Семейная сага (Борис Дьяков) / Проза.ру

Сейчас многие наши сограждане, среди своих предков, находят дворян древнейших времен, князей, едва ли не представителей монаршей крови. А вот мои дедушки и бабушки были рабоче- крестьянского происхождения. Но внимательно изучив генеалогическое древо нашей семьи по отцовской линии, я нашел много интересного.
К сожалению в имеющихся документах, а также в открытках и письмах мне не удалось найти дату рождения дедушки- Дьякова Якова Максимовича, но учитывая, что бабушка – Елена Ивановна- родилась в 1861 г., дедушка видимо был на 5-6 лет старше, как тогда в основном практиковалось. У них родилось десять детей (на самом деле - 14, но четверо малышей умерло в младенческом возрасте- с лекарствами тогда было плохо ). Дедушка был рабочим высокой квалификации и смог содержать большую семью. Он еще пятнадцатилетним мальчиком поступил ткачем (вместе со своим отцом- Дьяковым Максимом Григорьевичем) на суконную фабрику купца Сувирова при селе Братцево Красногорского района Московской волости. Там же работал и отец бабушки- Сенькин Иван Григорьевич. Когда впоследствии Яков и Елена поженились, бабушка, естесственно, стала домохозяйкой. Дедушка на фабрике Сувирова проработал 29 лет, прошел путь от мальчика-подручного до ткацкого мастера. Всю жизнь Яков Максимович пользовался большим авторитетом, любовью и преданностью рабочих. В 1910 г., когда фабрика Сувирова закрылась, он перешел работать ткацким мастером на фабрику Дюпюи в Пушкино, а в 1917 г. на фабрику бывшую Йокиша (потом- им. Петра Алексеева). Далее Яков Максимович стал калькулятором от той же фабрики при управлении «Моссукно». Он умер в 1920 г: в поезде, где он ехал, кончилось паровозное топливо и всех мужчин погнали в лес, заготавливать дрова (как в позднем фильме «Коммунист»!). Стояла ранняя весна, кругом было много талой воды, Яков Максимович промочил ноги и сильно простудился, месяца два болел дома и умер. Но всех детей он на ноги поставить успел. Бабушка пережила его на десять лет и умерла от тяжелейшей, неизлечимой болезни.

            Николай (1884-1916)
   У старшего сына, пожалуй, самая сложная, трагическая судьба. Родился в 1884 г. Окончил несколько классов церковно- приходской школы и весьма успешно. В семье уже было много малышей и надо помогать отцу. Николай устроился на Трехгорную мануфактуру, что на Красной Пресне. Начал простым рабочим- ткачем, но проявил хорошую сноровку и умение и быстро пошел вверх по служебной лестнице. Его в конце- концов направили на курсы бухгалтеров, при фабрике (оказывается и в те годы тоже были такие курсы!). Учебу эту он успешно закончил, но видимо в это время, или даже раньше, увлекся классовой борьбой, что в последствии привело к трагическому финалу. Начались события 1905 г. и молодой бухгалтер вышел на баррикады вместе с рабочими. Но то была преждевременная революция, самодержавие тогда одержало победу (впрочем, о своевременности революций сейчас говорить уже не приходится) . Николай спасся, но выйти из осажденной жандармами, казаками и солдатами Москвы, никак не мог, прячась где-то на окраине у кого-то из знакомых. Как свидетельствует наша семейная легенда, Яков Максимович, в какой-то момент, когда революционные события стали успокаиваться, смог на телеге с сеном проехать мимо того места, где прятался Николай и спрятал его в глубине стожка. По дороге домой их проверяли солдаты, тыкали штыками в сено, но в Николая не попали. Отец довез старшего сына до дома, накормил и попросил его (или приказал) уйти подальше, и больше не появляться, ведь за семьей могли вести наблюдение (позже выяснилось, что так и было).
Николай перешел на нелегальное положение и дома видимо больше никогда не появлялся. К тому же Яков Максимович перевез семью на другое место жительства. Внимательно прочитав письма и открытки из семейного архива (датированные после 1905 г.), я обнаружил, что время от времени Николаю просили передать привет другие родственники, видимо Яков Максимович иногда все-таки встречался со старшим сыном.
Так прошло девять лет. Началась первая мировая война. Николай нашел возможность вступить в действующую армию, то ли по чужим документам, то ли добровольцев брали без особой проверки, а может прощали старые грехи, по сроку давности и из-за особых обстоятельств.
Николай на фронте проявил себя отлично, вскоре стал разведчиком. Но, видимо, к тому времени уже был большевиком и опять занялся революционной агитацией. Об этом свидетельствует характер его гибели, которую описал в письме его друг и напарник по разведке. Летом 1916 г., возвращаясь ночью с территории противника, они почти достигли наших окопов. И вдруг оттуда прогремел одиночный выстрел. Николай упал, пуля попала ему прямо в лоб. Видимо кто-то из своих не пожелал иметь дело с большевистским агитатором.

      Варвара (1887-1941 ?)

Пожалуй, из всех детей она была самой незаметной. Родилась в 1887, умерла в 1941 г. (?).       Была почти неграмотной, ее рано выдали замуж. Муж на много лет ее старше, и в те годы имел довольно редкую профессию- фотограф. Надолго исчезал из дома, ходил по населенным пунктам, фотографировал, печатал, получал приличные деньги, себе ни в чем не отказывая. Иногда появлялся в семье, приносил деньги, но не так уж много. Варвара родила троих сыновей и дочь. Старший сын занимался электротехникой, а второй- Александр- стал военным. Во время событий на Халхин-Голе японцы применили отравляющие вещества и Александр получил тяжелое отравление, что отразилось отрицательно на всю его дальнейшую жизнь. Виктор и Надежда стали отличными врачами! И дети их в основном пошли по той же стезе. Сейчас один из внуков Варвары Яковлевны регулярно рекламирует по телевидению успешную деятельность своей медицинской фирмы.
Варвара Яковлевна фактически пропала без вести: в 1941 г., перед самой войной, она по каким-то делам выехала в Смоленск, там она неожиданно серьезно заболела. Началась война и следы ее обрываются: скорее всего, она погибла после захвата Смоленска фашистами.

      Александр (1889-1921)
Александр Яковлевич Дьяков родился в 1889 г. В 1910 году поступил на механическое отделение Императорского Московского Технического Училища (нынешний МГТУ), которое окончил в марте 1917 г., получив специальность инженера- механика. В 1913 г. совершил практическое плавание за счет Правления добровольного флота в качестве ученика на корабле «Владимир» (Одесса- Батуми- Новороссийск; май- октябрь 1913 г.). Состоял в аэродинамическом кружке кружке Н.Е. Жуковского. В декабре1917 г. (!) окончил в Севастополе Курсы гардемаринов Флота по механической части.

С октября 1917 состоял на службе на крейсере «Память Меркурия». С мая 1919 служил в Волжском речном пароходстве. Хорошо рисовал, играл на скрипке. Александр был невелик ростом и не отличался крепким телосложением, но он был любимцем семьи и главным авторитетом после родителей. Учеба младших членов семьи проходила под его контролем, он весьма строго детей проверял. Надо сказать, что Александр был абсолютно аполитичен, его не увлекали восстания и революционная борьба, война ему претила. Он мечтал заниматься созидательным мирным трудом. К сожалению этого не получилось: в 1921 г. в Астрахани он, после купания в Волге, видимо случайно хлебнул речной воды и заболел холерой. Его друг и товарищ по службе написал родным о последних часах жизни Александра. Болезнь стремительно прогрессировала, товарищ пошел к местному врачу (корабельный доктор получил увольнительную на несколько дней). Местный эскулап сказал, что даже не пойдет смотреть больного, так как лекарств, могущих приостановить течение холеры у него нет. Он посоветовал достать водки или- лучше- спирта, ибо после принятия внутрь, это могло произвести дезинфекцию желудка и кишечника и заглушить болезнь или ослабить ее течение. Однако в стране в то время был сухой закон. Товарищ побежал по злачным местам, в надежде достать спиртное, но там запросили невероятную цену. Он двинулся обратно, чтобы собрать более или менее ценные вещи для обмена на водку или попытаться все-таки получить помощь на корабле, хотя команда была, в основном, в увольнение на берегу. Александр лежал уже в забытьи… Искать лекарство или водку было поздно…
Александр большую часть жизни скрупулезно вел дневники, один из них сохранили родные и я привожу выдержки из него, они весьма интересны и хорошо передают события той эпохи (этот дневник велся в 1913 г., когда Александр плавал на корабле «Владимир»).

Итак 1913 г. …
6 мая. (Отъезд из Москвы в Одессу).
Поезд тронулся, настроение спокойно- торжественное: путь может быть велик! Перед отъездом с утра этого дня был беспокоен: оставляю своих, может быть, поступивши не так, как следовало бы из долга перед ними. Решаю только потому, что так назначил Бог, я же иду исполнять Его волю. Он- причина того, что я существую, причина того, что я хочу существовать; причина всего везде, Он- причина моего путешествия. Иду участвовать в делах Его.
8 мая.… Появляются окраины Одессы, они кажутся лучше Московских и Петербургских: отсутствуют деревянные дома. Наконец и Одесса. Еду сразу же на «Владимир»; по круто поставленным сходням вхожу на корму. Мне указывают мою каюту, дальше иду знакомиться с помощником капитана.

9 мая. Праздник Николая Чудотворца, покровителя моряков. В управлении флота служится молебен. Часа в три отправляемся с практикантом из Петербурга на лиманы. Красивое место, высокий обрыв холма. Оттуда видно и море, и лиманы; в них вода по цвету отличается от воды моря: она зеленоватая. Купаемся- вода очень соленая и горьковатая, щиплет глаза, попадает в нос и также нестерпимо щиплет, после на лице остается порошок соли. Чувствуем себя после купанья особенно хорошо: приятное ощущение свежести и лёгкого здорового возбуждения.
10 мая. С 7 утра выхожу на работу, осматриваю машину, котлы и работу в них. Помощник капитана поручает составить схемы обитых от ржавчины частей бортов и окраски их суриком и другой испытуемой краской- «прима». Меряем по бортам и обозначаем на бумаге. Длина нашего «Владимира» от конца кормы вверху до головы орла на форштевне- 70 саженей, высота низшей части борта 3,5 сажени над водой, ширина в середине- около 9 саж. Далее занимаемся установкой парораспределения Мейера…
25 мая. В воскресенье за обедом разговариваем об английском пароходе, наскочившем на турецкую мину, не вытраленную после войны, и затонувшем; заходит разговор и о недавно погибшей «Казани»: она села на коралловые рифы. Команда спаслась, успели даже выгрузить часть груза, а к утру пароход разломился пополам.

Толстый кочегар (он, хотя и толст, но хорошо переносит жару- в кочегарке 60 градусов) расказал, как он служил на «Ушакове» в эскадре Небогатова. У Цусимы счастье сначала как будто бы было за нас: первым залпом потопили головной японский корабль; а потом с гибелью первого русского броненосца все переменилось: японцы, пользуясь более быстрым ходом своей эскадры, стали в наивыгоднейшее положение и били из всех орудий по нашему головному кораблю, выводили его из строя и топили, и начинали тоже самое с другим. Во время минной атаки нашими было потоплено до шестидесяти их миноносцев. Но японцы держались и разбита была наша эскадра, а «Ушаков», пользуясь туманом ушел. Прошедши дня три он совершенно разбитый, с затопленным носом, и делая в час узла три, был настигнут не бывшими в бою японскими крейсерами. Они подняли сигнал: «Небогатов сдался с пятью судами, вся ваша эскадра разбита, сдавайтесь». На «Ушакове» были офицеры, стоявшие за сдачу и стоявшие против; командир был против. «Ушаков» открыл огонь и скоро один большой крейсер с креном отошел, но разбитого уже «Ушакова» все больше разбивали японские снаряды. Скоро он начал тонуть, японцы все били и били по нему. «Ушаков» исчез, японцы стреляли по плавающим людям. Потом японцы ушли и вернулись только часа через три; захватили, наконец, державшихся на воде, на шлюпки брали только матросов, офицеров оставляли. Капитан был в пальто, имел пробковый пояс и был ранен, но японцы его не подобрали. Из 650 человек спасли только около 200…

10 июня. День отхода во Владивосток. С утра спешно заканчиваю обмеры и подсчеты, в 10 часов все готово. На мостике у всех деловое, строгое настроение. Наконец лоцман предлагает капитану отдать швартовы. Буксиры отводят корму «Владимира» и начинают выбирать якорную цепь. Пароход тихо отваливает от пристани, дает ход и проходит между огнями маяков. К нам приближается огонек: идет моторный катерок за проверяющим компас специалистом. Наконец полный ход машины и огни Одессы- голубоватые, золотисто- желтые постепенно начинают удаляться..
12 июня. …Проходим мимо турецких фортов, расположенных то у самой воды, то высоко; из-за их насыпей выглядывают жерла пушек. На горах растительность делается богаче; появляются темные, стройные кипарисы и диревья вида пиний с изгибающимися причудливо стволами без сучьев и расходящимися сразу наверху зонтиками темной зелени. Начинают встречаться дома; они то ютятся у самой воды, то лепятся по горам. С берега доносится очаровательный аромат лесов, растений; слышится ликующее пение птиц…
…Подходим к Константинополю, нужно идти на мостик. Хотелось что-нибудь нарисовать, но мой товарищ предупредил: «Нельзя ни рисовать, ни фотографировать: здесь военное положение, капитан может поплатиться тысячарублевым штрафом».
Рассматриваю мечети, с высокими, тонкими минаретами; видна Святая София. Вот идет на красивой ладье семейство турок: отец семейства и сыновья- в фесках; закрытые чадрой женщины и сильный, ловкий гребец.
… В Константинополе военное положение, в прохожих после 6 должны стрелять. Дня три тому назад на площади, в центре города, для устрашения повесили человек пятнадцать офицеров; вызвано это было убийством Махмуд-Шефкет-паши. Один убил, а пятнадцать для большего страха повесили, может быть и невинных. Трупы их несколько дней висели на площади, открытой для обозрения, а на пароход к нам приносили открытки с этим пейзажем.
Здесь совершенно не знают дождливой погоды летом. Всегда луезарное, голубое небо. И теперь в темном, темном небе высыпали ярко блестящие многочисленные звезды. Зимой же, в лежащем южнее Ниццы Константинополе бывают снег, морозы.
14 июня. Дарданеллы. «Владимир» берет лоцмана, он проводит его между минными полями. Стоит турецкая эскадра: два броненосца (один из них «Барбаросса»), крейсер, транспорт; на кормах красные с полумесяцем флаги. Скоро проходим архипелаг. Скалистые острова, около некоторых видны рифы и на островках маяки.
Средиземное море прошли хорошо. За полдня пути до Порт-Саида думалось о близости влево от вас Святой Земли, где жил, страдал и умер Христос. Хотелось бы там быть, но думается, что не совсем достоин быть на той земле, где Он ходил. Да, Иерусалим близко. Показался Порт-Саид. Дома города построены на европейский лад, но по архитектуре носят характер своеобразный: все они имеют балконы, у многих домов эти балконы обходят кругом весь дом в каждом этаже. Маяк стоит среди города и высоко выделяется из уровня всех домов; он тонок и закруглен вверху. Нас обгоняет идущий по берегу поезд, идем мы тихо. Несколько рыбаков тянут сеть, около нее показывает свою спину огромный дельфин…
26 июня. Приходим в Джибутти рано утром; перед входом несколько низких островков. Небо туманно; вода спокойна и только лениво колышится, над ней висит едва заметный туман. Пролетают с тонким криком чайки: они собираются над плетущимися над поверхностью стаями рыб, сразу несколько из них спускаются к поверхности, хватают что-то и, не садясь на воду, поднимаются с криками.
К нам плывут, размахивая руками и вертя головами негритёнки; держатся все время на воде, кричат единственное русское слово «да», «да», «да». Бросишь в воду монетку, негритёнки, плескаясь, кувыркаются, ныряют и ловко ее ловят; бросаем ещё и ещё- им не стоит никокого труда поймать их. Монеты прячут в рот.
Здесь недалеко Абиссиния, идет отсюда железная дорога; за двести верст уже можно охотиться на тигров, бегемотов, можно увидеть крокодилов; хотелось бы побыть здесь подольше и съездить вглубь, но мы выходим и направляемся к Индийскому океану, теперь в Коломбо.
………………………………………………………………………………………………………….
1 августа. Сегодня приходим в Нагасаки. Еще утром прошли маленькие с острыми вверх и, как-бы готическими, пустынными и без растительности, островками. Далее берега уже гористые, уже можно различить, что они покрыты лесом. Склоны гор усеяны горизонтальными черточками, маленькими уступами. Это поля японцев, возделывающих каждый клочок земли в горах. Фотографировать строго воспрещено, в Нагасаки нельзя носить фотоаппарат. Вход в гавань, также как и в Босфоре, между гор. На этих горах- укрепления, пушки.
Останавливаемся у карантинного пункта. Сзывают всех на шканцы, к левому борту. Появляется довольно высокий, с высокомерным взглядом японец, пересчитывающий всех и за ним низенький, худой доктор, тоже японец. Он идет по шеренге, щупает у каждого пульс и взглядывает в лицо каждому пытливым, немного шпионским, взглядом. Когда они наконец уходят, на палубу забираются простые японцы- торговцы, ремесленники. Подходят, многие вежливо кланяются, предлагают товары, но не навязчиво, сейчас же отходят при отказе, дают рекламные карточки. Проходя мимо стола, с неубранным после обеда белым хлебом, один из них берет два куска и с удовольствием начинает есть. И эта простая сценка трогает меня: он тоже человек, хотящий есть, жить. На лицах их всех написана пока только забота о хлебе насущном, трудно им здесь достающимся, проглядывает вежливость, расположенность к жизнерадостности- качества не отталкивающие.
Владивосток, с 6-го по 20-е августа.
Вид города меня приятно удивил: он внушительнее Нагасаки по величине. В порту судов гораздо больше, чем в Нагасаки: кроме 5-6 судов Добровольного флота и парохода «Клавдий Оланьон», стоит всегда несколько иностранцев, часто заходят и японские суда, было при нас одно американское. Город по виду лучше, чем я ожидал: хорошая славная «Светланская» улица, хорошие постройки, трамвай. Значение Владивостока увеличивается: недавно открылись Сучанские копи, дающие хороший уголь, конкурирующий с японским. Рядом с углем лежит железо, только на его разработку нет людей. А в десяти- двадцати верстах начинается тайга, с ее богатствами лесными. Уже устанавливаются рейсы пароходов Добровольного Флота в Америку и нагружают первый пароход лесом. Экспорт леса в Америку предполагается большой.
Накануне 15-го вспомнил, что завтра большой праздник и пошел ко всенощной в собор. Иллюминация в церкви, хорошие певчие, великолепное архиерейское служение. Немного даже страшно: не впадает ли наша церковь в обстановочность, подобную католической, церковной роскоши и не удаляется ли от торжественной и прекрасной простоты. Но отступлений от правил, никаких нет, и на этом я успокаиваюсь.
Бог унизил нас для того, чтобы привести к совершенствованию, только совершенный может встать на пути к славе. И Бог, наказавший нас этой позорной войной, приведет нас туда, куда мы не знаем, но туда, где правда, благо и свет…
……………………………………………………………………………………………………
Это только малая часть дневника (См. "Записки гардемарина" у меня).

      Глава 2 Иван (1893-?)

Иван Дьяков родился в 1893 г. К 1913 г. окончил несколько классов церковно- приходской школы и Московское Промышленное училище. Стал работать телеграфистом, помогал семье. Иван выделялся среди сверсников: был аристократически красив, о таких говорят: «чувствуется порода». Просто, но со вкусом одевался, одежду подгонял по фигуре. В детстве обучился играть на виолончели и после этого с ней не расставался. Казалось, впереди неплохое будущее, но надвигалась Первая мировая война.
На службу в армию его могли и не призвать, ведь он являлся одним из кормильцев многодетной семьи, но после того, как в 1905 г. старший брат- Николай- дел натворил и ударился в бега, Иван решил «не дразнить гусей» и добровольно записался в армию вольноопределяющимся, надеясь с помощью такого шага избавить семью от тайной слежки полиции (это случилось еще в 1913 г.).
До сентября 1914 г. он служил в телеграфной роте и был на отличном счету у командиров, стал рядовым, но потом, ввиду не слишком благоприятного начала войны, Ставка приняла решение о сокращении подсобных армейских служб и укреплении ударных сил. Ивану хотелось, как следует понюхать пороху и oн написал рапорт с просьбой направить его в кавалерийскую школу прапорщиков. Учитывая его отличную службу, рапорт был удовлетворен. Переподготовку Иван проходил в Любуцком лагере, относительно недалеко от Москвы, но даже в кратковременный отпуск не выпускали (учеба должна была продлиться всего четыре месяца). Приходилось только письма домой писать:
и т. д. В одном из писем Иван даже просил прислать пособие по йоге.
Были тяжелые экзамены, но Иван все же с трудом, но сдал их и получил погоны прапорщика кавалерии. Именно во время учебы он познакомился с ротмистром Иеронимовым, который после тяжелого ранения в самом начале войны, занимался обучением молодежи фехтованию и вольтижировке. Иван несколько раз замечал, что ротмистр внимательно за ним наблюдает. Оказывается его удивляло, что молодой курсант в редкое свободное время занимается йогой и играет на небольшой виолончели.
После экзаменов ротмистр поздравил Ивана и сказал, что ему самому подписали рапорт и он тоже направляется в действующую армию. Обоим, кроме времени на дорогу, дали трехдневный отпуск. Ротмистр сказал, что на родину не поедет, ибо родители и единственная сестра умерли, а с дальними родственниками связь он не поддерживает. Иван обрадовался и пригласил Иеронимова в Пушкино…

Приехали, радости родных не было предела, и ротмистра приняли- честь по чести. Иван не мог наглядеться на родителей и младших братишек и сестер. Спросил про бунтаря Николая- тот в действующей армии,- разведчиком.
Больше всех удивил брат Виктор («Витька- курбитька», «Витька- попова титька»): он сильно подрос- ему исполнилось уже 16 лет. Стал работать, помогал семье, имел уже свое уверенное мнение по многим вопросам. Однажды ротмистр с Иваном и Витей пошли далеко в лес, ротмистр достал трофейный, многозарядный парабеллум. Витя расстрелял обойму в здоровенный пень, разнес его вдребезги. Потом Иеронимов дал урок фехтования на палках, здесь у младшего брата успехов было мало. Отпуск кончился быстро…
Прибыв на новое место прохождения службы Иеронимов и Иван попали во вновь формируемый кавалерийский полк полковника Бредова…
Прошло немного времени и Иван прислал открытку уже из Восточной Пруссии…

Страшный маховик первой мировой войны раскручивался… Эйфория после Брусиловского прорыва прошла быстро, неудачи следовали одна за другой, фронтовое командование и сама Ставка проявляли беспомощность. Одна за другой шли странные замены премьер- министров.
Наступил в конце концов и роковой для России 1917 г. Находясь под постоянным давлением, Николай II отрекся от престола… В феврале свершилась буржуазная революция. Иван все время думал о том, что творится вокруг?! Куда идти? С кем быть вместе? Большое значение на становление его взглядов оказал его командир и друг- ротмистр Иеронимов. Когда началась страшная гражданская война, оба они оказались в белой армии…
С тех пор связь с Иваном была односторонней: от него иногда доходили весточки в завуалированной форме, но ему писем, естесственно, никто не посылал. Как это ни странно, надежнее всего работал телеграф: когда белая воинская часть проходила какую-либо нейтральную, на тот момент, территорию, Иван, видимо пользуясь тем, что когда-то был телеграфистом, слал депешу. Она каждый раз выглядела приблизительно так: «Дядя Иван всех вас целует надеется скорую встречу…»

Последняя телеграмма от Ивана пришла в самом конце 1920 г. Белые уже потерпели окончательное поражение на Перекопе, но Ивану видимо удалось вырваться из железного кольца. Он сообщил из тех далеких мест: «Жив здоров определенного адреса не имею целую любящий вас Ваня». Как ему все-таки удалось дать телеграмму- остается загадкой… Но телеграф работал!
Если до 1991 г. я не обсуждал ни с кем: мог ли Иван остаться живым в той мясорубке, то в дальнейшем мы с двумя моими старшими двоюродными сестрами частенько останавливались на этом вопросе. Мне казалось, что если Иван смог дать телеграмму, то наверное имел возможность уйти от преследования. Но сестра Надежда (она умерла совсем недавно в возрасте почти 95 лет) утверждала, что от старших ей известно было: Иван так любил родителей, что любой ценой постарался бы их увидеть. А может быть все-таки увидел? Только это тщательно скрывалось от молодежи… А может быть просто не решился подставлять родных под удар на случай провала? Да мог и не найти, ведь семья тогда опять сменила место жительства. Может быть, еще долго жил после тех событий, обзавелся семьей… Если кто-то взглянув на эти фотографии, узнает на них своего деда или даже отца, то автор будет весьма признателен, а заодно и рад увидеть своих родственников… Конечно, фамилию и имя Иван мог изменить… (См. у меня "Чернорабочий войны") В начале саги, на ФОТО прапорщик Иван Дьяков.

            Капитолина (1894-1965)

Из автобиографии Капитолины Яковлевны:
«…Окончила сельскую школу и далее до 20 лет не училась, так как надо было помогать матери по хозяйству, так как у родителей детей нас было 10 человек и средств на дальнейшее образование не было. Когда отцу стали помогать мои старшие братья, явилась возможность продолжать образование. Осенью 1914 г. я поступила на подготовительные курсы для взрослых и в 1916 г. весной сдала экзамены на аттестат зрелости при Московском учебном округе.
Осенью 1916 г. поступила на медицинский факультет бывших Высших женских курсов им. проф. Готье, впоследствии переименованные во 2-й Московский Государств. Университет.
Дополнительная специальность.
Когда в феврале 1919 г. занятия в университете прекратились, студенты были направлены работать на эпидемию сыпного тифа. Я поехала работать в город Черный Яр на Волге. Вскоре, после приезда в Черный Яр, к городу подступили войска Деникина, я была мобилизована в ряды Красной армии и вначале была прикреплена к госпиталю при городской больнице, а за тем- ко 2-й бригаде 34-й стрелковой дивизии. Четыре месяца город был окружен деникенцами.
В апреле 1920 г. после перенесенного брюшного и сыпного тифов была демобилизована и продолжила учебу в университете, который окончила в 1924 г.»
Далее Капитолина Яковлевна работала хирургом в больнице МОНИКИ, хирургом на заводе «Борец», хирургом в поликлиниках и т. д. Муж был видным инженером, старший сын пошел по его стопам (дважды лауреат Госпремии!). Дочь после МГИМО объездила, если не полмира, то уж, наверное- четверть. А Капитолина Яковлевна являлась в семье старшей и для двух оставшихся в живых (после 40-вых годов) ее братьев (Виктора и Михаила).

            Виктор (1898-1964)

Виктор- отец автора, поэтому писать с одной стороны сложно, но и известно о нем много. Хотя отец так и не рассказал мне о всех превратностях его судьбы. Жизненное начало, в основном, как и у других братьев и сестер. Учеба… Работа… Взгляды сформировались умеренные, не такие, как у бунтаря Николая. Однако, падение жизненного уровня, будущая жизненная неопределенность, хаотичность властей- все это привело к желанию участвовать в строительстве новой жизни. В 1918 г. 20- летний Виктор вступает добровольцем в красную армию и попадает в железнодорожный батальон. Помимо участия в военных действиях, приходилось также ремонтировать железнодорожные пути, запускать паровозы, собирать бронепоезда. В этот период побывал во многих уголках России: от Москвы- до Уфы. В столице однажды присутствовал на митинге, где выступал Ленин; но стоял боец в задних рядах, а нороду было полным- полно и Виктор ничего не разобрал, о чем говорил вождь революции, да и не разглядел его, как следует. А под Уфой видел Чапаева, правда всего несколько секунд- мимоходом. Ранен Виктор не был, но тяжко заболел малярией. Близок был уже летальный исход, но лекарь нашел где-то хинин. Отец так рассказывал об этом:
-Лежал в полузабытьи, когда очухивался, то молился, хотя уже в Бога вроде бы перестал верить. Доктор принес хинин и высыпал порошек мне в рот . Я почувствовал невероятнейшую горечь и последним усилием хотел выплюнуть лекарство, но фельдшер сильно схватил меня за нижнюю челюсть и влил в рот воды. Я глотнул… В дальнейшем хинин мне приносили завернутым в тонкую папиросную бумажку… Так я и выжил.
Однако болезнь привела к осложнению на сердце, и этот недуг приследовал отца всю жизнь. Но в тот момент его не комиссовали, а только дали после болезни отпуск на несколько дней. Михаил так рассказывал о появлении дома брата: «Пришел ночью, так как соседям не хотел показываться, ибо был в лаптях и одежда почти пришла в негодность. Все эти дни просидел дома, ему ремонтировали и стирали одежду, а обувь подобрать не удалось, время было слишком тяжелое. У Виктора с собой была винтовка и на поясе несколько небольших кругленьких гранат- лимонок старого образца (без чеки). На левом рукаве у плеча была приделана полоска, как от спичечного коробка. Брат объяснил, что перед тем, как бросить гранату, надо было чиркнуть ее кончиком (запалом) по этой полоске и происходило возгорание, после чего гранату надо было срочно бросать… Ушел Виктор обратно на службу поздно ночью, чтобы никто не видел его лаптей и поношенной формы».
Однажды надо было восстановить пути на какой-то станции, чтобы пропустить бронепоезд. Взвод железнодорожников прибыл туда даже без пулемета. Работы было еще много. Неожиданно из ближайшего леска высскочил большой конный отряд и поскакал к станции. Красные пригляделись: всадники были в тулупах, деревенских малахаях, с берданками и даже косами. Это был отряд местных зажиточных крестьян, они видимо собрались и решили помочь регулярным белым частям. Красные залегли и дали несколько залпов по атакующим. Те воевать не умели и повернули быстро назад.
Красные стали заканчивать ремонт путей, но через пару часов показался новый отряд конницы. Это был эскадрон регулярной белой армии, и сразу стало ясно, что дело красных- табак: пара минут и белые ворвутся на станцию и изрубят противника. Отец рассказывал:
-Я уже знал, что Иван служит у белых и подумал: а что, если он сейчас летит на меня и не разобравшись рубанет меня шашкой? (Братья продолжали любить и уважать друг друга). А смогу ли я выстрелить в него?
Белым оставалось преодолеть каких-то метров тридцать- сорок, но тут неожиданно по их стройным рядам ударили из трехдюймовки: это из-за близкого леска выскочил бронепоезд красных и, тяжело пыхтя помчался к станции- выручать своих. Обошлось…
Но не обошлось со здоровьем… Отец воевал еще несколько месяцев, пока не стало совсем плохо. Стала мучить одышка, болело сердце. Нашелся опытный армейский доктор и настоял на том, чтобы Виктора комиссовали. Вернулся в родное Пушкино, пару недель провалялся дома, потом решил, что пора искать работу. Да, какое там трудоустройство!! Кругом- одна разруха. Как бывший красный боец, с трудом устроился на службу при военкомате. А скоро ему вдруг предложили перейти в органы ВЧК. Не хотелось, но большая семья голодала. Дал согласие и его отправили в Моршанск, что под Рязанью.
Отец рассказал мне подробности незадолго до своей смерти в 1964 г. В ВЧК Моршанска, кроме большевиков, служило несколько левых эсеров. Видимо большевики уже поставили себе задачу- уничтожать тех, кто придерживался другой идеологии. Отец мой, к счастью для него, был на большевистских позициях. Однажды, после удачно проведенной операции, большевики предложили всему составу съездить на охоту. Там, в лесу, они неожиданно приступили к ликвидации эсеров (отца не предупредили, видимо еще не были в нем уверены). Вся эсеровская группировка была уничтожена. Отец был совершенно потрясен увиденным. К счастью, он смог изъять свое личное дело с адресом прежнего места жительства и т. д. и уехал на следующий день, не оставив каких-либо сообщений. Кстати он был принят в ряды ВКП(б) накануне этих событий, но членство в партии пришлось, естесственно, тайно прервать.
Далее он работал, где придется, а местожительство семья на всякий случай сменила. В 1925 г. устроились в Москве на Михалковском шоссе. Отец решил поступать в МГУ на физико-химическое отделение, ему выдали справку об участии в гражданской войне и препятствий не было. Учился достаточно успешно, одним из преподавателей был академик Несмеянов.

Став дипломированным инженером работал на заводе «Каучук», а потом в ВИАМе. Ввиду наличия «брони» и плохого состояния здоровья в Великой Отечественной войне участия не принимал, но за трудовые достижения и наличие изобретений, единственный из многочисленной семьи был награжден орденом «Знак Почета» (50-е годы). Отец так описывал процесс награждения:
-Нас собрали в одном из помещений Кремля и Георгадзе стал вручать награды. Неожиданно за моей спиной открылась дверь и кто-то громко сказал басом: «Это, что здесь происходит?» Все обернулись на голос и увидели невысокого, крепко сбитого, седого, румяного Ворошилова (он тогда был Председателем Президиума Верховного Совета СССР). Тот стал вручать награды сам, пожимая всем руки…
Впереди был ХХ съезд КПСС (отец снова вступил в партию в 1943 г.), эйфория освоения целинных и залежных земель, освоение космоса, ХХII съезд и т. д. и т. п. А люди по прежнему жили мягко говоря неважно. Ютились мы в одной комнате ветхого деревянного дома (типа- барак)- без ванны, без туалета, с печным отоплением… В 1964 г., когда отец умер (сердце после гражданской войны вылечить так и не удалось), гроб с его телом не проходил из узкого коридорчика в дверь; пришлось вытаскивать покойника без гроба- почти в вертикальном положении… Так и не пожил отец хорошо и спокойно…

            Михаиил (1901-1974)
Михаил родился в 1901 г. Яков Максимович решил и младшему сыну дать образование. Сначала это, конечно, церковно- приходская школа. Потом, когда ему было лет тринадцать, его отправили родители куда-то далеко от дома- в училище (увы, не привыкший с детства записывать, а, надеясь на свою память, сейчас я забыл и название училища и место, где оно находилось). Видимо там ему «хорошо досталось» (как в бурсе?). Мой отец рассказывал, что однажды, именно его, семья делегировала проведать младшенького. Отец был потрясен несчастным видом Миши, тот видимо сильно скучал и от старших соучеников наверное «получал горькие пилюли». Да, ученье тоже требует жертв. Оставив на прощанье младшему все деньги, а себе на длинную обратную дорогу четыре ириски, старший брат расстроенный уехал.
Время летело. Отгремели революции 1917 г., а потом и гражданская война. Страна стала немного успокаиваться от потрясений. Народ продолжал жить, учиться, работать. Михаил поступил в медицинский институт и далее успешно его закончил. Выбрал себе редкую специальность- рентгенолог и уверенно продвигался вперед. В тридцатые годы был послан в Поволжье, где вовсю уже свирепствовал голод. Конечно рентгеновские снимки там не надо было делать, просто приходилось спасать людей при сильнейших истощениях. Уже в шестидесятые годы дядя Миша в моем присутствии как-то рассказывал о многочисленных случаях каннибализма в Поволжье, а его интеллигентные собеседники качали головами- не верили, что такое возможно.
В середине тридцатых Михаил женился и осел в подмосковной Сходне, а работал в соседней Фирсановке в санатории имени Артема (Сергеева). Через его руки прошло много известных людей. В нашей семье хранится фотография, подаренная Михаилу Леонидом Витальевичем Собиновым с дарственной надписью: «Милому врачевателю, Михаилу Яковлевичу, от Собинова». Кажется все складывалось хорошо, правда детей в семье не было.
Но вот началась война. Михаилу уже исполнилось 40 лет и я до сих пор не пойму, как из такого санатория, где лечились и отдыхали члены правительства и видные партийные деятели, он угодил служить во флот и попал сразу на остров Сааремаа. Насколько я понимаю Сааремаа быстро оказался в фашистском кольце, видимо Михаила забросили туда на самолете. Остров держался бы наверное долго, ведь защищали его моряки- «черная смерть», как называли их фашисты. Но фашистский десант смог затащить на берег огнеметы, а против огня трудно что-то сделать. Моряки сгорели, но не сдались…
Михаила взяли в плен прямо во время операции (на время войны он переквалифицировался в хирурга). Когда вели вдоль линии обороны, доктор смотрел на скрюченные обгоревшие тела моряков и думал: «Если уж удастся вырваться из этой передряги, то поживу тогда для себя».
Дальше потянулись суровые нечеловеческие будни. Михаил прошел несколько концлагерей, смерть все время дышала в затылок, но было известно, что он врач и к нему фашисты относились с некоторым снисхождением, иногда ему приходилось оказывать какую-то помощь даже немецким солдатам и офицерам. Кульминационный момент наступил в середине 44 г. В очередном концлагере внезапно стало очень плохо его начальнику. Фашистский военврач не смог определить причину заболевания и вызвали Михаила. Тот осмотрел больного и сказал, что по его мнению это язвенное прободение желудка (в институте он неплохо изучил немецкий, а в лагере была хорошая «практика»). «Будешь оперировать?»- спросили Михаила (он, как и все имел свой лагерный номер). «А есть ли у меня выбор…»- ответил пленный. «Тебя расстреляют если откажешься или неудачно проведешь операцию.»
Михаил провел операцию, подумав перед этим опять: «Ну, уж если я и это переживу, тогда…» Начальник лагеря выжил, а пленный доктор теперь имел некоторые поблажки, в частности он получил право свободного прохода в любое время по всей территории лагеря. Как ни были изолированы лагерники, тем не менее и им было известно, что фашисты уже практически проиграли войну и скоро придет освобождение. Среди заключенных организовалась подпольная организация и Михаил вошел в нее, тем более он имел возможность свободного передвижения.
Прошло еще несколько месяцев и, когда советские войска были уже совсем близко, в лагере началось восстание. Наконец пришло освобождение.
Недавно мы с двоюродной сестрой разбирали старые документы и вещи наших уже ушедших родных. Сестра показала мне оригинальную чашку из Эстонии. Ее подарила уже после войны дяде Мише бывшая лагерная связная. Он постоянно передавал нужные сведения ей и ее товарищам, а они- ему. Не могли они тогда знать, что после выхода на свободу они скоро окажутся в лагерях- уже в СССР.
Когда Михаила и других лагерников доставили под Тайшет (около Иркутска), он стал думать, как же все- таки вырваться на свободу, ведь давно уже шел пятый десяток. Правда, как врачу, ему опять были небольшие послабления, но ведь до бесконечности так длиться не может…
Он послал письма жене и родным, адреса которых помнил. Однако жена предала его, испугавшись, что будет слыть женой изменника Родины (так именовались все, кто побывал в плену). Его письма она уничтожала. А большинство родственников сменили адреса проживания. В конце концов окольными путями одно из писем дошло до моего отца. Он почти сразу поехал в Тайшет, добился возможности получить свидание. Даже в тех условиях встреча была сверхрадостной, ведь Михаила много лет считали погибшим. Отец передал младшему брату все, что только можно передавать заключенному. Вместе составили план действий, Михаил написал список известных людей, которых он успешно лечил в свое время. Отец, вернувшись в Москву, всех обошел, заручившись их письменными поддержками в адрес Михаила. Началась борьба за освобождение врача- лагерника.
Михаила в конце концов освободили раньше срока, но четыре года он в наших лагерях тоже провел. Итого: 4+4=8. Но ему разрешили вернуться на Сходню и даже снова взяли на работу в санаторий им. Артема. Но до 1956 г. приходилось отмечаться раз в неделю в ближайшем отделе КГБ.
Время лечит раны. Дядя Миша не озлобился, был веселым, неунывающим человеком. Он даже простил, предавшую его жену. Снова лечил известных людей, в частности популярнейшего спортивного коментатора Вадима Синявского.

Однажды произошла интересная встреча на работе. В конце приема усталый доктор не глядя впустил последнюю посетительницу. Даже фамилию ее сразу не спросил. Посмотрел на экран рентгеновского аппарата и удивленно сказал:
-Как у Вас прекрасно развита диафрагма…
-Так я же- певица…
Михаил посмотрел наконец на медицинскую карту, там было написано: «Шульженко…». Разговорились, попили чайку с коньячком…
После 1956 г. он был полность реабилитирован, получил возможность свободно передвигаться по стране. Михаил многократно встречался с бывшими узниками концлагерей, регулярно ездил в Эстонию на встречу со своей бывшей связной. Кто знает, может она и сейчас жива, тогда, конечно, помнит русского доктора.
Мой дядя Миша осуществил свою лагерную мечту. Зарабатывал он хорошо, и раз в три- четыре месяца приезжал в Москву, чтобы как следует погулять в ресторане. Подкупленные им официанты ублажали его, как дореволюционного купчика. А в отпуск он ездил в пароходные круизы или в лучшие санатории.
Дядю Мишу сгубил в 1974 г. рак, ведь рентгенолог- опасная профессия. Но вспоминая о нем я думаю: а силен все-таки русский человек, трудно найти сильнее его. Михаил был последним жившим, из огромной семьи…

            Владимир (1896-1931 )

У Владимира судьба кажется складывалась успешно. В революции и гражданской войне участия не принимал. В юности учился хорошо и тоже решил поступить в институт- строительный. Во время учебы в ВУЗе проявил большие способности, а заодно был принят в ВКП(б). После защиты диплома неожиданно резко сменил образ жизни (сейчас трудно сказать, по какой причине): он ушел на службу в красную армию, стал комиссаром. Далее события развивались стремительно и нелогично…
Воинское подразделение Владимира находилось на Урале, в каком-то довольно глухом населенном пункте. Там же проживали несколько репрессированных, но не признанных опасными для Советской власти, семей дворян, купцов и т. д. Молодой комиссар познакомился с семнадцатилетней урожденной княжной Ниной Шидловской. Воспылала любовь, возможно только со стороны Владимира, он стал настойчиво просить Нину выйти за него замуж. Девушка видимо понимала, что обустроить нормальную жизнь она в такой глубинке не сможет и поставила жесткое условие: они поженятся только в том случае, если Владимир увезет ее отсюда в Москву и обеспечит хорошую жизнь (предположительно шел 1927 г.). Уехать обратно в столицу можно было только уволившись из армии, но это было сделать трудно… Любовь творит чудеса: правдами и неправдами Владимир демобилизовался и увез молодую жену. Видя капризный характер избалованной «княжны» и ее нежелание и неумение трудиться, семья относилась к ней довольно холодно, считая, что она загубила карьеру Владимира. А тот стал работать инженером строителем и весьма успешно, потом получил какое-то жилье. Жили они довольно сносно, но уже в 1929 г. родилась Татьяна, а еще через полтора года- Наталья. Денег стало катастрофически не хватать…
Далее пошло по непредвиденному пути: Владимиру за хорошую зарплату предложили поехать по контракту на ударную стройку: надо было в Таджикистане руководить прокладыванием оросительных каналов. Он согласился… Многие наверное читали книгу «Человек меняет кожу» или видели одноименные фильмы. Отнюдь не все местное население поддерживало строителей и ирригаторов из России. Однажды утром инженера Владимира Дьякова нашли на улице мертвым, со следами насильственной смерти…
Дочери Владимира Яковлевича выросли без отца, было тяжело. Сейчас и их уже нет. Автор поддерживает связь с его внучкой и двумя правнуками…

            Борис (1902-1934)

Борис, проучившись несколько лет, решил стать «рабочей косточкой». И работал….          От идей большевизма кажется особого восторга не испытывал, но шел в ногу со временем. Вступил в ВКП(б). И тут, в 1930 г., партия направила его в село, предложив стать «двадцатипятитысячником»…
Далее судьба Бориса во многом напоминает судьбу Семена Давыдова из «Поднятой целины» Шолохова. Правда, прибыв на Ставрополье в станицу Михайловскую (?), он стал не председателем колхоза, а парторгом. Быстро женился на молодой веселой Ирине- девушке из бедной семьи. Началась борьба с кулачеством… Как и везде, особых успехов в колхозном движении не было. Те, кто побогаче, глядели хмуро, по ночам постреливали…
Мой отец однажды, получив отпуск на работе, поехал навестить младшего брата, а заодно и познакомиться с его молодой женой (она в то время была уже на сносях). Отец потом рассказывал: «Местные, в основном, зверьем смотрели, а по ночам мы наглухо закрывали ставни, ибо с улицы можно было получить пулю. Кажется, в первый день по моему приезду, мы вечерком выпили и рискнули пройтись по селу погулять. У церкви сидело несколько бородатых мужиков, стали на нас показывать пальцами,- дескать, «нехристи, коммуняки». Борис возьми и крикни им: «Вот я церковь-то и прикажу сломать…». Мужики к нам бросились и начали молотить, по чем поподя… Борис здоровый был, да и я немного окреп после своих болезней. Встали спиной к спине, и ну молотить в ответ. Те, видя такое дело, за колья схватились и забили бы нас до смерти, ведь Борис наган с собой не взял… Но кто-то из бедноты прибежал на помощь и нас с трудом отбили. Я шишки и ссадины залечивал до самого отъезда домой…»
В станице Борис приметил пастушонка лет пятнадцати, тот был сиротой, кормился по дворам, одевался во что придется. Поговорив с ним пару раз, Борис понял, что мальчишка очень смышленый. Звали его- Леша Ефименко. Работал тот в качестве батрака- подпаска на единоличников и судьба его представлялась весьма неопределенной и бесперспективной.
Когда Виктор приехал погостить, Борис показал и ему Лешу. Стали держать совет. Решили не дать парню пропасть и Виктор забрал его в Москву. По воспоминанию родных автора, вид Алексея был весьма жалкий. Несколько месяцев он жил в семье Дьяковых, его учили, чему могли: парень был совсем малограмотным, но проявлял способности. Потом его устроили на Рабфак. После окончания училища, Алексей был призван на службу в армию, а отслужив положенный срок, уже смог поступить в военное офицерское училище, которое он окончил перед самой войной. В ВОВ проявил себя отлично, награждался медалями и орденами, впоследствии вышел в отставку подполковником. Вот вам и пастушок- заморыш!
Но это было уже много лет спустя… А в тридцатые годы дети в семье Бориса один за другим на свет появлялись, через каждые полтора года: сначала Саша, потом Галя, а последний- Юра. Наверное, и еще бы кто-то потом родился, но… Ирина так описывала последние часы жизни Бориса:
- К осени 1934, когда урожай почти собрали, домой приходили мы очень поздно и усталые. Я, хоть и трое малышей на руках было, тоже в поле работала, а детей на стариков оставляли. Вечером детей забирали, быстро ели, что было и сразу спать падали,- так уставали. Если детишки плакали, то вставала я с трудом, никак проснуться не могла… В ту ночь долго кто-то в дверь к нам стучал, и я, как на грех, все-таки проснулась. Бориса с трудом растолкала. Он никак не вставал, потом все-таки поднялся, взял наган и прямо в белье пошел в сени. Дверь в сени захлопнул. Я быстро стала засыпать. Слышала только сквозь сон, он что-то спрашивал у стучавших. Потом что-то грохнуло и все стихло. Я подумала: «Что-то он свалил в потемках…» И продолжала спать. А с первыми петухами, меня кто-то словно бы толкнул в бок- Бори рядом не было. Я выскочила в сени, он лежал навзничь- почти уже остыл… Пуля из обреза сквозь дверь прошла и попала прямо в сердце…
Стрелявших не нашли, впрочем какие-то репрессии возможно все-таки были. Ирине с детьми там прожить было трудно, все в колхозе с трудом сводили концы с концами. Они уехали к ее родным- под Адлер. Но и там жилось тяжело. Бедствовали. Младшего Юру приходилось отдавать на воспитание родным Бориса.
Но годы шли. Дети выросли, после школы стали работать. Саша и Юра окончили ВУЗы, сейчас Александр-кандидат биологических наук, Юра работал ведущим инженером в оборонном НИИ. Галя всю жизнь проработала на железной дороге. У них у всех есть дети, а Ирина (вдова Бориса Яковлевича) долгое время за внуками ухаживала. Она умерла пару лет назад в возрасте 95 лет…

            Клавдия (1904-1932)

Клавдия младший ребенок в семье. Но время было такое, что холить и лелеить ее было некогда. Окончила школу, потом поступила в Московскую Сельскохозяйственную академию. Далее случилось непредвиденное: Клавдия была сильно верующим в Бога человеком и не скрывала этого от однокурсников. А в то время уже во всю шла антирелигиозная кампания. Кто-то донес и из академии ее исключили… Однако молодая и способная к учебе девушка сдаваться не собиралась. Скрыв печальный факт биографии, связанный с отчислением из академии, она спустя некоторое время поступила работать на фабрику им. Петра Алексеева. Больше никому уже она не рассказывала о том, что продолжает верить в Бога, мечтала в дальнейшем опять продолжить учебу… Занялась профсоюзными делами, и благодаря своей порядочности и усидчивости добилась значительных успехов. Далее- вступила в партию.
Наверное не надо было ей так рваться наверх… Но видимо хотела доказать, что никто и ничто не помешает ей сделать карьеру. Назначили ее на ответственный пост: куратором или ревизором по проверке правильности использования государственных средств на различных предприятиях, как мелких, так и крупных. Надо сказать, что жулики были всегда, и после революции- тоже. Клавдия вскоре вскрыла крупные хищения на одном из предприятий, и совершались они под прикрытием профсоюзных органов. Как раз в Москве (шел 1932 г.) должна была состояться большая профсоюзная конференция и Клавдия неосторожно заявила, что раскроет на ней всю преступную деятельность проверяемой организации. Впоследствии мой отец так описывал дальнейшие события, зафиксированные следствием:
-Первый день конференции прошел довольно спокойно, но Клава должна была выступать на второй день. Вечером она пошла домой, ее увязался провожать один из участников конференции. Дорога шла вдоль железной дороги… Впоследствии путевой обходчик заявил, что видел, как по шпалам под ручку шли мужчина и молодая женщина с кудрявыми волосами. Видимо, когда шел поезд, спутник толкнул Клавдию под колеса. Скорее всего она догадалась об этом и оказала сопротивление, так как этим поездом ей отрезало только ноги. Обходчик сказал, что слышал громкие крики, но побоялся туда идти. Нападавший оттащил Клавдию на второй путь- под приближающийся встречный поезд и только тогда наступила смерть…
Мой отец общался со следственными органами и даже знал фамилию убийцы, но тот бесследно исчез. По тому времени (1932 г.) были обвинены троцкисты- зиновьевцы, но дальше обвинений дело не пошло: все материалы по профсоюзным растратам и нарушениям погибли вместе со смертью Клавдии…

Вместо заключения

Что же можно сказать в заключении? Почти все участники описываемой автором этой семейной саги прожили интересную жизнь, сами были интересными людьми. Хотя финал для многих был трагический: из десяти человек до 1941 г. дожили только трое. Словно бы какой-то рок витал над семьей, вырывая из ее рядов одного за другим сыновей и дочерей, да и родители ушли рано. Да и те трое (Капитолина, Виктор, Михаил), что достаточно надолго пережили остальных, хлебнули лиха по полной программе. Все- во всяком случае- в молодости верили в Бога, особенно Александр и Клавдия, но даже этих двоих ждала тяжкая смерть. Никто ни в каких пороках замешан не был, но счастливой жизни было мало. Иван сражался в белой армии, но кончил жизнь скорее всего незаслуженно тяжело… Капиталина и Виктор служили в красной армии, но это в какой-то степени может помогло поступить в высшие учебные заведения и их окончить. Кстати из десяти детей- шестеро получили высшее образование, хотя и были не дворянского происхождения… Трудные были времена, хотя наверное- интересные. Двадцатый век для России, для Советского Союза- век испытаний…
В ХХ веке новое плохо вписалось в старое… Не вспоминая о прошлом, можно опять оказаться у разбитого корыта.
Хочу заметить, что описанные мной события, в рассказах моего отца и в рассказах моих сестер частенько не полностью совпадали (гибель Николая, гибель Ивана, гибель Бориса). Как правило я брал отцовскую версию, как старшего среди них по возрасту.