Школьная жизнь продолжается после уроков гулкими ударами баскетбольного мяча в спортзале, хлопаньем изредка входной двери, невнятными обрывками разговоров в учительской, стуком деревянной швабры по крашеным половицам.
Перескакивая через ступеньки, по лестнице несётся подросток, размахивая по внешнему виду явно девчоночьим портфелем. Сумка собственная болтается за спиной, потрёпанная в боях местного значения. На втором этаже он забегает в какой-то класс и демонстративно громко хлопает дверьми. Садится на широкий подоконник. Прислушивается.
- Дурак! Отдай сейчас же! – кричит девчонка, вбегая в класс через несколько минут. Кидается на обидчика, пытается вырвать портфель. Дышит часто, сдувает со лба длинную светлую чёлку.
- Ещё чего! Бери, я-то здесь при чём?
-Никитин, ты у меня ещё попляшешь! Забыл: завтра контрольная? Вот фигушки дам списать! Что, съел?
- Больно надо. Да я… да мне Ирка…
- Ирка? Да она тебя терпеть не может!
- Если отдам – подскажешь?
- Я не Ирка, а ты, а ты, ты…
- Ну, кто я? Давай - давай, не стесняйся, что там у тебя новенького припасено?
Она замолкает, придумывает… чтобы вот сразу и наповал. Морщит лоб, кусает нервно губы. Солнечный свет пронзает растрепавшиеся волосы, образует мягкое неяркое сияние, почти нимб.
Никитин незаметно сглатывает слюну, трясёт головой, пытается сбросить наваждение. Кладёт портфель на колени, демонстративно уверенно делает вид, что собирается щёлкнуть застёжкой.
Она фыркает презрительно, отворачивается. Привычно заправляет прядку волос за ухо, подтягивает вверх короткий хвост, перехваченный чёрной аптечной резинкой. Становится заметна теснота коричневого школьного платья. Он мгновенно краснеет, не в силах отвести заинтересованного взгляда. И сминает в потной ладони клочок бумаги: не получилось незаметно подбросить записочку.
- Ну и что, ну и контрольная, последняя, что ли? – вздёргивает подбородок. Потом неожиданно выпаливает мучившее несколько дней: - Куда это вы с Ленкой в субботу ходили?
- Твоё какое дело, - парирует она. Густой тяжёлый румянец заливает лицо, уши, ползёт по шее, щекочет. – Не суй нос куда не дорос!
- Никуда-а-а… - тянет он недоверчиво, - а причепурились-то как! Как матрёшки расписные! Да знаю - знаю, куда вы топали.
- Отстань, чего прицепился, - почти шепчет. Глаза вот-вот прольются жалкими слезинками. Испуганно отворачивается: вспоминать о том, что было на той вечеринке, не хочется. Совсем. – Сам ты матрёшка расписная! Слова-то какие откопал, причепурились! От бабки, что ли?
- А хотя бы и от бабки! В бутылочку играли? Признавайся, играли? Ага, покраснела - покраснела! Ну, с кем целоваться пришлось?
Пауза повисла неловким третьим лишним. Она обнимает себя руками, пальцы ощущают под мышками влажное тепло.
- Ладно, Никитин, пошла я. Чёрт с ним, с портфелем. Сам принесёшь, - равнодушно отворачивается, неловко сползает с подоконника, тащится к двери.
- Эй, ты чего? Обиделась, что ли? – Он не ожидал такого эффекта и, кажется, совсем не рад победе.
- На маленьких не обижаются. Их жалеют. Дурак ты и не лечишься.
- А ты знаешь, что опять «Фантомаса» привезли?
- В сто пятый раз пойдёшь? Не надоело? Детский сад с барабаном.
- У меня билет есть, - помолчал нерешительно, - лишний. На семь вечера.
- Хочешь пригласить? А Ирка? – улыбается лукаво. В глазах снова радость: наконец-то!
- Нет, ну, если ты в сто шестой раз не хочешь… Можно и просто погулять, - добавляет нерешительно и со страхом ждёт ответа.
- Я подумаю, но ничего не обещаю. Теперь твоя очередь ждать. Я - свою отработала. Пока!
- Что значит – отработала?
- Ничего не значит. Маленький ты всё-таки, Никитин!
Оставшись один, Никитин рвёт на мелкие кусочки ненужную записку и в туалете смывает в унитазе. Для надёжности.
***
Цветущая черёмуха украшает небольшой город, заброшенную цивилизацией провинциальную глушь. Пустоши на месте частных домов зарастают быстро. Почти чёрные старые срубы маскируют белые ароматные соцветия. Будто древняя старуха вздумала примерить белоснежную невестину фату.
Никитин всегда выходит за четыре остановки до своего дома. Он невысок, плотен, но не тучен. Короткая стрижка, трикотажный джемпер с выглядывающим воротником рубашки в мелкую клетку. Ветровка в руке – днём стало неожиданно жарко – конец мая, почти лето.
Никитин кивает водителю маршрутки: он знает в городе почти всех. Тротуаров давно нет: деревянные сгнили, на асфальтовые нет денег. Или желания? Да и к чему: привыкли ездить на машинах даже в магазинчик через дорогу.
Здание старой школы от дороги метрах в десяти. Оно явно заброшено, доживает последние дни. Оконные провалы пропускают свет насквозь, здание словно прошито толстыми световыми туннелями.
Никитин привычно подходит к покосившимся воротам, стоит несколько минут. Черёмуховые запахи невыносимы. Разросшиеся кусты сирени вот-вот добавят свою ароматную лепту.
- Любуешься? – женский голос насмешлив и осторожен.
Никитин резко оборачивается, мнёт в руках ветровку, глубоко вздыхает несколько раз, чтобы успокоиться. Одноклассница выглядит шикарно: отличная фигура, молодое ухоженное лицо, короткая стрижка. Белого цвета волосы контрастом к смуглой коже делают женщину похожей на иностранку.
- Чем любоваться? Не сегодня - завтра разберут и всё. Финита ля комедия.
- Что-то быстро она разрушилась. Полгода назад ещё ничего так смотрелась, даже вывески висели контор каких-то.
- Откуда знаешь? – спросил быстро. Пот прошиб мгновенно, лоб покрылся испариной.
- Приезжала. К тётке на похороны. Прошлась по былым местам. Что так плохо за городом следите?
- А мы дремучие, провинция, однако. Куда нам до столичных умов! А дома без хозяев умирают быстро. Конторы съехали, стенам пустым стоять не с руки.
- Никитин, хватит дурака валять! Думаешь, я не знаю, что ты тут главный борец за правду? Давай не будем ругаться, мир?
- Ты первая начала, я - для поддержания беседы. И правда, не будем о грустном. Какими тебя ветрами занесло в этот раз?
- Так просто. Допустим, захотелось. Может иметь капризы красивая женщина?
- Да кто ж не даёт-то? И дом тёткин заодно оформить в наследство. Ясно. Как дочь?
- Ты откуда… Девчонки проболтались?
- Не забывай, город маленький. Чихнёшь ненароком – эхом здоровья желают.
- А ты?
- А что я. Живу помаленьку. Как все. Про меня неинтересно.
- Жена, дети, работа? На рыбалку летом, зимой на лыжах?
- Почему нет. Говорю же, как все.
- Вот врёшь ты всё и не краснеешь, Никитин! Никакой жены у тебя нет, и не было! – она закусывает губу и, словно забывшись, пытается заправить за ухо прядь волос. Но причёска слишком короткая, ничего не получается.
Он смотрит напряжённым тяжёлым взглядом на суетящиеся женские руки. Молчит. Неожиданно тишину нарушает звук падающего ведра. Оба вздрагивают, резко поворачиваются к мёртвому зданию. Оттуда слышны удары мяча по деревянному полу, детские неясные голоса. Звенит звонок. И снова - тихо.
- Что это было? – Она вопрошающе глядит на него, привычными движениями обнимает себя, точно замёрзла вдруг.
- Фантом. – спокойно отвечает Никитин. – Так бывает. Нечасто, но бывает. Прошлое не хочет уходить.
- Да ладно, мистика какая-то, - тянет неуверенно. Вздыхает несколько раз и, словно против желания, признаётся, - нет у меня никакого мужа. И не было. А дочка… Ну, ты знаешь, большой город, много соблазнов. Очень хотела вырваться отсюда, из захолустья нашего.
- Да не мучайся ты так. Я знаю про тебя всё.
- Маленький город, да? Чихнёшь - хором отвечают? – она кусает губы, помада остаётся на зубах. Лицо стареет на глазах, морщинки разбегаются лучиками к вискам. Только белые волосы сохраняют идеальную укладку. Они выглядят париком и неуместны до смешного.
- В кино давно не была?
-Что? В кино? В каком кино? – она мгновенно успокаивается и подобие улыбки и лёгкого румянца возвращают моложавость и привлекательность. – Ты смеёшься, что ли, Никитин?
- Ну почему сразу – смеёшься? В обыкновенном. Кинотеатр наш помнишь?
- Так кинотеатра же нет давным-давно! Там мебелью торгую нынче и барахлом всяким.
- На что нам кинотеатр? А фантомы на что? Эх ты, вот нет в тебе никакого воображения! На «Фантомаса» хочешь сходить? На что угодно могу поставить, больше не смотрела фильм, а?
- А билеты? Что, и билеты есть? – недоверчиво смеётся она.
- А как же! На последний ряд. Как обычно, на семь вечера. Зачем нарушать традицию? Хотя некоторые - обещают и не приходят.
- Это они зря, - легко соглашается она и улыбается, - есть же на свете такие дуры, верно?.
Он в это время неторопливо лезет в карман, достаёт потёртое портмоне, из него – сложенный вдвое голубоватый прямоугольник бумаги.
- Дай мне, - просит она и тянет руку.
- Нетушки, - солидно объясняет Никитин. – Женщины - народ такой, теряют всё самое важное. Пусть полежит у меня. Целее будет.
Она запрокидывает голову, смеётся до слёз. Плечи трясутся от смеха, переходящего в рыдания. Никитин стоит рядом, не двигается с места. Отводит взгляд. Ждёт, когда истерика сойдёт на нет.
Ветер несёт по дороге пыль, собирает её в маленький вихрь, и вот уже катится вдоль обочины пыльное колесо. В глубине школьного здания падает трухлявая деревянная балка. Воздушная волна окатывает стоящих запахами черёмухового цвета со слабым душком тлена.
- Пошли отсюда, - тихо просит она и берёт Никитина под руку.
Они уходят, не оглядываясь.
В старой школе слышны гулкие быстрые шаги, хлопает деревянная дверь. В оконном проёме появляется чья-то спина. И девчоночий требовательный голос произносит:
- Дурак! Отдай сейчас же!