Рецензия-эссе на монографию Н. Шлемлвой ЭСТЕТИКА ТРАНСЦЕНДЕНТНОГО В ТВОРЧЕСТВЕ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
Часть первая
Благодарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за прелестную плоть,
И за бессмертную душу,
И за горячую кровь,
И за холодную воду.
Благодарю за любовь.
Благодарю за погоду.
М. Цветаева
«Есть в стихах, кроме всего (а его много), что можно
учесть, — неучтивое. Оно-то и есть стихи», — писала Ма-
рина Ивановна Цветаева глубоко чувствующая и понима-
ющая истинную суть Поэзии.
Вот к этому-то «неучтивому» и обратила свой исследо-
вательский взор Наталья Шлемова.
Как и каким образом появляется поэтическая аура, где
ее корни, куда она влечет, уводит, о чем пытается поведать
умеющему уловить ее надсловесность, ускользающую от
неверного, неточного прикосновения тонких психических
энергий читателя-творца, раскрывающегося навстречу и
раскрывающего структуру образов, мыслеформ ритми-
чески организованного, гармонизированного текста?
«Гармония поэтическая — это факт сопряжения жиз-
ни, видимой и невидимой», — пишет Шлемова.
М. Цветаева сама о себе писала, что ее единственная
задача — услышать и дослушать, то есть перевести ангель-
ский язык на земной.
Шлемова в своей работе исследует трансцендентность
в творчестве М. Цветаевой, ее поэтическую гармонию, ме-
таэстетику, заэмпирическую сущность искусства.
На этом уровне исследования необходимо слияние с
сутью, сущностью исследуемого материала, проникнове-
ние как в его внутренние подземные глубины, так и в над-
сущностную сферу, сделав вещь, предмет исследования
интуитивно близким, своим, погрузив в себя и погружаясь
ответно в саму плоть стиха, поэтическую душу носителя
творения.
Основной путь методологического анализа Шлемо-
вой — путь от интуиции через мысль, уходящую в тонкие
миры ноосферы, надплановый мир, в «надтекстовое со-
стояние стиха», которое доминирует во всем творчестве
М. Цветаевой.
При максимальном приближении к сверхсмыслу стиха,
входя в его ауру, в его над стихотворную «неучтивость»,
есть опасность эту «неучтивость» соотнести со своим
личностно-чувственным состоянием восприятия. Этот
уровень чувствования вполне естественным образом мо-
жет меняться в зависимости от определенного, именно в
данный момент, психофизического состояния восприни-
мающего: одно и то же произведение искусства в разные
временные отрезки по-разному воздействует, почему мы
и возвращаемся к ним, с каждым разом открывая новое и
новое при постоянной фиксированной форме (стих, кар-
тина, музыкальное произведение).
В Поэзии это неуловимое, «неучтивое» присутс-
твует, но воспринимается с различной мерой глубины
(в зависимости от индивидуума), культурного опыта,
различным вызовом ассоциативно-смысловых связей,
степенью эмоционально-интеллектуального отклика,
что, в свою очередь, указывает на необъятность надсти-
хотворных связей, при входе в эмоциональный интер-
вал которых воспринимающий усиливает смысловую
надстройку сообразно своим свойствам психического
восприятия, дающим возможность подключить свое
творческое начало, свое воображение, увести в миры
запредельного.
Творение через себя, свой опыт, свою планетарность —
путь самораскрытия, что является основным двигателем
самопознания, основным стимулом, всесильным и оболь-
стительным притяжением.
Необъятное — не объять. Понимая это, Наталья Шле-
мова ограничивает себя рамками, в которых пытается уло-
вить необъятность цветаевского надстихового пространс-
тва, определяя сферу своего исследования от становления
поэтики в творчестве М. Цветаевой до интерпретации
«Поэмы Воздуха».
Чтобы подняться, взлететь в «над», надо оттолкнуться.
В данном случае — от плоти самой вещи стиха, его поэти-
ческой явленной реальности.
Шлемова говорит: «Мысль — это сам Свет. Мыслью
очищается пространство вокруг нас. Мысль есть клише
плотных форм в Тонком мире».
Человек, производя мысли (мысля), творит вокруг
себя пространство, свое настоящее и будущее, извлекая
его из прошлого. Но даже зная это, продолжает утверж-
дать негатив, так как боль и страдание задерживаются в
его памяти в большей степени, нежели моменты радости,
удачи, счастья.
В этом таится своеобразная загадка бытия, и если пос-
мотреть на этот устойчивый феномен с физиологической
точки зрения, то опыт отрицательных эмоций указывает
нам на необходимость избегать в дальнейшем подобных
повторов.
По сути своей, человек стремится к положительным
эмоциям, но мысли приходят и уходят, если не фиксиру-
ются, а когда другими фиксируются (философами, поэта-
ми, писателями), не всегда трансформируются в свои. Как
говорится, чужой опыт не учит, хотя всем известно: бытие
познается, делается доступным для других благодаря язы-
ку и посредством языка.
Сознание человека обусловливается всем спектром ви-
денного, слышанного, читаемого. Все вместе взятое форми-
рует то или иное представление о среде пребывания, мире
вещей, мире идей, и последние играют далеко не второсте-
пенную роль в модуляции действий и отношений, в той или
иной степени корректности, на какую способно услужливое
воображение в меру его развития, сигнальных предпосы-
лок, опыта, норм общежития в данной среде, социуме.
Язык — основа человеческого взаимоотношения, вза-
имопонимания и взаимодействия с себе подобными, и от
того, каким мы языком говорим, зависит наше будущее.
Мы состоим из того, что едим (физический уровень),
и из того, что читаем, слышим, смотрим, с кем общаемся
(духовный уровень). Не секрет, что «правду» жизни нужно
преподносить сообразно выработанным культурным тра-
дициям общества.
Язык является не только коммуникативным средс-
твом, но основным хранилищем смысла — образной сим-
волической системы культурно-знакового пласта цивили-
зации.
Иосиф Бродский писал, что впасть в зависимость от
языка — это и есть писательство любого уровня.
Поэт впадает и в зависимость от ритма, являющегося
космическим началом, и тем самым его по праву можно
назвать проводником иных миров.
В уме своем я создал мир иной
И образов иных существованье,
Я цепью их связал между собой,
Я дал им вид, но не дал им названья.
(М. Лермонтов)
Часть вторая
Дело Царского сына —
Быть великим и добрым…
М. Цветаева
Марина Цветаева в жизни и в творчестве являет собой
пример глубоко страстной, стихийной натуры, наделенной
способностью всепоглощающей любви, способной отдать
себя этому космическому чувству без остатка, сгореть в
нем, жить одной любовью. Часто именно любовь подни-
мает ее в верхние, трансцендентальные слои, слои — выше
неба края. Ей легко дышится в разряженном воз-
духе, в нем она черпает силу и вдохновение, выливающееся
в страстные, энергетически заряженные строки. Поистине
поэт живет и дышит любовью.
«Марина Цветаева была и есть мост между двумя ми-
рами, двумя реальностями: очевидной, но призрачной и
невидимой, и истинной, сущей и достижимой нами в бу-
дущем, — утверждает Н. Шлемова, продолжая: — Яркий
тому пример — “Новогоднее”:
Первое письмо тебе с вчерашней,
На которой без тебя изноюсь,
Родины...
И в минуту сильнейшей скорби и потрясения разруше-
ние моста, соединение двух миров:
Жизнь и смерть давно беру в кавычки,
Как заведомо-пустые сплеты.»
Полностью можно согласиться с Натальей Шлемовой.
Такое проникновение в неведомый потусторонний мир
мог совершить Данте, написавший об этом.
Для Марины — это дело обычное, житейски-бытовое,
и говорит она об этом как бы между прочим (наподобие
экстрасенсов), ощущая реальность и того и другого с раз-
ницей: там нас больше.
Чем больше, крупнее поэт, тем емче он схватывает ре-
альность, отражая ее в своих творениях, преобразовывая
ее в поэтическую форму, предлагая следовать в новую, со-
творенную реальность: «Чтоб в рай моих заморских песен
открылись торные пути» (А. Блок).
Поэтическое слово М. Цветаевой объединяет внутрен-
нее и внешнее и, творя миры иные, приоткрывает завесу,
уводя внешнее во внутреннее, дабы обогатить его, явить
внешнему новую, усвоенную, порожденную (сотворен-
ную) явь новой ментальности.
Язык — инструмент речи. Посредством речи инди-
вид формулирует и высказывает свои мысли, тем самым
обозначая, раскрывая свое сущностное «Я» в той мере
и степени, насколько его внутреннее готово «выйти» во
внешнее и насколько сильна эта потребность — обнару-
живая себя вовне, в слове, познать свои глубины, рас-
крыть себя в себе.
Поэтические тексты, составленные (диктуемые), пред-
ставляют особую ценность как результат высшей психи-
ческой деятельности человека, каждый раз являясь (про-
являясь) из неявленного и становясь «вещью», начинают
работать на будущее, неприметно и неизбежно изменяя его,
ибо каждый крупный поэт и писатель, усваивая и обобщая
предыдущий опыт, привносит свое видение, свою конс-
танту, отражающую личностный и надличностный взгляд
(поэт не только слуга языка, его орудие (И. Бродский), но
и, по выражению М. Цветаевой, секретарь высших сил).
Любое высказывание есть творение себя и раскрытие
себя, своего непознанного «Я», стремящегося явить себя
в реальности, закрепить через плотность формы внутрен-
нюю неуловимость. Вся деятельность человечества на-
правлена в одну сторону: познать и оставить след.
Любая мысль — уровень готовности воздействия на
окружающее (внешнее). Только слышат ли?
Мысль несет информативную глубину, попытку понять
и быть понятым, соотнесенным с внешним миром, через
который получаемая информация сверяется с имеющей-
ся, накопленной (хранимой), и, сталкиваясь, «замыкаясь»,
порождает свое видение того или иного события, а вспых-
нувшая искра — реакция эмоционального плана: удивле-
ние, восхищение, негодование и т. п. — дает импульс для
создания произведения.
Опираясь на высказывание В. Соловьева: «Достойное
идеальное бытие требует одинакового простора для целого
и для частей, следовательно, это не есть свобода от осо-
бенностей, а только от их исключительности. Полнота этой
свободы требует, чтобы все частные элементы находили
себя друг в друге и в целом, каждое полагало себя в другом
и другое в себе, ощущало в своей частности единство це-
лого и в целом свою частность; одним словом, абсолютная
солидарность всего существующего, Бог все во всех» (10,
с. 131); Н. Шлемова делает вывод: «Ядро цветаевской “пе-
реходности” — двуначалие мужественного и женственно-
го. Мужественного — личностного, дисциплинирующего,
укрощающего, начала становления и восхождения и женс-
твенного — бесконечного растворения, не завершения, не
утоления, подчинения стихии, нисхождения».
Для примера Н. Шлемова приводит следующий стих:
Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом —
В Граде Друзей:
В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском —
Сплошь золотом —
В мире, где реки вспять,
На берегу — реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки...
Легонькой искры хруст,
Взрыв — и ответный взрыв.
(Недостоверность рук
Рукопожатьем скрыв!)
О этот дружный всплеск
Плоских как меч одежд —
В небе мужских божеств,
В небе мужских торжеств!
Так, между отрочеств:
Между равенств,
В свежих широтах
Зорь, в загараньях
Игр — на сухом ветру
Здравствуй, бесстрастье душ!
В небе тарпейских круч,
В небе спартанских дружб!
20 июня 1922
Это не единство первичной андрогинной сущности:
соединение в одном двух противоположностей, но разде-
ление на две категории — нисхождения и восхождения с
приоритетом мужскому: «Небе мужском — Сплошь золо-
том…».
Там, в потусторонним мире, сплошь духовном, бесте-
лесном, М. Цветаева видит обретение истинного соедине-
ния, невозможного на земле, но только там: «В небе спар-
танских дружб».
Здесь Н. Шлемовой подчеркивается явное отчуждение
М. Цветаевой от мирского, любимого, но не идеального,
востребованного внутренним представлением и проявле-
нием этого представления в порывисто-неуправляемых
поэтических выбросах, спонтанностях рождаемых строк,
наполненных мощной энергетикой, бьющей через зримый
сплав смыслов и образов, сравнимый с пульсацией звезды,
имеющей физические обоснования природах явлений, не
доступных наблюдению соответствующими современны-
ми технологиями, равно как и математическим исчисле-
ниям.
Энергетика же стиха М. И. Цветаевой сможет быть
пока уловлена только человеческим аппаратом неясных
импульсов, поглощающих исходную парадигму. И усили-
вая, аккумулируя эти импульсы (неясно каким образом со-
храняющиеся на бумаге), своим восприятием, своим внут-
ренним созвучием устремлять свой взор и свою мысль в
заданном направлении, приобщаясь к метапоэтическому
коду мировой символики.
Часть третья
О души бессмертной дар!
Слезный след жемчужный!
М. Цветаева
В стихотворении «Ночь», приведенном Н. Шлемовой в
ее работе, раскрывается уникальная способность Марины
Ивановны слышать, проникая в иные, трансценденталь-
ные миры:
Час обнажающихся верховий,
Час, когда в души глядишь, как — как в очи.
Это — разверстые шлюзы крови!
Это разверстые шлюзы ночи!
Хлынула кровь, наподобье ночи
Хлынула кровь, — наподобье крови
Хлынула кровь! (Слуховых верховий
Час: когда в уши нам мир — как в очи!)
Зримости сдернутая завеса!
Времени явственное затишье!
Час, когда ухо разъяв, как веко,
Больше не весим, не дышим: слышим.
Мир обернулся сплошною ушною
Раковиною: сосущей звуки!..
Раковиною, — сплошной душою!..
(Час, когда в души идешь — как в руки!)
12 мая 1923
Наталья Шлемова увидела в одном из ранних произ-
ведений поэта ярко выраженную особенность стилисти-
ческого почерка М. Цветаевой, выражающуюся в ее уме-
нии соединить видимый мир с незримым, иным. И поэт
более живет в мире «слуховых верховий». Там он более,
чем здесь. Это еще и своеобразный способ отдышаться,
прийти в себя, опомниться от жестокой, грубой, дикой
реальности. В этом смысле творчество является еще и
способом выжить, излечиться, обрести внутреннюю точ-
ку опоры. Самоопределяясь, поэт находит в себе силы
противостоять нелицеприятному внешнему, реальности с
нечеловеческим лицом. «Стих поэта — обнажение транс-
ценденции», — пишет Н. Шлемова.
Ритм, энергетика стиха говорят о страстности натуры,
о захлебывающемся желании выразить открывшееся, по-
делиться, поведать, предостеречь.
Вот это «поведать, предостеречь» Наталья Шлемова
соединяет с метафизическим сознанием М. И. Цветае-
вой: «Марина Цветаева была и есть мост между двумя
мирами, двумя реальностями: очевидной, но призрачной
и невидимой, и истинной, сущей и достижимой нами в
будущем».
Итак, перед нами поэт с особым слухом, обладаю-
щий способностью соединить два мира, перекинуть мост
между зримым и незримым, не явленным, а лишь угады-
ваемым, но открывающимся в пору, в «час, когда в души
идешь, как в руки!». И это явно отражается в поэтической
палитре поэта:
1. Ритме, свойственном соответствующей психической
организации, явно и безраздельно отличной от других.
2. Энергетике стиха — наполненности, упругости и
силе чувства, вложенного в строки.
3. Особой интонации, определяющей внутреннюю му-
зыку, напевность, выражающей камертон душевного пере-
живания.
4. Моделировании нового смысла, лежащего за преде-
лами формы, но и открываемого посредством ее.
5. Впадении в незнаемое, являющемся самым привле-
кательным, ибо открывает миры иные.
6. Передаче через структуру и архитектонику стиха
глубины чувств, смысловые парадигмы.
7. Озарении (откровении), стирающем границы ус-
ловной реальности, позволяющем произвести переход в
трансцендентное состояние.
8. Перевоплощении как возможности слияния с пред-
метом исследования, образом, пространственно-времен-
ным пребыванием.
9. Метаметафоре — соединении с символикой космоса.
10. Фольклоре — народных ритмах, напевах, использо-
вании корневых первооснов.
11. Языковом новотворчестве.
12. Смысловом, тоническом, образном, авангардно-
импрессионистическом приеме письма.
Мы выделили двенадцать свойств, характеризующих
поэтический стиль М. И. Цветаевой. Безусловно, они ле-
жат в поле исследования Шлемовой. Но поскольку автор
настоящей статьи не претендует на научный трактат, а ог-
раничивается свободной формой эссе, то, естественно, по
ходу его написания у него возникают некоторые свои по-
ложения, взгляды как на творчество М. Цветаевой, так и
на талантливую работу Шлемовой, написанную достаточ-
но сложным академическим языком с привлечением об-
ширного материала, высказываний крупных мыслителей,
философов, поэтов.
Поэзия — один из способов самопознания личности,
самоопределения и соотношения себя с другим, раскры-
тие своего «Я» — по сравнению с другими видами искус-
ства является наиболее глубинным, ибо процесс рождения
поэтического текста более чем неуправляем, так как имеет
свойство появляться неожиданно, вопреки стационарно-
му, сформированному социумом представлению субъекта
о себе и мире отраженном, опрокинутом в себя.
Мы до сих пор не можем осознать, каким образом про-
исходит творческий процесс и почему не каждого пишу-
щего можно в полной мере причислить к олимпийцам —
поэтам, переживающим века.
С открытием генов ученые могут говорить о некото-
рой предрасположенности занятия тем или иным видом
деятельности, закодированной в ДНК, и нам остается же-
лать более благоприятного сочетания генов или же усерд-
ным трудом наверстывать упущение природы.
И. Бродский в своей Нобелевской лекции говорил: «…
поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется го-
лосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык
является его инструментом, а он — средством языка…»
Применимо ли это, безусловно верное высказывание
И. Бродского по отношению к поэзии Марины Ивановны,
которую Бродский высоко ценил?
Применимо, и в полной мере. Применимо и в плане
гигантской работоспособности Марины Ивановны Цве-
таевой, для которой счастьем оказывалось заиметь бума-
гу, рабочий стол, комнату, немного тишины и покоя, чего
всегда и везде не хватало, как воздуха, и в плане диктата
языка, так как её в первую очередь вел за собой слух, то
есть сначала возникало слово, но услышанное слово, не
придумываемое стихотворцем ради удачной рифмы, об-
раза, не заимствованное у другого, а возникающее из не-
бытия, «небесной копилки» биосферы разума, духа, пере-
житого, перечувствованного опыта. Слово, которое и есть
основа мысли, слово, сопричастное языковой стихии, сло-
во, в котором заключена жизнь и которое следует исполь-
зовать для ее сохранения. И это значит — жить любовью.