Глава 14
Подошло Крещение, а с ним и праздник Водокрещи. В крещенский сочельник Двор веселился от души, но в десять часов вечера было приказано разъезжаться. Елизавета собрала у себя самых близких подружек для гаданья. Среди них были сказочница Авдотья, да Марья-гусельница. Обе бабы приплыли, как павы, в красных сарафанах, румяные, да с песнями, прибаутками и новостями.
Сказочница Авдотьюшка как вошла, поклонилась, так и потекла реченькой:
- Здорово живёшь, ясочка-цесаревна! Ой, наша краса, ой, красота-то неописуемая! Румяная заря, белая лебёдушка! Да и девицы твои все хороши! А ведаете ли, девицы, знаете ли, красавицы, что месяц январь – зиме серёдка и государь? День-то уже на куриный шаг прибыл, а по ночам звёзды блестят, как истинно золотые, и каждая размером – с горшок! Значит, летом хлебушек уродится хороший, а ещё ждите обильного урожая гороха, да ягод, садовых и лесных!
- Ты бы, Авдотьюшка, поведала лучше, чего люди на Крещение в слободах делают? Интересно! – попросила говоруху Елизавета.
- А чего, много всего делают, цесаревна! – затараторила Авдотьюшка. – первым делом, бабы на крещенском снегу холсты белят. Ещё собирают снег для исцеления различных недугов. Им же, снежком, девки и молодухи умываются и моются в бане. Ух, снеговая баня красы прибавит! Испробуй-ка и ты, лебёдушка-цесаревна, умой личико талой крещенской водицей – ещё красней расцветёшь, что маков цвет!
- Давай, Авдотья, коли не шутишь! – воодушевились девицы.
Мамушка Лискина тут же распорядилась внести таз и кувшин с талой водой.
- А ну, красавицы, подставляйте ладошки!
Лизета, Маврушка, Настя Нарышкина, княжна Полинка Юсупова, кинулись умываться, хихикая, и подталкивая друг друга. Вмиг лица порозовели у всех, точно с мороза.
Девушкам вдруг загорелось гадать. Оделись и высыпали во двор с заднего, маленького крылечка.
- Впервой будем башмаки бросать, башмаки! – решила Лизета.
Стали кидать в снег башмаки прямо с крылечка, а потом, смешно прыгая на одной ножке, спешили скорей глянуть: как упал башмак, в какую сторону указал носом?
- Твой-то, цесаревна, башмак, глянь, как упал! Прямо на юг указывает носком! – удивилась Маврушка. – С чего бы это?
- А если точнее, то на Киев! – заявила княжна Юсупова, поджимая разутую ногу. – О чем это говорит?
- Ведать - не ведаю, - развела руками Елизавета. – Надо бы Аннушку позвать и спросить, она дока у нас в географии. Уж не дорога ли в Европу?
- А куда ещё? – пожала плечами Анастасия. – Конечно, в Париж! В Версаль! А вот мой башмак, так угодил в дверь караульни, а Маврушкин ударился об угол, а Полинкин?
- Ах, затерялся мой сафьяновый башмачок! – засмеялась княжна Юсупова. – Далеко залетел, я чай, надо послать на поиски, а не то ногу отморожу. Чепуха это всё, девы.
- Сейчас сами найдём! – с энтузиазмом откликнулась Лизета. – Вишь ты, как швырнула-то! Наверняка, за тобой приедут сваты с Востока!
- Из Китая, - съязвила княжна и поковыляла на крылечко, а все остальные стали пропажу искать. С четверть часа бегали и не нашли! Пришлось кричать маму Лискину, чтобы принесла другую пару башмаков для княжны.
- Ох-ох, быть нашей красавице-княжне пристроенной в неком таинственном месте, в Тридевятом царстве-государстве, - запричитала сказочница Авдотья, выкатываясь на крыльцо.
- За татарского мурзу, - подсказала Анастасия.
- Что за глупости? – поджала губы княжна. – Я так вам скажу, что не бывать мне в ярме супружеском, тем более уж, в татарском. Я только красотою обычаев упиваюсь, но свобода, она милей.
- Девы! Давайте снег полоть! Скорей снег полоть! - закричала Елизавета.
Ещё некоторое время пололи снег, пока мадам не позвала с крыльца:
- Ваше высочество, умоляю, возвращайтесь! У вас на руках будут цыпки, долой это барбарское гадание!
- Нет! Только не возвращаться! – не согласилась цесаревна. – Мы ещё не окликали прохожих! Не спрашивали имена! Неси мне быстрее шаль, мама Лискина!
- Это ещё зачем? – удивилась гувернантка.
- Чтобы не быть узнанной в лицо, мадам! Вот, послушайте!
Елизавета в трёх словах объяснила старой француженке, в чем суть очередного гадания. Окликается идущий по двору человек: «Сударь, скажите, как ваше имя?» - Каков будет ответ, так и станут звать будущего мужа.
- В таком случае, ваше высочество будет зря стараться!
- Интересно, почему?
- Потому, что здесь и в этот час вы вряд ли встретите иностранца, - пояснила гувернантка. – Ваш суженый должен носить имя Луи, или… Анри, Франциск, Гастон. Так не зовут русских!
- Но, мадам, развлечься ведь нам не помешает, - заспорила Елизавета. – Представьте себе, сударыня, но я отродясь так не гадала! Чур, я иду первой! Подайте мне шаль! Вы все можете идти за мной, но только до угла, и там спрячетесь.
Елизавета, кутающаяся шалью, три хихикающие в муфты, девицы, мадам, мама Лискина и Авдотьюшка, не спеша, обогнули Западный флигель и вышли на набережную. Цесаревна, махнув спутницам, дальше пошла одна. На набережной в поздний час было тихо-тихо. Все окна погружены во мрак. Елизавета покосилась на отцовские окошки: в Конторке теплился свет. Да ещё снежок таинственно вился вокруг ярко пылавших фонарей. На постах замерли часовые. Их тоже припорошило снежком.
Елизавета продвигалась вперёд крохотными, семенящими шажками, из-под шали остро зыркали голубые глаза.
И вдруг распахнулась дверь парадного подъезда! На высокое крыльцо не спеша выступил человек в тёмной суконной шубе и надвинутой по самые глаза треугольной шляпе. Вобрав голову в плечи и пряча в воротник нос, таинственная личность сбежала по двускатному крыльцу, и скорым шагом двинулась наперерез девушке, задрожавшей под своей шалью, как зайчишка. Вот только этого и не хватало, выказать этому незнакомцу свой страх! Пусть не думает, что она боится!
- Сударь, а постойте… – она не поверила, что этот писклявый голосок принадлежит ей. – Скажите, как вас зовут?
Незнакомец даже споткнулся, не доходя всего пары шагов до девушки. Неужели узнал? Однако он не снял шляпу, как бы полагалось перед цесаревной, а нахлобучил её ещё ниже и пробурчал:
- Алексеем! – и прошагал мимо.
Елизавета немного растерялась. Алексеем звали её дедушку и злополучного старшего брата по отцу.
- Ну, что он сказал? – налетели нетерпеливые подружки. – Как его имечко?
- Алексей…
- Ну, знаешь, Людовики ведь здесь не ходят, - пробормотала Анастасия. – Это не в счёт, моя цесаревна.
- Не в счёт, - пришлось согласиться Лизете, - хотя и очень обидно. – И вдруг она взвизгнула тихонько. - Ай-яй-яй! Смотрите-ка, девки, а вон и следующая персона грядёт – офицер! Теперь спрашивай ты, Настька!
Подхватив с одной стороны ухмыляющуюся княжну Полину, а с другой глупо хихикающую Маврушку, Елизавета потащила их прочь с дороги. Нарышкина заступила дорогу молодцу:
- Кавалер, остановитесь-ка на минутку ради дамы! Как вы зовётесь, позвольте узнать?
- Василием, барышня! – выкрикнул на бегу статный офицер, ловко уворачиваясь от рук записной кокетки.
Ему в спину полетел звонкий, обидный хохот.
- Ни с одним Василием я ещё не амурилась, - возвращаясь к подругам, объявила Анастасия. – Теперь кому черёд, княжне нашей, или Маврушке?
- Ей! – Полина бесцеремонно ткнула кулаком в бок перетрусившую девчонку.
Теперь к ним приближался настоящий великан, который не шёл, а несся, далеко вперёд выбрасывая ногу в ботфорте.
- Милостивый государь, позвольте узнать ваше имя? – пропищала Маврушка.
- Пётр!
Великан промчался, как будто его внезапно унёс ветер.
- Полинка! – завопили девушки. – Теперь ты!
Княжна Юсупова промолчала, уминая снежок.
- Полинка! – налетела на неё Елизавета.
И встретила укоризненный взгляд княжны:
- Всё это бредни, моя бесценная, - пробормотала Юсупова, - из-за коих я лишилась башмака. Вся-то и красота! У меня уже оскомина от вашего буйства, девы! В отличие от вас, милые мои, я узнала сих Алексея, Василия и Петра. Поглядите, - шепнула она. - Стоят за углом и зубоскалят! – и махнула собольей муфтой.
Елизавета вместе со всеми проследила за её жестом. Ох! Троица уже направлялась к ним, скаля зубы. Все четыре девушки, приподымая юбки, исполнили приседание хвоста. Как же они не узнали кабинет-секретаря Алексея Васильевича Макарова, денщика Василия Поспелова и самого императора?
Пётр Алексеевич, обнимая дочь, едва-едва вымолвил со смеху:
- Кабы знать, что моя дочка вздумает нынче гадать, окликая мужиков, то я бы позвал к себе живописца Луи Каравакка! Ха-ха-ха! Скажу тебе точно: всё это гадание, ясочка ты моя, полнейшая ерунда и дребедень! Раз я решил - быть тебе королевой Франции – значит, будешь! У меня и не то ещё бывало – и совсем небываемое!
После этого долго смеялись. Лизету радовало, что отцу лучше, и он хохочет. Пётр Алексеевич шутил над племянницей Нарышкиной, обещая выдать её за первого же Василия, а струсившая Маврушка, юркнувшая за спину Елизаветы, была им пропущена.
Княжну Полину государь пожурил:
- Отчего невесёлая? С отцом твоим имел я беседу на днях, Пашенька. Он печалится о нерадении твоём к замужеству. Что с тобою? Ты для меня та же дочка. Я тебя крестил, на руках маленькую нашивал, в головку целовал, и теперь радуюсь, что ты нелицемерно предана цесаревне. Мне вот думно сосватать тебя за французского дюка. Согласна ль?
На это княжна ответила приседанием хвоста с уклончивыми словами:
- Воля вашего императорского величества… Мне радостно одно, что я отправлюсь во Францию с моей цесаревной!
- Исполать! Исполать! – обрадовался Пётр Алексеевич. – Дайте срок, и я согну в бараний рог несговорчивый доселе Версаль.
Они ещё пошутили и смеялись, пока на крыльцо не выскочили Анна Крамер и Ягана Петровна, посланные Екатериной разузнать, из-за чего так хохочут.
Раскрасневшиеся и довольные, хотя и с промокшими башмаками, во втором часу ночи, девушки вернулись в покои Елизаветы. Мама Лискина тут же бросилась разувать цесаревну:
- Ах-ах, ножки-то, будто по воде бродили, ох-ох, сахарные, промокли насквозь, не дай Бог, заболеешь, вот тогда головушка мамина покатится! – приговаривала она. – Не вертись, цесаревна и позволь тебя разуть, озорница ты моя. Что вашему высочеству не так?
Но цесаревна, хоть убей, не могла справиться с охватившим её возбуждением. Она нарочно вредничала, болтала перед носом Лискины ножками в сырых чулках:
- Кажется, не нагадалась ещё, - сообщила она потрясенной маме. - Как бы ещё погадать, есть ли какой-нибудь иной способ?
Девушки, окружившие цесаревнино кресло, поддержали её хором:
- Верно, нельзя ли как-нибудь ещё погадать?
- А во сне, - сказала Авдотьюшка, - да только я не ведаю, стоит ли вас учить?
- Это почему же?
- Страшно, сболтну лишку! Вон, как в первый раз, вышло, с именем короля-то вашего, Елизавет Петровна!
- Не сболтнёшь, Авдотьюшка! Да тьфу мне на этого малолетнего короля! Давай, сказывай, чего надо делать!
- Всего-то, - секунду подумав, решилась баба, - надо взять красну ленту, да част гребень, положить под подушку и спросить, непременно, вслух: «Кто нынче придёт меня причесать?» И он явится!
- Кто, он?
- Суженый твой, ряженый!
- Взаправду ли?
Вот тебе святой истинный крест! – обмахнулась трижды крестом Авдотья. – А как он придёт, то примется косу тебе чесать и выказывать свой норов. Запомни, коли будет ласков, это – счастье твоё. Коли нет – беда! Может статься, волосья будет тебе драть, за косу таскать – уж не взыщи, свети. Только имейте в виду, что спать ложиться придётся по одиночке, одной в комнате, а иначе не явится к вам жених-то!
- А в лицо жениха нельзя будет увидеть, Авдотья? - заинтересовалась Елизавета.
- Нет, моя белая голубка. Вот, разве, что ишшо: просыпаться тебе должно строго спозаранок, пока слуги не подымутся, а как проснёшся, то не вставать сразу с кроватки, а лежать и слушать. Не стукнет ли дверное кольцо? Не примется ли шуршать у тебя за окошком? Главное, не спугнуть суженого.
- Ладно, Авдотья! Скажи-ка ещё, можно ли что-то разобрать в шуршании?
- А что, как не имя твоего жениха, ягодка? – удивилась баба – Все деревенские девки про это знают.
Лизете только это и надо было. Ей не нравилось имя Луи, а вот Алексей – совершенно иное дело. Алёша, Алёшенька – сладкое имечко.
- Ну, как, девы, - обратилась она к подружкам, - останетесь ли со мной гадать? Каждой найдётся местечко в моих личных покойцах, а с утра поделимся, что у кого, да как? И ты Полинка?
- Согласна, - серьёзно кивнула княжна Полина. – Я матушке своей сказалась, что у тебя буду, дома не хватятся. Завтра вместе отправимся на Водокрещи.
- Тогда скорее укладывайтесь, девы, скорее! – заторопила подружек Елизавета.
- Добро! – ответили ей.
- Так и быть!
Когда смешливой гурьбой все они выкатились, кто в гостиную, а кто в прихожую и гардеробную, Елизавета в одиночестве, как велела Авдотьюшка, спрятала под подушку красную ленту и част гребень, разделась и юркнула под одеяло. Подсунула руки под щеку – и как провалилась. Кажется, ей что-то снилось хорошее. Всю ночь качалась девушка, будто на волнах морских, а может быть, на руках чьих-то ласковых?
Проснулась она внезапно, в полнейшей темноте. Небо черное, яркие звёзды смотрят прямо в её окошко. Рядом – никого.
И тихо-то как, тихо-тихо…
Слабыми со сна руками, девушка потянулась к изголовью, пошарила на столике и зажгла свечу. Потом потянулась за зеркалом и поднесла к лицу обеими руками. В полутьме отражение в зеркале было смутным. Глаза слипались от недосыпу, зато волосы находились в полном порядке. Так, стало быть, тот, кто укачивал её ночью и ласкал, человек добрый? Какое ангельское блаженство испытала она во сне! Лизета закинула руки за голову и позволила себе помечтать немножко. Счастье-то какое! А потом спохватилась: надо слушать! Девушка дунула на свечу и снова затаилась под одеялом. В тишине чуткий слух её обострился, и она услышала вздох… легчайшее дуновение… шорох… шелест.
А… - дунуло возле окошка, - ле..к…сей… - присвистнуло звонко.
Потом ещё пошуршало, будто в стекло бросили снегом: А… лё… шш… а!
Алексей! Алёша! Алёшенька!
Девушка замерла под своим пуховым одеялом, точно кролик.
Значило ли это, что помолвка с королём Луи не состоится, и она останется дома навсегда? Или… он окажется французом Алексисом? Немцем Алексом? Ведь отец не отступится и самого малого шанса не уступит – как ни любит свою дочь. Она, Елизавета, разменный товар, невеста на вывоз. Отцу дела нет, что она русская и любит Россию, родные свычаи и любить хочет русского. Отцу этого не объяснишь…
Немного всплакнув, Лизета решила, что пора выбираться из постели и будить подружек. Однако те уже сами встали и явились в спальню к ней скопом. В чепчиках и капотах, домашних туфлях на босу ногу. С ними пришли мама Лискина, Авдотьюшка и Марья-гусельница. Бабы, обе веселы, в красных сарафанах, сами румяны, на головах кики. Лискина принесла кофейник и молочник, с пирожными, пряниками и баранками на подносе. Лизета усадила за стол и обеих баб и няню, пользуясь отсутствием чопорной сестры Аннушки и мадам.
- Темно что-то мне, Авдотьюшка, – обратилась она к сказочнице, - то ли счастье мне нагадалось, то ли печаль? – и описала в подробностях все ощущения прошедшей ночи. – Одно вам скажу точно – имя моего суженого – Алексей!
И обвела блестящими глазами компанию. Её слушали, вытаращив глаза. Авдотья же дула на кофе и шумно вздыхала при этом.
- Не обманула ли ты меня, Авдотьюшка?
- Ох-ох, Христос-бог свидетель, вот чтобы отсох мой поганый язык, ваше высочество, вот, чтобы отнялись… ноженьки мои…
- Да уж будет тебе! – прикрикнула на неё Елизавета. – Меня ночью голубили и ласкали, кто он, кто этот Алексей?
- Эх, моя любезная цесаревна! Морок это и ничего более, - вступила в разговор Нарышкина, самая старшая из девиц. – Отступись ты. Не пытай сказочницу, толку ведь не добьёшся. Ты – заложница большой политики. Кто знает, может быть, этот Алексей – в будущем твой любовник?
- Любовник? – недоверчиво переспросила Елизавета.
- А что, прелесть ты наша? – рассмеялась Анастасия. – Ты – страстная, кровь так и бурлит в тебе…
- Замолчи, Настя! – со слезами и дрожью в голосе, замахала на неё руками княжна Полина.
- А должна же она понимать правду, - пробормотала Анастасия. – Кто предупреждён – вооружен.
- Мои дорогие, подружки, не ругайтесь, - примирительно заговорила цесаревна, - радуйтсь, что вы не принцессы и в чувствах своего сердца и любви свободны. Вы вольны выбирать суженых. Теперь ваш черёд. Сказывайте, чего вам пригрезилось?
- Ах, цесаревна, - пробурчала Анастасия, - я нынче видела во сне себя в объятиях какого-то дюжего преображенца. Ах, как он целовал… однако волосы мне не чесал, и по голове не гладил… Шорохов же, уж ты меня, Христа ради, прости, не слыхала я вовсе, спала, точно убитая…
- А я, - быстро затараторила Маврушка, - ой, виновата! Легла спать в гардеробной на кушетке, спала очень крепко, и поутру обнаружила на полу гребешок и ленту. Я так расстроилась, что уже про шорохи даже не вспоминала…
- Ну, а я, - дерзко вымолвила княжна Полина, - считаю всё это гадание сплошным вздором. Мне вообще ничего не снилось. Я вот что скажу. Лучше бы вам обратиться за услугами моей старой татарской няньки. Моя Фатьма – искуснейшая гадалка! Я доложу тебе, цесаревна, по секрету – она видит тебя российской императрицей! Но это только так, покудова для ушей самых близких! – она обвела девушек суровым взглядом тёмно-зелёных глаз. – Не вздумайте болтать, а коли вам придёт такая охота, то Фатьма превратит вас в паучих, или крыс! Это, в первую очередь, я тебе говорю, Авдотья! Тебе ясно? Моя няня – зело сильная чародейка! – напустилась она на сомлевшую от ужаса бабу.
Только, когда Елизавета кулаком постучала по спине сказочницы, та очухалась и перекрестилась:
- Спаси, Христос! Воздай, Господи, нашей красавице писаной, царь-девице, за доброту и разум ея! Спаси и оборони наше дитятко, нашу белую лебёдушку!
Соскользнув со стула, сказочница мягко упала к ногам цесаревны, припала к руке трясущимися губами.
- Авдотьюшка, да что ты, что ты, не надо, прошу тебя, подымись, - перепугалась Елизавета, - не верь словам нашей Полинки. Это она оттого, что во сне ничего не видела… Девки, да помогите же вы Авдотьюшке встать!
Анастасия и Маврушка подбежали с обеих сторон, взяли сказочницу под микитки и усадили на пуф, к ногам Елизаветы.
- По правде сказать, никто не ожидал от тебя такого финта, Полинка, - выбранила Юсупову цесаревна. – Да как ты осмелилась пересказывать бред своей глупой няньки? Не значит ли это уж, что ты смеешь осуждать политику моего отца? Вот твой отец всегда верно служил моему! Ведь так, девушки?
Анастасия с Маврушкой закивали головами. В тайне обе давно мечтали отбыть в Версаль и служить там молодой французской королеве Елизавете. Собственный брак, в определённом смысле, несвобода, стоял и у той, и у другой, на последнем месте. То, что им открыло нынешнее гадание, лишь укрепило их надежды на шанс быть включенными в свиту невесты Людовика XVI.
Оставшаяся в одиночестве, княжна Юсупова нисколько не испугалась.
- Моя нянька Фатьма, - заявила она, обводя лица подруг гневливым взором, - ни разу ещё не ошибалась! Она с детства мне твердит, что видит на голове Елизаветы Петровны императорскую корону! Это сбудется, если даже придётся долго терпеть. Очнись же, пробудись ото сна, моя цесаревна и поверь в своё великое будущее, куда более великое, чем положение супруги французского короля! Это я тебе говорю, а вот эти твои подружки-лягушки, всецело преисполнены намерением покрасоваться в Версале. Что ж, поживём – увидим… - она вскинула указательный пальчик и гордо помахала им перед носами Анастасии и Маврушки.
Бедняжки фрейлины сначала возвели глаза к небесам… и дружно прыснули. Следом за ними Елизавета взорвалась от смеха.
- Полинка, - едва смогла выдавить она между приступами хохота, - какая ты… вместе со своей нянькой… дура! Я… не верю… в твои сказки! И я… слышишь, запрещаю тебе… даже думать о цукессии моей! Я и так счастлива.
- Ваше высочество, - на пороге возникла мадам Латур-Лануа с лучезарной улыбкой, - пора одеваться, чтобы ехать на Водосвятие.