Последнее лето детства гл. 9

Владимир Величко
 

Глава 9

И все вокруг – все – цвета янтаря.
За много верст, далёко на востоке
Неспешно гаснет месяц круторогий
И ало разгорается заря.

Михаил  Величко

Утро был никаким. Вернее, вместо утра  была сплошная серая масса густого и непроницаемого  тумана. Туманища, вернее сказать!  Уже с трех метров ничего не было видно. Даже костер, который запалил Папа еще до нашего подъема, с десятка метров  различался  как слабо-светлое, размытое  пятно.
- Ребята, ребята, – Папин голос звучал очень глухо и  тихо, – делаем так: пока вода закипает и заваривается чай,  быстренько  снимаем  палатку,  упаковываем  вещи и загружаем плот. На всё про всё – ровно полчаса! Чай пьем уже на плоту. Всё, шевелись, золотая рота!
- А завтракать, дядя Миша? – обиженно надув губы-вареники, спросил  Махрыч.
- Потерпите. Сначала плывём. Чай пьем на ходу. Прояснится – причаливаем. Варим. Завтракаем.  Заодно и обедаем. Причем варим – на берегу, а все остальное – на плоту! Плывем.  Долго, до   темноты. Нам за сегодня надо плыть не менее 14 часов, чтобы уложиться в график. Как поняли,  сэры Обжоры?
- Да поняли, поняли …чё тут не понять … концлагерь какой-то, а не  отдых детей на природе,  -   вразнобой прокомментировали мы  и взялись за дело.
- Р-р-р-азговорчики! Шевелись … деточки,  -  рявкнул Папа,  и мы забегали как наскипидаренные.
В общем, в требуемый срок уложились. Могли бы и раньше, но минут десять убили на прочёсывание берега в поисках чехла от гитары, от души разругав при этом и гитариста,  и злосчастный туман. Кстати, чехол мы обнаружили  позже, когда  причалили варить завтрако-обед. Он лежал в самом низу, под всеми рюкзаками.  Ох, и повыясняли же мы, кто его туда положил ….
Так вот,  мы плыли часа полтора, а то и два.  Было сыро и холодно. Все под штормовки пододели свитера, и все равно сидели,  как нахохлившиеся и мокрые вороны. Плот крутило  на неспешном течении, и мы изредка отталкивались от берега или скал шестами – благо, течение было не быстрым. Володька один раз  взялся было  за гитару,  и потеребив струны минут десять, спел:
- Все перекаты да перекаты… Послать бы вас по адресу: На это место уж нету карты, Плывем вперед по абрису …
Однако голос в тумане не звучал, и  Вовкин порыв никто не подхватил.   Так мы и плыли, изредка перебрасываясь короткими репликами. Ну а кончился туман как-то неожиданно. Не постепенно рассеиваясь, а сразу!  Мы будто проломили невидимую границу между мирами -  и попали   под долгожданные и ослепительные  лучи утреннего солнца. Вокруг, по берегам реки,  заблистала под яркими лучами  тайга, от  быстро подсыхающих брёвен плота стал подниматься легкий парок.
- Ребята, причаливаем на  завтрак! – скомандовал Папа.
Совместными усилиями  еду и чай приготовили очень быстро и менее чем через час вновь отдались на волю волн. Пока завтракали, наш плот вплыл в  «тиши». Это место с очень медленным течением и очень большими глубинами – порядка десяти метров – у скал, что «росли» вверх  прямо из воды на 15-20 метров. Мы все сидели в одних плавках и допивали последний  чай. Вдруг Папа сказал, показывая рукой вверх:
- Гляньте, ребятки, какой красавец к нам пожаловал!
Мы задрали головы и увидели Скопу – водяного орла, да какого огромного! Размах крыльев у него был около двух метров, не меньше, и он плыл в воздухе, глядя прямо на нас. Белая поперечная полоса у кончиков крыльев как бы подчеркивала длину крыла, а одиночные перья по концам крыльев, словно пальцы человека, трепетали и подрагивали. Он плыл то совсем рядом, то, лениво  взмахнув пару раз крылами, поднимался выше скал. Иногда он совершал несколько кругов на высоте. В какой-то момент у меня снова появилось чувство постороннего взгляда, чувство давления на голову, и вдруг появилась отчетливая мысль:  кристалл надо потихоньку достать и отпустить в воду, именно здесь, на глубине.… Я уже стал прикидывать, как сделать это незаметно, но тут Лысый, встав в позу, откашлялся  и, выкинув вперед руку, начал торжественно и с выражением  декламировать:
- Над седой равниной моря гордо реет … - но неожиданно  поперхнулся,  а Володька с невинной мордой  продолжил:
- Гордо реет Голда Меир!
Несколько секунд царила оглушительная тишина, а потом раздалось настоящее лошадиное ржанье в пять глоток.  Я, погруженный в свои переживания, в свои мысли, сначала  не «въехал» в   смысл сказанного. Но потом живо представил, как пожилая женщина с седыми, слегка волнистыми волосами, собранными сзади на затылке в тугой  клубок,  суетливо взмахивая тонкими старческими руками,  покрытыми  широкой шалью-крылом, «гордо реет над седой равниной моря», и тоже взорвался безудержным и слегка нервным смехом:
- Голда …. ха-ха-ха … Меир  …ха-ха-ха … гордо … реет … хи-хи-хи …
Смеялись мы этому каламбуру долго,  и с этим  смехом у меня стало исчезать то внутреннее напряжение, что давило все эти  последние дни.  На душе стало спокойно и легко. Все напряжение, что я испытывал с момента возвращения со скалы – исчезло! Совсем исчезло. И Скопа, будто почуяв что-то, а может, просто испугавшись нашего громогласного смеха, накренила  тело, взмахнула крыльями и навсегда исчезла за краем скалы.
 В этот же момент наш плот, миновав скалу, вывернул на длинный прямой, многокилометровый плёс. Вода блистала многочисленными лучиками отраженного солнечного света, и река  впереди казалась сказочной дорогой – прямой и гладкой ….
Река детства несла нас по этой дороге  в другую, взрослую жизнь.