Пустой пассажирский вагон электрички, весь исписанный нецензурными надписями, изрисованный извращенскими рисунками человеческих гениталий, зассаный и загаженный людскими экскрементами, захламленный бытовым мусором. Я стоял посередине прохода этого вагона и никак не мог припомнить: куда и зачем еду. Единственное, что можно было точно определить, так это то, что электричка на запредельной скорости рассекала леса нашей необъятной родины. Вагон усиленно раскачивался из стороны в сторону.
Мы заехали в туннель, и на дюжину секунд сквозь окна просочился прохладный погребной мрак, окутал всё пространство и благополучно растворился во вновь появившемся дневном свете. Но тьма не прошла бесследно; она оставила после себя невысокую девушку с прямыми темно-русыми волосами, сидящую на лавочке напротив через два ряда. Вероника бросила взгляд, плавно поднялась с места и, не отрывая глаз, направилась ко мне. Я ждал ее молча и рассчитывал получить порцию теплых объятий, вот только девушка проворно проскользила мимо, ласково потрепав мои волосы, и исчезла.
Скорость электрички начала стремительно расти, отчего вагон замотался еще хлеще, и устоять без поддержки становилось не возможно. Я, было, схватился за поручень, но он хрустнул и оторвался. Схватился за другой - та же история. Меня жестко кинуло вправо на сиденья, и вместо того, чтобы почувствовать боль, я услышал дикий металлический скрежет. Меня снова швырнуло - на этот раз вперед - я свалился на пол и уткнулся в зеркальную скамейку. Электропоезд экстренно тормозил.
Я увидел и почувствовал, как везущий меня стальной контейнер накренился, сорвался с рельс, и мы вместе с ним полетели с пригорка железной дороги. И в тот миг, когда вагон должен был приземлиться и размозжить меня о свой корпус, я вздрогнул и проснулся.
Канал замкнуло, трансляция ночного кошмара прекратилась, я вернулся в реальность и сразу ощутил к себе враждебный настрой. Меня одновременно трясло и бросало в жар, отчего все тело было покрыто капельками пота. Я почувствовал слабость, а через мгновение мне вообще перестало хватать воздуха, и я начал задыхаться. Захотелось подойти к окну, распахнуть створку настежь, вдохнуть бодрящий утренний воздух, остыть, охладиться, прийти в себя. Однако, едва шевельнувшись, я понял все намного хуже, чем мне казалось.
Неведомая сила сдавливала грудную клетку, как будто механическим прессом. Боль полыхала под ребрами, стопоря дыхание. Меня повергло в панический шок. Мое сердце – оно пылало! Я не хотел в это верить. Но это происходило, и пронзающая боль была прямым тому доказательством.
«Как так? – подумал я. – Мне не исполнилось и восемнадцати лет. Я еще так молод! А тут практически предсмертный приступ. Неужели пришло мое время?»
Мне нечего было противопоставить, нечего было положить на чашу весов, отвечающую за тягу к жизни; мне не хотелось бороться – мне оставалось только смириться. И я смирился. Ведь что могло заставить меня цепляться за жизнь? Ничто! Так как не было у меня ни мечты, ни цели, ни любви. Я не видел смысл своего существования. Мне было не понятно, зачем вообще жить.
Я томно выдохнул и закрыл глаза, ожидая финала бытия. Я впустил в себя боль и дал ей шанс разобраться со мной.
«Я готов умереть! – продолжал я – Зачем тянуть?».
Как можно подготовиться? Как можно подгадать момент? Никак! Так почему бы не воспользоваться представившейся возможностью и умереть?
Принятие худшего, как неизбежного, позволило полностью расслабиться, отвлечься от негативных мыслей, вспомнить радостные моменты жизни. Перед моими глазами предстал Лорд со своими сумасшедшими выходками, просиял волшебный образ Вероники, всплыли забытые детские грезы о путешествиях в прекрасные уголки планеты. И как ни странно мне полегчало. Боль отступила, дала мне шанс одуматься, отстрочила свой приговор.
«Судьба! – обрадовался я. – Значит, все же еще рано прощаться с капризным миром. Значит, все не так уж и плохо».
Через десять минут мне опять захотелось подойти к окну, и меня ничто не остановило. Мое внимание привлекло рано поднявшееся июньское солнце, освещающее ярко-рыжими лучами чистейшее без единого облака небо – это было великолепно. Город спал. Подул легкий и свежий ветерок, взъерошил мне волосы, как бы намекнув, мол, все в порядке. Я еще раз обвел взглядом тихие и спокойные улицы города и осознал, что за стенами комнаты все совсем по-другому, там существует и течет своя жизнь, не зависящая ни от кого. Мне стало грустно - если бы я не проснулся, то за пределами комнаты ничего бы не изменилось: солнце бы также взошло, ветер бы также дул, люди бы также жили в своих маленьких мирках и ничего бы не заметили.
Кровяной насос продолжал колотиться на пределе возможного, не вернувшись в номинальный режим после форсирования адреналином. Подобное пробуждение с «приключениями» было не первым, а чуть ли не седьмым за последний месяц; и если поначалу боли в груди не вызывали особого дискомфорта и беспокойства, то минувший случай заставлял о многом задуматься.
Все из-за атак с разных фронтов, которые изрядно потрепали нервы и нанесли серьезный урон здоровью. Я открыл целых три фронта: вина за смерть брата Патриота, грустное и горькое расставание с Надеждой, обидная и глупая неудача с Вероникой. А как вести себя на поле боя, как справляться с собственными же переживаниями, я не знал. Вот и зажал себя в уголке, снабдил хандрой и унынием, и был готов в любую минуту капитулировать.
Для понимания всего, следует изложить порцию информации о проскользнувших неделях, и если смерть Стаса хоть как-то упоминалась в предыдущей части романа, то перипетии с девушками все же нуждаются в кратком пояснении. После похорон Скина, когда началась вся чехарда с милицией, мы с Надей практически не виделись – у меня не было ни времени, ни настроения. К концу мая страсти сами собой поутихли, и я, нуждаясь в понимании и поддержке, еще яростнее возжелал воссоединиться с возлюбленной - Вероникой. В те же дни у нас и состоялся крайне правдивый разговор с Инфинити, в котором девушка, загодя заподозрив мою отстраненность и сухость, получила от меня предательскую плевок в спину – я с ней распрощался. На душе скреблись кошки от своей же бесчеловечности и жестокости, а от ее прыснувших слез самому хотелось заплакать. Но я сдержался. Сдержался и потерял Надежду навсегда. Переборов себя, забыв минувший трепет душ, я рванул к Веронике заглушить ноющую рану под ребрами, а наткнулся на очередной укол в сердце. Я даже не успел признаться, застав ее не одну. Вероника опередила меня с объяснениями и сама познакомила со своим бойфрендом – Лёней, с которым, как выяснилось, она встречалась уже около месяца. Мне оставалось лишь молчать и слушать, молчать и зарывать свои чувства куда поглубже, молчать и думать о том, какой я идиот.
Отведя взгляд от окна на свой письменный стол, я заметил флакончик с духами, аромат которых до сих пор навивает воспоминания об улетевшем блаженстве. Что имеем - не храним… Его подарила Надя в тот февральский день, когда они случайно пересеклись с Вероникой в моей квартире. Как загадочна судьба! Я посмотрел на стул, на спинке висел Надин зонт. Она вручила его в день нашей последней встречи, чтобы я не промок под дождем - ей, видите ли, в машине капли не страшны.
Я одновременно ностальгировал и злился, во мне кипели противоречивые чувства, я знал, что не люблю Надю. Я любил Веронику. Тогда почему черноволосая брюнетка заполонила голову. Оправдание было найдено в вещах, хранившихся в комнате. Через секунду стеклянный флакончик вдребезги разлетелся о стену, но стало только хуже - в помещении воцарил знакомый аромат. «Проклятье! – подумал я». Зонт я пожалел и не отправил полетать через открытое окно, улегся на кровать и сам не заметил, как вскоре уснул.
* * *
Раз судьба дала отсрочку, то и я не собирался сидеть, сложа руки. Мне не нравилась складывающаяся ситуация - не в моих привычках было страдать от физического недомогания. Все мои рассуждения опирались на следующую логику: необходимо либо выздоравливать, либо не жить вовсе. Мучиться, изнывать, деградировать - не по мне. Хоть к смерти я и был готов и нисколько ее не боялся, но убивать себя специально и намеренно - не жаждал.
Мне стыдно признаться, но я докатился до того, что во вторник четырнадцатого июня был вынужден отправиться в местную поликлинику. Десятиминутная прогулка в знойный денек, и здание медицинского учреждения приветствовало меня своим массивным фасадом, облицованным желтоватой плиткой. Не нужно делать скоропалительные выводы и представлять себе современный оплот человеческой цивилизации, все было куда скромнее: страшная семиэтажка с четырьмя крыльями, убогого обветшалого внешнего вида, с разваливающимся крыльцом и оконными рамами, установленными еще в советские годы. При созерцании дома врачей вырывалось нецензурное словесное негодование от неквалифицированного распределения народными избранниками городского бюджета; входя же внутрь, вообще, хотелось рыдать - там господствовали невероятная нищета и упадок.
В лечебнице меня встретили настоящие топи из бесконечных очередей, в которых либо выздоравливаешь самостоятельно, либо старишься и умираешь. Первый хвост из орды предсмертных посетителей к дежурному терапевту проскочил незаметно – всего за два часа. На вторую очередь к кардиологу я возложил большие надежды (было всего три скрюченных бабули), а результат получился не лучше - еще полтора часа жизни впустую и мне представился шанс зайти в кабинет.
Это была тесная комната с двумя письменными столами, жестким стулом для пациентов, стальной кушеткой, оббитой грубой кожей цвета охры и компактным электрокардиографом на тумбе. За одним из столов восседал громадный мужик зрелого возраста – врач. Он был два метра в высоту, метр в ширину, в больничной униформе аквамаринового оттенка, состоящей из рубашки и штанов; приблизительно тридцатилетнего возраста с коротко подстриженными волосами и серьезным выражением лица. Его неестественно могучие руки могли бы переломать все ребра кому угодно, если бы он затеял выполнять искусственный массаж сердца. В сравнении с ним, даже я казался юным хоббитом. За другим столом напротив ютилась молодая женщина в белом халате – медсестра, невысокая, не худая и не толстая, с черными волосами, связанными в хвост, и с типичным незапоминающимся лицом.
- Снимайте обувь и присаживайтесь на стул, - резко проговорил врач, не отрываясь от суматошного заполнения амбулаторной карточки предыдущей посетительницы. Я послушно проследовал инструкциям.
- Паспорт давайте, - сухо попросила медсестра. И вновь я отличился покорностью.
- Рассказывайте, что привело Вас к нам, Андрей Николаевич, - возобновил разговор кардиолог, взявшись за мою медицинскую книжицу.
- Вчера утром у меня были боли в груди, - ответил я.
- Боль какая: колющая или режущая?
- Давящая. Еще дышать тяжело было.
- Угу, - кивнул мужик и сделал пометки в карточке. - Другие случаи были или такое впервые?
- Да, уже седьмой раз за месяц, но так сильно никогда не болело, - сквозь зубы процедил я, нарушая собственный зарок - не жаловаться.
Врач снова кивнул и произвел записи. Далее он приступил к стандартным вопросам об образе жизни и вредных привычках и не забывал незамедлительно фиксировать каждый ответ. С интересом осведомился о недавно пережитых стрессах и скорчил задумчивую рожицу после моего крайне сжатого и общего рассказа.
- Раздевайтесь и ложитесь, сейчас Ирина Анатольевна снимет кардиограмму, - спокойно попросил кардиолог. - Поглядим на работу вашего моторчика.
Я оголил торс, снял носки, загнул штанины джинсов по колено и улегся на лавку. Казалось бы, ничего особенно, да и мне приходилось присутствовать в ситуациях намного опаснее, но все равно ощущалось какое-то волнение перед самой обыкновенной процедурой. Возможно, это тянется от детских страхов перед людьми в белых халатах, орудующих над тобой непонятными устройствами, как из фильмов ужасов, и не затевающих ничего иного, кроме инквизиторских пыток. А разве кому-то доктора делали что-то приятное?
Медсестра закрутилась возле меня: протерла кожу на груди спиртовой ваткой, побрызгала каждый из шести электродов каким-то спреем и установила их в области солнечного сплетения и в районе левого бока, затем прицепила четыре клеммы на лодыжки и запястья. По ее воле чудо-машина загудела и зашевелилась, выплевывая узенькую полоску бумаги с почеркушками.
- Лежите спокойно и не дергайтесь, - нудила женщина. - Дышите ровно.
Мне ничего не оставалось, как выполнять все указания. Я расслабился, а через двадцать секунд заскучал от безделья и непроизвольно оглядел кабинет еще раз, обращая внимание на упущенные детали. Потолок был в грязно-желтых пятнах, со стен отдиралась потрескавшаяся синеватая краска, на полу стелился изодранный и потрепанный пестрый линолеум - по крайней мере, он блистал чистотой.
Процедура вскоре завершилась, и меня немедленно освободили от датчиков с проводками. Пока я напяливал на себя снятые вещи, медсестра передала доктору результаты. Врач мельком взглянул на диаграмму, вклеил ее к своим заметкам и с кислым лицом произнес:
- Я так и думал, у Вас, Андрей Николаевич, все в полном порядке.
- В смысле все в порядке? – задал я глупый вопрос.
- У Вас нет никаких отклонений - вы здоровы.
- Ну, у меня же были какие-то боли.
- Эти какие-то с физиологией сердца явно не связаны, - самодовольно выдал он.
- То есть дело не в сердце? И мне стоит сходить к другому специалисту?
- Не имеет особого смысла.
- Почему? А если они будут повторяться? – с выпученными глазами вопрошал я.
- Не будут, – спокойно ответил он. – У Вас нет проблем ни с сердцем, ни с чем-либо еще. Вы отличаетесь удивительным здоровьем, Вам позавидует любой среднестатистический человек.
- С чего Вы взяли? Я такой же, как все, только чуть закаленнее. Я запросто могу чем-нибудь заболеть.
- Посмотрел Вашу карту, - сказал мужик и залыбился. – Последняя Ваша болезнь была ОРВИ и то семь лет назад.
- Я все же схожу к другим специалистам, вдруг у меня что-то не так. Вы ведь специалист в своей сфере. Не люблю бросать дело на полпути, раз уж я решился обследоваться, то пойду до конца. – Медсестра громко фыркнула от моей настойчивости.
- Похвально! И это Ваше право. Только будьте уверены - Вы зря потратите время. Доходите до того, что у Вас что-нибудь обязательно найдут. Оно вам надо?
- И что Вы предлагаете?
- Успокоиться, забыть о дурных мыслях, сконцентрироваться на любимом занятии, и Ваш стресс пройдет, а с ним исчезнут и надуманные боли.
- Они не надуманные! - вспыхнул я. – Вы мне не верите? Я ничего не придумывал, мне было реально очень хреново. Я чуть не подох!
- Тихо-тихо, - оскалился врач. – Попрошу без выражений, пожалуйста - здесь девушка рядом. У меня нет привычки не верить пациентам, и нет оснований не доверять лично Вам, Андрей Николаевич. Я всего лишь хотел сказать, надуманные боли это те, которые формирует Ваша голова, а не внешние воздействия. Понимаете?
- Как-то смутно, - честно ответил я. Но почувствовал, как в глубине сознания, что-то шевельнулось и сдвинулось – нечто схожее я подозревал, но не мог сформулировать.
- Есть такая замечательная фраза: «все болезни от нервов». Вот это как раз Ваш случай. Вы переживаете, генерируете негативные эмоции, неосознанно посылаете ошибочные сигналы в мозг, а он уже в свою очередь сам причиняет телу ощутимую боль. Ну, а теперь представьте, что это происходит день за днем из года в год. В итоге это может закончиться возникновением самого реального заболевания, - пояснил кардиолог и с задумчивостью добавил: - Все же Вы не зря пришли, хоть что-то полезное узнали.
- Виктор Евгеньевич, - встряла медсестра, обратившись к начальнику.
- Да, Ирина? – отвлекся врач.
- Вы сами просили, чтобы я напоминала о времени.
- Все в порядке, мы скоро закончим. Нужно же образовывать молодежь, – с улыбкой проговорил он и добавил: – Имя Дейл Карнеги Вам что-нибудь говорит?
- Кто это? – уточнил я.
- Известный писатель. Советую прочитать его книгу «Как перестать беспокоиться и начать жить».
- Это какая-то парапсихология? – с подозрением допытывался я.
- Нет, конечно! Это именно то, что Вам сейчас необходимо. Прочитайте, отвлекитесь. И надеюсь, книга поможет разобраться, что с Вами происходит. А потом сами решите, стоит ли в таком молодом возрасте шастать по больницам.
- Спасибо! – поблагодарил я и распрощался.
«Не удивительно, что пришлось прождать в коридоре полтора часа, - подумал я, выходя из кабинета. - Уделять столько внимания на каждого пациента – неслыханная роскошь».
Отмечу, что книгу-то я купил, но в ту пору так и не сумел выделить время для прочтения и добрался до нее спустя лишь год.
* * *
Время шло, эмоции после майской катастрофы угасали, жизнь потихоньку вновь обрастала рутинными повседневными заботами, отодвинутыми на второй план. Нужно было прекращать аморфно существовать, насущные дела требовали безотлагательного вмешательства - учебный ком нарастал до безграничных размеров. Преодолевая душевные терзания, апатию, охватившие нас, мы с Лордом наотмашь и как попало (лишь бы получить положительные отметки) закрывали учебные долги. Естественно, мы не уповали на оценки выше, чем «удовлетворительно», и закончили учебный год с безупречной стабильностью.
Стоит добавить, что за тот сумасшедший период с мая по июнь, родительское негодование и презрение достигло максимума за все предшествующие годы. Мало того, что смерть Стаса не могла утаить, разумеется, не без помощи сотрудников правоохранительных органов, факт моего непосредственного участия в хулиганской заварухе, так еще и отвратительная учеба прыснула керосинчика в адское пламя. Я, как в дурном американском сериале, попал под домашний арест: тотальный контроль всех моих действий в смеси с комендантским часом, начинающимся в девять вечера. Но моя находчивость помогла мне и из этих притесненный условий извлечь выгоду. Для удобства надзора я посоветовал родителям подарить мне на день рождения мобильный телефон - им стал простенький Siemens А52. Я предполагал, что домашний арест скоро закончится, а телефон останется.
Так и случилось! Уже через неделю после конца сессии, и битья баклуш, Лорд сделал предложение, от которого я не имел права отказываться - провести выходные у него на даче. Требовалось приложить немало усилий для осуществления запланированного отпуска - уговорить предков освободить меня от домашнего заключения условно-досрочно. И здесь камнем преткновением стало их предвзятое отношение к моему другу, старосте группы по совместительству – Лорду. Почему-то родители в моих провалах винили именно его.
Не буду перезагружать Вас излишком ненужной информации, как именно мне собственно удалось убедить родителей. Каждый и так знает или, по крайней мере, догадывается, как это делается: немного примерного поведения, немного слов об осознании собственных ошибок, немного аргументов о пользе загородного отдыха, немного занудства, немного несчастных выражений лица и щепотка обещаний. Сразу перейду к результату: утром в последнюю субботу июня я вместе с Лордом и его отцом были на пути к даче.
- Ты не заметишь, как промчатся выходные, - брызгал слюной Лорд. «Жигули» - малиновая вазовская «пятерка», управляемая моложавым отцом Лорда неторопливо везла нас по трассе - за тридцать километров от города к реке Сирень близь деревни Решка туда, где и процветало имение Князевых. И как выяснилось впоследствии, там действительно было на что посмотреть.
Мы свернули с трассы на узкую извилистую грунтовую дорогу и потащились между стенами хвойного леса. Через десять минут тряски на ухабах и ямах, началось самое интересное. Наше авто лихо промчалось мимо отворота в обыденный земельный кооператив (я не удивился бы улицезреть дачу Лорда именно там), шустро проскочила задрипанную деревушку Решка и неукротимо устремилась к элитному коттеджному поселку на самом берегу реки.
- Только не говори, что дача там, - неуверенно проговорил я.
- А что, по-твоему, такое невозможно? – самодовольно расплылся Лорд.
- У тебя возможно все! – несерьезно ответил я и угадал.
Едва я успел договорить, как отец Лорда вывернул на заасфальтированную улицу, на которой и красовались гигантские и роскошные домища. За окном один за другим мелькали настоящие замки, дворцы, хоромы, терема, виллы. Их было не счесть. Сказать, что от такого зрелища у меня отвисла челюсть, значит не сказать ничего – мой разум отключился, а изо рта от зависти побежали слюни. Вскоре машина подъехала к участку Князевых.
Территорию огораживал высокий забор из профилированного металлического листа, за ним возвышался шикарный и громадный двухэтажный дом из оцилиндрованных лакированных бревен с отвесной черепичной крышей коричневого оттенка. Терем хоть и уступал по шику и размаху местным конкурентам, но все же смотрелся гармонично и благородно. Мы проникли за забор сквозь неширокую дверцу, прорезанную в стальном листе, и отворили ворота для загона «пятерки».
Отец Лорда выдал сыну указания разгрузить котомки с продуктами и вещами и провести для меня обзорную экскурсию. Лыбясь до ушей, как придурок, и распинаясь в красноречивых комментариях, послушный Лорд незамедлительно приступил к исполнению обязанностей гида. Он провел меня через крыльцо с навесом в просторную вытянутую комнату, наподобие веранды.
- Здесь еще нужно достроить перегородку, чтоб отделить прихожую от будущей летней кухни, - пояснял Лорд. - Ну, а пока здесь что-то вроде крытой пилорамы. - Я и без его замечаний заметил самодельный столярный стол с торцевой пилой и другими электроинструментами, груду трехметровых досок и горы опилок. - На опилки не обращай внимание. Это здесь только так, в жилых комнатах почище. И еще - не балуйся спичками в этом месте!
После мы перешли в коридор, из которого можно было попасть в другие помещения первого этажа, включая уборную, а также на чердак - он же второй этаж - по элегантной винтовой лестнице. Нашим первоочередным пунктом для посещения стала главная комната, разделенная бревенчатой стеной на две отдельные комнатки: гостиную и спальню.
- Ничего себе у вас площади, - ошарашенно выдал я, осматривая просторную гостиную.
- Есть такое, - ответил Лорд. - Восемьдесят квадратов. В спальне - двадцать, на чердаке - шестьдесят, остальное не помню. Здесь тоже не достроено, еще бы одна стена не помешала - оградить кухню.
Наперекор словам Лорда гостиная отличалась своей более-менее логической завершенностью. Она была прибранная и чистая, с деревянной мебелью, сделанной вручную: разделочным кухонным столом, столом для приема пищи, пятью стульями, двумя шкафчиками для посуды, комодом, шифоньером и книжной полкой. В ней имелись и покупные вещи: дешевый диван, старый телевизор, электроплитка с двумя конфорками, маленький холодильник и раковина с водопроводным краном. Кирпичная печь, покрытая белой штукатуркой, была встроена в разделительную стену, так, что щека была обращена в гостиную, а задняя часть - в спальню. В целом там было комфортно и уютно, не то, что в городской квартире Князевых.
Не задерживаясь в гостиной, мы двинулись по деревянному полу, покрытому шоколадным лаком, в скромную спальню. Комнату обставляли: деревянная кровать, письменный стол, два стула (эти предметы были из того же самодельного мебельного комплекта), изодранное кресло и старая тумба.
- А мы, где будем ночевать? - поинтересовался я, обводя взглядом полупустое пространство.
- Как где? - невозмутимо ответил Лорд, складывая сумки на пол. - Наверху! Это комната бати, моя - весь чердак!
Чердак и стал нашим следующим экскурсионным залом. Когда перед нами предстала эта Лордовская комната, я понял, что спальня еще была обильно обставлена. Наверху были лишь две кривосколоченные кровати (видимо, друг приложил к ним руки), деревянная лавка и табуретка. В помещении хозяева прорубили три окна: самое обширное смотрело на парадные ворота, два других поменьше на боковых соседей. В фасаде со стороны сада имелся миниатюрный балкончик, на котором едва умещались двое.
- У тебя по трудам «четверка» была? - решил я подколоть Лорда за неаккуратно изготовленные кровати.
- Чё? - непонимающе ляпнул он, но тут же огрызнулся: - Я посмотрю, какие ты сделаешь, отличник по трудам, ё-мое! У нас тут работы не початый край, так что еще будет возможность проявить себя.
- Кривые кровати я уж точно сооружать не буду, - засмеялся я. Лорд передразнил меня, но не обиделся и предложил продолжить знакомство с их владениями на балконе.
С трехметровой высоты раскрывался чудный обзор участка Князевых. Площадь в двадцать соток в виде вытянутого прямоугольника, расположенного перпендикулярно речке, рассекала на две половинки зигзагообразная тропинка, упирающаяся в очередную заборную дверь для выхода на берег. По левую руку распростерлось нечто вроде строительной площадки: готовилась к сносу прогнившая и осевшая древняя баня, высился сруб из двух венцов на десятидюймовом фундаменте, навалом лежали оцилиндрованные бревна, укрытые полиэтиленовой пленкой, стоял кубический метр ровносложенных красных кирпичей, одиноко торчал песочный вал. По правую руку произрастал самый настоящий огород: просторное картофельное поле, занимающее четверть от общей территории, полдюжины десятиметровых грядок, пяток ягодных кустов, четыре яблони и два парника для огурцов и помидор. Получалось, ни один квадратный метр не пустовал, все было чем-то занято, все для чего-то использовалось, даже сорнякам негде было развернуться. Не ожидал я такого от двух мужиков.
Когда же мы шагнули за волшебную дверь, отворяющую проход к речке, я осознал, что весь проделанный путь от уговоров родителей до часовой тряски в машине того стоил - раскрылся очаровательный речной берег. Почти сразу от забора исходил пологий склон с вмонтированными в него ступеньками из каменных плит. Одолев пятиметровый спуск, наши ноги вступили на галечный пляж. Широкая пятидесятиметровая полоса из разноцветных отшлифованных камушков стелилась вдоль всего элитного берега. В подножье склона была вбита высокая железная труба, за верхний край которой была привязана цепью деревянная лодка. Со склонов других участков тянулись пирсы, уходящие на несколько метров за границу берега – весной уровень воды поднимался.
Река выбегала с левого лука, огибала выпуклый участок суши коттеджного поселка и уходила вправо в местное водохранилище с ровной и безмятежной водной гладью. В том направлении был запад – в том направлении были лучшие в мире закаты. До противоположного берега Сирени, заросшего густым хвойным лесом, было не менее трехсот метров, водохранилище же виделось совершенно необъятным. Пляж обдувал постоянный мягкий ветерок, шуршащий о реку, нежно лаская слух всплесками колышущихся волн.
- Ты настоящий буржуй! – изрек я.
- Почему? – усмехаясь, спросил Лорд.
- Потому, что отхапал такой обалденный кусман пирога! И как тебе совести хватало прикидываться нищим?
- Я не прикидывался. Ты же знаешь мои взгляды на бездумное потребление. Просто-напросто привести тебя сюда в зимний период не было возможности, а хвастаться я не люблю.
Более часа мы бродили босяком по пляжу, болтая обо всем подряд, и рассматривали сказочные домики. К полудню вернулись в Лордовский терем, пообедали свежесваренной тушеной картошкой, выпили по кружке чая – нам предстояло складывать сруб бани. Облачились в рабочую одежку: резиновые сланцы, изношенные и потертые штаны, цветастые бейсболки, хлопчатобумажные перчатки, и с голыми торсами вышли трудиться в самый разгар палящего солнца. Мы же русские, а не испанцы – у нас нет сиесты.
Отец Лорда от нас не отставал, точнее сказать, он нас подгонял, не желая терять ни минуты превосходного рабочего времени. Всего за один день знакомства с предком Лорда – до этого у нас никак не получалось пересечься, - я успел заметить их родственное сходство не только во внешности, но и в характере. Иван Дмитриевич в своем сорокалетнем возрасте отожествлял Лорда, прилетевшего из будущего. Моложавый отец выглядел ухоженно и опрятно: коротко стриженые и причесанные волосы, чисто выбритое лицо, подстриженные ногти, - что присуще не каждому одинокому мужчине. Я уверен, на него заглядывались не только зрелые женщины, но также и двадцатилетние студентки. Всплывал немой вопрос: почему он не нашел себе новую жену? Внутренне Иван Дмитриевич сочетал одновременно жесткость, напористость и добродушие. Был подтянутым, бодрым и настоящим приверженцем труда, к тому же обладал профессиональными навыками, как столяр и плотник.
Рассмотрев оцилиндрованные шестиметровые бревна с вырезами для складывания сруба в «лапу», я, было, решил, что дело плевое и никаких проблем не возникнет. Тем более мы строили сруб квадратной формы с длиной ребра равной длине бревна - знай, складывай их как известный конструктор «LEGO» без хлопот и забот. Но я излишне рано размечтался отделаться по-легкому. Едва мы втроем взялись перетаскивать первое бревно, как вся тяжесть работы ощутилась в прямом смысле этого слова. Одно не просушенное от влаги сосновое бревнышко с диаметром двадцать сантиметров весило чуть менее четырехсот килограмм. И если бы не заранее смастеренная Иваном Дмитриевичем оснастка, там бы вообще нечего было ловить.
Мы, как труженики-муравьи перетаскивали груз, превышающий вес наших тел. Это было тяжело, но мы это делали. Взваливали бревна одно на другое, заблаговременно укладывая паклю промеж венцов. Сверлили отверстия для соединения бревен нагелями и приступали к укладке следующего венца - и каждый новый требовал все больше и больше сноровки и усилий. Солнце пекло, сруб рос, тела потели, руки дрожали, воля крепла. К семи вечера мы возвели восемь венцов и на этом угомонились. Принцип элементарный: работа не волк, в лес не убежит. А если серьезно, то после тягания бревен я и Лорд измотались, как ломовые лошади.
Остаток субботы смахивал на настоящий отдых: плотный ужин, вечерние купание в реке, прогулки на свежем воздухе, вкушение запасов пива и посиделки в лодке на берегу. Пляж был поистине, как рай - ни единого комарика (всех сдувал ветер). Сиди хоть всю ночь, болтай и потягивай пивко. Мы так и делали.
- Что думаешь о Патрике? – неожиданно спросил Лорд, когда наши первые бутылки уже опустели.
- А что ты хочешь услышать?
- Когда он, по-твоему, отойдет после смерти брата?
- Ничего попроще спросить не мог? – тяжко выдохнул я. – Лучше отстань от него, ему нужно время и одиночество.
- Одиночество? – всполошился Лорд. – Одиночество ни к чему хорошему не приводит. Ты помнишь свое состояние, когда я нагрянул?
- Конечно, - ответил я и вспомнил, как беспросветно заливал горе литрами алкоголя.
- Ну вот! Одиночество тебе как-то помогло? Ты чуть не спился! Поэтому Патрика одного я не оставлю!
- Он вообще как? – спросил я и прильнул к бутылке запить привкус вины.
- Да-а, - махнул друг рукой, - ничего интересного. Сидит дома с поникшим взором, на все забил, ничто ему не интересно – в общем, как и ты в свое время.
- Тоже бухает?
- Нет. Бухать это лично твой стиль. – Я промолчал, вновь присосавшись к бутылке. – Прошло уже полтора месяца, а он все как в первый день. Его даже нечем отвлечь, нечем занять. С тобой было намного проще управиться. Вот я и гадаю: когда он придет в себя?
- Я его пойму, если он навсегда пошлет меня куда подальше…
- Что ты в самом деле! Тебя никто не винит, не ты ведь ножом махал, - ободрил меня Лорд, повторив свою излюбленную за последнее время песню про волю судьбы.
- Да, но это ведь я затеял всю канитель!
- Ты виновен не меньше меня, потому, что я уговорил Родиновых пойти с нами. А еще виновен и сам Патрик, за то, что не уследил за Стасом.
- Ты так говоришь, словно тебе побарабану гибель Скина…
- Это мне-то побарабану? Да это, между прочим, был брат моего друга, - завопил Лорд на повышенных тонах. – Ты думаешь, мне не противно? Думаешь, я не корю себя во всем? Да меня всего изнутри разрывает от этой невероятной несправедливости! Но ничего уже изменить! Смерть она приходит и забирает без спроса близкого человека, и остается только смириться, успокоить и жить дальше. Ты ведь сам прекрасно знаешь, что переживания и нытье никак не помогут ни Стасу, ни Патрику, ни нам с тобой.
- Да знаю я! – рявкнул я. – Мертвые не воскреснут… - Мы синхронно запили мои слова несколькими глотками пива.
- Сейчас необходимо думать о том, как помочь Патрику, а не о собственной вине.
- И что ты надул психолог-самоучка?
- Считаю, что с учетом его психотипа подойдет метод социальной активизации, - с заумным голосом выдал Лорд.
- Чего? – Чуть не подавился я.
- Социальной активизации, - загоготал друг. С ним так всегда: то минуту назад с серьезным видом распинался о смерти, то тут же смеется. – Это специально разработанный метод для помощи людям в таких вот ситуациях. Суть заключается в том, что подопытного нагружают общественными проблемами, точнее сказать, просят у него помощи, активизирую его желание быть нужным и полезным.
- Что-то я не въехал, чем ты хочешь его нагрузить?
- Да хоть чем! К примеру, нам со стройкой.
- Он не поедет! Ему сейчас не до отдыха.
- Куда он денется? Я все устрою так, что Патрик не откажется. Наплету что-нибудь типа: мы без тебя никак не можем справиться, у нас полный хаос и завал, скоро осень, а ничего не сделано. Но не сейчас, пока пусть сидит дома под моим контролем. Вот через месяцок будет самое то!
- Ужас какой, что ты придумываешь, - усмехался я над Лордовским методом. – А на мне ты какой метод испытывал?
- Метод концентрированного погружения…
- И погружались мы с тобой в учебу, правильно? - опередил я его с пояснениями.
- Совершенно верно! Ты потихоньку втягиваешься в смысл.
- И много у тебя таких методов?
- До фига! - хвастливо ответил Лорд. – Не заставляй меня, все вспоминать – это бесполезно.
- Я и не думал. Подкинь-ка лучше еще пивка. – Как же мне не хотелось давать буржую возможности поделиться своими бреднями, грезя хоть на минутку заполучить передышку и осмыслить услышанное. Но пшик открывшейся бутылки вновь растормошил моего собеседника:
- У меня есть очень клевая теория, призванная помочь человеку в преодолении любых жизненных неурядиц.
- Опять что-то сам сочинил?
- Конечно, – ответил он и принялся за ее изложение. – Называется она «теория духовного развития человека». По-моему мнению, духовное развитие человека определяется тремя стадиями или тремя ступенями: угнетение, злоба, доброта. В самом низу располагается ступень угнетения, в самом верху – доброты. То есть, чтобы добраться до самой верхней ступени необходимо преодолеть две предшествующие.
Представь, человек попадает на первую ступень. Он ослаблен, подавлен, беспомощен и уязвим; испытывает страх, вину или обиду. Таким человек проще всего управлять, такого проще обмануть, такому проще навязать свое мнение. Девяносто процентов населения находится именно на этой ступени. Нас загоняют туда с самого рождения и удерживают в течение всей жизни.
Осуществляется все очень просто через социальные установки: тебе туда нельзя, ты делаешь все неправильно или вообще ничего не делаешь, ты ничего не знаешь и не понимаешь, ты другой или ничтожество, ты виноват во всем, ты ничего не изменишь и тому подобное. К чему все это? А вспомни-ка, сколько раз за день на тебя давят общественные устои и уклады. Правильно - их не счесть.
И все мы, кто застрял на этой ступени, зависим друг от друга. В той или иной степени нам удается воздействовать на себе подобных. Но это лишь топтание в грязи. А люди со второй ступени с хохотом наблюдают за нами, как за марионетками.
Некоторым индивидам удается перебраться на ступеньку выше - в злобу. Пережив первую стадию – не умерев от старости, случая или суицида, - и поняв, что его дурят, обманывают, используют и дискриминируют, человек ощетинивается, злится, наливается кровью и ненавистью, становится олицетворение зла, порока и бессердечности, к тому же начинает считать себя всемогущим и всеведущим. Таких можно насчитать около девяти целых девяносто девять сотых процента. Мало? Нет, очень много. Как ты уже догадался, этот процент озлобышей и управляют девятью десятками процентов угнетенных. Это у них якобы и сосредоточенно девяносто процентов мирового богатства, либо они стремятся небезосновательно его заполучить.
Стоит обратить внимание, что по моей теории вторая ступень выше первой, следовательно, и человек на ней более духовно развит. Да он злой, аморальный, жестокий и самоуверенный, но у него, по крайней мере, не спящий и не зомбированный разум, хоть еще и затуманенный всеобъемлющим отвращением, затененный собственным эго. Поэтому с этой стадии возможно манипулировать нижестоящими, но увидеть всю картину мира целиком нельзя.
Любая сила, пусть и не истинная, отнимает энергию и здоровье, взамен оставляя лишь пустоту и неудовлетворенность. Если человек сохранит капельку благоразумия и здоровья, сбережет душу от растления безмерной агрессией, то ему останется сделать один лишь шаг для перемещения на третью ступень - доброты. Последняя стадия наполнит тебя смыслом жизни, укажет правильный путь, умиротворит, наделит осознанностью, подарит счастье. Наивысшему уровню духовного развития соответствует совершенно иной образ мыслей и действий, сродним с гуманизмом и совершенством. Таких людей не более одной сотой процента, да и эта цифра, порою, превосходит реальную статистику.
Лорд закончил свое повествование и замолк, заставив меня поразмыслить - всерьез он все это выдал или опять ради шутки.
- А причем здесь преодоление жизненных неурядиц? – осведомился я, спустя полдюжины минут.
- В самом корне, - непринужденно заявил Лорд. – Смотри, жизненная неурядица начинается с того, что ты оказываешься по моей теории на первой стадии, то есть в угнетении. Это понятно?
- Не совсем! А до этого момента, я по твоей теории, где находился?
- Там и находился – на первой стадии! – отчетливо затараторил мой личный психолог. - Я же объяснил, что девяносто процентов людей существуют на этом уровне духовного развития. Просто без моей теории они об это и не подозревают.
- Подожди-подожди, - усмирил я его пыл, – ты же сам сказал, что жизненные проблемы начинается с первой стадии, то есть, по-твоему, кто на первой стадии, тот всегда в жопе.
- Какой ты нудный! Зачем придираться к словам? Ты же русский и прекрасно меня понял, так зачем все извращать и перевертывать?
- Ты так объясняешь, что тебя можно понять по-всякому. Ты же на русском говоришь, - передразнил я великого спорщика.
- Ёшкин кот, ё-мое, - выругался Лорд и призадумался, пытаясь доходчивее изложить мысль. – Давай сначала. Девяносто процентов людей обитают в пассивном состоянии на первой стадии, и само собой у них рано или поздно происходят какие-нибудь неприятные события, актирующие их угнетенность. Так покатит?
- Теперь появились какие-то пассивные и активные состояния. Ты теория на ходу что ли выдумываешь?
- Блин! Если хочешь, я тебе вообще ничего объяснять не буду. Потому, что ты уже задрал все засирать! Эти пассивные и активные состояния никакой роли не играют, я их придумал лично для тебя. Заново для особо тупых повторяю, у девяноста процентов людей, которые всегда живут в угнетении, происходят различные события, еще активнее загоняющие в депрессию. – Он сделал паузу, ожидая моей реакции.
- Пойдет!
- Спасибо Вам, о, великий критик Дюха, без Вас моя теория лишилась бы всякого смысла, - язвительно закривлялся Лорд, быстро сдулся и продолжил: - Существовать в удрученном состоянии можно, но зачем? Моя теория предлагает элементарный выход: перебраться на ступеньку выше – озлобиться. То есть разбудить внутри себя настоящего зверя, кровожадного и беспощадного; разжечь внутри искру лютой ненависти; получить необходимую силу, пусть и в кредит, чтобы пережить невзгоды, беды и лишения.
Друг вновь сделал паузу, мол, все Вам понятно Андрей Николаевич? Я увлекся бутылкой с пивом, но кивнул головой, намекнув, мол, продолжай.
- Ну, а после обретения силы и победы над неприятностями, делаешь еще одно движение и переходишь на ступень доброты. И voila, ты перешагиваешь через проблемы и становишься крутым челом.
- Допустим! – сдержанно изрек я. – Но, сколько по твоей теории требуется времени для скачка от стадии угнетения к стадии доброты?
- В зависимости от сути и тяжести анализируемого обстоятельства или, простым языком, проблемы. Можно за минуту справиться, а можно и за год не успеть.
Теория Лорда будоражила множество сырых и глупых вопросов, от которых юный психолог упорно отбивался, отстаивая правдивость своего детища. В конце концов он изрек, если что-то не понятно, то только наблюдения и практическое применение продемонстрируют все нюансы духовного развития человека. На этом мы и пришли к консенсусу.
За работой и веселым отдыхом и воскресенье пролетело с той же немыслимой скоростью. Но я не уехал в город вместе с Иваном Дмитриевич, а остался с Лордом погостить еще недельку на даче, предупредив родителей о своем внезапном решении (как ни странно, они особо не возражали). Потом еще недельку. Лишь через полмесяца мы вновь ступили на городской раскаленный асфальт.
Тогда мне и довелось перенести величайшее негодование – то, что выдуло из головы речным ветром, влетело обратно при первой возможности. Воспоминания о Владе, мечты по Веронике, сомнения по Наде, переживания из-за Стаса. Жизнь на природе помогла отстраниться от насущных проблем, соскочить со ступеньки подавленности, шагнуть в сторону, а не вверх, наперекор Лордовской теории. Я как будто побывал на другой стороне - на изнанке.