Петля для падчерецы

Это произведение является художественным вымыслом. Имена, герои, места и ситуации являются плодом воображения автора или же используются в художественных целях. Любое сходство с реальными лицами, живыми или умершими, событиями или местами является чистым совпадением.

18+ Слабонервным и впечатлительным индивидуумам читать и слушать это произведение категорически запрещено. Автор.



ПЕТЛЯ ДЛЯ ПАДЧЕРИЦЫ



Часть 1

Глава I. В табачном дыму

Англия XIX век. Лондон, 1863 год (где-то рядом со старым портом Доклендс)

В табачном дыму и копоти ламп – тесная, душная и невыносимо жаркая, пропитанная запахом еды, пота и наполненная людским гвалтом харчевня, где справа от входа, за длинным прилавком, сваленные в кучу: копчёная и кровяная колбаса, гороховый пудинг, рыба с жареной картошкой, буханки хлеба, куски бекона, маргарин, кипяток в двух баках, три насоса для эля и стеклянная банка с маринованным луком, а слева – многовековая привычка к не уюту и грязи: маленькие темные отсеки со столом на козлах и стульями с высокими спинками; на столах, усыпанные крошками, серые скатерти с ржавыми пятнами, железные вилки, свинцовые солонки, глиняные тарелки, а под ногами покрытый камышом пол и табличка на стене: "Выносить сахар запрещено".

В одном из отсеков двое, он и она. Она, старая "мишура" в поношенном платье с заплатами и с напудренным лицом поверх глубоких морщин, и он, здоровенный тип в брезентовом плаще, вроде тех, что носят моряки, и с густыми, спутанными, черными волосами с проседью ниже плеч, грубым бронзовым лицом, изрытым язвами и шрамами, вероятно, полученные в бесчисленных пьяных драках.

- Если ты лжешь, – сказал он старухе, хватая ее за руку и наклоняясь вперед, да так, что нос его оказался в нескольких дюймах от ее лица, - я убью тебя! - прибавил он, процеживая каждое слово сквозь редкие и гнилые зубы, а затем, скривив лицо, резко отстранился от невыносимого зловония, исходящего от немытой женской плоти.

– Чтоб мне сдохнуть! – ответила ему старуха, выдергивая свою руку.

– Посмотрим, - согласился здоровяк и уже собрался броситься вверх по лестнице, но старуха поспешила остановить его и посоветовала дождаться ночи. - Дьявол! – снова выругался он и, вероятно, согласился с доводами, потому как не пошел наверх, а, только посмотрел на лестницу и дрожащей рукой потянулся за джином на столе. И сделал он это слишком поздно: рука старухи давно уже вцыпилась в горлышко бутылки и крепко сжала его. На лице здоровяка появилась презрительная ухмылка. Он оставил джин старухе и быстро покинул забегаловку…

И наступила мертвенная ночь, осенняя ночь с холодным туманом, отравленная угольным дымом и пронизанная колким дождём. Янтарный отблеск света витрины на мокрой брусчатке раздавил его ботинок, приспавшая лошадь, запряженная в одинокий кэб, почуяв его, испугалась, захрапела и дёрнула головой; мокрые и почерневшие от дождя рекламные щиты с едва различимыми буквами: Дом Бефидо, стиральные машины, коврики, детские коляски, С. Уилкс и компания, столовая Сэма испытали полное безразличие с его стороны, а фонари «quadra» на стальных опорах, как немые свидетели, через каждые 13 ярдов по очереди, холодно освещали его квадратный силуэт до тех пор, пока он не свернул в темный переулок. Пройдя немного вдоль двухэтажных домов, тесно соприкасающихся друг с другом, он остановился и прислушался: где-то впереди раздался бесстыдный смех, несомненно, пьяной женщины. Когда же смех прекратился, он двинулся дальше…

И вот он у цели, в задней части харчевни, у единственного окна с тонкой полоской света, пробивающейся сквозь плотно занавешенные шторы. Без особого труда он дотянулся руками до подоконника второго этажа, помогая себе ногами, подтянулся, надавил рукой на раму и просунул голову в комнату…

Глава II. Синяя куртка и короткая дубинка

Всё, что осталось у лейтенанта Томаса Берча после Ост-Индской компании, так это маленькая комнатёнка в Лондоне, в доме на пересечении двух улиц Бедфорд-стрит и Кинг-стрит, 135 фунтов за доблестную службу, ноющий в непогоду шрам на левом предплечье от меча сипая, да и сам клинок, доставшийся Берчу в качестве трофея от убитого им же мятежника.

Обыкновенно утро Томаса начиналось с того, что, завернувшись в плед, он садился в кресло, допивал купленный с вечера кофе с примесью цикория и предавался тягостным раздумьям о военном прошлом, сером настоящем и беспросветном будущем, не сулящем ничего стоящего в его жизни. И то ноябрьское утро 1863 года было для Берча таким же обыденным и унылым. Он посмотрел на стену, где висел тяжелый изогнутый меч в турецком стиле, и мысленно начал прокручивать варианты значения странного и глубокого клейма на его лезвии. Рисунок был прост: какие-то два полукруга с группой точек под ними, и ничего больше. И хотя в очередной раз Берч так и не нашел для себя ответа, однако подобные размышления хоть и не на долго, но отвлекали от тяжелых мыслей о матери, которая не дождалась его и умерла.

За месяц до возвращения Томаса из Индии управляющий домом нашел мисс Дарлин Берч в её комнате. Женщина, склонив голову к груди, сидела на раскладном стуле, а рядом на треугольном столе лежало несколько монет. Прикрыв нос рукой, управляющий сгрёб монеты в карман и отправил своего сынишку в полицейский участок.

Допив кофе, Берч встал со стула и перевел взгляд с клинка на окно, где сквозь пыльное стекло увидел констебля в темно-синей куртке с высоким кожаным воротником и шлеме с кожаной тульей и "петушиным гребнем", напоминающим шлем римского легионера. Полицейский расхаживал взад-вперед по улице, лениво поглядывая в разные стороны и постукивая по ладони короткой дубинкой.

«Мистер Берч, мистер Берч! – услышал Томас стук в дверь и голос управляющего. – Я знаю, – вы дома! Если я сегодня же не получу деньги, которые вы мне должны, я буду вынужден просить вас, убраться вон!»

Томас ничего не ответил управляющему, а, только, прищурив глаза и прикусив нижнюю губу, подумал: «Может устроиться в полицию?» И, не откладывая в долгий ящик своего скорого решения, он живо надел на голову клетчатую кепку с клапанами, накинул на плечи длинный черный сюртук и вышел на улицу. Теперь его путь лежал в несколько кварталов от дома, в полицейское управление на Лемон-стрит, 74.

К удивлению Томаса, полицейским участком на Лемон-стрит оказались, соединённые аркой для доступа на задний двор, два трехэтажных особняка под номерами 74 и 78. Дома были выстроены из красного кирпича, с резными центральными эркерами, наличниками и карнизом под парапетом. Прежде чем Томас даже добрался до двери офиса, его остановил усатый тип, одетый в штатское. Получив исчерпывающий ответ о причине визита, усатый скривил улыбку на своем откормленном лице и открыл Томасу дверь. Шагнув в высокий вестибюль офиса с внутренней витой лестницей с балясинами и деревянными панелями, Берч окунулся в шумный гомон, снующих туда-сюда, полисменов. Здесь у него снова осведомились о причине визита и сопроводили в отдельное помещение, схожее с виду на потайную комнату в замке, где попросили немного подождать, а затем, спустя каких-то пару минут, отвели в приемную суперинтенданта.

В просторной приемной, жарко натопленной огромным камином, Берч увидел мужчину в военной форме с медалью на груди, сидевшего спиной к окну и склонившегося над массивным прямоугольным столом, заваленным кипой бумаг. Томас не мог разглядеть его лица, только макушку с зачесанными назад вьющимися темно-каштановыми волосами. В одной руке хозяин кабинета держал карманные часы, а другой старательно, как школьник, делал какие-то пометки в толстом журнале с потёртой обложкой. Словно не замечая ничего вокруг, он продолжал свое занятие: бросал короткие взгляды на вещи, лежащие перед ним на столе, делал пометки в журнале и перекладывал бумаги с одной стороны стола на другую.

– Я суперинтендант дивизиона "H" - Джейкоб Райли Оллфорд, – вдруг, не отрываясь от своего занятия, представился хозяин кабинета голосом поставленным и твердым. – Прошу вас, присаживайтесь, – суперинтендант рукой указал на стул у двери и равнодушно добавил: – Что вас привело в полицию, мистер?

Томас не стал садиться на стул, а спокойно и твердо ответил:

– Я бы не прочь послужить в полиции, сэр!

– Как вас зовут, молодой человек? – тут же отложив свое занятие и оценивающе взглянув на Томаса, спросил суперинтендант и, вероятно, для важности нахмурился.

– Берч, сэр! Томас Берч!

– Сколько вам лет, мистер Берч? – подымаясь с кресла, спросил Оллфорд.

– Тридцать четыре, сэр!

Суперинтендант вышел из-за стола, и Томас увидел перед собой довольно высокого, около шести футов ростом, пожилого человека с тонким длинным носом и бакенбардами на худом лице и полным отсутствием даже намёка на выступающий живот. Скрипя начищенными до блеска сапогами, суперинтендант подошел к Томасу и открыто спросил:

– Вы служили в вооружённых силах Ее Величества, мистер Берч?

– Да, сэр. Восточная компания.

– В каком чине ушли в отставку?

– Лейтенанта, сэр.

– Ну, что же вы, лейтенант, остановились!? – по-молодецки оживленно и не скрывая своего любопытства, спросил Оллфорд. – Смелее, молодой человек! Хвастайтесь! Я наслышан о подвигах британских офицеров в Индии. Наверняка вам пришлось там не сладко, в борьбе с туземцами?!

– Да, сэр. Наш гарнизон из трехсот человек в Лакхнау под командованием Генри Лоуренса был разбит, а сам Генри Лоуренс был смертельно ранен мятежниками. Мне и еще нескольким другим офицерам гарнизона чудом удалось спастись. И всё это благодаря, подоспевшему к нам на выручку, отряду под командованием генерала Коллина Кемпбелла. Да пусть хранят его небеса.

– Превосходно, мистер Берч! – карие глаза суперинтенданта ожили, а лицо приобрело черты доброго старика. – Нам нужны храбрые офицеры, хотя вам наверняка известно, что лондонцы не слишком жалуют нашего брата, а что до газетчиков, так эти крысы называют нас: «Кровавой бандой»! Вас это не пугает, лейтенант?

– Нет, сэр! – уверено ответил Берч.

– На здоровье, жалуетесь?.. ранения?

– Плечо, сэр, но это в прошлом. Сейчас я полностью здоров.

– Превосходно, мистер Берч! Нам нужны крепкие, а главное, толковые офицеры! Вот, прошу вас, ознакомьтесь, – Оллфорд протянул лист серой бумаги, на котором первой строкой крупными буквами было напечатано: ИНСТРУКЦИЯ.

Из текста Томас узнал, что главной обязанностью полицейского является предупреждение преступлений, что стражи порядка должны быть вежливыми с людьми всех чинов и классов, должны сохранять выдержку и не злоупотреблять своей властью.

– И так, мистер Берч, что вы на это скажите? – спросил Оллфорд, когда увидел, что текст прочтён.

– Мне все ясно, сэр, – ответил Томас с той же уверенность в голосе, что и в первый раз.

– Превосходно! Превосходно, мистер Берч! – воскликнул Оллфорд с нарастающим энтузиазмом. – Сегодня же и приступайте! А азам полицейского права обучитесь по ходу дела! Вы не возражаете?!

– Нет, сэр.

– Ваш ответ – ответ настоящего офицера, мистер Берч! В таком случае, будем считать, что вы приняты! – суперинтендант протянул Томасу сухую ладонь с таким величественным видом, что можно было подумать, будто сам король Англии предложил ему службу. – Ах да, чуть не забыл. Сорок пять шиллингов в неделю, вас – устроит?

– Вполне, сэр.

– М-м-м... Молодчина! – Оллфорд снова одобрительно посмотрел на Берча и, на секунду задумавшись, добавил: - А как бы вы посмотрели на то, лейтенант, что мы с вами сейчас же – немедленно, отправимся на место преступления? Я приглашаю вас. Составите мне компанию?

– На место преступления? – удивился Берч. Томас никак не ожидал столь скорого решения.

– А что тут тянуть? Тут, знаете, – убийство, лейтенант. Жутчайшее убийство, я вам доложу. Как вы, от крови еще не отвыкли, мистер Берч?

Томас на это только повел плечами.

– По той информации, которой я располагаю, кровью там испачкано все вокруг, – уточнил суперинтендант и широкой ладонью очертил пространство перед собой. Ну, лейтенант?.. Как вы? Не против?..

Томас сглотнул. Перед его глазами пробежали ещё свежие воспоминания боя в Лакхнау. Берч не любил вида крови, но признаться Оллфорду в данной ситуации он не решился.

– Я готов, сэр, – вытряхнув с головы прошлое, ответил он.

– Вот и превосходно! Превосходно! – Суперинтендант взглянул на часы. – Через пять минут выезжаем! - Полностью войдя в роль командующего армией, Оллфорд взмахнул рукой точно так, как если бы под ним была лошадь, и он хлестнул её кнутом. – Прошу вас, мистер Берч, наймите кэб, а я непременно следом.

– Да, сэр, – кивнул Томас в ответ и вышел из кабинета…

Дорога к месту преступления заняла несколько минут. И по тому, как зеваки заполнили улицу возле трактира «Бурый медведь», было очевидно, что преступление, произошедшее внутри, вызвало в их сердцах невиданный резонанс.

Томас первым сошел с кэба, а следом с важным видом ступил на брусчатку Оллфорд. И как только высокая фигура суперинтенданта появилась среди толпы, навстречу к нему быстрым шагом направился один из констеблей, стоявших у входа в трактир.

– Ну?.. Что тут, Одли? – спросил Оллфорд у полисмена с румянцем на щеках и редкими рыжими усами.

– Убийство, сэр! – бойко доложил констебль. – Омерзительное убийство, сэр! Я даже не припомню, чтобы раньше!

– Превосходно, Одли, – прервал доклад суперинтендант. – Проводи нас, сынок, – совершенно по-отечески обратился он к стражу закона.

– Да, сэр. Прошу вас, – забегая вперед, Одли поспешил открыть входную дверь.

Томас никогда ранее не прибегал к услугам «одиноких дам», но хорошо был осведомлен о существовании подобных заведений. И, честно говоря, в его жизни была только одна женщина, да и то, давно позабытая им.

«Неужели так выглядит дом разврата? – подумал он. – Какая же здесь вонь...»

Постояльцев трактира Берч не обнаружил. Только, словно оловянные солдатики, констебли стояли вдоль стен у дверей многочисленных комнат.

– Сэр, нам нужно подняться по лестнице на второй этаж, – прервал мысли Томаса голос констебля Одли.

– Этим делом занимается старший инспектор Джеймс Бакер из Скотленд-Ярда, – проинформировал Оллфорд Берча. – Молодой и толковый сыщик, скажу я вам, но уж слишком шумный. Да вот он и сам – собственно, знакомьтесь.

– Моё почтение, сэр! - громко поприветствовал инспектор Бакер суперинтенданта еще издали.

– Я представляю вам, Берч, лучшего детектива – Джеймса Бакера! – Оллфорд указал рукой в сторону инспектора.

Инспектор Бакер на это широко улыбнулся и протянул руку новичку.

– Томас Берч, – в ответ назвал свое имя новичок и заметил, что ладонь лучшего сыщика была тонкой и гладкой.

Инспектор со своей стороны, за секунду окинул взглядом новобранца и, не отметив ничего особенного, направил всю свою бурную энергию на Оллфорда.

– Знаете, сэр, тут дело ясное, – живо начал он доклад голосом с намёком на тенор. Некая Пегги Чадлер, а по другой, имеющейся у меня информации, Криворотая Пегги найдена в своей комнате убитой. Хорошо, если бы просто убитой, – «что мы раньше не видели убийств?». Но тут, сэр, о-со-бый случай. При осмотре тела, и это только по предварительным подсчётам, доктором обнаружено не менее пятидесяти колотых ран. Представьте себе, сэр, пятьдесят, нанесенных ножом или каким-либо другим острым предметом, доктор выяснит позже, что это было. И судя по характеру и числу увечий, у меня сложилось твердое убеждение, сэр, что женщину искромсал человек, не имеющий опыта в подобных делах, или просто умалишённый. Ну, зачем, скажите мне, убивать пятьдесят раз? По мнению доктора Oувена, две-три раны на теле жертвы были смертельными. Тут явно поработал не просто сумасшедший, а какой-то маньяк.

– Прошу вас, Бакер, – прервал доклад инспектора Оллфорд. – Давайте обойдемся без этих крайних версий. Вы же знаете, как у нас газетчики умеют раздувать подобные события. Этим писакам только дай повод. Избавьте меня, прошу вас Джеймс, и не упоминайте ни-ко-гда.

– Да, сэр. Я все понимаю, – согласился Бакер. – Ну, а что вы скажите на это? – спросил он, когда все трое оказались в комнате жертвы.

Ошеломляющая картина преступления предстала перед глазами Оллфорда и Берча. Вся комната, включая мебель и стены, была измазана кровью и складывалось такое впечатление, что всех предметов коснулась страшная трагедия насильственной смерти, а ноги жертвы, торчащие из-под кровати в огромной луже запекшейся крови, придавали всей этой жуткой картине нечто невообразимое и невероятное и наверняка вызвало бы у человека, не искушенного в подобных делах, чувство неописуемого ужаса. Сама жертва, а вернее, верхняя её часть, находилась под кроватью и оставалась невидимой для присутствующих.

– Пегги, вероятно, попыталась спрятаться под кроватью, но не у-спе-ла, – изложил свою версию инспектор.

Томас почувствовал, что ему становится дурно. Он никогда не видел столько человеческой крови в одном месте, даже в Индии. Зрелище напомнило ему, залитую по щиколотку кровью, скотобойню на Шамблс-стрит, где когда-то работал его отец и куда он, будучи мальчиком, по какой-то причине забегал.

– Что здесь произошло? – спросил он.

– Вот и разберитесь! – пряча нос под носовым платком от тяжелого железистого запаха крови, ответил Оллфорд. – Я назначаю вас помощником инспектора Бакера. Вам это будет полезно, но, а мне, джентльмены, нужно на свежий воздух, – огласил суперинтендант и поспешил покинуть место преступления.

Глава III. «Бурый медведь»

Паб «Бурый медведь» был обычной забегаловкой в восточной части Лондона, где-то в районе старого порта Доклендс. Дом, некогда принадлежавший титулованной семье и воплощавший элегантность, вначале второй половины 19-го века представлял собой жалкое подобие былой роскоши. Словно во время линьки, старая известка на прямоугольных фасадных стенах набухла и облупилась, накрепко забитые, многочисленные двери прогнили, и только окна с плотно задернутыми шторами, сквозь которые просачивался тусклый свет от горящих газовых ламп, ясно указывали на то, что дом еще жил и каким-то непостижимым образом не рухнул. Словно огромный клоп, паразитировал он на теле города и жадно «дышал» вонью квашеной капусты, пивным перегаром и мочой. Справа от входа в забегаловку висела табличка, на которой каким-то умельцем красной корабельной краской было старательно выведено недвусмысленное извещение: «Имеются кровати». Паб днём и ночью кишел моряками, пропивавшими свои жалкие гроши, дешевыми проститутками, готовыми за пенни отдаться любому бродяге, пьяными солдатами, мелкими воришками и всяким пролетарским сбродом, которого было предостаточно на серых, грязных, пропахших помоями, угольным дымом, тухлой рыбой и гнилой сыростью улицах. Вот в этой самой забегаловке в ночь с третьего на четвертое мая 1849 года зачали Эмму.

«Ах, Джуди, ты просто бестия! – сказал здоровенного вида клиент и, вцепившись железной хваткой в тощую руку продажной девицы, помог ей подняться с колен. – Теперь я, детка!» – он круто развернул Джуди к себе спиной и повалил на стол, от чего гнутые тарелки с объедками полетели на каменный пол и, коснувшись его грязной и липкой поверхности, резанули по ушам противным звоном. Запутавшись в многочисленных юбках девицы, здоровяк выругался, но все же отыскал «слепого ангелочка» и, издавая рёв удовольствия, вошел в неё. Джуди тихо вскрикнула, но через секунду уже сама стонала и извивалась под яростным натиском клиента. Она давно привыкла к грубому обращению, а было ли иначе, она и понятия не имела.



Рыжеволосая Джуди Шелдон, по прозвищу «Пчелка», благодаря молодости и заманчивой внешности считалась самой популярной «кружевной овечкой» в забегаловке, а кроме того, единственной, которая не обзавелась дурными болезнями. Удивительно, но инфекции обходили девушку стороной, что вызывало черную зависть и ненависть у остальных жриц любви. Ведь все они, пораженные сифилисом, чахоткой или какой-нибудь другой заразой, как старые, вонючие тряпки, тихо гнили и пухли от голода в нечистых своих лачугах. Заправляла всем этим пёстрым хозяйством некая «леди» по имени Пегги Чадлер, или, как ее называли в хорошо известном кругу, Криворотая Пегги. Матушка умело использовала свою лучшую «подстилку» и подкладывала Пчелку под выгодных клиентов. Одним из таких клиентов в ту майскую ночь и оказался тот здоровяк. Звали его Дэн Эванс, и служил он матросом на одномачтовом боте "Фантазия".

Джуди до последнего скрывала свою беременность, потому как знала, что в заведении Криворотой Пегги не принято было обзаводиться детьми. Но когда слухи о круглом животе Пчелки всё же долетели до ушей матушки, то та вначале оттаскала девицу за волосы, затем долго била метлой и в довесок закрепила все увесистыми кулаками, потому как считала, что все эти ненужные обстоятельства напрямую скажутся на толщине ее кошелька. Ведь народец, наведывающийся в ее притон, был хоть и тёмен, но безумно суеверен, и никто не пожелает связываться с брюхастой проституткой.

«Вот неблагодарная тварь! – ругалась Пегги до хрипоты, а ее перекошенный рот, не знавший зубной пасты под названием «Мазь от доктора Шеффилда», извергал брызги ядовитой слюны. – Как она могла, стерва, так со мной поступить?! – жаловалась она своему старинному приятелю, иссушённому солнцем южных морей и туговатому на ухо, боцману». А старый моряк глупо смотрел на Пегги слезливыми и покрасневшими от кератита глазами и постоянно переспрашивал, чем еще больше распалял подругу.

Матушка хотела избавиться от плода немедленно, и она вероятно так и поступила бы, но печальный прогноз повитухи остановил ее, но не остановил ненависть, которую Пегги, при любом удобном случае, выказывала Джуди.

И всё же, если быть до конца беспристрастным, хозяйке борделя следует отдать должное. Пегги не выгнала бедняжку на улицу, как обычно, она проделывала это с другими мамашами, да и рук своих больше не распускала, а напротив, кормила Джуди лучшими объедками, при этом, конечно же, не забывала вставлять пару тройку проклятий…

С появлением писклявого младенца барыши снова замаячили на горизонте. Пегги, всегда неизменно угрюмая, словно внутри нее постоянно что-то болело, в то раннее утро была в приподнятом настроении. Еще бы! Ведь в строй вернулась лучшая ее шлюшка. Она много пила и громко, словно каркая, смеялась. А что касательно ребёночка, то его отобрали у Джуди в ту же секунду, как только малютка покинула теплое и влажное материнское «гнёздышко». Еще не успела обрезанная пуповина коснуться грязного таза, а матушка, словно булку хлеба, завернув ребенка в кусок грубой ткани, отнесла в приют, где ей, как бы сильно этого ни хотелось, пришлось раскошелиться и заплатить настоятельнице три фунта.

Несчастная Джуди до истерики умоляла Пегги вернуть дочь, но все стенания были напрасны. Матушка оплеухами и проклятиями быстро вернула на грешную землю еще не совсем оправившуюся от родов заблудшую овечку, и та приступила к обязанностям по пополнению казны ненасытной хозяйки.

Глава IV. Приют

– Смотри, Лора, – ангелочек, – сказал Кирке своей жене, настоятельнице приюта, и, плотно прикрыв беззубый рот, сжал губы.

– Хватит, пялиться! – зло проворчала Лора. – Лучше бы сходил за кормилицей, а то еще чего, орать начнет!

Кирке Пандо, в прошлом бравый сержант флота Её Величества, в свои сорок лет с небольшим, выглядел глубоким стариком. Куда-то со временем подевалась его морская выправка и гордость. Измученный за долгие годы военной службой, заклёванный вечно недовольной женой и истощенный постоянным недоеданием, Кирке, напоминал больного и ощипанного цыплёнка с худым телом на спичечных ножках. Всё, начиная с носа картошкой на лице со впалыми щеками и заканчивая большим лысым черепом в пучках редких и безжизненных волос на макушке – всё вызывало у людей, видевших его, чувство тошноты и отвращения. Кроме того, голова муженька подергивалась, как при нервном тике. То ли он, таким образом, был всегда готов уберечь свой затылок от затрещины, посылаемой при любом удобном случае женушкой, то ли психические изменения в мозгу Кирке вылезали наружу. Неизвестно. А вот супруга его Лора Пандо, напротив, обладала крутым нравом и пышнейшими формами. Наверняка, какому-нибудь торговцу из мясной лавки, Лора напомнила бы перевязанную в несколько местах колбаску, до того она была кругла и неохватна в боках. Ко всем этим прелестям надо причислить и её патологическую безродность. И как это зачастую бывает у безродных, а у нее в роду были только прачки и слуги, отличалась Лора редкой безвкусицей ко всему, к чему только прикасались ее пухлые и короткие пальцы. Всем расцветкам в одежде настоятельница предпочитала цвет белый. Он был абсолютно во всём: и в оборках на грубых платьях, и в обрамляющем венчике льняного чепчика, туго подвязанного тонкими завязками на круглой и щекастой её голове.

Жили Пандо ничтожно бедно. Ведь Кирке так и не сумел за многолетнюю службу скопить деньжат, а Лора приданного не имела. Поэтому семейка выкручивалась, как могла. Как говорится, не брезговала испачкаться темными делишками. Основным заработком парочки была приёмка у нищенок младенцев и впоследствии, если повезет, перепродажа в состоятельные дома. А поскольку своими детьми, по какой-то причине, Пандо не обзавелись, то о таких родительских чувствах, как материнство, отцовство, доброта и забота, они и понятия не имели, и относились к детям, как к каким-то вещам, которые нужно всего лишь с выгодой продать.

Содержались дети в антисанитарных условиях. Вся мебель, если это определение уместно, состояло из трех деревянных кушеток, где сироты спали вповалку в тряпье, поедаемые вшами. А облезлый кролик, больше смахивающий на замученного кота и десяток клеток с птицами и их песнопением предавали приюту видимость уюта.



Что там говорить, но все недавние приобретения семьи Пандо были крайне неудачными. Видимые невооруженным глазом, дефекты несчастных сироток и их истощенные тельца, отталкивали покупателей и барышей не сулили, а только одни сплошные, – сплошные и ненужные расходы.

Когда же семейная парочка окончательно убеждалась, что «товар» никудышный и вряд ли на него будет найден соискатель, то, не испытывая особых душевных мук, избавлялась от лишних ртов. Как? Да очень просто. Лора без тени сожаления, задыхаясь и обливаясь потом, душила детей бельевой верёвкой, а Кирке топил трупы в бурой и вонючей Темзе. Бедолага не выносил этих опасных и ужасных процедур. Ведь он подвергался невероятному риску. Стоило ему хотя бы только раз попасться на глаза какому-нибудь «бобби», то участь Пандо была бы незавидной. Висели бы они на пару с Лоретой в петлях на площади перед тюрьмой Ньюгейт, а их грязные раскачивающиеся пятки вызывали бы отвращение у зевак. Но куда деваться? Кирке выполнял приказы жены беспрекословно. Ведь перечить Лоре, он не смел, да и если бы попытался как-то возразить, то жёнушке не составило бы особого труда – также, пыхтя и потея, придушить и его своими крепкими, как у мясника, руками. Глубокой ночью Кирке, словно крыса, весь дрожа от страха, пробирался к набережной и топил, топил младенцев. Еще круги на воде не успевали окончательно скрыть преступление, как он пулей возвращался домой и прятался под лестницей. Ужасные кошмары лезли Кирке в голову и не покидали его ни днем, ни ночью. Ему казалось, что он определенно сходит с ума. Всплеск, круги на воде, темные маленькие фигурки с неразличимыми детскими лицами, и всё это вперемешку в его сознании, и как результат: холодный пот, постоянное недосыпание и крайнее психологическое истощение.

Вырученные деньги за ребёнка Лора спрятала. И теперь все ее чаянья были устремлены на милую крошку. В конце-то концов, это помогло бы хоть как-то поправить их семейный, весьма плачевный, бюджет. Тем более что именно сегодня, Пандо ожидали богатого гостя, а хорошенький младенец, к тому же, девочка, был как нельзя кстати. Лора нашла кусок шелковой ткани, надежно спрятанный и припасённый для такого случая, и, смочив его последними, вульгарно пахнущими каплями духов, случайно позабытые кем-то из посетителей, запеленала ребенка. И как только ночь вступила в полные права, напряжение в ожидании покупателя достигло своего пика и такой долгожданный стук в дверь, все же оказался неожиданным для Пандо, и заставил их одновременно вздрогнуть. Лора, что-то ядовито шепнув мужу, лично пошла встречать гостя, а Кирке растворился в черном мраке, где-то под своей любимой лестницей.

В приют вошла во всём черном тонкая, словно спица, женщина. И все попытки Лоры рассмотреть лицо ночной визитёрши оказались тщетными. Черная вуаль надежно скрывала тайну, но запах, стать и бесшумная поступь всё же выдавали в незнакомке некий достаток. И Лора оказалась в чём-то права. Это была служанка Мэри Уильямс. По поручению своей богатой и бездетной хозяйки девушка должна была за пять фунтов отыскать новорожденного и, никем не замеченной, вернуться домой. Главными предъявляемыми требованиями к младенцу, были условия отсутствия каких-либо изъянов, чтобы ребенок был непременно девочкой с хорошим здоровьем и аппетитом.

Ночная гостья попросила настоятельницу распеленать ребенка. И убедившись в качестве «товара», сунула в руки ей деньги и удалилась. И как только она покинула приют, Кирке вышел на свет и заглянул жене из-за спины в попытке рассмотреть выручку. Но ему это не удалось. Лора двинула плечом мужа под подбородок, и тот ничего не увидел, а только плямкнул своим беззубым ртом.

А Мэри с младенцем в руках спешила домой. Ей было безумно страшно ночью в трущобах среди воров, проституток и нищих. Пройдя одну из улиц, она остановилась. Преграждая путь, ей навстречу из темноты двинулись две темные тени…

Мэри жутко испугалась и решила вернуться, но отыскать приют Пандо не сумела. Она-то и в первый раз с трудом разыскала его, а теперь в полной темноте да еще преследуемая кем-то, безнадежно натыкалась на запертые двери домов, схожих друг на друга, словно их возводил слепой безумец. Все ее тело трепетало от страха, и бедняжке хотелось закричать о помощи, но тайна о младенце и ужас, сковавший ее волю, не позволили Мэри этого сделать.

И вот чья та шершавая ладонь с запахом табака закрыла девушке рот…

«Не дергайся, мать твою! – приказал грабитель. – Пикнешь, я живо из тебя дерьмо вышибу!»

Мэри не видела разбойника. Он настиг ее сзади и прижал к холодной стене.

«Давай! Что там у тебя?» – сиплым голосом велел он.

Мэри окаменела от ужаса и прижала младенца к груди. Тогда грабитель попытался силой отобрать сверток. И уже, когда ему это почти удалось, девушка совершила фатальную ошибку. Насколько это было возможно, она крикнула сквозь вонючие пальцы:

"По-мо-ги-те!"

Это были последние слова в ее жизни. Заточка из металлического прута пронзила живот Мэри и вонзилась в сердце: девушка обмякла, а из ее ослабевших рук клубком скатилась необычная ноша, которую убийца едва успел поймать свободной рукой.

– Какого хрена? – сообразив, что свалилось ему в руки, выругался душегуб.

– Что там? – поинтересовался второй из грабителей.

– Дитя, мать его! – выругался первый и, словно избавляясь от тряпки, зараженной холерой, сунул приятелю свёрток с младенцем. – Держи его! – приказал он. - Вот задница! Влипли, нахрен! Я обыщу эту сучку, а ты - грёбанный, тупой урод, смотри, чтобы оно не пикнуло! – Душегуб живо обшарил одежду Мэри и, не обнаружив ничего ценного, снова выругался, а затем быстро зашагал в темноту проулков. Путая следы и задыхаясь от быстрой ходьбы, они остановились в трех улицам от преступления.

– Придурок! Зачем ты его тащишь?! – переводя дыхание, спросил первый, когда увидел в руках приятеля всё тот же сверток с младенцем.

– Да ты же сам сказал: держи! – ответил другой.



– Брось его, идиот! А то я тебе яйца отрежу, нахрен!

– Куда?

– Вот, дерьмо! Бросай в реку и догоняй, чёртов кретин! – сказал первый и ускорил шаг.

– Как, в реку? – вытянув руки с ребенком перед собой, в полном замешательстве спросил второй. Постояв так несколько секунд, он пришел в себя и, не в силах придумать ничего лучшего, осторожно положил ребенка на мостовую и бросился вслед за приятелем...

А в это же время проститутка Марта Табрам возвращалась домой по Ярд-стрит. От бренди, которым ее щедро напоили два офицера, ее тошнило и постоянно рвало. Марта, опираясь о холодные стены домов, медленно брела к себе, останавливалась, блевала и снова, пошатываясь, продолжала свой путь. Так что приглушенный писк младенца не сразу привлек ее внимание. Сначала она даже подумала, что это у нее пищит в голове от выпивки. Но когда на мгновение каким-то чудом мозг Марты прояснился, она отчетливо услышала плач ребенка. Опьянённым взором женщина осмотрелась вокруг, но не увидела ничего, кроме черного мрака ночи, смешанного с зеленоватым туманом. Наверняка малышка, не замеченная проституткой, так и осталась бы лежать на мостовой, но весы проведения склонились иначе. Извилистый путь Марты пролегал точно через живой сверток, и она споткнулась об него своим грязным ботинком с дырявой подошвой. От толчка ребенок закричал, и Марта склонилась над тем местом, откуда доносился звук. Почувствовав что-то мягкое, она развернула ткань вялыми и неуклюжими руками и на мгновение замерла.

"– Э-э, срань божья! – простонала Марта и подхватила ребенка на руки. – Живой". – Потом, чуть не упав с младенцем на мостовую, медленно встала и пошла. Что творилось тогда в мозгу у проститутки, неизвестно, но доподлинно известно, что Марта добрела до забегаловки «Бурый медведь», куда ввалилась в него с черного хода и наткнулась на Пегги.

– Ааа, ша-ла-ва! – набросилась та и, схватив за плечи Марту, встряхнула ее, точно грязную портьеру. – Деньги принесла, шлюха?!

– Беррри! – сказала Марта, и отдала сверток.

– Что это? – спросила Пегги, но, увидев, что оказалось в ее руках, обрушила на Марту новые проклятия. – Сучка, где ты это взяла?! Украла?!

Марта молчала. Она не могла говорить. Очередной комок рвоты напрашивался наружу, и ее тут же вырвало на пол, прямо на сморщенные ботики Пегги. В ответ матушка наотмашь врезала проститутке пощечину, что незамедлительно принесло плоды. Марта скривилась от боли и, потирая алую щеку, выдала:

– На-Шла!

– Где, гадина, ты его нашла?! Говори! Ну же, говори, мразь такая!

Бесполезно. Отравленный алкоголем мозг Толстушки Марты отключился и она, как грязная тряпичная кукла, сползла по стене на пол в выблеванную ею же «кашу».

– Тварь! – сказала Пегги, пнув Марту в бок.

Но той, по всей видимости, было на все плевать. Она что-то промямлила в ответ и отключилась…

Когда Пегги унесла ребенка к себе, ее всю трясло от гнева, потому, как и представить себе она не могла, что ей делать.

"Где эта дура взяла ребенка? Я ведь отнесла ее в приют, – без конца спрашивала себя Пегги. – Хорошо! Завтра я из этой гадины всю душу вытряхну. За-ра-за!"

Как не пыталась Пегги выяснить следующим утром, - «как и откуда у Марты появился ребенок?». Всё было напрасно. Толстушка ничего не могла вспомнить, а, только, потирая руками опухшие с перепоя глаза, кричала:

"Не знаю! Не помню!"

Пегги прекратила допрос и, нависая над полумертвой Мартой, приказала:

- О ребенке - никому! Откроешь рот - придушу!

- А я что? Я немая, как рыба, - поклялась Толстушка.

И знаете, как бы там ни было, но Марта действительно оказалась «рыбой». Она, как и обещала, до поры до времени держала рот на замке.

Глава V. Пегги

Если бы кто-то и попытался отыскать в искалеченной и мрачной душе Криворотой Пегги хотя бы унцию сочувствия к кому-нибудь, то уже через минуту плюнул бы на это неблагодарное дело. Не было в сердце матушки ни доброты, ни сочувствия. Высохло всё еще в детстве – очерствело. Не испытала малышка Пегги Чадлер в младенческом возрасте ни любви близких, ни благосклонности небес. Отца Пегги – вообще не знала, а мать ее умерла от холеры, когда девочке едва исполнилось десять лет. Никому не было дела до бедняжки Пегги, потому что окружали её такие же тысячи нищих, которые жили ничуть не лучше. Словно у вонючей побирушки под юбкой, все они задыхались от зловоний города и прозябали в нищете. До десяти лет, шатаясь от голода, торговала Пегги орехами, вареной картошкой, водяным крессом, креветками – да чем придется на улицах сити. А когда осталась одна, то по протекции "доброй" тётушки устроилась поломойкой в зажиточный дом, где три года скребла километровые полы, стирая до костей пальцы на руках и уродуя колени. Там же на полу была изнасилованная таким же слугой, где их тут же заметили и, словно собак, выгнали на улицу, особенно не разбираясь, кто и в чём виноват.

Голодная в лохмотьях, шлепая по лужам босыми ногами, попрошайничала Пегги днём, а ночью старые городские конюшни служили ей ночлегом…

Не отличавшееся особым своеобразием, октябрьское утро 1829 года встретило девочку холодом, сыростью и гадким туманом. Пегги в поисках хотя бы корки хлеба прошла по Фурнье-стрит, затем на первом повороте свернула на Уилкс-стрит и наткнулась на уличного торговца. От запаха горячего хлеба и вареной картошки, доносившегося из его лотка, у неё свело живот.

Пегги подошла к торговцу и протянула грязную ладонь. Толстый торговец с маленькими, близко посаженными поросячьими глазками, в перепачканном сажей фартуке посмотрел на Пегги и спросил:

– Ангел небесный, ты голодна?

Пегги кивнула в ответ.

– Клянусь моей покойной матушкой, что ты не ела, целую неделю! - посочувствовал торговец. Он выбрал из ящика самую никчемную картофелину и, завернув ее в клочок бумаги, положил в свой оттопыренный и грязный карман. – Пойдём, я угощу тебя. Эй, Симон! – окликнул он мальчика лет девяти. – Присмотри за лотком! Я сейчас управлюсь и вернусь! Пойдём со мной, бедняжка, – лоточник указал на узкий проход между домами.



– Куда? – спросила Пегги, недоверчиво.

– Ты что? Испугалась? – Лоточник пухлой ладонью вытер взмокший лоб. – Вот дуреха. Джакоб не обижает сироток. Я дам тебе хлеба, пойдём.

Пегги, одурманенная голодом, робко двинулась за торговцем.

– Сюда. Вот сюда, – указывал путь толстяк, протискиваясь в узкую щель между домами. – Смелее, бедняжка.

Пегги последовала за лоточником и оказалась на задворках старых домов, кольцом соприкасающихся друг с другом, и где все пространство вокруг было увешано серым изношенным бельем постояльцев, похожим на дырявые паруса, свисающим с крыш до квартир на первых этажах, и где стоял тошнотворный запах фекалий, истекавший из давно неочищенных выгребных ям.

– Вот видишь? Бояться нечего, – заискивая, обратился толстяк к Пегги и внезапно больно схватил ее за плечи. – Я дам тебе картошку, хлеб, – все, что ты захочешь…

Пегги вскрикнула, отпрянула назад и, вырвавшись из рук торговца, отбежала в сторону.

– Что ты? Ты боишься меня? – Лоточник был поражен прытью девчонки и, чтобы успокоить ее, попытался изобразить на лице что-то вроде улыбки. – Не бойся, детка. Я не причиню тебе вреда. О, прости. Я забыл. Я сейчас. Сейчас, сейчас. У меня ее много, – толстяк дрожащей рукой вынул из кармана картофелину и, протянул ее Пегги. – Вот, возьми. Ну, что же ты?.. Смелее…

Пегги сделала два шага назад и оглянулась. Отступать было некуда. Грязные кирпичные стены домов надежно скрывали тайны заднего двора, а спасительный выход загораживала тучная фигура лоточника.

– Иди ко мне, – прошептал толстяк, выпучив глаза. – Я добрый. Ты только сделай кое-что для меня, а я тебя отблагодарю. Джакоб щедрый, – он схватил снова Пегги за плечи, и прижал к себе, картофелина вывалилась из его руки, упала и покатилась в сторону.

– Отпустите меня! – попыталась закричать Пегги. Но все, что сорвалось с ее губ, было: "ОТП". Потная ладонь торговца закрыла ей рот.

– Ну, что ты орёшь, дурёха? Я не сделаю тебе больно, – толстяк, путаясь в собственной одежде, судорожно сунул руку под свой фартук. Его желеобразное лицо побагровело, и он попытался направить руку Пегги в том же направлении, но возбужденное замешательство позволило девочке вырваться из тисков. Она укусила лоточника за руку и бросилась к спасительному выходу.

– Дьявол! – заорал толстяк, скривившись от боли. - Я убью тебя, гадина! – Он бы поймал девчонку, но пудовое брюхо мешало ему двигаться резво. Пегги выпорхнула на оживленную улицу и побежала вдоль домов, где на перекрестке, на полном ходу врезалась в странную дамочку.

Дааа уж! В самом деле, тут было во что врезаться. Весь пурпурно-бархатный силуэт незнакомки напоминал песочные часы, а выступающая вперед, неохватная грудь и оттопыренная назад нижняя часть мадамы, произвели на Пегги ошеломляющий эффект; книзу свободное платье женщины волочилось шлейфом, широкополая шляпа украшала ее голову, а в руках дамочка держала зонтик, хотя день не предвещал дождя.

Вот так судьба столкнула Пегги с легендарной Бетти Кук. Когда-то давно, в молодые годы, Бетти считалась самой популярной проституткой с Осборн-стрит. Многих мужчин она согрела на своей теплой груди, а про её способность возвращать утраченную мужскую силу, складывались целые легенды. Ходили даже слухи, что стоило только самому последнему «каплуну» разместить свои причиндалы на её холмах, как тут же возвращалась, давно позабытая, стойкость. Такая популярность была на руку Бетти. Монеты сыпались ей за шиворот, словно зерно из дырявого мешка, и вместе с тем рос в определенном кругу авторитет. Но с годами пагубное пристрастие к спиртному сделало свое грязное дело. Популярность понемногу угасала, а былой авторитет снижался. Последнее время опекала Бетти нескольких уличных проституток, за что те платили ей по семь пенни в неделю.

– Ну, куколка! Куда так спешим? – спросила Бетти, оценивая неприглядный вид девочки.

– Извините, мисс, – задыхаясь от бега и оглядываясь назад, сказала Пегги.

– Как тебя зовут, куколка?

– Пегги, мисс.

– Пегги?

– Да, мисс.

– Хм. У тебя красивое имя, Пегги. А сколько тебе лет, куколка? – и, чтобы посмотреть девчонке в глаза, Бетти попыталась приподнять ее подбородок пальцем.

– Четырнадцать, – грубо ответила Пегги и одернула голову.

– Четырнадцать? Значит ты уже взрослая, правда? Я тебя прощу, куколка, – улыбаясь, продолжила Бетти. – Но за это ты проводишь меня домой. Договорились?..

Пегги недоверчиво посмотрела на дамочку и сообразила, что, несмотря на ранее утро, женщина была изрядно пьяна: запах алкоголя и навязчиво-сладких духов, и еще, чёрт знает чего, бил в чуткий нос Пегги до головокружения.

– Ну, милая?.. Что же ты молчишь? Я могу на тебя рассчитывать?

– Хорошо, мисс, – согласилась Пегги.

– Мне нужна только некоторая опора. Видишь ли, у меня была непростая ночь, – неровно шагая, объяснила свое состояние Бетти. – Ведь, ты же не маленькая, правда? Нам девушкам в этом мире мужчин необходима помощь друг друга.

– Да, мисс, – согласилась Пегги, только для того, чтобы, как можно скорее, убраться подальше от этого места.

– Тут рядом, в квартале отсюда, – уточнила маршрут странная дамочка. – Я покажу.

Они прошли еще немного и свернули на Ханбери-стрит.

– Вот мы и пришли, – сказала Бетти и рукой указала на двухэтажное здание из красного кирпича.

Опасливо поднявшись по скрипучей лестнице с шаткими перилами на второй этаж, Пегги оказалась в неубранной комнате с плесенью на стенах и заваленной всяким хламом; слева от входа холодный камин, вжатый в стену, зиял своей черной и холодной пастью, а в центре комнаты вокруг круглого стола стояли два коричневых стула с потертой кожей, а у окна ютилась с нечистым бельем узкая кровать.

– Вот я и дома, – сказала дамочка и бросила свою шляпку на стол. - Ну, куколка, расскажи мне о себе. Чем ты занимаешься?.. есть ли у тебя родные?..

Пегги ничего не ответила, а лишь опустила взгляд в пол.



– Да ладно, куколка. Я и так вижу, что тебе несладко пришлось. Меня зовут Бетти, – представилась дамочка и устало ввалилась в кресло. – Ах, дьявол! – выругалась она. Ей никак не удавалось снять с плеч накидку. – Этот чертов ошейник! Милая, прошу тебя. Помоги мне. Этот гадкий узел!..

Пегги осторожно приблизилась к новой знакомой и нашла злополучный узелок. Бетти же, понаблюдав некоторое время за тем, как девочка справляется с заданием, неожиданно схватила Пегги за грудь, на что та, словно ужаленная пчелой, отскочила и бросилась к выходу.

– Давай, давай! Проваливай, сумасшедшая! – крикнула Бетти ей вслед. – Только, перед тем как уйти, хорошенько подумай, сколько еще ты протянешь на улице!

У самой двери Пегги остановилась. Она повернулась к Бетти, и огрызнулась:

– Зачем вы хватаете меня?

– Бу-бу-бу! – передразнила ее Бетти и тяжело поднялась с кресла. – Вот бешеная, – сказала она и, шатаясь из стороны в сторону и путаясь в собственных ногах, подошла к кровати, а потом зачем-то опустилась на колени и пощупала рукой под кроватью. – Ах, Святая заступница! – обрадовалась Бетти и вытащила початую бутылку. – Как же мне тебя не хватало! – поцеловав пыльное стекло и вырвав зубами пробку, она сделала несколько глотков прямо из горлышка. – Ангел небесный, я спасена! – простонала Бетти и вдруг вспомнила, что в комнате, кроме нее, есть еще кто-то. – Ха! Ты всё ещё здесь? – спросила она и отрыгнула воздух. – Ну, что же ты остановилась? Давай, проваливай,.. если хочешь издохнуть с голоду! Что?!... Некуда идти?!.. Да?!...

– Вы не имеете права хватать меня, мисс!

– Уууу, дура! Нужны мне твои сиськи. Которых даже нет! Ха-ха! Ну, что смотришь? Да я пьяна! И что же? Иди-ка сюда, замухрышка! – подойдя к Пегги и схватив за руку, Бетти выволокла ее в центр комнаты.

– Не прикасайтесь ко мне! – запищала Пегги, вырываясь.

– Ты мне не скалься! Видала я таких! – потребовала Бетти с гримасой отвращения на лице. – Ладно, снимай эти тряпки! Я хочу взглянуть на тебя!

Пегги бросила испуганный взгляд.

– Давай же! Не прикидывайся недотрогой! – сказала Бетти и, подтянув к себе, попыталась развязать платок, опоясывающий узкие девичьи плечи. В ответ, зарычав, словно затравленный зверёк, Пегги дико замахала руками. – Придержи свой гонор, куколка! – приказала Бетти. – А если хочешь, можешь проваливать, дрянь!

Но Пегги не сдвинулась с места. Она продолжала стоять с опущенной головой. Тогда Бетти повторила попытку. И на этот раз Пегги не сопротивлялась, а только тихо расплакалась.

– Ничего, ничего! Реви, реви – сколько угодно! – сказала Бетти и, чтобы рассмотреть девчонку со стороны, отступила на шаг. – Ну, что тут у нас?..

Перед Бетти стоял ходячий скелет: бледное, синюшное тело, худые руки, обтянутые кожей и грязные до локтей, похожие на иглы, острые ключицы, впалый, как у клячи, живот и острые колени на тонких иксообразных ножках.

– Да уж – фигурка! – заключила Бетти. – Будем надеяться, что мясо нарастёт! Ты когда-нибудь была с взрослым мужчиной?

Пегги кивнула.

– Слава небесам! – обрадовалась Бетти. – Ты избавила меня от этих гнусных объяснений того, что растет там у них между ног! – Бетти захохотала, а затем закашлялась. – Да, кстати, покажи-ка мне свои зубы.

Пегги оскалилась.

– Черт возьми, у тебя полон рот зубов! – недовольно сказала Бетти и прямо в одежде завалилась в постель.

– Мисс Бетти, могу я остаться у вас? – робко спросила Пегги, надевая на себя тряпьё.

– А черт с тобой, – уже проваливаясь в сон, ответила та. – Завтра я научу тебя чистить морковку... и на работууу... А без зубов было бы лучшшш,.. – не договорила она и уснула.

С тех пор новая знакомая не стеснялась обирать Пегги до нитки и пропивать все заработанные ею деньги.

Вот так, в свои неполные пятнадцать лет, Пегги в полной мере вкусила все «прелести» жизни в трущобах Уайтчепела. Шлепая по лужам в теплое время и поскальзываясь на льду зимой, искала Пегги клиентов. Там же, на одной из улиц, она укусила одного из них, за что поплатилась сломанной челюстью, после чего и получила своё столь непривлекательное прозвище Криворотая Пегги.

Так прошло несколько лет. После смерти легендарной Бетти Кук, её место заняла Пегги. И упаси вас ангел встать у неё на пути. Матушка могла и ножичком пырнуть, особо не раздумывая…

Глава VI. Ты нам за все заплатишь, матушка!

Инспектору Джеймсу Бакеру, к которому Берч был представлен волею судьбы, вероятно, еще не исполнилось и тридцати лет, но за эти не полные тридцать лет Бакер успел юнгой подраить палубу на рыболовном судне «Фантазия», набить себе задницу седлом в кавалерии до геморроя, поиграть лирических любовничков во второсортных пьесках в театре «Олд Вик», развестись со своей женой Оливией и даже обзавестись в свой адрес недостойными слухами о порочной связи с неким актером – Олденом Паттом. Как вышло так, что Джеймс Бакер оказался в полиции, можно только догадываться. Может быть, это было врожденное любопытство к познанию чего-то нового, может быть, это был зов пылкого сердца в служении обществу, а может это была всего лишь неудержимая склонность его характера, присущая молодым юнцам, которые хотят, во что бы то ни стало, почувствовать своей кожей что-то щекочущее их нервы – остренькое и неизведанное. Неизвестно... Но, как бы там ни было, а Бакеру была по душе вся эта грязная возня. Район Ист-Энд Джеймс знал, как свои пять пальцев и легко сходился со всем отрепьем, которое населяло бедные улицы Уайтчапела. Проститутки, пёстрая театральная публика и, повсюду снующая, уличная беспризорная шантрапа снабжали уши инспектора нужной информацией, а он умело пользовался ней. Вначале службы Бакер брался за любое дело. Хватался, как говорится, за всё, что только мог. Возвращал домохозяйкам краденое белье на улице Бернар, ловил за руку карманников у доков, отправлял в Австралию душегубов, доставалось от него и взломщикам квартир. Но последний случай, чуть не стоивший ему не только карьеры, но и жизни, заставил Джеймса пересмотреть свое отношение к раскрытию преступлений и стать более осмотрительным. Загнанная Бакеру в шею заточка рукой одного из местных бандитов, оставила отметину и некоторым образом утихомирила его пылкую натуру, но всё же не отбила охоту копаться в подобном дерьме.



Но обо всём этом Томас узнает немного позже от сослуживцев. А пока,… а пока он с любопытством разглядывал невысокого человека ростом около пяти футов, с довольно-таки приятным мальчишеским лицом, описывая которое, можно только сказать, что подобные лица, как правило, располагают и привлекают, и в принципе неважно, какими качествами наделен обладатель такой внешности, умом или просто глупостью. Вьющиеся рыжие волосы инспектора торчали из-под шляпы-котелка, одет он был в модный смокинг с длинными лацканами, покрытыми шелком, узкие клетчатые брюки со штрипками, белую рубаха со стоячим воротником, и всё это подвязывалось на шее цветастым платком; его движение были свободны и легки, и где-то излишне театральны.

– Значит, Томас Берч! – оборвав раздумья новичка, сказал инспектор, как только суперинтендант покинул забегаловку.

– Инспектор Джеймс Бакер, – парировал Берч.

– Старший инспектор, - поправил Бакер и сценически улыбнулся. – Но вы можете звать меня просто Джеймс. И сразу вам скажу, Берч, меня раздражает наша врожденная английская чопорность. Это в некоторой степени мешает делу. Особенно такому деликатному, как наше. Не буду скрывать, но я хотел бы, чтобы мы подружились. И мне, почему-то кажется, что мы непременно сойдемся. Но не забывайте всё же, что небольшой заборчик между друзьями продлевает дружбу. Вы ведь, наверняка, старше меня, к тому же, мы теперь коллеги, не правда ли? Так сказать, стражи закона.

– Хорошо, – согласился Томас, выслушав поток изречений инспектора. – Просто – Джеймс.

– Вы знаете, что мне вдруг пришло в голову? – спросил Бакер.

– Что же, инспектор?

– Что вы думаете над этим словосочетанием имен: Бакер-Берч, Берч-Бакер?

– Я думаю, инспектор, что эти имена имеют одну и ту же заглавную букву: «Б».

– Совершенно верно, друг мой, но не только это. Вот только представьте, я так и вижу в газетах, – инспектор провел рукой линию в воздухе, - «Бакер и Берч раскрыли еще одно громкое преступление!» – Ну, как вам такое?! – спросил инспектор и рассмеялся. – Недурно звучит, согласитесь? Наши имена могут перепутать. Но, знаете, беда в том, что, когда на корабле два капитана, он может случайно затонуть. Но это я так, к слову. Хотя,… – инспектор на секунду задумался и, окинув взглядом Томаса, продолжил свои умозаключения. – У меня волосы светлые и вьющиеся, а у вас прямые и темные, вы на две головы выше меня и шире в плечах. Но не сомневайтесь, Берч. Я тоже кое-чему научился. Один знакомый моряк преподал мне урок, – инспектор улыбнулся так, чтобы Томас увидел у него во рту слева большую щель между белых и ровных зубов. – Эта скотина заплатила мне за зубы, но об этом позже. И, кстати, хочу предупредить вас, Берч, у меня довольно хорош правый хук, дружище. Как-нибудь я врежу вам, Берч, – сказал инспектор и снова звонко рассмеялся. – Да я шучу! Если бы вы видели сейчас свое лицо! – и, чтобы снова не рассмеяться, инспектор приложил указательный палец к губам.

– Что не так с моим лицом? – растерянно спросил Томас.

– Ну,… это... не обижайтесь на меня, друг мой. Но у вас «солдафонское» лицо. Любой идиот с Ист-Энд в три секунды раскусит вас. У вас лицо вояки или «бобби». Шрам бы вам не помешал, Берч... Да я шучу! – Бакер снова захохотал.

– Прошу прощения, инспектор, – обратился к Бакеру подошедший со спины констебль. – Леди готовы!

– Вы всё сделали, как я приказал? – спросил Бакер, не поворачиваясь в сторону констебля.

– Да, инспектор! Каждая в отдельной комнате!

– Тогда, давайте, начнем, – объявил Бакер и, став на пятки, развернулся на месте и вскинул руку к потолку. – Вам будет это интересно, Берч. Вы ведь теперь в моем подчинении, так сказать. Вы юнга на моем корабле, а я ваш капитан. Смотрите, что буду делать я, слушайте, отмечайте для себя то, что вам покажется важным. Как говориться, хороший пример лучше, чем тысячу наставлений, – подытожил инспектор и, скрещивая пальцы рук, поправил перчатки. – Сейчас перед вами, Берч, откроется театр человеческих душ, и эти души, уж поверьте мне, не столь привлекательны.

За дверью первой комнаты Томас полагал увидеть приятную особу. Ведь девицы подобной профессии, как опрометчиво считал он, должны были отличаться некой привлекательностью. Однако это оказалось не так. На стуле, справа от входа, сидела еще не старая, но уже и не первой свежести толстушка в коричневом и пышном в сборках платье из тартана. Свои густые и давно немытые волосы она просто-напросто собрала на затылке в пучок, и от этого ее крупное с обвисшими щеками лицо выглядело еще крупнее, а голова, казалось, была насажена сверху на короткую и выпуклую, словно кожаный обруч, шею. Пухлыми пальцами она теребила мятый платок, сморкалась в него и снова продолжала теребить. Со стороны было очевидно, что женщина, кроме того, что находилась в пред обморочном состоянии, никак не могла взять в толк, с кем ей предстоит разговор. С коротышкой, который кружит вокруг нее, впившись взглядом, точно собака-ищейка, рассматривая ее формы, или высоким в клетчатой кепке, который – так и застыл у двери на входе. Первым начал коротышка, поэтому женщина резонно для себя решила, что этот недомерок и есть главный. А со стороны всё происходящее выглядело, мягко сказать, забавно. Бакер, описывая круги вокруг женщины, пытался высмотреть только ему известные надобности, а толстушка, не подымаясь со стула, перебирала ногами и не поспевала повернуться к инспектору лицом.

– Кливз! – обратился Бакер к констеблю стоящему в дверях комнаты, неожиданно громко, что заставило женщину, вздрогнуть и прижать руки у груди. – Будите записывать!

– Да, инспектор! – отрапортовал Кливз и, вынув из бокового кармана своего плаща деревянный футляр для хранения пера и чернил, с деловым видом сел за стол.

– Итак, мисс!... Приступим! – объявил Бакер.

– Миссис, инспектор, – неожиданно для всех писклявым голосом поправила его толстушка. – Я замужем.

– За-ме-чательно, – нараспев произнес Бакер и, улыбаясь, попытался скрыть свое удивление, но поднятые вверх брови всё же выдали его. – Итак, миссис, назовите ваше имя и год, в котором вы родились.



– Меня зовут Марта Тёрнер, – представилась женщина, и ее пальцы затеребили платок с удвоенной быстротой. – Я родилась 10 мая 1827 года в Лондоне, район Саутуорк, – уточнила Тёрнер. – Но, инспектор, я ничего не знаю! – Толстушка сделала попытку встать, но Бакер не дал ей этого сделать. Он положил руку ей на плечо и придавил обратно к стулу.

– Не стоит возбуждаться, миссис. Я вас ни в чем не подозреваю, – успокоил инспектор. – Ваш род занятий?

– Я... я, – заякала Тёрнер. – У меня двое сыновей. Я ведь должна как-то заботиться о них.

– Я вас понимаю, миссис Тёрнер. Так и запиши, Кливз: проституция.

Тёрнер снова попыталась встать и возразить, но и в этот раз Бакер остановил ее. Он пристально взглянул на женщину, и той ничего не оставалось, как молча кивнуть и опустить свой зад на место.

– Что вы можете рассказать нам об убийстве этой ночью? – продолжил допрос Бакер.

– Пегги? – едва слышно переспросила Марта, и её тонкая нижняя губа задрожала.

– Да. Пегги Чадлер.

– Матушка была добра ко мне, инспектор, – ответила толстушка и, закрыв лицо руками, тихо захныкала, сотрясаясь всем телом.

– Понимаю, – посочувствовал Бакер, не давая свидетельнице погрузиться в пучину страданий. – И всё же, наверняка, вы могли слышать шум, крики?

– Нет. Ничего такого я не слышала, – сморкаясь в носовой платок, ответила Тёрнер. – Я, инспектор, вчера, простите меня, дурно себя чувствовала и рано легла спать.

И тут произошло то, чего Томас даже представить себе не мог.

– Миссис Тёрнер! – громко объявил инспектор. – Вы арестованы! Помощник, сопроводите обвиняемую в убийстве леди в участок!

От услышанных слов у Томаса широко раскрылись глаза, а Марта, хватая ртом воздух, свалилась со стула на колени. Один только констебль Кливз, казалось, ничему не удивился. Он продолжал так же спокойно все записывать.

– Я не убивала!!! – заскулила толстушка, вцепившись руками за брюки Бакера. – Я не виновата!

– А кто виноват?! – заорал инспектор, высвобождаясь из ее рук и нависая над полумертвой от страха женщиной. – Кто?!

– Пп... Полли... ммм, – промычала Тернер.

– Кто такая Полли?! – не унимался Бакер.

Но Тернер не ответила ему. Она без чувств растянулась на полу.

– Что с ней? – спросил инспектор, отступая на шаг от тела.

– Обморок, сэр, – доложил Кливз, проверяя пульс.

– Умоляю, дайте ей что-нибудь. Кто такая Полли? – потеряв интерес к допрашиваемой, спросил инспектор.

– Мэри Энн Николс, – ответил Кливз. – Она здесь, инспектор. Ее комната следующая, справа.

– Ну, хорошо, Кливз. Вы тут уж сами. А мне с моим помощником здесь делать больше нечего. Пойдёмте, Берч...

Ну, как вам нравится мой метод допроса? – поинтересовался инспектор, как только они оказались за дверью.

– Напористо, – ответил Томас.

– В точку! – самодовольно улыбаясь, согласился Бакер. – Только я свой метод называю немного иначе: «Неожиданный удар». Но «напористо» тоже изрядно. А хотите сами? – останавливаясь у следующей двери, поинтересовался инспектор.

- Что сам? - не понял Томас.

– Ну, что же вы, дружище? Провести допрос самостоятельно?

– Я? – впал в замешательство Берч.

– А что? Разве не этого вы желали, когда решились работать в полиции? Говорят, новичкам везёт.

– Да, но...

– Да перестаньте вы, Берч. Бог помогает тем, кто сам себе помогает. Что оттягивать на потом? Тут, как говорится, сейчас или никогда.

– Да, но я даже не знаю, с чего начать.

– Да с чего хотите. Вам случалось допрашивать туземцев в Индии, Берч?

– Откуда вы?...

– Послушайте, — сказал инспектор и улыбнулся. – Вы, друг мой, в полиции. И пока вы с Оллфордом прогуливались в кэбе, мне сообщила о вас вот такая маааленькая птичка, – сузив большой и указательный пальцы до щелочки, инспектор изобразил крошечные размеры воображаемой птички. – Оллфорд, конечно, старый и опытный солдат, но что по части тайн... Как говориться, «если знает суперинтендант, то и все узнают».

– Это никак не возможно, инспектор, – услышал Бакер слова констебля, стоявшего вытянувшись у двери.

– Почему? – удивился Бакер.

– Она пьяна, сэр, – не меняя выражения на «оловянном» лице, ответил констебль.

– Пре-во-схо-дно, – прошептал Бакер. – Ну, что вы на это скажите? - снова обратился инспектор к Томасу.

Тот в ответ только пожал плечами и выразил недоумение.

– Да, мой друг. Вы даже не представляете, как вам повезло, – инспектор подошел вплотную к Берчу, так что ему пришлось говорить снизу вверх. – Запомните, человек, который употребил лишнего, – это находка для детектива. Поверьте мне, он расскажет вам всё, чего даже не знал. Как говорится, пустые сосуды гремят больше всего. Вам останется только отсеять ложные показания от правдивых – ииии – бац! – инспектор хлопнул в ладоши. – Дело в шляпе!

– Это невозможно, инспектор, – снова перебил Бакера бас констебля.

– Дьявол тебя побери, Хантер! Почему?!

– Она спит, инспектор.

– Правда?.. Вы думаете, это остановит меня? – скривив недовольно лицо и повернувшись к констеблю, спросил Бакер и, переваливаясь с носка на пятку, задумался на мгновение, а затем рукой толкнул дверь.

Мэри Энн Николс, уронив голову на грудь и прислонившись спиной к стене, спала, сидя на полу. Ее грязная по краю юбка, была задрана выше колен, а тело Николс периодически конвульсивно вздрагивало, отчего могло показаться, что женщина делает неуклюжие попытки встать, но у нее на это не хватало сил.

Бакер первым подошел к телу и наступил ботинком на грязную, словно вымазанную в саже, ладонь.

– Инспектор, что вы делаете? – осуждающе возмутился Томас.

– А что? Не ведите? Привожу подозреваемую в чувство. Или вы знаете другой способ? Результат дела, Берч, оправдывает средства, которыми они достигаются.

– Да, но ей должно быть, больно.

– Бросьте, Берч, – сказал инспектор и направился к выходу. – Нельзя не испачкаться, дотронувшись до смолы.



– Инспектор, – остановил его Томас.

– Ну, что еще?

– Она проснулась...

– Ублюдок! – выругалась женщина голосом категорически неприятным. - Ты наступил мне на руку, мерзавец!

Если бы особа, сидевшая на полу и ругавшееся, словно заправский матрос, была одета в мужскую одежду, то её запросто можно было бы принять за мужчину, настолько она была уродлива и никак не соответствовала образу продажной женщины. Одним словом: «Мишура» – старая шлюха, с которой никто больше не хочет иметь дела. Морщинистое и опухшее лицо, на котором старость наступала семимильными шагами, жидкие и немытые волосы, тонкие, совсем неженские губы – всё в ней было не женственным, кроме платья.

– А вот и нужный нам результат! – сказал инспектор и указал на «объект». – Ваша очередь, Берч. Прошу!

Томас на все происходящее с ним уже и не знал, как реагировать. Еще сегодня утром он думал, чем бы себя занять, а теперь отчетливо уяснил, что угодил в какой-то сумасшедший дом, из которого просто-напросто не выкарабкаться.

"Черт меня дернул с этой полицией!" – подумал он. Но деваться Томасу было некуда. Даже Николс уловила его замешательство. Она же и пришла ему на помощь:

– Ну, красавчик, – спрашивай! Только не вздумай и ты наступить мне на руку, малыш! А то я не посмотрю, что ты из полиции!

– Э-э,.. мы тут, – начал Томас, придав своему голосу натянутую твердость, – хотим задать один вопрос.

– От чего же только один, красавчик?! Или я тебе не нравлюсь?! – спросила Тёрнер и хрипло захихикала.

– Прошу вас, миссис, назовите ваше имя, – помня о промашке инспектора, обратился Томас.

– Что тебе моё имя, красавчик?! Мужчины, с которыми мне приходиться иметь дело, не интересуются подобной чушью, ха-ха! Их больше заботит: знаю ли я, как следует, раздвигать ноги, ха-ха!

Томасу стало неловко от такой пошлой откровенности, но он всё же пересилил, накатывающееся отвращение, и продолжил:

– Мы насчет убийства Пегги Чадлер, миссис Николс, – сказал он и вопросительно посмотрел на инспектора в поисках поддержки. Но тот даже не удосужился ответным взглядом. Бакер, отодвинув тростью занавеску, безразлично разглядывал сквозь грязное окно улицу у трактира.

– Никколсс, – коверкая свое имя и явно, недовольная услышанным, сказала Тёрнер. – Эта женщина давно умерла, чёрт бы ее побрал! Меня зовут Полли! Слышишь, малыш? Поллли!

– Мы насчет Пегги Чадлер, Полли, – повторил свой вопрос Томас.

– А-а-а! Наконец-то эту сучку замочили! – злорадствуя, сказала Николс. – Пусть теперь горит в аду! Туда ей и дорога с её выкормышем!

И тут, со стороны казавшийся не причастным к допросу инспектор, очнулся и в два длинных шага подступил к Полли.

– Что еще завыкормыш?! – спросил он у Николс, которая, все еще, сидела на полу.

– Нееет! Не может быть! Неужели этой ма-ле-нькой гадине удалось ускользнуть?! – скрипя зубами, выругалась Полли.

– Ну же! Говори! – потребовал Бакер, совершенно не сдерживаясь. – Что еще за выкормыш?! Отве-Чать!

– Эта сучка думала, что мы ничего не знаем о девчонке, – спокойно продолжила Полли, не реагируя на громкие приказы инспектора. – Она думала, дура, что мы не знаем о ее падчерице. – И тут снова Полли перешла на крик: А мы все знали! Но я не уби-ва-ла ее! Слышишь ты, вонючая крыса! – опираясь о стену и поднимаясь на ноги, и брызгая слюнной в лицо Бакеру, завопила Полли. – Хотела убить, но не уби-ва-ла!

После чего инспектор снова удивил Томаса и в этот раз даже Хантера. Бакер, вытерев с лица брызги слюны, заткнул Полли рот правым хуком, и та мгновенно, отключившись, свалилась на прежнее место.

– Я же говорил тебе, Берч, что правой рукой я великолепно владею, – стряхивая от боли кисть и пытаясь унять свое волнение, сказал инспектор. – Та-а-к. Дельце становится очень даже интересненьким, – он на секунду задумался. – Хантер, с этой гадюки глаз не спускать. Когда очнётся, доставить в участок. Там мы продолжим нашу с ней страстную беседу. Ты меня понял, Хантер? – Инспектор посмотрел на констебля, который застыл, словно статуя у надгробия. – Хантер, дьявол тебя побери! Ты меня слышишь?!

Хантер вздрогнул от окрика и, часто моргая, уставился на инспектора и наконец-то подал признаки жизни:

– Да, инспектор! Я всё понял!

– Дубина, повтори, что я тебе сказал! – достаточно громко, чтобы достучаться до застывших мозгов полисмена, приказал Бакер.

– Доставить в полицейский участок, сэр! – громыхая басом, повторил Хантер. – А... это? – несмело спросил констебль, прижимая тяжелый кулак к своей груди.

– А-а-а, - отмахнулся Бакер. – Ты ничего не видел.

– Да, инспектор, – согласился Хантер.

– Хорошо, Берч. Пойдем. Второй акт окончен...

Если изъясняться словами инспектора, то последующий «третий акт допроса» оказался для Томаса гораздо хуже, чем первые два. Стоило инспектору только переступить порог третьей комнаты, как он тут же решил немедленно покинуть ее, но не сумел. Ему помешал, всё тот же Берч, шедший за ним и в нерешительности застывший в дверях.

– Ёжик, это ты?! – бросила хозяйка третьей комнаты в спину инспектору.

– Берч, – едва слышно прошептал Бакер. – Черт возьми, дружище, выручай. Выпусти меня. Я не должен ее видеть.

Томас, который еще не до конца разобрался, что происходит, интуитивно понял, что если он немедленно не позволит инспектору покинуть комнату, то определенно произойдет конфуз. Он сделал спасительный шаг в сторону, предоставив Бакеру такую желанную для него свободу.

– Ты куда, милый? – наверняка, снова адресуя свой второй вопрос инспектору, спросила девица, и в ее голосе отчетливо слышались нотки обиды, грусти и полной растерянности.

– Допроси ее без меня, Берч. Я тебе все объясню после, – инспектор подтолкнул Томаса в спину и захлопнул за ним дверь.



– Куда же он? – спросила девица и сделала шаг навстречу Берчу.

– Не знаю, – ответил тот в полном замешательстве.

– М-м-м, – надув губки, девица расстроилась еще больше. – Вот всегда он так со мной. Простите меня, я не знаю вашего имени и немного сбита с толку. Я сейчас, – взгляд ее заскользил по полу, словно она что-то потеряла и пыталась это найти.

– Помощник инспектора Берч, – представился Томас, просто чтобы как-то разрядить неловкую ситуацию.

– Приятно познакомиться, мистер Берч, – сказала девица, улыбаясь. – Я понимаю, что все получилось как-то глупо. Но поверьте мне, у нас с Джимми, что бы там не говорили, только дружеские отношения. Уверяю вас, мистер Берч, Джимми – настоящий джентльмен, но иногда ведет себя, как мальчишка, – сказала она и в поисках сочувствия пристально посмотрела Томасу в глаза и снова выпятила губки.

– Я не знаю, – и это было всё, что мог Берч сказать в ту секунду.

– Меня зовут Мэри Джейн Келли, – представилась девица, и только теперь Томас понял, почему инспектор сбежал. Перед ним стояла красавица. Нет, не просто красавица, а фея. Томас не мог поверить своим глазам, но это, безусловно, была настоящая сказочная фея, ну, по крайней мере, такой он ее себе представлял. В мраморной коже лица девушки с легким румянцем, в огромных восхитительных голубых глазах, в сочных и чувствительных губах, да, черт возьми, даже в ее голосе было что-то невообразимо волшебное и прекрасное.

– Как? – сорвался невольно вопрос с губ Берча.

– Что вы сказали? – спросила "фея".

– Я сказал?

– Ну, вы меня о чём-то спросили. Я услышала, но не разобрала.

– Да... Я здесь,… – Берч рукой указал на закрытую дверь, – убийство.

– Это ужасно, инспектор, – с грустью в голосе сказала Мэри и прижила свои кулачки к губам.

Томасу стало не по себе от такого пристального взгляда, но он все же взял себя в руки и попытался направить разговор в нужное ему русло.

– Я должен задать вам несколько вопросов, мисс Мэри, прежде чем покину вас.

– Да-да. Пожалуйста, инспектор. Я готова рассказать вам всё, но я многого не знаю.

– Сколько вам лет, мисс? – зачем-то задал вопрос Берч.

– Двадцать три, – ответила Мэри Джейн и на мгновение отвела взгляд. – Вы осуждаете меня?

– Что вы, мисс? Я не вправе.

– Ну, как же? Вы так посмотрели на меня... Я понимаю. – Мэри снова отвела взгляд и, словно оправдываясь, добавила: - Это комната моя. Пегги позволяет ... Ой, простите. Пегги не возражала, чтобы я приходила сюда, если у меня... ну, если бы у меня возникли трудности.

– Вам известно, что произошло этой ночью, мисс Джейн? – задал вопрос Томас, хотя предпочёл бы его не задавать.

– Да. Мне известно. Кто-то убил Пегги. И это так ужасно, инспектор.

– Может быть, это сделал кто-нибудь из?... – Берч не сумел подобрать нужного слова, поэтому оборвал свою речь.

– Нет, инспектор. Что вы?! – Мэри повернулась к Томасу, и на ее лице с широко открытыми глазами читалась наивная уверенность. – Нет, сэр, разве только что девочкам не нравилась Пегги, но чтобы так...

– А Полли?

– Полли? Что вы, инспектор? Полли дурно воспитана, но нет. Полли не могла. Ведь она больше всех зависела от матушки.

– Как это понимать?

– Как вам сказать? – Мэри Джейн на мгновенье задумалась. – Дело в том, инспектор, что у Полли дела складываются хуже, чем у других девочек. Если бы не Пегги, я даже представить не могу, если бы матушка выгнала ее, она бы пропала...

– Ну, тогда кто же мог это сделать? – спросил Берч, адресуя вопрос скорее самому себе, нежели Мэри Джейн.

И тут Мэри, словно что-то вспомнив, произнесла:

– Вы знаете, девочки как-то говорили...

– О чём? – спросил Берч, и его сердце забилось быстрее.

– Я не хотела, (щечки Мэри залились румянцем) чтобы мои слова были как-то неправильно истолкованы, но мы обсуждали это, – так в шутку. Поверьте мне.

– Что вы обсуждали, мисс Джейн? Прошу вас, скажите мне. Это очень важно.

– Но это была всего лишь шутка, инспектор, – Мэри развела руки в стороны.

– Пожалуйста, расскажите мне об этой шутке.

– Хорошо, инспектор. Но дайте мне слово, что вы во всем разберетесь.

– Даю вам слово джентльмена, мисс, – сказал Томас и кивнул.

– Я верю вам, мистер Берч. Я ведь, знаете, чтобы там не говорили, могу отличить джентльмена, – Мэри улыбнулась, вероятно, подумав о чем-то своем, но тут же ее лицо снова стало серьезным. – Это было около трех недель назад. Я уже и не помню, но мы с девочками иногда, так без особой причины, можем просто выпить за компанию. И в тот раз, ну, я имею в виду себя, изрядно выпила. Полли и другие девочки гораздо опытней меня в таких делах. Ну, вы меня понимаете?..

– Прошу вас, Мэри Джейн, продолжайте.

– Полли ругалась тогда, но это так. Она всегда ругается.



– Что Полли? – У Томаса явно не хватало терпения выслушать всё до конца.

– Она сказала, что матушка нам за все заплатит, – произнеся слово: «заплатит» очень медленно и едва слышно, Мэри Джейн испугалась собственной догадке и, словно в молитве, сложила ладони перед лицом.

– Вот как? – Берч задумался.

– Неужели вы думаете, что это сделала Полли? – спросила Мэри Джейн, и на ее лице читался испуг, ужас и какое-то неуловимое выражение, которое бывает только у испуганных детей. – О, Боже мой! Мы все тогда так плохо отзывались о Пегги. Но инспектор... Это была просто шутка. – Мэри Джейн отрешенно отвела взгляд и замерла, а затем, как будто ей пришла в голову мысль о чём-то важном и волнующем, вскрикнула: Я вспомнила!

– Что вы вспомнили, мисс Джейн?

- Полли тогда сказала, что знает, к кому обратиться. О, Боже мой, нет! – Джейн вздрогнула, и ее лицо побледнело.

– Полли назвала имя?

– Нет. Просто сказала, что знает и всё.

– Не могли бы вы дать мне обещание, мисс Джейн?

– Какое, инспектор?

– Обещайте мне, что вы никому не расскажите о нашем разговоре, ни слова?

– Хорошо, инспектор.

– Я должен идти. И помните, мисс Джейн, никому ни слова. Это для вашей же безопасности.

– Я понимаю вас. Я буду молчать...

Томас вернулся домой в полночь усталый и измученный. Но прежде чем отправиться домой, он пересказал инспектору весь разговор с Мэри Джейн, а Бакер потребовал от него слово джентльмена не распространяться о том, что произошло между ним и девушкой. Съев, кусок черствого хлеба и, выпив холодной воды, Томас заснул, но до утра его мучили кошмарные сновидения: ноги Пегги, торчащие из-под кровати, калейдоскоп лиц: проституток, Бэкера и Оллфорда. Последний почему-то без устали задавал одни и те же вопросы: "Я беру вас в помощники. Вы не возражаете? Вас устроит сорок пять шиллингов в неделю?.."

И только под утро образ прекрасной Мэри Джейн успокоил его.



Глава VII. Эмма

В девятнадцатом веке к британцам, преступившим закон, применялись далеко не гуманные меры воздействия. Всё также простые обыватели и досточтимые граждане могли развеять меланхолию на площадях и поротозейничать на публичных казнях какого-нибудь душегуба или бросить гнилым яблоком в несчастного, закованного в колодки, и даже ненароком оказаться в тюрьме или, что еще хуже, на каторге по сговору или ошибке. Но, несмотря на всё это, преступность не снижалась, а напротив, расцветала буйным цветом. Нахлынувшие толпы иммигрантов со всего света, нищета низших классов, слабый авторитет полиции – всё это послужило благодатной почвой для всякого рода неблагопристойной и преступной деятельности. Народец не брезговал ничем. Да взять хотя бы этих двоих: Молчуна Нолана и Тощего Хоута из банды Стикли. Еще вчера они до нитки обобрали, загулявшего допоздна, джентльмена, а сегодня ночью на закрытом кладбище Скрещенные кости роются в могиле, чтобы доставить доктору Роберту Гиббсу свежий труп женщины, похороненной тайно. Но, как назло, уже коснувшись лопатой к завернутому в тряпьё телу, преступной парочке пришлось свернуть свою работёнку, и живо уносить ноги, чтобы не оказаться в полицейском участке.



– Идиот, хренов! – выругался в адрес приятеля Хоут, стряхивая налипшую землю со своих штанин. – Где тебя учили так медленно копать, засранец, мать твою?! Яйца бы тебе отрезать, чертов придурок!

– Взял бы и сам попробовал, – возразил Нолан.

– Что?! Какого хрена, урод, ты решил, что тебе можно блеять, а?! – вынув заточку и приставив её к горлу Нолана, сказал Хоут.

Нолан закрыл глаза и послушно замолчал. Сглотнув слюну, он с паническим ужасом почувствовал, как холод металлического жала обжег ему кожу.

– Что?! Страшно?! – недобро улыбаясь и облизывая пересохшие губы, спросил Хоут. – Жить хочешь, чертов засранец?! Покончить бы с тобой, да руки не хочется пачкать о такое дерьмо! «Савок» где теперь найдем, придурок?! Руками землю рыть будешь, урод!

Ещё секунду Нолан был на волосок от смерти, но Хоут передумал. Спрятав заточку в ботинок и заправив, вывалившуюся из штанин рубаху, он, озираясь по сторонам, направился к ближайшим домам, а Нолан, потирая шею, поплёлся следом. И надо же было такому случиться, пробираясь по узким проходам между домами, парочка наткнулась на человека, а вернее, на девочку, лежавшую без чувств на земле.

– Посмотри, – живая? – приказал Хоут.

Нолан боязливо приблизился и, наклонившись, прислушался.

– Дышит, – испугано выговорил он.

– Черт, что за хрень?! – выругался Хоут и, сплюнув в сторону и склонившись над телом добавил: - Она вся в крови, мать её!

– Да, – согласился Нолан. – С такой раной, – он пальцем ткнул в плечо девочки, – ей долго не протянуть.

– Не протянуть, говоришь? – почесывая рукой щетину и что-то обдумывая, сказал Хоут. – Бери ее. Отнесем к доктору.

– Что?

– Вот дерьмо, хватай девку живо, чертов засранец! К доктору потащим!

– Хоу, она же в крови. Ты же знаешь, я ненавижу кровь…



– Бери девку, гребаный, тупой урод, а то я тебе яйца отрежу нахрен и тебе станет дурно уже от собственной вонючей крови. Бери ее на руки, я сказал! Пока дотащим, она наверняка копыта отбросит.

– Мамочка, – простонал Нолан, но приказ приятеля всё же исполнил. Он осторожно поднял девочку и последовал за Хоутом.

Шли недолго...

Доктор Роберт Гиббс жил не далеко от кладбища в большом доме на Редкросс-уэй. Дом для Гиббса был не только убежищем, но и собственной лабораторией. А что же касается его семьи, то у Гиббса ее попросту не было. Как говорится, не сложилось. Если еще в молодости факт безбрачия коробил его, то с годами он попривык к одиночеству, да и очерствел он к женской половине, оттого, что чуть ли не ежедневно расчленял женские трупы в университете, а затем в собственной лаборатории, обучая студентов. Любимой женщиной для Гиббса стала медицина. Только ей он отдавал себя бесконечно и самоотверженно, только ей он служил, как раб, постигая все новое и неизведанное.

Той ночью, когда Нолан и Хоут копались в могиле, Гиббс трудился над очередным трупом. Он вырезал селезёнку и внимательно рассматривал её при тусклом свете газовой лампы. Неожиданный стук в дверь разозлил его и вынудил остановить исследование. Гиббс знал, что в такой поздний час пожаловать к нему могут людишки только с пошатнувшейся репутацией. Сегодня не откроешь, а завтра – смотри и окажешься без наглядного пособия. Практика студентов в его лаборатории приносила не плохой доход, поэтому, как бы сильно Гиббс не хотел открывать дверь, но упустить возможность заполучить очередной труп не входило в его планы.

Когда дверь открылась, Нолан и Хоут застыли в страхе. В дверном проеме, в тусклом свете мерцающей лампы, перед ними высветился силуэт высокого мужчины с густой шевелюрой на голове, одетого в темный фартук поверх серой рубахи с закатанными по локоть рукавами.

– Ну?.. Что уставились? – спросил Гиббс.

На что Хоут и Нолан не проронили ни слова.

– Что у тебя там? – снова задал вопрос доктор и осветил лампой ношу в руках Нолана, а ночные визитёры молча переглянулись. – Ребенок?

– Девка, – усилием воли выдавил из себя ответ Хоут.

– Когда умерла?

– Живая, – боязливо ответил Нолан.

– Она на этом свете не задержится надолго, сэр, – прибавил Хоут.

– Что? – не поверил своим ушам Гиббс и рукой коснулся шеи девочки. – Вы с ума сошли, идиоты?! Я заказывал труп! Слышали, труп?! Все, что мне нужно было, – это труп, а вы мне кого притащили?!

– Сэр, девчонка с минуты на минуту отдаст богу душу, – попытался хоть как-то унять доктора Хоут. – Вам какая разница?

– Какая разница, кретин чёртов?! За убийство виселица! Вы свои бараньи головы в петли и меня с собой на эшафот! Неси ее сюда! Скорее! – приказал он Нолану.

Неуверенно ступая, Нолан вошел в гостиную и, положив на кушетку девочку, живо убрался прочь.

– Запомните кретины! – выпроваживая парочку, сказал Гиббс. – Никогда, слышите, никогда больше не смейте совать сюда свой нос! А явитесь, я из вас обеих наглядное пособие сделаю, уроды! Проваливайте вон!

– Сэр, а де… день… ги? – заикаясь, спросил Хоут.

Доктор вынул из кармана несколько монет и бросил их к его ногам.

– Ну и чёрт с тобой, ублюдок! – выругался Хоут, когда перед его носом захлопнулась дверь. – Что стал?! – обратился он к Нолану. – Собирай монеты, чертов засранец! Валим отсюда!..

Глубокий порез на предплечье причинял Эмме мучительные страдания, но не только боль и не только вид крови были причиной бледности ее лица, причиной тому был небольшой кейс, стоявший на столе доктора, а вернее, содержимое его внутренностей. Придя в сознание, Эмма смотрела на инструменты Гиббса и кожей ощущала их пугающе холодную и острую сталь; а красный бархат внутренней отделки кейса, который по замыслу продавца, вероятно, должен был увеличить цену, в данной ситуации только усилил тревогу девочки и придал пиле с мелкими зубьями, нескольким заостренным ножам разной величины, иглам с приплюснутыми и загнутыми острыми концами и даже безобидному мотку ниток какое-то зловещее предназначение и не сулил ничего милосердного.

– Мисс, – обратился доктор к девочке. – Вам не нужно бояться. Всё это нам не понадобится. Только маленькая иголка с ниткой и этот крошечный ланцет. – Гиббс выложил необходимые инструменты на стол и убрал кейс. – Да, чуть не забыл. Карболовая кислота. Сейчас, – Гиббс вышел из комнаты и через некоторое время появился снова. В руках он держал стеклянную колбу, доверху наполненную прозрачной жидкостью. – Некий умник по имени Листер уверяет всех, что кислота убьет любую инфекцию, и нагноения не будет. Что вы об этом думаете?

Эмма не ответила.

– Хорошо, тогда давайте начнем, – продолжил Гиббс и стал поливать комнату кислотой. Резкий, неприятный запах ударил Эмме в нос. – Мне придется промыть рану, – предупредил доктор, обрызгав всю комнату кислотой. – Надо потерпеть. Я затяну вам руку, чтобы остановить кровотечение. Пожалуйста, постарайтесь не двигаться. Он туго скрутил узел деревянной палочкой над порезом. – Хорошо, теперь тампон. Вот и умница. Как вас зовут, мисс?

– Эм…, – едва слышно произнесла девочка.

– Вы не можете говорить?



Эмма кивнула.

– Что с вами случилось? – спросил Гиббс и тут же пожалел об этом. В глазах ребёнка появились слезы. – Пожалуйста, простите меня. Мне действительно очень жаль. И вот еще что. Мне нужно зашить рану, а для этого мне придется привязать вас к столу. Вы позволите мне сделать это, мисс? – спросил Гиббс и на мгновение замер. На него смотрели заплаканные глаза испуганного ребенка, и нетрудно было догадаться, что девочка умоляла, не делать этого. – Но я не смогу зашить рану, если вы будете двигать рукой.

Эмма, увидев кожаный ремешок в руках доктора, простонала и завертела головой в разные стороны.

– Если я не сделаю это немедленно, вы рискуете умереть. Вы меня понимаете? - настоятельно спросил Гиббс.

Эмма, поджав губы, продолжала испуганно смотреть на доктора.

– Нужно принять решение, мисс.

Девочка отвернулась и глубоко вздохнула, и Гиббс, чтобы убедиться, что он правильно понял, легонько коснулся ее руки. Эмма не пошевелилась. Затем он аккуратно привязал к столу сначала руку с порезом, а затем другую. Когда широкий ремень коснулся живота Эммы, она снова посмотрела Гиббсу в глаза.

– Так надо, – успокоил он и туго перетянул тело Эммы ремнем. После Гиббс проделал те же манипуляции с ее ногами...

Глава VIII. Немой свидетель

Если всякий инспектор, дежуривший ночью, готовил ранним утром три основных рапорта об инцидентах, преступлениях и состоянии дел на участке, то Томас Берч в это время безмятежно спал. Его сон был бы еще более мирным, если бы ни некоторая скованность в теле, а вернее, в ногах. Что-то мешало Томасу повернуться со спины набок и давило. Тело Берча, измученное накануне, не собиралось просыпаться ни под каким соусом: оно искало ответы, посылая запросы в мозг, и требовало отдыха, но боль в ногах нарастала с каждой секундой, и Томас открыл глаза. Конечно, какой-нибудь обыватель, проснувшийся в своем постели, увидел бы рядом с собой родное лицо: будь то лицо достопочтенной жёнушки или лица румяных чад, однако Томас увидел совсем неродное лицо. Это было лицо инспектора Бакера. Пелена в глазах Томаса вмиг улетучилась, и он приподнялся на локтях.

– Вы?.. Что случилось, инспектор? – сонным голосом спросил он.

– Я удивляюсь вам, – ответил Бакер с укоризненной улыбкой на лице. – Скажите мне, Берч, как при таком крепком сне, как у вас, вам удалось не лишиться головы в Индии? Мне известно, что тамошние туземцы те еще головорезы. А уж вашу-то симпатичную головку они бы не про-пу-сти-ли. Вмиг бы отсекли, – чик, – Бакер пальцами изобразил ножницы.

– Вы сидите у меня на ногах, инспектор, – ответил Томас. – А что касается моей головы, уверяю вас, вам не о чем беспокоиться. За сон на посту – трибунал. И, скажите: – «как вы вошли?» Я ведь запер дверь на ключ.

– А-а-а, ключ! Этот? – спросил Бакер и вынул из кармана ключ от двери.

– Да, – ответил Томас, принимая его от инспектора.

– Для меня не существует закрытых дверей, Берч, – сказал инспектор с преувеличенным высокомерием и улыбнулся.

– Вот как?

– Прошу простить меня, мой друг. Я действительно засиделся, да и вам пора подниматься, – инспектор встал и подошел к окну, а Томас, выскочив из постели, стал приводить себя в порядок. – Когда вы ушли домой, я допросил остальных девиц, – продолжил Бакер, разглядывая окрестности за окном. – И знаете что, Берч?

Томас, надевая рубаху, вопросительно посмотрел на инспектора.

– Да-да. Пока вы спали, друг мой, я работал, – качая головой и снова повернувшись к Берчу лицом, продолжил Бакер. – Однако я вам скажу, интересная картина преступления вырисовывается. Оказывается, у Пегги была падчерица. Но это уже не секрет для вас. А вот то, что матушка несколько лет держала девчонку взаперти и заботилась о ней, как о своей собственной. Это ли не удивительно? Не правда ли?

– Что здесь удивительного? – спросил Томас, надевая плащ.

– А удивительное то, что я знал Пегги задолго до того, как её порешили.

– Да? И что из этого следует?

– А то следует, что матушка Пегги больше всего в жизни ценила деньги. Как вам такое? Она могла за пенни и душу дьяволу продать. А дети, как всем известно, дело хлопотное и затратное. А тут, смотрите-ка, – заботилась. Тут что-то не клеится. Ну, посудите сами, Берч, – инспектор остановил Томаса у двери и посмотрел ему в глаза. – Пегги Чадлер была патологически алчна. Не взирая ни на что, она обирала своих девиц до нитки, а затем сама, представьте, сама добровольно пускала деньги на содержании падчерицы.

– И что вас удивляет, Джеймс? – спросил Томас, не понимая, куда клонит инспектор. – Может быть у Пегги, как у любой женщины, пробудились материнские чувства?

– Вы так думаете? – спросил инспектор и задумался. – Может быть,… может быть, вы и правы. Но честно вам скажу, меня занимает сейчас совсем другой вопрос.

– Какой же, инспектор?

– Меня интересует, девочка. Куда она могла подеваться? Что вам подсказывает военная интуиция, Берч?

– Ну, если принять во внимание тот факт, что мы нашли только один труп, следовательно, девочка жива и могла сбежать. Спряталась где-нибудь. Что, неужели в Лондоне не осталось мест, где возможно спрятаться так, что даже вам с вашими вездесущими информаторами не найти?



– Да, Берч. Вы подаете большие надежды, – согласился инспектор, думая о чём-то своём. – И зря вы, Берч, иронизируете насчет информаторов. В нашем деле, лишняя пара ушей и глаз не помеха. Кстати, благодаря, как вы выразились, информаторам, мы и раскрываем большинство преступлений. Примите это к сведению, мой друг. Вам это поможет в службе. Но в одном вы правы, Берч. В сити предостаточно мест, где можно укрыться. А мы с вами обязаны любой ценой найти убийцу и разыскать ребенка. И как можно скорее. У нас с вами, Берч, очень мало времени для этого. И да, мы опаздываем. Старик Оллфорд ждет нас. Он дважды посылал за вами, но по какой-то причине, вас не смогли найти. Вот почему я лично вызвался отправиться на ваши поиски и доставить в участок, – инспектор натянуто улыбнулся...

Прохлада утреннего города, поездка в кэбе по булыжной мостовой, «бобби», суетящиеся в полицейском участке, окончательно разбудили Томаса. И уже, войдя в кабинет суперинтенданта, он был готов следовать любым указаниям.

– А-а-а! Пропавшая душа! – воскликнул Оллфорд, подымаясь с кресла. – Мы, лейтенант, сбились с ног, разыскивая вас!

– Моё почтение, сэр, – поприветствовал Томас суперинтенданта и снова испытал сухое и крепкое рукопожатие.

– Потрудитесь, Берч, сообщить нам о вашей диспозиции. Если бы не Бакер, – Оллфорд одобрительно посмотрел на инспектора, который в ответ кивнул, – я даже представления не имею, где вас искать. Ну, хорошо. Об этом поговорим позже. А сейчас, прошу вас, Джеймс, доложите мне, как у нас идут дела с расследованием убийства, - «как ее там?» – суперинтендант наморщил лоб в попытке вспомнить имя жертвы.

– Пегги Чадлер, сэр, – напомнил Бакер.

– Да, да. Пегги Чадлер.

– Итак, сэр. Пегги была убита металлической заточкой, – начал инспектор доклад и посмотрел на суперинтенданта, у которого, только от одного упоминания предмета убийства, лицо исказилось так, словно ему воткнули в горло что-то острое. – Да, да – заточкой, сэр, – продолжил Джеймс. – Примерно такой, какой пырнули меня, – инспектор ткнул пальцем себе в шею.

– О-о-о, Бакер! Прошу вас, не напоминайте мне этот трагический случай из вашей жизни. К тому же, никто, никто, заметьте, не просил вас совать свой нос в банду Стикли.

– Да, сэр. Это была моя личная инициатива.

– Вот именно, - инициатива. А я бы прибавил, глупое ребячество с вашей стороны, которое могло стоить вам жизни. Извините меня, инспектор. Я вас прервал. Прошу вас, пожалуйста, продолжайте.

- Вы, как всегда, правы, сэр. Итак, это действительно была заточка, но не о ней сейчас речь. В комнате жертвы нами обнаружен еще один нож. И этот нож, сэр, не принадлежал убийце.

– А кому же? – спросил Оллфорд, приподняв брови.

– Пока это только мое предположение, сэр, но я склоняюсь к мысли, что нож принадлежал Пегги.

– Вы уверены, Бакер?

– Да, сэр. Я знал Пегги и убеждён, что она защищалась, но убийце повезло больше. Таким образом, мы имеем тот результат, который имеем. И вот еще. По словам доктора, входные отверстия и порезы на теле жертвы никоим образом не соответствуют травмам, которые могли быть оставлены этим ножом.

– Вы уверены, Джеймс?

– Да, сэр.

– Хорошо. У вас есть мысли о том, кто мог убить Пегги?

– Пока нет, сэр. Но я думаю, что убийца хорошо ее знал. Легкость, с которой он проник в комнату, и точное знание расположение дома и времени – всё это наводит на мысль, что он мог быть одним из клиентов ее девиц или одним из своих. Нами достоверно установлено, что убийца проник в комнату через окно, выходящее на задний двор, и покинул ее тем же способом. На окне есть следы грязи и крови. Кроме того, попасть в заведение Пегги незамеченным через главный вход абсолютно невозможно. Тут и многочисленные клиенты, так сказать, и сами девицы не видели никого столь подозрительного. Хотя среди них имеются те еще гадюки, – сделал отступление инспектор и размял правую кисть. – Мы составили список мужчин, посетивших забегаловку в ту ночь, и даже познакомились с некоторыми из них. И вы знаете, сэр, услугами дам пользовались персоны, которые нас весьма и весьма удивили. Мы постараемся сохранить их личную жизнь в тайне, насколько это возможно, но...

– О-у, Бакер! Прошу вас, давайте без этого: «НО»! Я надеюсь, что вы, как джентльмен, сделаете все необходимое, чтобы сохранить в этом деле конфиденциальность! Не хватало нам еще неприятностей сверху, – Оллфорд указал на потолок.

– Не беспокойтесь, сэр. Мы будем держать язык за зубами. Все предупреждены об ответственности, к тому же, это совершенно не в наших интересах.

– Да, – согласился суперинтендант и, подойдя к инспектору и слегка коснувшись его локтя, прибавил: – Это не в наших интересах, Джеймс. Поймите, тут и так, газетчики, дьявол их подери, суют свои носы во все щели и жалобы сыплются со всего Лондона. Я прошу вас, как можно скорее, найдите убийцу. Нам необходимо успокоить граждан и закрыть это дело. Вы понимаете меня, Джеймс?

– Да, сэр, – ответил Бакер, придав своему лицу и голосу серьезное выражение.

– Если вам необходима помощь? Вы только скажите. Это дело попахивает черт, знает чем. Я надеюсь на вас, Джеймс. Прошу вас, продолжайте. Что еще? – уходя от щекотливой темы, спросил Оллфорд.



– Нам известно, сэр, – продолжил инспектор, – что одно убийство Пегги Чадлер, это всего лишь удачное стечение обстоятельств.

– Что вы этим хотите сказать?

– Дело в том, сэр, что в комнате, кроме жертвы и убийцы, было третье лицо. И это нам доподлинно известно.

– Бакер, о чем это вы? – суперинтендант спросил тем тоном недоверия, c которым слушают какую-то глупость и то, чего никак не могло случиться.

– Да, сэр. Третье лицо. И это очевидный факт. Кроме Пегги Чадлер, в комнате был ребенок, которому, по всей видимости, удалось ускользнуть от рук убийцы.

– Превосходно! Этого нам еще не хватало! Ребенок? Вы уверены, что это был именно ребенок, Бакер?

– Девочка, сэр, – уточнил инспектор.

– Девочка?.. Она жива?

– У меня на этот счет, нет никаких сомнений, сэр. Девочка жива, но вероятней всего ранена.

– Ранена?

– Вероятно, да. Я не совсем уверен в этом, сэр. Хотя факты указывают именно на то, что девочка могла быть ранена.

– Факты?

– Да, сэр.

– Какие же?

– Ну, первый факт заключается в том, что труп ребенка не был найден поблизости. Но не убили же ее, а затем унесли с собой? Это же понятно. Убийце было бы проще убить и скрыться, чем избавиться от тела таким образом, чтобы его не нашли. Это требует времени, сэр. Второй факт: мы обыскали все морозилки и, так сказать, все находящийся в квартале выгребные ямы и ничего не обнаружили. Третий факт: собрав информацию от осведомителей…

– Каких еще осведомителей, Бакер? – прервал инспектора Оллфорд.

– Сэр, вам наверняка известно, что в нашем деле помощь добропорядочных граждан совсем не излишне?

– Ну, это, как хотите. Продолжайте.

– Итак, я уверен, что девочка жива. Ну, по крайней мере, пока.

– Найдите мне ее, Джеймс! Это же не иголка!

– Да, сэр. Мы как раз этим и занимаемся. Если мы найдем ребенка, нам будет проще найти убийцу. Кроме того, мы знаем, что убийцей, вероятней всего, был мужчина. След обуви, оставленный в комнате, и его размер, ясно указывают на то, что это был мужчина, примерно семи футов ростом. Никакой лестницы рядом с домом мы не нашли, а для того, чтобы дотянуться руками до окон второго этажа, нужно обладать не малым ростом. Кроме того, те же следы, обнаруженные нами на земле, подтверждают мою версию. Хозяин отпечатка должен отличатся крепостью тела и весом. Вмятина, с учетом прыжка, впечатляет, сэр. Я думаю, что наш подозреваемый ростом, где-то выше среднего и более ста футов весом - моряк или портовый грузчик или, – Бакер на мгновение задумался, – или шахтер.

– Вот как? – удивился Оллфорд. – Моряк или шахтер?

– Я сейчас всё объясню, сэр. Дело в том, что обувь, в которой был убийца, отличается характерным рисунком. Вот здесь, на пятке, – Бакер согнул ногу в колене и постучал тростью по каблуку своего ботинка, – имеются характерные ямочки. Я спросил одноногого Чарли, видел ли он когда-нибудь что-то подобное.

– Чарли? – переспросил Оллфорд, наморщив лоб в попытке вспомнить, о ком идёт речь.

– Одноногий Чарли, сэр, – чистильщик обуви на углу, – уточнил Бакер и указал на дверь. – Вы вероятно пользовались его услугами.

– А-а-а! Этот несчастный! – сочувственно сказал Оллфорд.

– Именно он, сэр. И поверьте мне, Чарли отличит любую обувь даже по звуку шагов. Итак, он заверил меня, так сказать, поклялся честью, что такая обувь ему хорошо известна. Подобную обувь носят грузчики в порту, шахтёры и моряки. И вот еще что, – инспектор сделал паузу. – На оградке клумбы у окна кровь, сэр.

– Чья кровь, инспектор?

– Как это ни печально, но, похоже, она не принадлежит убийце, сэр.

– А кому же, черт?

– Я думаю, что эта кровь падчерицы, сэр.

– Вы уверены?

– Вот, взгляните, – Бакер вынул из кармана плаща рваный кусок коричневой ткани.

– Что это? – скривив лицо, спросил Оллфорд,

– Это все, что у нас пока есть. Я думаю, что кровь и кусок одежды, оставшийся на кованой стрелке оградки, а это, безусловно, кусок ткани от женской одежды, принадлежат третьему лицу из комнаты – девочке. А это значит, что она жива и где-то прячется.

– Что с вами, Бакер? – спросил Оллфорд, увидев, как по лицу инспектора скатилась слеза.

На что Бакер, шмыгнув носом и смахнув рукой слезу, ответил:

– Я, сэр, человек очень впечатлительный. А сейчас так и просто взбешён.

– Я вас понимаю, Джеймс, но, пожалуйста, держите себя в руках. Не хватало нам еще самосуда.

– Да, сэр. Не беспокойтесь. Я не собираюсь никого убивать. Убийца будет в короткое время найден и предстанет перед судом и виселицей.

– Превосходно, Джеймс! – воодушевился Оллфорд. – Виселица - лучшее место для такого негодяя! Что еще?

– Пока это всё, сэр, – подвел черту Бакер.



– Тогда я не задерживаю вас, джентльмены. Найдите мне убийцу и эту, как ее, падчерицу, и вы, – обратился Оллфорд к Томасу, – постарайтесь тоже.

– Да, сэр, – отрапортовал Берч.

И уже на улице Томас спросил у Бакера:

– Вы уверены, Джеймс, что девочка жива?

– Нет, – ответил Бакер.

– Но вы же заверили Оллфорда в обратном.

– Берч, вы не Оллфорд и мне незачем скрывать от вас истину вещей. Не всё так однозначно, как кажется на первый взгляд.

– Прошу вас, объясните.

– Это я так, утешил суперинтенданта, но вас, друг мой, утешить мне нечем.

– Но, а вы сами, что об этом думаете?

– Не знаю, Берч, не знаю. Ведь допустить тот факт, что убийца был не один, и кто-то мог поджидать девочку за окном, да и сбросить труп в реку – проще некуда. Вы знаете, Берч, сколько трупов в неделю мы иногда вытаскиваем из Темзы?

– Нет.

– Так, вот, друг мой. Бывает, что с десяток.

– Неужели?

– Привыкайте, Берч. Поступив в полицию, вы обрекли себя на грязную работёнку. Вам придётся, по уши погрузиться в дерьмо.

– Но, а что мы будем делать сейчас? – спросил Томас.

– Искать, друг мой. Искать и ждать сведений от информаторов.

– И это всё?

– А что вы предлагаете, Берч? Мы и так уже делаем все, что в наших силах. Нам остаётся только молиться и надеяться, что малышка жива и невредима. Как вы думаете, Берч, что делает человек, попавший в беду?

– Я думаю, инспектор, что если бы со мной произошло что-то подобное, я бы непременно обратился в полицию.

- А я и не сомневаюсь в вас, Берч. Вы бы обратились. Это уж точно. Но вот другие? Я могу сказать вам с полной уверенностью, что это не так. Люди не доверяют полиции, Берч. И для этого есть много причин. Не все из нас служат с честью: взятки, укрывательство, связь с преступным миром. И для меня нет оправданий, вроде: низкого жалования, риска для жизни. В полиции должны служить люди с чистой душой и холодным сердцем. А поручиться я могу разве что за Хантера, Кливза и парочку еще,.. да и за вас, мне кажется, или я ошибаюсь? – Бакер посмотрел Томасу прямо в глаза.

- Не ошибаетесь, инспектор, - ответил Берч. - Я офицер, хотя и в отставке, и я джентльмен.

Браво, Берч, браво. Другого ответа я от вас и не ожидал. Итак, обратилась к кому-нибудь, кто сможет помочь, – Бакер задумался. – А если учесть, что девочка ранена, то помощь может прийти от кого угодно или доктора. Ну, это в том случае, если она жива.

– Может быть, нам стоит обыскать все дома поблизости или искать какого-нибудь доктора?

– Вот говорю же вам, что у вас светлая голова, Берч. Вы далеко пойдете, если вас не остановят. Мы как раз этим и займемся с вами, а вернее, вы. С докторишками, друг мой, все просто. В Ист-Энде их не так уж много, но если она попала не в те руки... Здесь все будет гораздо сложнее. Пожалуйста, - инспектор протянул Томасу лист исписанной бумаги. - Это адреса всех, известных нам, эскулапов. И возьмите с собой сержанта Хантера. Это так, для подстраховки. Он немного туговат на голову, но у него есть одно неоспоримое качество. Он умеет, держать рот на замке. Кроме того, пара стальных кулаков вам не повредит. Никогда не знаешь, что может случиться. Кстати, вот и Хантер, – инспектор полуобернулся в сторону широко шагающего полисмена.

– А вы, Джеймс, что будете делать вы?

– О-о, не беспокойтесь обо мне, друг мой. Я, как всегда, опущусь на самое дно. Пока вам, Берч, лучше об этом не знать. Может быть, чуть позже, когда на вашем лице появятся парочка шрамов и дюжина морщин, я возьму вас с собой, – инспектор улыбнулся и коснулся плеча Томаса. – А пока, вы слишком бросаетесь в глаза. Вы мне там всех моих информаторов распугаете. Вечером жду вас с докладом. Может быть, вам улыбнется удача, и вы найдете падчерицу раньше меня. А вы, сержант, – инспектор повернулся к Хантеру, – головой ответите мне за Берча.

– Не беспокойтесь, инспектор! – пробасил Хантер. – Доставим в лучшем виде!

После чего Бакер проводил взглядом Берча и Хантера, а сам направился в направлении, известном только ему…



Глава IX. Дом подкидышей

Он тайно шел по Берн-стрит, стараясь избегать освещенных мест; и даже если бы уличный фонарь осветил его силуэт, узнать, кто это был, не представлялось возможным: капюшон на голове надежно скрывал его лицо от посторонних глаз. И когда человек в плаще пришел в назначенное место и постучал условным знаком в прогнившую дверь, то услышал в ответ тихий и недовольный женский голос с другой стороны:

– Кто там?

– Я, – ответил он, как будто его «я» являлось ключом от любой двери в сити.

– Вы? – поспешно открыв дверь, с тревогой на лице спросила огромная толстуха с белым чепцом на голове. – Опаздываете, матушка.

– Закрой дверь, – приказал он и шагнул в темноту дома. – Зажги лампу.

– Эй, пугало, – негромко позвала толстуха кого-то, и где-то в углу дома послышалась возня. - Неси лампу, скорее, – торопила она того, кто явно не спешил показаться на глаза.



Вначале послышалось ворчание и что-то с лязгом упало на пол, а затем слабый свет высветил на стене кривую тень странного и сгорбленного существа с огромной головой и торчащими волосами. Существо, шаркая ногами по полу, принесло лампу. Это был тощий старик, одетый в лохмотья, шедший на полусогнутых ногах, словно он только что встал со стула, но забыл при этом выпрямиться.

– Дай сюда! – зло сказала толстуха и выхватила лампу из рук старика. – Убирайся прочь! – приказала она, и старик так же медленно исчез из виду. – Сюда, прошу вас, – протерев тряпкой стул, толстуха рукой пригласила ночного гостя.

– Ну?... Он явится? – спросил гость, не рискнув сесть.

– Да-да, матушка. Не сомневайтесь.

– Смотри, Лора. Если что-то пойдет не так...

– Ну, что же вы так сразу, матушка? Я всё понимаю. Как договаривались. Я всё сделала, как вы приказали. Но будьте осторожны. Вы даже не представляете, насколько Денни крепок. И если он вас узнает?..

– Это не твоя забота, – ответил гость и, разъединив трость на две части, предъявил толстухе стилет.

От увиденного губы толстухи растянулись в длину, и в глазах вспыхнул недобрый блеск.

– Это хорошо, – сказала она. – Такой штуковиной, кого хочешь можно... на тот свет отправить, – Лора пошевелила пальцами у своего лица и указала на потолок.

– Ну, ты всё же будь настороже, – предупредил гость и соединил трость.

– Да-да. Вот только обещанице бы исполнить бы.

– Денег хочешь?

– Их, их, матушка, – ответила толстуха и облизнула губы.

– После. Сделаем дело и заплачу.

– Вав-вав-вав, – сорвалось с губ толстухи. – Оно бы так. Да мало ли что. Их бы заранее, матушка. Хотелось бы наверняка оплату получить, – заискивающе добавила она.

Гость достал кисет с монетой.

– Держи, – сказал он и протянул деньги. Но как только старуха попыталась взять монеты, гость одернул ловко руку назад, и пухлая рука толстухи схватила воздух.

– Шутить хотите? – спросила она, и теперь на ее лице и в глазах читалась ненависть.

– Бери, – сказал гость, и старуха снова потянулась к деньгам, но в этот раз недоверчиво.

– Смелее, Лора. Ну?..

Толстуха, точно это был бросок кобры перед укусом, выхватила кисет и прижала к себе.

– Спрятать бы, – жадно сказала она, и глаза ее забегали по комнате и остановились на собственной груди.

– Там будет надежней, – одобрил он выбор.

– Гг... надежней нет, матушка, – согласилась толстуха и погрузила кисет в «женский кошелек».

Еще минуту стояла тишина, а затем раздался стук в дверь.

- Тихо, - приказал гость и спрятался в неосвещенном месте у окна. – Открой.

Толстуха взяла в руки лампу, подошла к двери и боязливо спросила:

– Кто там?

– Это я, Лора, - Дэнни, – ответил человек, у которого вместо горла явно была водосточная труба.

Дрожащей рукой толстуха открыла дверь, и в дом ввалился здоровяк ростом под потолок.

– Ну, вот и я, Лора. Говори, зачем звала? – оглядывая темные углы дома, спросил Дэнни.

– Работёнка для тебя есть.

– Работёнка? – переспросил Дэнни и сощурил глаза.

– Да не волнуйся ты. Деньги получишь.

– Что еще за работёнка? И почему ночью позвала?

– А ночью по тому, что дельце это шума не выносит и глаз чужих не терпит.

– А-а-а, – загудел Дэнни и пальцами вытер слюни с губ. – Ты же знаешь, что за мою работу я много потребую взамен.

– Это уж как водится, – ответила Лора. – Не обижу.

– Ну! Говори! У меня мало времени.

– Не спеши, – ответила толстуха и осветила угол комнаты, где скрывался человек с капюшоном на голове. – С ним поговори сначала, может, сговоритесь.

– С кем? – испугано спросил Дэнни и пригляделся в темноту, а затем на входную дверь.

– Со мной, — ответил гость и, предусмотрительно опустив голову, вышел на свет.

Дэнни попытался подойти ближе, чтобы рассмотреть лицо человека в капюшоне, но тот остановил его:

– Оставайся на месте, Дэнни. Так близко знакомиться нам незачем.

– Пусть так. Но, чтобы вы не предложили мне, мистер, деньги вперед. А там я посмотрю, браться мне за ваше дельце или послать вас к дьяволу.

В сторону Дэнни полетел кисет с деньгами и он, ловко поймал его рукой.

– Задаток, – сказал ночной гость. – Остальное получишь, если будешь говорить правду.

– Что? – переспросил Дэнни и потряс мешочек с деньгами у уха. – Правду? Я, мистер, могу и правду. Что вас интересует?

– Пегги.

– Пегги? Хэх. Эта старая шлюха?

– Я знаю, вчера ночью ты был у нее в гостях.



– О чем это вы? – спросил Дэнни и посмотрел на Лору, а затем на человека в капюшоне.

– Говори!

– Что вам до нее, мистер?

– А то, что Пегги теперь мертва.

– Что?! Что за черт?! - спросил Дэнни, словно эта новость ошарашила его. – А не пошли бы вы, мистер, - "как вас там?" – со своими расспросами! Эту тварь давным-давно следовало отправить на тот свет! Но я здесь не причем! – прибавил он и сплюнул на пол. - Эта шлюха расцарапала мне лицо, изрезала всего ножом, вырвала клок волос и размозжила мне голову палкой, тварь!

– Там была еще девочка?

– Гм-м-м, – загудел Дэнни, и даже в темноте было видно, как он весь напрягся, словно приготовился к прыжку. – Да кто вы такой, мистер, сующий свой нос в чужие дела?

– Девочка жива? – повторил незнакомец.

– Сейчас узнаешь, - ответил Дэнни и, сунув руку в карман, как хищник, готовящийся к прыжку, стал медленно приближаться к человеку в капюшоне. – Не дергайся, Лора, – приказал он толстухе. – Я хочу хорошенько рассмотреть лицо этого любопытного джентльмена. – Взгляд Дэнни следил за каждым движением человека в плаще, но что происходило под черным плащом у того, ему так и не удалось узнать. А незнакомец был уже готов, он уже был готов проткнуть Дэнни, как свиную тушу.

И наступил тот миг, когда вернуть все назад нет никакой возможности. Рывок, хриплый стон от внезапной и пронзающей боли, тонкое лезвие, торчащее со спины у Дэнни, точно в том месте, где стучит сердце, открытый рот и это неповторимое и странное удивление на его лице и в глазах.

– Ты? – прошептал Дэнни, слабея в ногах.

– Я, Дэн Эванс, я! Говори! Девочка жива?! Где она?! Отвечай! – пытаясь удержать руками падающее тело Денни, приказал незнакомец.

– Это ты-ы-ы?.. – взгляд Дэнни изменился и стал добрее. - А я уже и не надеялся. Я нашел её. Я никого не убивал. Веришь мне?

– Верю, - ответил человек в плаще и отступил в сторону, давая Дэнни замертво свалиться к его ногам.

– Матушка, – прошептал голос испуганной толстухи.

– Всё кончено, Лора. Посвети сюда, – приказал гость и внимательно осмотрел труп. – Чертовы ямочки.

– Что? – не расслышала толстуха.

– Пускай Кирке спрячет труп и ищите девочку.

– А деньги?..

– Деньги оставь себе. Теперь они ему не нужны.

– Г-г-г, – алчно загоготала толстуха. – Не стоит беспокоиться, матушка. И девчонку найдём, и труп спрячем, – заверила она и закрыла за гостем дверь...



Глава X. Ботинки



Пройдет много времени, прежде чем его имя станет известно в криминальном мире Лондона как Малыш Стикли, но, а пока,.. но, а пока он самый младший в своей семье: ему четыре года, он Джон или Джонни, как называют его старшая сестра Хезер и три брата.

В свои четыре он уже хорошо знает, что значит быть голодным, и чтобы съесть хоть что-нибудь за день, ему и его братьям приходится по пояс копаться в зловонной грязи на берегах Темзы в поисках гвоздей, кусков угля, обрывков веревки, всего того, что можно продать старьёвщику. Ещё Джонни знает, что, как только нога брата Айка вырастет, он унаследует его ботинки. И пускай, что они старые, грязные, пускай, что – сморщены и растоптаны, что тысячу раз сшиты и давно потеряли первоначальный блеск – всё это не имеет никакого значения для Джонни. Ведь он тщательно вымоет их и почистит, и обязательно найдет новую шнуровку, и пройдет, как старший брат Уильям, по Брод-стрит, надвинув кепку на глаза и засунув руки в карманы. Но маленький Джонни ещё не знает, что меньше чем через три дня все его родственники умрут от холеры, и он останется круглой сиротой.

– Мам, я что… старик? – спросил Джонни охрипшим голосом, лежа в постели и глядя на свои иссохшие от болезни руки.

– Нет, малыш, – ответила мама Эмили и, прикрыв свой рот носовым платком, отвернулась от сына, чтобы скрыть непрекращающуюся рвоту.

– Я хочу пить, мам.

Эмили помогла сыну приподняться, и он сделал несколько жадных глотков. Через минуту Джон уснул, и это был его последний разговор с матерью...

В то отвратительное сентябрьское утро 1831 года, когда Джонни открыл глаза в бреду и не увидел никого из своих родных, он подумал только об одном. Он думал о ботинках Айка, которые стояли в углу под скамейкой. Его даже не испугали незнакомцы в странных одеждах-балахонах и повязках на лицах; зачем-то эти люди собирали вещи, принадлежащие его семье, складывали в большие серые мешки и не обращали внимания на мальчика, лежащего в постели. И когда настала очередь ботинок его брата, Джонни попытался встать и не дать их у него отобрать, но из этого ничего не вышло. Он только лишь сумел поднять голову и пробормотать что-то неразборчивое вместо слов, а затем снова потерял сознание...

– Отходит, – сказал один из сборщиков.

– Отмучился, – ответил ему другой…

Но Джон не собирался умирать. Вопреки всему, он выжил. И вот теперь, став главарем банды воров, убийц и нищих Ист-Энда, Джек дал четкое определение себе и окружающим, почему тогда "Костлявая леди" не забрала его с собой.



– Эй, вы! Вонючие попрошайки! – обратился Джек к своей банде с высоты деревянных мостков. – А знаете, почему я тогда не издох?!

– Почему?! Почему, Джек?! – вопросила толпа.

– Я не испустил дух только потому, что у меня была мечта! Да, сукины дети! У меня была самая настоящая мечта, мать ее! Я мечтал о новых ботинках, которых у меня никогда не было! И тогда я поклялся!.. Я дал себе зарок, что не сдохну до тех пор, пока не примерю пару – вот таких – кожаных, пару новых – моих и ничьих больше ботинок! – Стикли поставил ногу на ящик, предъявляя всем начищенный до блеска черный башмак с тупым носом и высоким каблуком. – Смотрите!.. Теперь у меня лучшие ботинки в Англии!!

Услышав своего главаря, банда разразилась хохотом, а Джек продолжил:

– И как, по-вашему, я этого добился?!

– Расскажи нам, Джеки! Расскажи! – заорала толпа.

И Стикли, чтобы придать значимость своим словам, немного помолчал, а затем выдал:

– Я долго молился Богу! Я долго молил Бога, чтобы Он меня услышал и ниспослал мне пару теплых ботинок! И знаете, что?! – Джек снова сделал многозначительную паузу и, окинув взглядом, не меньше полусотни, беззаветно преданных ему, мужчин и женщин, объявил: – Бог подал мне знак! - Стикли поднял руки вверх и закатил глаза под веки.

– Какой, Джек? Какой? – зашептала толпа.

– А вот какой! – заорал Стикли и руками изобразил фаллос, что привело банду в дикий восторг, выразившийся в смехе, криках и свисте. – Ему было насрать на меня! – Джек рванул на себе жилетку и оголил свой волосатый и тщедушный торс с выпуклым животом: перламутровые пуговицы разлетелись в стороны, и несколько бродяг бросились их собирать. – Всё это! – он снял с головы котелок и швырнул его в толпу: руки нищих, словно стая птиц, взметнулись вверх в попытке поймать дармовщину. – Это! - Стикли схватил себя за штанины и попытался сдёрнуть их тоже, но те устояли: верёвка на поясе выдержала рывок. – Всё это я добыл вот этими, собственными руками! – продолжал орать Джон, выбросив руки перед собой и растопырив пальцы. – Харкая кровью, я пять лет, я пять грёбанных лет чистил дымоходы этим жирным господам!.. а потом еще пять, прикованный цепью, таскал за собой вагонетку, груженную углём! И что взамен?!

– Что, Джек?! Что?! – завопила толпа.

– А вот что! - Стикли снова изобразил фаллос. И снова толпа утонула в воплях и смехе, а какой-то нищий попытался прикоснуться к ботинкам Джека и выразить им должное уважение поцелуем, но тут же, к дикой радости всей грязной оравы, бродяга получил тем же ботинком в зубы и отвалился в сторону, кривя в улыбке, окровавленный рот.

Вся эта живая масса странных людей, собравшихся со всего Лондона в освещенном факелами угольном подвале, напоминала стаю крыс, загнанных безнадёжной жизнью сверху на самое дно выгребной ямы. В лохмотьях и одетых сносно и модно, грязная, вонючая и пахнущая навязчивыми духами банда Малыша Стикли толкалась, ругалась, смеялась и ликовала, отражаясь общей уродливой тенью на заплесневелых и закопчённых стенах, а её главарь смотрел на всё происходящее с диким восторгом, и на его давно небритом лице играли желваками скулы, а в глазах, как в чёрном битом стекле, отражался свет горящих факелов.

– И тогда я понял, дети мои! – продолжил Стикли свою речь. – Я понял! Что – всё!.. всё! что мне нужно, я могу взять сам! Да! Взять вот этими ру-ка-ми! И я взял! Я взял даже больше, чем мне это было нужно! И никто, слышите?! Никто не помешает мне брать столько, сколько я захочу! И никто не помешает мне мечтать и быть свободным! О чём мечтаете вы, дети мои?!

– Монетах! Монетах! – заорала толпа.

– Тогда идите и получите своё! Хорошенько поройтесь в карманах этих толстосумов, которые называют себя высшим светом! Станьте богачами! И не забывайте обо мне, сукины дети! – Стикли, закончив свою напутственную речь, ударил себя в грудь скрещенными руками, и банда, возбужденно крича, бросилась бежать в дыры-проходы, к свету. – Эй, тыыы! – остановил Джек тощего вора, указав на него пальцем. – И ты тоже! – приказал он другому, стоящему рядом крепышу с круглым лицом, заросшим веером щетины, маленьким совиным носом и выбритой наголо головой.

– Я, сэр? – спросил крепыш, скалясь улыбкой слабоумного труса.

– Ты! Ты идиот! – закричал Джек и поманил их обоих пальцем. – Вот скажи мне, Хоу, – начал Стикли, обращаясь к тощему. – Что происходит?

– Происходит? – заискивающе переспросил вор, подставляя левое ухо и стараясь не смотреть в глаза Стикли. – Джек, я не понимаю, о чём ты?

– Не понимаешь?

– Нет, сэр.

– Хорошо, — согласился Джек, прищурив глаза. – Я спрошу тебя иначе. Ты слышал, мой друг, что произошло прошлой ночью в забегаловке «Бурый медведь»?

– Да, сэр, – скорбно ответил Хоут, снимая кепку и прижимая ее к своей впалой груди. – Нам всем будет не хватать матушки Пегги.

– Да к дьяволу ее! Мне вот что любопытно! Почему это «пилеры» так переполошились, а?! Что ты об этом думаешь, Хоу?

– Я?.. А причем здесь я, Джек? Я ничего не знаю, – испуганно ответил Хоут и уставился на Стикли.

– Не знаешь?! – заорал Джек, что вынудило Хоута и Нолана от неожиданности вздрогнуть и заморгать глазами.

– Нет, Джек… Я здесь ни при чём!



– Ни при чём, говоришь?! А до меня долетели слухи, что ты и твой полоумный, – Стикли снова ткнул пальцем в Нолана, – нашли девку Пегги и продали ее, не поделившись со мной и пенни! И теперь эту сучку по всему сити разыскивают «бобби» и суют носы в мои дела! А я этого не люблю!

– Это ложь, Джек! Это,.. это, – заикаясь, стал оправдываться Хоут. – Это ложь.

– Ах ты, во-ню-чая крыса! – зло выговаривая каждый слог, сказал Джек и, схватив Хоута за лицо, сдавил его щеки так, что у того губы соединились в римская цифру 8 . – Я дам тебе не больше часа! Ты слышишь, крысёныш, я дам тебе ровно час и не минутой больше, чтобы ты со своим придурком притащили мне эту сучку сюда! И молись Богу, чтобы она была жива! Притащи мне девку, Хоу! Я дважды повторять не буду! - Джек толкнул голову вора, и тот свалился к ногам Нолана. – И тебя это тоже касается, идиот! - Стикли снова ткнул пальцем в Молчуна...

Ногами, руками бил Хоут Нолана, когда они оба выбрались из логова Стикли.

– Не-на-ви-жу тебя, сука! – кричал Хоут и лез в лицо Нолана заточкой. – Давай!.. Давай сюда свой гребанный язык! Я вырежу его из твоего поганого рта!

– Хоу, нет! Это не я! Я никому не говорил, м-м-м!.. – замычал Нолан, оправдываясь.

– Откуда?! Тогда откуда Джек узнал о девчонке?! Откуда, я тебя спрашиваю, вонючая падаль!!?

– Я не знаю, Хоу! Не знаю! – солгал Нолан, боясь расправы. Ведь он, получив из рук Хоута несколько монет за девочку, в свойственных его слабоумию красках, рассказал обо всем двум приятелям прошлой ночью за бутылкой джина. И хотя вся его история и сводилась к тому, как он едва вынес кровь найденыша, но тем двоим было достаточно информации, чтобы сообщить об этом Стикли и получить в награду несколько монет.

– Послушай меня, дерьмо! – сказал Хоут. – Сейчас ты пойдешь к доктору и решишь нашу проблему! Ты меня понял, сука?!

– Да, да, Хоу. Я пойду.

– Проваливай, недочлен! - Хоут пнул Нолана под зад, и тот, сделав шаг, остановился и взмолился:

– Хоу, доктор убьет меня! Помоги!..

– Задрот, кретин чертов! – выругался Хоут и сплюнул, а затем нервно зашагал из стороны в сторону, обхватив голову руками и о чем-то размышляя. – Если мы не притащим девчонку Джеку, мы покойники. Ты это понимаешь, гребаный, тупой идиот!? По-кой-ни-ки!

– Хоу, я не хочу умирать, - проскулил Молчун. - Пожалуйста, придумай что-нибудь…

– Что, ****ь, я могу придумать!? А-а-а! – застонал Хоут в отчаянии, а затем посмотрел на Нолана выпученными глазами и добавил: – Мы убьем его. Да, мы убьем эту тварь! - И было что-то безумное в глазах вора, в его худом, небритом с впалыми щеками лице.

-Убьем?.. Джека?.. - прошептал Нолан с отчаянием и страхом в голосе.

– Какого Джека, безмозглый кретин?! Конечно - доктора! Мы сделаем это!

– Не-е-ет, – заблеял Нолан.

– Да! Поришим докторишку, заберём девку и хорошенько выпотрошим его дом. Наверняка, у него там припрятаны монеты. Пойдем! По дороге всё решим! Пришло время вернуть должок, доктору Гиббсу!..

А в это время доктор Гиббс, закончив свою практику со студентами, смывал останки расчлененного трупа с каменного стола. Он делал свою обычную работу, но все его мысли были заняты другим. Эмма – вот, кто беспокоил его. Гиббс знал, что, помогая девочке и скрывая ее у себя, он совершил опрометчивый шаг. Даже если девочка и нуждалась в помощи, он не оправдывал свой поступок, потому как знал, что привычных ход его жизни изменился и, скорее всего, как подсказывала ему интуиция, в худшую сторону. Он понимал, что рано или поздно, ему придется получить ответы: - "Кто она, и как оказалась в таких обстоятельствах?" Гиббс также точно осознал, что девочка не была бродяжкой, и что ее непременно будут искать. Но кто?.. Если этот «КТО» окажется кем-то из криминальной среды, то он все уладит мирно, – отдаст девчонку, и на этом все закончится. Но, а если полиция, то, хочет он того или нет, ему придется объясняться, как она к нему попала.

"Нет! Как я мог позволить себе пойти на такой риск, болван! - мысленно стыдил себя Гиббс. – Теперь вся моя карьера может пойти к коту под хвост! Нет! Это абсолютно невозможно! И эти отношения с копальщиками, чертовы крысы!.. Мне это определенно не сойдет с рук! Нужно будет придумать что-нибудь и как можно скорее..."

С этими мыслями Гиббс отложил свое занятие, вышел из дома и глубоко вдохнул: пахло угольным дымом, сыростью, и где-то на городских улицах затихала ночная жизнь города. Он сделал еще несколько вдохов и собирался уже вернуться в дом, как вдруг его уши уловили едва различимый шум. Он прислушался... Да, теперь шаги, приближающиеся в его сторону, были отчетливо слышны.

- Ты? – успел только задать вопрос Гиббс, как тут же получил удар по голове.

– Хватай его, идиот! - приказал Хоут Нолану, который замер с чем-то длинным и тяжелым в руках, похожим на металлический прут.

Нолан выбросил орудие убийства в кусты, схватил доктора за руки и потащил в дом; за ним последовал Хоут.

– Я убил... его? – опуская тело на пол, спросил Нолан.

– Я надеюсь, придурок! – переступив через тело доктора, ответил Хоут. – Ищи девчонку! Живо!

Нолан поспешил по коридору.



– Где она?! – обыскав первый этаж, заорал Хоут.

– Не знаю. Может, она не выжила тогда?

– Идиот хренов! Девчонка жива! Эта сучка где-то прячется! Посмотри наверху!

Нолан первым взбежал по лестнице, а Хоут поспешил за ним...

А внизу тот, кто по всем законам должен был умереть, оказался по-настоящему живучим. То ли густые волосы и крепкий череп доктора смягчили удар, то ли рука Молчуна Нолана дрогнула в нужный момент, но выверенный удар, которым он многих отправил в могилу, на этот раз не оказался смертельным. Гиббс лежал с разбитой головой на полу без сознания, пока шум и вой Эммы не долетели до его ушей. Нолан нашел девочку под кроватью и, схватив ее за ногу, пытался вытащить, а Эмма, вцепившись руками в изножье кровати, сопротивлялась, как могла, и выла…

Морщась от боли, Гиббс дотронулся до своей головы и, осторожно прощупав височную часть, поставил безошибочный диагноз: - "Чуть ниже, и я уже был бы трупом. А так, это просто рубленая рана и много крови". Опираясь на руки, он медленно встал, сунул руку в карман и вытащил связку кованых ключей. Нет, доктор не собирался использовать их в качестве оружия; он на петли задвижного штыря повесил амбарный замок, запер его и превратил дом в неприступную крепость. И теперь у Гиббса не было выбора. Сейчас либо он, либо они...

Зажимая рану рукой, он вошел в лабораторию и огляделся. Его взгляд остановился на ланцете.

"Как раз то, что нужно!" - подумал Гиббс, и холодный инструмент привычно был сжат в его кулаке. И теперь все, что оставалось ему, - это найти место, где он мог бы оставаться незамеченным, и откуда одним ударом он мог бы забрать хотя бы одну жизнь...

И первым, кто попался под руку, был Хоут. Он шел впереди и, не обнаружив тела доктора, остановился в оторопи. Он хотел сказать об этом Нолану, который тащил девочку вниз по лестнице, но не успел. Гиббс, стоявший у него за спиной, помешал ему резким ударом в горло. Гортанный храп Хоута и звук падающего тела долетели до ушей Молчуна. Он оставил девочку на лестнице, бросился на Гиббса и, словно бык, сбил его с ног ударом головой в грудь. Но, падая, доктор все же сумел увлечь за собой Нолана и дважды воткнуть ланцет ему в тело; удары пришлись точно в область почки с левой стороны. Нолан взревел от боли, но в долгу не остался. Чудовищной силы обрушил он град ударов на лицо Гиббса и бил до тех пор, пока тот не прекратил подавать признаки жизни. И Нолан на этом не остановился. Рыча и брызгаю слюнною сквозь сжатые плотно зубы, он схватил доктора за горло и попытался задушить его.

Но: "Что это?" - внезапно мелькнула у него в голове мысль. Что-то больно ударило ему в спину, обожгло и сбило дыхание. Руки Нолана ослабли, голова закружилась; он попытался дотянуться рукой до того места, где ощущались боль и жжение, но не сумел. Последнее, что он увидел, перед тем, как в его глазах потемнело, это лицо растрепанной девчонки, стоящей позади с яростью на лице. Каминная кочерга, глубоко вошедшая между лопаток Нолана, решила исход.

Наступила гнетущая тишина, прерываемая учащенным дыханием Эммы...

– Спасибо, – сказал Гиббс, дотрагиваясь до головы и глядя на свои ладони с кровавыми отпечатками. – Я обязан вам жизнью, мисс.

И вдруг, нарушив тишину, раздался громкий стук в дверь и строго потребовали: "Откройте! Полиция!"

Эмма вздрогнула от неожиданности и потрясения, отскочила к стене и, опустившись на пол, закрыла лицо руками и забилась в угол.

- Дьявол, - выругался Гиббс, подымаясь с пола и, откашлявшись и потирая шею, громко и хрипло ответил: - Пожалуйста! Подождите минутку, джентльмены! В шкаф, - тихо приказал он Эмме. – Я разберусь с этим. Я сейчас! - снова крикнул он через дверь.

Но Эмма не сдвинулась с места. Она смотрела на доктора с диким ужасом в глазах и рот ее замер в немом крике.

- Доверьтесь мне, мисс. Я справлюсь, - заверил Гиббс и, взяв девочку за руку, поднял ее на ноги и попытался спрятать в шкафу, но та начала сопротивляться и тихо подвывать. – У нас нет времени на это, мисс, - настаивал Гиббс и, преодолевая сопротивление девочки, втолкнул ее в шкаф и запер на ключ. - Ни звука, - предупредил он.

И тут снова раздался громкий стук в дверь и требование: "Доктор Гиббс, откройте!"

- Да! Подождите минутку! - ответил Гиббс, но дверь не открыл. Он схватил труп Хоута за руки, втащил его в лабораторию и положил на операционный стол. Затем настала очередь Нолана. Гиббс извлек из его спины кочергу, воткнул ее в угли горящего камина (кровь, охваченная пламенем, с шипением вскипела пузырями на чугунном стержне), и все, что произошло дальше, показалось Гиббсу вечностью…

Труп Нолана был просто неподъемен. Напрягая все свои силы, он с невероятным трудом затащил его в лабораторию и, немного отдышавшись, сначала поднял на стол только верхнюю его часть, а затем и ноги. Когда тело Нолана оказалось на столе, он подтолкнул его к Хоуту и накрыл обоих серой тканью. Друзья, как в жизни, так и в смерти, оказались рядом...

А в дверь теперь не просто безостановочно стучали; через дверь уже угрожали и настойчиво требовали немедленного исполнения воли Ее Величества.

– Да-да! Я иду! - Гиббс уже собирался открыть дверь, но, увидев свое отражение в стеклянном шкафу, замер в ужасе. Все его лицо было разбито: глаза распухли от гемотом до щелочек, губы вспухли, а волосы, рубаха и фартук были залиты кровью. - Дьявол! – выругался он и, оглядевшись по сторонам, остановил взгляд на плетеном коробе у двери. Подбежав к нему, Гиббс лихорадочно открыл крышку, достал грязную пару брюк, вытер ими лицо и... О-о, ужас! Пол!! Чертов пол тоже был измазан кровью. Ее алый след размазанной полосой тянулся от двери до операционного стола в лаборатории. Гиббс в отчаянии бросился на колени и лихорадочно принялся вытирать кровь штанами, а та мгновенно впитавшись в ткань, стала размазываться по полу. - Не-е-ет! - застонал он и снова, подбежал к коробу с грязным бельем и без разбора стал вытаскивать из него все, что оставалось внутри. Бросив белье себе под ноги, он вытер алые пятна, собрал все в кучу и, сняв фартук, затолкал обратно в короб и открыл дверь…



- Доктор Роберт Гиббс? - спросил Берч и отступил назад, увидев лицо хозяина дома. - Что с вами случилось, сэр?

- Прошу прощения за заминку, джентльмены. Виной тому несчастный случай, - прибавил Гиббс и указал на лестницу внутри дома.

- Как это могло случиться с вами, сэр?

– Это может случиться с каждым, если он будет работать столько, сколько работаю я, – ответил Гиббс и прижал к голове грязную рубаху, скомканную в комок. – Чем я могу быть вам полезен, джентльмены? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал совершенно спокойно, что явно не соответствовало ни сдержанному его дыханию, ни ритму его сердца.

- Вам нужна помощь, сэр?

- Спасибо, инспектор. Но если вы не заметили, - Гиббс указал на медную табличку на двери со своим именем, - я сам - доктор и сам могу себе оказать помощь.

– Конечно, сэр.

- Так что вас привело ко мне в столь поздний час, джентльмены?

- Я помощник инспектора Томас Берч, а это сержант Хантер. Не могли бы мы поговорить с вами в доме?

– Разумеется, если вы не боитесь крови и трупов.

Берч не ответил, а Хантер хмыкнул и пробасил:

– Трупами нас не удивить, сэр!

– Тогда, прошу, – сказал Гиббс, отступая на шаг и приглашая войти.

Томас первым вошел в дом, за ним проследовал сержант.

– Ваше имя, – вынув из кармана смятый лист бумаги, начал читать Берч, – профессор Лондонского университета доктор Роберт Гиббс?

– Да это я. И я действительно преподаю в Лондонском университете и веду практику на дому. У меня есть на это лицензия.

– Ясно, – сказал Томас. – Мы ищем девочку лет восьми или десяти, а может быть, и чуть старше. Кто-нибудь обращался к вам за помощью сегодня ночью или в течение дня, сэр?

– Нет. Этой ночью я спал, а днем принимал студентов.

– Здесь? – спросил Берч, указав на лабораторию.

– Да, здесь.

– Разрешите взглянуть?

– Прошу, – Гиббс отступил в сторону, пропуская Берча вперед. – На столе лежат трупы мужчин, с которыми мы работали. Вас интересуют трупы мужчин, инспектор?

Берч посмотрел на стол и понял, что под простыней лежали тела размером превышающим, размер ребенка.

– Хотите убедиться? - и, не дождавшись ответа, Гиббс убрал ткань с лица Хоута.

Перед глазами Томаса открылось худое, заросшее щетиной лицо с потухшими глазами, неподвижно и мертвенно уставившимися в потолок. Если бы доктор убрал простыню с трупа, лежащего рядом, он был бы крайне удивлен, потому что Нолан был еще жив. Он пришел в себя и, притворившись мертвым, затаился. Истекая кровью и стиснув зубы, Нолан невероятным усилием воли сдерживал боль и ждал, как зверь-подранок, когда,.. когда же доктор распрощается с полицией и останется один. Но Гиббс сдернул тряпку с лица Хоута, так что Нолану пришлось терпеть, терпеть и ждать, стараясь дышать, как можно тише и не глубоко.

– Достаточно, – сказал Берч и отвел взгляд на шкаф, где пряталась Эмма. И если бы не шок, который он испытал от увиденного, то сразу бы обратил внимание на слегка приподнятую над полом гардину у окна, под которой отчетливо вырисовывался не большого размера ботинок. Берчу потребовалось около пяти секунд, чтобы прийти в себя и спросить:

– У вас есть дети, доктор Гиббс?

– Нет, – ответил доктор. – Если это всё, прошу простить меня, джентльмены, но я хотел бы заняться собой.

– Да, конечно, – согласился Томас и задался вопросом, не лжет ли ему этот доктор. Берч не знал, как поступить в данной ситуации, но что-то подсказывало ему, что с доктором что-то не так. А пока для него лучше уйти, не подавая никаких признаков, и сообщить о своих сомнениях инспектору Бакеру. Но всё, что оставалось, - это осмотреть дом. Может быть, Гиббс как-то выдаст себя и подтвердит его догадку своим поведением. – Вы не возражаете, если мы осмотрим второй этаж?

– Пожалуйста, джентльмены. Смотрите где угодно, - Гибсс отнял руку от раны и взглянул на запёкшуюся кровь, а затем подошел к столу и открыл футляр с инструментами.

– Сержант, – обратился Берч к Хантеру. – Пойдемте со мной.

– Да, инспектор, – ответил Хантер, и они оба направились к лестнице, ведущей на второй этаж дома.

– Смелее, джентльмены! Мой дом к вашим услугам! - сказал Гиббс полицейским, поднимающимся по лестнице.

А Берч думал о ботинке. И теперь его мучил вопрос, почему он не спросил о нем доктора?

"Нет, - тут же мысленно ответил он сам себе. - Ты поступил правильно, приятель. Так можно наломать дров в спешке. Да, доктор что-то скрывает, но что? А кровь на его голове и разбитое лицо? Не похоже, чтобы доктор был настолько неуклюж, чтобы так пострадать от падения. Здесь что-то не так. Нужно срочно сообщить Бакеру обо всем...".

Все эти мысли роились в голове Томаса, пока Хантер, ни о чем не подозревая, осматривал комнату, где недавно была Эмма.

– Инспектор, - шепнул он Берчу. – Смотрите, – сержант указал рукой на кровать, перевернутую набок, и на постельное белье, сваленное на полу.



– Здесь что-то не так, сержант. Как вы думаете?

– Да, сэр, - согласился Хантер. – Доктор, что-то темнит, сэр.

- Вам тоже так показалось, сержант?

– У меня нюх на неприятности, сэр.

– Прошу вас, Хантер, не подавайте виду. Пойдемте, и постарайтесь вести себя, как можно естественно, хорошо?

– Я буду само спокойствие, сэр, – ответил Хантер и подмигнул.

Томас кивнул в знак одобрения, и заговорщики спустились на первый этаж.

– Ну, джентльмены, нашли что-нибудь? – поинтересовался Гиббс уже с забинтованной головой.

– Я хотел спросить вас, доктор. Это, конечно, не мое дело, но,.. там постель, – Томас указал на второй этаж. – Она опрокинута и белье на полу.

– Ах, вы об этом, – улыбнулся доктор. – Это крыса.

– Кто? – не понял Берч.

– Обычная лабораторная крыса, инспектор. Моя Мелли, - Гиббс убрал темную ткань с клетки на столе и предъявил Томасу объект исследования. Белая лабораторная крыса с длинным розовым хвостом, сидевшая в клетке, вздрогнула от неожиданного света, метнулась в сторону и застыла неподвижно, слегка подергивая усиками. - Она каким-то чудом выбралась и убежала, и мне стоило большого труда поймать ее.

– Мелли? – переспросил Томас и скривил лицо.

– Да - Мелли. Я назвал ее так. В память о моей покойной матушке, – объяснил Гиббс и накрыл клетку черной тканью.

– Хорошо, – согласился Берч. – Сержант, нам пора.

– Да, инспектор, – отозвался Хантер, и они оба направились к выходу...



Глава XI. Мучайся и умри



Наконец, дождавшись, когда полиция покинет его дом, доктор Гиббс бросился к шкафу, где пряталась Эмма, и открыл дверь; а Нолан, который лежал на операционном столе, стянул с себя саван, глубоко вздохнул и, морщась от боли, начал медленно подниматься …

- Выходите, мисс, - сказал Гиббс, не видя опасности, и протянул руку девочке, а заметив, что на левой ноге Эммы не хватает ботинка, огляделся и, обнаружив его у окна, добавил: - Они вернутся…

Но Эмма никак не отреагировала на слова доктора. Она, словно окаменевшая, с ужасом наблюдала, как "труп" Нолана тихо встал, слез со стола и направился в их сторону. И, судя по выражению ее лица, намерения этого ужасного человека были ясны Эмме в их ужасной и беспощадной логике. Ее губы беззвучно зашептали Гиббсу: "Нет, нет, нет", - но у доктора не было времени понять ее, потому что все его мысли были заняты вопросом инспектора о детях.

И Гиббс думал вплоть до той секунды, пока Нолан не ударил его ребром ладони по шее. Не издав ни звука, доктор повалился на пол, а Нолан, вероятно, оценивая результат своих действий, проследил глазами за падением тела, а затем посмотрел на Эмму и тихо сказал:

- Пожалуйста, не кричи. Если ты закричишь, я закрою тебе рот этой тряпкой, - он разжал кулак с грязным и окровавленным носовым платком. - Мы должны идти.

Эмма взглянула на платок, прижала руки к груди и, вжавшись в стенку шкафа, закрыла глаза...



А Томас Берч, покинув дом Гиббса, отправил сержанта за помощью, а сам остался. Он не позволил себе оставить доктора без присмотра. Томас все больше и больше мысленно убеждал себя в том, что доктор утаил от него что-то важное. И предчувствие его не подвело. Уже менее чем через полчаса в боковой стене дома открылось одно из окон, и через секунду из него вылез человек с согнутым пополам предметом в руке, похожим на большую тряпичную куклу. Берч, чтобы не выдать себя, укрылся в неосвещенном месте у стены и внимательно присмотрелся.

- Бог ты мой. Это она, – прошептал он и, дождавшись, пока человек с "ношей" завернет за угол дома, заглянул в открытое окно и, обнаружив, что доктор Гиббс подает признаки жизни, решил, что в данной ситуации гораздо важнее выследить человека с девочкой, украдкой последовал за ним...

Пока Берч вел слежку, сержант Хантер прибыл в участок и бодро докладывал инспектору Бакеру обо всём, что ему стало известно, и, вероятно, ожидал похвалы от своего начальства в конце отчета, но, к его глубочайшему удивлению, вместо слов благодарности он получил взбучку.

- Вы болван, Хантер! – подойдя вплотную и глядя снизу вверх, как на великана, принялся отчитывать Бакер сержанта, не дослушав рапорт, а сержант, уступая напору, моргал и пятился. - Я обещаю вам, сержант, если с Берчем что-нибудь случится, черт бы вас побрал, вы об этом пожалеете! - не унимался инспектор, набрасывая на себя плащ и потрясая кулаком.

– Я выполнял приказ, сэр! – пробубнил полисмен, оправдываясь.

Бакер застонал и замахал руками, словно слова полисмена были не слова, а мухи.

- Я выполнял приказ, - передразнил он, поморщившись. – Осел!

– Да, сэр! - согласился Хантер, вытянувшись в струну.

– Кливз, черт возьми! Где ты?!

– Я здесь, инспектор, - отозвался Кливз, выходя из уборной и торопливо надевая куртку, затягивая ремень и хватая дубинку.

– За мной!



– Да, сэр! – ответили полисмены в два голоса …

Это были не лица людей, это были морды грязных, беззубых оборванцев, едва напоминающих людей, которые обступили Берча в угольном подвале дома, куда он попал, преследуя Нолана с ребенком. Молчун, сам того не подозревая, привел Томаса в логово Малыша Стикли, выпустил Эмму из рук и, тяжело дыша, сел на ящик у стены и в бессилии склонил голову.

- Что с тобой, Молчун? - спросил его Стикли, скорее из любопытства и возможной опасности, чем из-за беспокойства о его здоровье.

- Эта маленькая сучка, ударила меня, сэр,.. - кочергой, сэр. Я, наверно, сдохну, сэр.

- Девчонка? - уточнил Стикли, пораженный данным обстоятельством, и указал пальцем на Эмму.

- Она самая. Она сущий дьявол, сэр, - добавил Нолан и закашлялся.

- Где Хоу?

- Его больше нет с нами, сэр, - ответил Молчун, склонил голову и засопел носом. – Доктор "порешил" его и мне... досталось, сэр. Черт, как больно! - он убрал окровавленную руку от раны на боку и предъявил Джеку.

- Хэх, - ухмыльнулся Стикли и, скорчив брезгливую гримасу, перекрестился. – Мы помолимся за него, Молчун. А ее держите крепче! - приказал он своим оборванцам, и тут же двое из банды подошли к Эмме и, встав с двух сторон, схватили девочку за плечи, а Стикли, казалось бы, потеряв ко всему интерес, подошел к Берчу и, словно радуясь сбывшейся детской мечте, спросил елейным голосом:

- Кто вы, сэр?

Томас помедлил с ответом, вероятно, подыскивая слова, которые каким-то образом помогли бы ему отсрочить момент смерти.

- Его зовут Берч, - прошептал Нолан и, сплюнув кровавую и липкую слюну, прибавил: - Пилер.

- Вот как! - пришел в восторг Стикли и хрипло рассмеялся. - Какой сюрприз! Почему вы здесь, мистер Пилер?

- Этот человек, - ответил Томас, указывая на Нолана, - вор и убийца.

- Я знаю, мистер Пилер, - сказал Джек и снова захихикал, а оборванцы, стоявшие вокруг, присоединились к нему, мерзко посмеиваясь. - И что мы будем делать с этим вором и убийцей, сэр? - спросил Стикли и приложил руку к уху, чтобы лучше расслышать.

- Вы окажете мне содействие в его аресте, джентльмены, - ответил Берч и, осанившись, добавил: - И я обещаю вам, что внесу ваш благородный поступок в отчет, и вы будете вознаграждены.

- Вы слышали, дети мои? Нас внесут в отчет и вознаградят! - обратился Джек к своей шайке.

- Да, сэр, - ответил один из оборванцев со сломанным носом и "заячьей губой", а остальные зашептались и закивали в знак того, что услышали.

- Это большая честь для нас, сэр! – склонил голову Стикли с показной вежливостью и отвел взгляд. И в одно мгновение руки Берча были заломлены за спину, а во рту, ранив губы и раздвинув рот, натянулась удавка.

- Не могли бы вы повторить вердикт? - спросил Стикли. - Я не расслышал вас, сэр!

Томас пару раз дернулся в руках бандитов и неразборчиво, шипя слюной, что-то сказал.

- В клетку его! - приказал Стикли и скривил лицо от отвращения, как будто видел перед собой не человека, а вошь. – Вы, пилер - Берч, не будете удостоены чести и не станете легендой, а вашим именем не назовут какую-нибудь улицу или дорогу, потому что о вас никто не узнает. Не узнает, потому что вы останетесь здесь. Да здесь, пока не издохните! У меня нет «гиббета» подходящего для вас, пилер-Берч, но поверьте мне, внутри этой клетки вам будет уютно, - Джек снова захихикал, и его бандиты, присоединившись к нему в дружеском хохоте, потащили Томаса и втолкнули его в клетку, а затем, потянув за веревку, подняли его к сводам черного потолка.

Оказавшись в клетке, Томас схватился за прутья обеими руками и попытался проверить их на прочность, но те устояли.

- Вы пожалеете об этом, джентльмены! – крикнул он сверху.

- Если вы будете кричать, пилер-Берч, то окажетесь во-о-он в той бочке с дерьмом, - пригрозил ему Стикли и указал рукой на ржавый бак с протухшей жижей.

Берч замолчал и, оглядевшись вокруг и еще раз проверив металлические оковы, на мгновенье погрузился в воспоминания прошлого. Он не раз видел, как человеческие тела, закованные в железные прутья, украшали стены городов, как медленно гнили они, осаждаемые птицами и насекомыми, без еды и питья под палящим солнцем и в непогоду; он вспомнил, как раскачиваясь на ветру на высоких столбах, клетки устрашающе звенели, как тела мучеников, разлагаясь, превращались в скелеты.

- Видишь, мама? - обратился Стикли к толстой старухе в длинной и рваной шали, закрывавшей ее с головы до пят, которая стояла в неосвещенном углу и не была замечена Берчем. – Я сделал всё, как ты хотела. Девчонку нашли, да еще и крысу притащили в придачу.

- Избавься от него, сынок, - прошептала старуха, подойдя к Джеку со спины.

- Не-е-ет! - оскалился Стикли, оборачиваясь к ней лицом. – Я еще немного позабавлюсь.

- Я сказала, избавься! Этого «бобби» будут искать, и если найдут, твоя шея окажется в петле, сынок!

- Лора, я давно уже не ребенок! - заорал в ответ Джек. - Я сам знаю! И хватит меня учить! Да я обязан тебе, это конечно! Но сколько можно!?

- Хорошо, Джонни. Мне пора идти. Девчонку я заберу с собой, а это твое, - старуха протянула Стикли кисет с деньгами.



- Послушай, - остановил ее Джек и подбросил мешочек с монетой вверх и снова поймал его, - кому понадобилась эта нищенка, что за нее отвалили столько деньжищ? Пегги ведь мертва. Говорят, ее убил какой-то моряк?

- Это не твое дело, Джон. Ты получил свое, и это все, что тебе нужно знать.

- Как бы ни так! – заорал Стикли. – Я должен знать наверняка, откуда ждать беды! Ты сама учила меня, быть всегда начеку! Разве это не так, мамочка?!

- Я вижу, ты хорошо усвоил мои уроки, сынок, что даже позволяешь себе кричать на свою мать! - одернула Лора Стикли. – Где бы ты был, если бы не я?! Забыл!?.. Давно бы подох в угольной шахте или на улице! Это я подобрала тебя, это мне ты обязан всем, что у тебя есть!

- Оставьте меня! Пошли вон! – истерически заорал Стикли своей свите. – Во-о-он!!!

Приближенная свора скрылась в щелях подвала, словно ее не было вовсе.

- Лора, но откуда мне знать, что за всем этим стоит? - спросил Стикли, понизив тон.

- Не волнуйся, Джон, - ответила старуха. – Делай, как я тебе сказала, и не тяни. Послушай мамочку, сынок, и тогда все будет хорошо. Обещай мне, Джеки, что ты избавишься от этого "бобби". И вот еще что, - уже шепотом продолжила она и кивнула в сторону Нолана. – И от него тоже…

- Ну, ты слышал, что сказала моя мамочка? – снова обратился Стикли к Берчу, как только Лора с девочкой покинули подвал. - Она умная, она знает, что говорит.

Томас не ответил. Он слышал, что сказала старуха, но не мог смириться с мыслью, что ему осталось жить несколько минут.

- Эй!.. Вы!.. Слышите меня?! - закричал он, цепляясь за жизнь словами, как за спасительную соломинку. - Вам это так с рук не сойдет! Вас всех повесят! - пригрозил Томас и схватился за прутья, чтобы удержаться на ногах, так как клетка уже была отвязана, и двое из банды медленно опускали ее, едва удерживая за веревку грязными и костлявыми руками...

- Сколько еще я должен слушать этого пилера?! - заорал Стикли. - Избавьте меня от этого писка!

Двое, державшие веревку, не сговариваясь, разжали пальцы и клетка с Берчем, с гулом и, пыля, стягивая канат с ржавого крюка в потолке, полетела вниз и, лязгнув, плюхнулась в бочку, разбрызгав во все сторону жижу, точно блевотину.

Томас едва удержался руками за верхние прутья, чтобы не окунуться в отходы с головой, но плечи его уже утонули, и у него оставалась ровно секунда, чтобы набрать в легкие воздуха и почувствовать, как грязная и густая жижа глухой тишиной поглотила все звуки вокруг, сковала его тело, наполнила его ноздри невероятным зловонием, и, как мокрая вата, холодом прилипла к шее, лицу, ушам и голове.

«Только не открывай рот!» - последнее, что приказал себе Берч перед не минуемой смертью...




Продолжение следует...