У нее не было имени. Ее не звали, а гнали: «Тряпка!». Ее не любили, но кормили. Никто не любил, поэтому никто и не звал.
«Тряпка!»
Она бежит прочь. Вот такое антиимя.
Как она очутилась в этом доме, в этой семье? Наверное, ее подобрали. Когда-то в доме водились мыши. Сейчас их нет. Так что кормежку она заработала честно.
«Тряпка!»
Маленький черный комочек, стремительно выпрямившись в нервную тесемочку, убегает прочь.
«Тряпка! Тряпка!!!»
«Какой злой ребенок… Я ведь уже большая… Нужно остановиться…». Но условный рефлекс – никуда не денешься. Прав Павлов.
И бежит Антитряпка, куда глядят два круглых малахитовых глаза.
Когда она была котенком, постоянно мерзла. Дом, приютивший ее, был экономный, дрова и уголь не жгли зря. Хозяевам хорошо – они с утра уходили в теплые учреждения и школу, а котенку было холодно и одиноко. Мыши – это не компания. И если хозяйка забывала на диване шерстяную кофту, то в ней согревался теплый дрожащий комочек.
«Это не тряпка!»
И становится больно, холодно и обидно. Бежать, бежать без оглядки: под диван, под кресло, - куда угодно.
Котенок вырос в изящную кошечку, а «это не тряпка» сократилось в «Тряпка».
Ее не выгнали. Боялись ли возвращения серых хищников, или из чувства долга, то ли по привычке. А имя не дали.
«Тряпка!»
Чтоб не перешла дорогу.
«Тряпка!»
Демонстрация. Перед гостями: «Вот здорово!».
«Тряпка!»
Чтоб не забывала.
«Тряпка, Тряпка, Тряпка!»
« И чему их учат в школе? Перешел мальчишка в четвертый класс?! Нет, так нельзя. Нужно остановиться. Сколько можно бегать, сколько можно убегать?»
Бух-трах, бух-трах – грохочет сердечко в грациозном черном силуэте. Страх – вечный двигатель.
Росла кошечка, рос и хозяин. Деспот. Школьник. Класс за классом.
«Тряпка!»
Срывающийся басок все громче, все настойчивей.
«Тряпка! Тряпка!!!»
«Почему он дома? Опять прогуливает. Пионер называется. Двоечник. Бежать, бежать…»
Это уже не страх и не привычка. Какая-то сила вышвырнула кошку за ворота и гнала все дальше и дальше от привычного мира комнаты, дома, двора. Не обращая внимания на машины, улицу и прохожих, она бежала и бежала…
Подул ветер. И какие-то чудные, уже когда-то как будто где-то слышанные запахи, смутно запахи обняли Тряпку. Что это? Оно волновало, вселяло беспокойство, звало, манило.
И… Тряпка прыгнула в неизведанное.
Проскочив между двумя колоннами, она очутилась на дорожке, посыпанной чем-то колючим. Лапки, привыкшие к теплому деревянному полу, к асфальту двора, съежились и не слушались ее. Но, пройдя немного, она обнаружила длинный цветник, вдоль которого из гладкого приятного камня была выложена узкая тропочка.
«Эти двуногие бывают иногда сообразительными».
Отдав должное строительному инстинкту человека, Тряпка отправилась дальше. Идти было легко. Колючая дорожка осталась слева, а справа тянулся цветник. Разнообразие цветов и запахов, жужжание пчел, порхание легких бабочек. Как здесь тихо и хорошо. Уж, не для кошек ли создан этот рай? Умиротворенная Тряпка спрыгнула с полюбившейся тропиночки в сырую прохладную цветочную массу. Прыжок. Еще один. Она поднимала брызги, распугивала стрекоз и бабочек, кувыркалась и опять прыгала. Это блаженство!
«Вот так жить. И не возвращаться».
Хорошо!
Вновь откуда-то проник этот запах. Он взволновал кошку, пропало очарование, и бабочка, которой она любовалась, была съедена.
Все вокруг было спокойно, ничто не предвещало опасности, но что-то дразнило, раздражало. Грозно ощерились усы, и только что безмятежная поза сменилась угрожающе выгнутой спиной.
Звенела тишина. Еле–еле покачивались цветы. Стало жалко бабочку. А еще жальче – себя. Напряжение постепенно спадало. Тряпка легла на бордюр, впитывая в себя тепло камня, тепло солнца, тепло летнего дня.
«Вот так буду лежать и ни о чем не думать. Как хорошо, что здесь нет двуногих. Сильва!!!».
Но и воспоминание о соседской кошке, пушистой трехмастной красавице,
не омрачило спокойной радости.
«А, пусть ее».
Солнце пригревало все настойчивей. Тишина, приветливость парка притупили бдительность, и она задремала. Ей снилось, что мальчишка не хохочет над одноклассницей, отскочившей с воплем: «Черная?!», а держит привычно, по-хозяйски Тряпку на руках, время от времени поглаживая за ушком.
«Какие у него теплые колени, какие добрые руки. Не хочу ресторанных котлет – привычной еды Сильвы (то, что хозяйка сибирской красавицы работает в ресторане, знали все кошки в округе). Еще немного полежу, а потом эти руки, бережно опустив меня на пол, нальют в блюдечко молоко и накрошат в него рогалик. А я, свернувшись клубочком, буду лежать в углу дивана, и думать о нем, буду его ждать. А на Сильву – ноль внимания… Я ее загрызу, сожру, уничтожу!».
Тряпка вскочила и заметалась в поисках ненавистной соседки: «К черту! Сожру! Уничтожу! Изуродую! Цаца комнатная!».
Перепрыгивая через цветы, распугивая бабочек, не обращая внимания ни на мокрую землю, ни на колючую дорожку, она бежала навстречу пьянящей опасности, возникшей неизвестно откуда.
Ветер, изменив направление, зашелестел в ветвях дуба и затих.
«Где я? Ну и кот! Застывший разномастный красавец с ошейником на цепи. Мяу-мяу, ха-ха-ха! У нас во дворе три собаки, но даже их на цепь не сажают. А уж котов-то! Сказка. Нф-нф-нф. Он ничем не пахнет, не ложится на траву. А она здесь еще мягче, еще выше и ласковей. Чокнутый какой-то. Сколько можно стоять не шелохнувшись? Поняла, он играет в «замри!». Интересно, с кем? Уж, не с этой ли размалеванной вульгарной чучелой с рыбьим хвостом, непонятно как забравшейся на ветки дуба? Или с этой бабкой? Или с ее метлой? Ну и компания! Как вкопанные. Ой, закопанный! Голова… Нет, не пахнет. Здесь все не настоящее. Вот бы Сильве такого ухажера. А такой толстой цепи нет даже на шее ее общепитовской хозяйки».
Что-то защекотало в носу. Но ни одной мысли. Только желание громить, уничтожать, мстить.
За невысоким забором опять колючая дорожка, потом – асфальт. Тряпка не видела ничего. Дикий инстинкт, природа, неизвестная сила перекинули ее через большой забор, заросли кустарника. Крупные птицы легко соскользнули в пруд. Мелкие птахи, бросив клевать, взмыли вверх. Пусто. Туда, туда! Стоп.
Громадная рыжая кошка, еле уместившись в тесной клетке, устало открыла глаза. Вот оно что. Этот запах. Он возбуждал. Но взгляд спокойный и смирный.
На каком языке говорят кошки? Они поняли друг друга.
- Что с тобой? Тебе плохо?
- Да.
- Чем тебе помочь?
- Ты не сможешь. Я голоден и устал от бездействия. Хочу еды и движенья.
- А любви?
- Что это такое?
- Ты не тоскуешь по ласковым рукам хозяев, по добрым словам, по теплой кофте в углу дивана?
- Я хочу есть.
- Тебя не кормят?
- Это не еда. Ее мало. Мне не хватает. Я хочу есть.
И большой рыжий кот закрыл глаза.
Тряпка повисла на рычаге задвижки. Раз, другой. Не получается.
Забравшись наверх клетки, она всей тяжестью своего тельца упала на замок. Еще раз. Еще. Еще.
«Он должен выйти на свободу. Должен хоть раз наесться досыта. На это уйдет не больше двух двуногих. Он должен быть свободен. Хоть день. Хоть час».
Тряпка прыгала, царапала засов, повисала на нем, раскачивалась и опять прыгала, прыгала. Пока не выдержало сердце.
…Откуда у клетки льва оказалась дохлая черная кошка? На этот вопрос служители зоопарка не знали ответа.