. Каждое слово, взгляд ранят меня, сдирая тонкую душевную кожицу, заставляя сочиться душу. Которая никогда не имеет возможности забыться. Вечным укором следит за мной это моё второе внутреннее я, не засыпая ни на минуту. Такое впечатление, что оно и ночью бодрствует, караулит каждое моё шевеление. Я шёл в казино в начинающемся сгущаться вечере. Только она и могла удержать меня от моей пагубной страсти, но сейчас её не было в городе.
Она - это мой ангел, ей нет ещё и восемнадцати. Мы обычно идём в ресторан. Садимся за столик и протягиваем друг другу ладони. Сцепляем их и я каждый пальчик её целую строго поочерёдно. Официанты с усмешкой следят за этой процедурой, заключают пари на то, долго ли мы продержимся вместе. Потом один из них подходит и осведомляется, всё ли было хорошо и довольны ли мы обслуживанием. Мы как больные, как ненормальные, сцепив пальцы так, что , казалось, не разъеденишь вовеки, поднимаем взгляд и туманно зудим, что всё было хорошо, пирожное шоколадным шариком с белой бабочкой просто чудо. Но при этом по нашим взглядам понятно, что мы и не видим ничего, не слышим и не ощущаем. Слепо-глухо-немые от того, что накрыло нас этой дождливой осенью, барабанной дробью бьющей по куполу зонта.
Я теперь всегда думаю о ней, представляю прозрачную тонкую кожу, завиток волос рядом с миниатюрной ушной раковиной и внимательный взгляд тёмно-серых глаз, которые останавливают меня, когда я в очередной раз просто за уши оттаскиваю себя от игрового стола. Когда она в городе, я не играю. Прихожу к ней и полулежу на узкой кушеточке с чаем и бутербродиком из мягчайшего французского батона, с которого розовым тончайшим языком свисает душистая ветчина или дырчатый ломтик сыра.
Смотрю на своё счастье и думаю, как долго она ещё сможет выдержать меня? Насколько у неё хватит терпения. Она удерживает меня от моего ада, моего Грааля своими маленькими, похожими на детские, пальчиками. Но сейчас её нет. Сегодня мне вдруг начинает дико переть. Сначала я наиграл на полгода житья её где-нибудь на южных морях. Вместе со мной. На проживание в четырёх-пяти звёздочном отеле. Потом начался такой пёр, что уже не на полгода, а может на несколько лет я обеспечил себе и ей безбедное существование.
Когда солнце просунуло свой луч как пальцы сквозь прозрачную штору, я встал, простился со всеми. И клятвенно пообещал вернуться. Потом я поехал с выигрышем к ней. Убедился, что она всё еще не приехала. Возвратился в казино и просадил всё до копейки. Сейчас я плетусь домой в бледно-голубом прозрачном мареве города. Гулко отдаётся стук каблуков по пустынному переулку. Ломит виски, невозможно повернуть голову. Прости меня, моя любовь! Я знаю, что моя девочка поймёт меня, пожалеет и простит. Как всегда. Она же мой Ангел!