Якорёк

Мужики у нас ехидные. Это в ремгруппе. Да и то сказать, согнувшись в три погибели, ладишь что-нибудь. А оно через день, опять, бац – и полетело, зараза. Старое оборудование. Люди тоже в основном работают подолгу, молодёжь не идёт: и по деньгам не получается, и грязно, и тяжело. Ну и, как ни крути, рабочий день. Воленс неволенс, а будь добр, с восьми нуль нуль до семнадцать сорок пять…
И хрен ты уйдёшь раньше. Валентин Валентинович, если углядит такое дело, – а он углядит, – ох, ему лучше не попадайся… Cейчас не так, а когда я начинал, он за 15 минут до конца рабочего дня выйдет, бывало, с часами, и стоит в светлом костюме, и смотрит – кто раньше времени уйдёт с работы. И надбавочку – долой.
Теперь не следит.
Это после того, как ему однажды угодили по кумполу. Так, несильно: не до крови. А кто, не знаем. В цеху дело было. А там темновато. И скученность большая. Кто угодил – неизвестно, чем – непонятно… Тайна.

У нас вообще народ резкий. Рабочий класс. Это надо видеть. В кино не покажут и в газетке не пропечатают. Эпические герои. У нас в токарке работает Коля-деревянный. Маленький такой. Деревянным прозвали за остроту ума. Так он вообще трудится до обеда. После обеда уже не может. За него и за себя пашет второй токарь, молодой. Коля берёт себе, у него такая чурочка кругленькая, он берёт эту чурочку – и за станки. Чурочку под голову – и спать… Он даже за проходную редко выходит. Неделями живёт в цеху. А что, удобно. Круглые сутки на работе человек. Семьи нет. Дети не плачут.
Пожарный наш всё переживал по этому поводу: а ну, спалит цех по пьянке? Спасибо, мужики успокоили: во-первых, Коля-деревянный не курит, потому что – зачем переводить денежку на ерунду, когда можно на дело? А во-вторых, если у него на почве алкоголизации органона и случится самовозгорание, то человек маленький, большого огня не будет. Покоптит чуток, и амба.
Пожарный и успокоился. У него прозвище было – Гудини. В честь американца-фокусника. Его однажды ремонтники, народ тёртый, слесаря, там один Володька чего стоит, заперли в "красном уголке". Смеху ради. А сами ушли. На двадцать третье дело было, февраля. Ну, поддали маленько, не без того.
Стоят, значит, смолят.
Вдруг из-за угла – пожарный! Злой, как Валентин Валентинович:
- Почему курение? Марш в отведённые места!
Как он выбрался, это уму нерастяжимо. Гудини.

Баба его сидит у нас в планово-экономическом отделе. Там их трое таких. Планируют по принципу "трёх пэ". Не знаете? Пол, палец, потолок. На пол посмотрят, на потолок, палец пососут – ага, есть план! Только так. Плановое хозяйство. Даже Валентин Валентинович, уж на что человек с высшим университетским образованием, и тот выдал однажды на общем собрании:
- Я, - говорит, - учился все пять лет. Но в нашем планировании ничего не могу понять! Если вы, Настя, Ася и Раиса Маиоровна, так же планируете и домашний бюджет, то я никому не завидую, - говорит...
А кому там завидовать?
Вся троица одиночки. Потому через три пэ и планируют, что пэ не при делах. Что? Пошлость сказал? По телевизору не такое слышите.
Вот эта Настя и стала крутить антресоли с пожарным. Сперва ему на фокусы не того… не везло что-то. Туго шло поначалу. Ну, это как водится. Спервоначалу оно, видишь ли, туго, зато потом… Что? Опять? Извиняйте, пожалуйста. Вчера "Уральские пельмени" смотрел, по СТС. Нет, наливать можно. Что вы! Даже нужно. Иначе кашлять буду и сорву рассказ.

Раиса Маиоровна старая дева с дореволюционным стажем. Она часа в три, четыре:
- Так, девочки. Я в главк. Без меня.
Глаза в пол и – шур, шур, шур… Только её и видели. В главк, ага. Как же. На обследование! Очень здоровье своё ценила. И постоянно обследовалась. То УЗИ. То этот, резонансный томограф. То голая графия. Что? Нету такой? Ну, что-то типа того. И никак, понимаешь, не найдут у ней врачи причину эту. Ну, отчего ни один Буратино, даже самый деревянный… ха-ха-ха, Коля женщин не уважает, он в этом вопросе самурай… не приходит к нашей Тортилле на предмет золотого ключика.
А чего тут обследовать? Оттого и не приходит, что черепаха. Осталось в воду посадить. Но жалко, до пенсии один год. Терпят девчонки, скрепя зубы – терпят…
Раиса Маиоровна:
- Хочу чаю. Нет? А хочу ли?
Задумается:
- Хочу, не хочу! Хочу. Нет, не хочу. А может, хочу?
И такая фасонная стружка на полчаса. А эти дурочки, Настя и Ася, с чайником мечутся: что делать? Что, что: на голову ей этот чайник надеть, вот что.
Настя, эта здоровая. Глаза серые и как навыкат, знаешь… Плечистая, руки такие, ноги… Гвардеец, не экономист. Двадцать шесть лет. Не замужем. Володька тут пытался подбить клинья… в смысле картошки дров поджарить. Еле вырвался! Потом ещё неделю прятался от неё по углам да за шкафчики. Это, говорит, дикая медведица. Чуть не оторвала мне всё, что лишнее. Это с её точки зрения.
Гудини, тот как-то нашёл с Настюхой общий язык. Не без фокусов. По первости, ого, были схватки боевые. Он, чуть начальница в главк, шасть… Вылетал мгновенно! А потом, надоело ей, или фокусы начали действовать, но полёты перестали. И начал Гудини подолгу засиживаться в планово-экономическом.
Аське приходится на это время уходить куда-нибудь. Третий лишний. В хорошую погоду она шла во двор, сидела в беседке, когда холодно или дождь – стояла у окна на своём втором этаже.

Вот там он и подцепил её. Сеня-якорёк.
Почему якорёк? Нет, не потому, что моряк. Он не моряк. Сеня вообще не служил, как единственный сын у матушки.
"Якорёк" заменял Сене все крепкие слова и выражения. У нас не палата лордов. Рабочий коллектив. Засмолят, так засмолят. Припечатают – так уж по самое не горюй! И мы. И они. Хотя бы та же Настька.
А этот:
- Да, якорёк… Что же ты, дядя Петя, якорёк!
Или так:
- Это просто – якорёк, на!
Вкусно получалось у него. Вроде, и не выругался – а обложил…
Внешность в Сене самая матросская. Ребята, когда выпьют, бывало, смеются: тебя отец не иначе как топором делал… Нахмурится только. Плечи квадратные, башка квадратная, весь квадратный. Чёрную робу наденет – квадрат Малевича. Добрый. Но – вспыльчивый. Зато отходчивый. Ну, и руки у него. Золотые руки. Всё могут! Он к нам с другого производства пришёл. У нас в городе их всего два, наше и вот то. Правильно сделал. У нас хоть один Коля-деревянный. А у них только главбух и не пьёт, Нина Михайловна, хорошая женщина. Уже есть с ней договорённость: как только Раису спровадим на пенсию, так она сразу садится к нам в планово-экономический. Может, хоть нормальные планы будут.

Борис Васильевич, мастер наш, вот он как раз моряк бывший. Ворот рубахи расстёгнут, и там полоски. Морская душа. А в зубах всегда сигаретка. Разговаривает, сигаретка кивает: да, да… Там вся семья такая, все моряки. Все в тельняшках, хоть и немного их. Видели как-то ребята, летом в Парке культуры и отдыха: cидят рядышком на скамеечке, мороженое кушают. Все на одно лицо. Папа, мама и внук.
Пожарный Гудини весь извёлся:
- Не могу я, ребзя, сладить с вашим боцманом! Шастает по территории с сигаретой. Того и гляди, где-нибудь искру обронит – и возгорание. Я ему говорю, а он сигаретой своей кивает в ответ! Глаза выпучит, как рак, и молчит, Нептун.
Вот Сеня с мужиками выпили там, что ли. Получка, что ли, была. Стоят у Доски почёта. А тут, как на грех, Валентин Валентинович в светлом костюме:
- Пьяные, выпимши? Борис Васильевич! Пьянка в рабочее время. Всем, кто здесь, надбавочки долой!
Сеню углядел:
- А это у нас кто, новенький?
- Новенький, Валентин Валентинович!
- Хар-рашо же начинаете, молодой человек. Замечательно очень. Первый день работает…
- Не первый.
- Ещё огрызается! Борис Васильевич, докладная на моё имя – чтобы завтра же с утра у меня на столе!
И зашагал к себе в контору. Тоже проблем у мужика хватает. Женился не так давно. Жена молодая, ну – запросы… Василич тоже пошёл по своему делу. И мужики все разошлись. Видит Сеня, все пропали куда-то. Взял, тоже пошёл. Пришёл на второй этаж, а там возле окна девушка. Будучи выпивши, Сеня подойти не сумел. А стал у другого окна. И смотрел, смотрел… Ноги вроде ничего. А в остальном он пока и не разбирался.
Это была Ася. Наш третий лишний экономист.
Вот так это началось. Жизнь странная штука. Подходит ногами, берёт руками. Пропускает и делает фарш, с добавлением яиц. И прощай, вегетарианство. Даже если после несчастной любви в восьмом классе и было слово дано: больше – никогда…
Видать, жизненный план тоже делают в плановом отделе, вроде нашего.

Через месяц, что ли, около того, приходит Сеня в яму к Володьке:
- Разговор есть!
- Сейчас, я только закончу тут немного, обожди!
Ждёт Сеня. Стоит чёрный квадрат. Володька вылез, улыбается:
- Чего?
- Надо бы посоветоваться.
- Ну-у… проставляйся!
- Чё так сразу-то?
- А на сухую больно ***!
Это ещё ничего. В ремгруппе и не такое услышите. Конкуренты Comedy Club.
- Слушай, я серьёзно… тут дело такое, понимаешь… Давай, отойдём? Покурим?
- Угощай! Только, чтобы Гудини…
- Гудини у экономистов засел… якорёк.
Парни закурили. Сене и не курится – раз, второй затянулся… Бросил сигарету в ведро с водой.
- В общем, Вован, тут такое дело… Только ты, ладно? – без рифмовочек этих… Я что спросить тебя хотел, - каждое слово давалось Сене с трудом огромным, парень вспотел…
Руки, чтобы не путались, он засунул в карманы спецовки, поглубже… Даже потопал сапожищами, хоть сейчас и не зима. Володька покуривал, смотрел на него в спокойном ожидании. В принципе он знал, о чём пойдёт разговор.

Володька, он такой: умный и злой. У слесарей – король… Усики носит – тоненькие, словно из проволоки накручены. Мышиный король. Однажды накрутил усы, кончики кверху. Вышел на трибуну. Собрание было какое-то. Первый ряд так и лёг весь. Бухи, плановый отдел, ОТК… Валентин Валентинович тоже улыбается. Вроде критикует, а у самого усики – вверх, вниз… Сейчас голову держит высоко. Одну ногу отставил назад, левую. Чисто актёр в кино снимается.
Это они похожи с Аськой. Два сапога пара. Та тоже: хлебом не корми, дай перед зеркалом повыставляться. То так. То так. Прилипнет, не оторвёшь. Она и там, у окна, больше на своё отражение в стекле любовалась. С этой станет.

Сеня решился:
- Ты ведь в одном доме с ней?
- И даже в одном подъезде.
Якорёк так увлечён предстоящим расспросом, что даже не удивился тому, что Вован не удивился.
- Ну… и как она?
- Что "как"? Ты имеешь в виду, не имел ли…
Тут Володька увидел лицо собеседника и успел дать люфт:
- Не было ли с кем-нибудь чего-нибудь, да?
- Да, - с облегчением вздохнул "Соломон".
Ну и дурак же ты, подумал Володька. Дурак на букву "м".
- Да вроде нет. В школу, домой. С работы на работу… ну ты понял. Короче, иди сюда.
Топая сапожищами, Сеня покорно шёл за Володькой следом. Он раскаивался, что начал этот никчёмный разговор. Что никчёмный, это уже было понятно.
У пожарного стенда остановились. На стенде, выкрашенном красным, висели, тоже красные, топор, лопата и ведро. Ответственный – Гудини. Володька обернулся:
- Это ничего не значит! Вообще ничего! Поверь, я знаю. Всё, что было до… ну, раньше… этого не было ничего.
Сеня смотрел на него глазами детсадовца, которому воспитательница показывает его пустой, чистотой зияющий горшок: видишь? Но я же помню… Но ты видишь? Или ты, Степанов, слепой совсем?
- Я тебя спрошу, если не хочешь, не отвечай. Скажи… ты её уже…
Володька увидел глаза детсадовца и сделал молниеносный финт:
- У вас что-то было серьёзное?
Гулко, как в горшок:
- Да…
- Она?..
- Да.
Володька вздохнул.
- Ну, плохо! Плохо, друг дорогой.
- Почему?
- А ты у неё первый. Она потом жалеть будет, что поспешила выскочить за тебя. Знаю я… Так и будет с этим комплексом первого мужика, и сама мучиться, и тебя мучить. Лучше, знаешь, какая баба? Чтобы с опытом уже. Чтобы нагулялась. Будет уверенность, что она вышла за тебя не только потому, что ты у неё первый оказался… Да и свои игрушки на стороне сможет прикрыть, не догадаешься ни в жизнь. И увидишь, да глазам своим не поверишь. Они такие. Чего уставился? Знаю я… Первоходка на первом же леваке и расколется. Не умеет ещё, просто не научилась врать, как следует. И всё! И вы – или горшок об горшок, или – живи потом с чужим дерьмом…
Сеня слушал Володьку, и глаза его открывались всё шире… Ужас Володькиных речей был не в их цинизме, а в том, что эти речи были – правда… Что правда, Сеня это чувствовал, – душой, сердцем, – вот только – не головой, нет, – чем-то, что не имело названия, одетое в шкуру лесного животного.
- И что делать? – для проформы, ещё спросил он.
- А – без разницы…
И пошёл обратно в яму. Доделывать там.

Володька поэт. Воображение развито.
"Ведомые воинственным козлом,
Баранов стадо дружно скачет к пропасти.
Знать, каждый в стаде мнит себя орлом.
Что ж, по крылу – и почести!".
Показал начальнику, похвалил Валентин Валентинович:
- Ну, Зибельтруд! Ты прямо как Дмитрий Быков у меня.

Якорёк не помнил, как выбрался из ремгруппы. Было такое чувство, что во всех карманах звонят будильники, на разные голоса. Один дребезжал, другой бил басами, третий словно подвывал…
На выходе Сеня столкнулся с Борисом Васильевичем. И тоже почему-то не удивился этой встрече.
- У нас, это, во сколько заканчивается рабочий день? – дублируя сигаретой все слова, вопросил мастер. – Ты, кому лазим в рабочее время?
Тёмные полоски маячили в расстёгнутом воротнике его рубашки.
Сеня сжал правый кулак. Первый удар туда, в морскую душу…
Василич шатнулся, но устоял. Только слетела кепка с головы. Руки! Мастер опоздал поднять руки... Вторым ударом, с левой, Сеня вышиб у него сигаретку изо рта. Кувыркаясь, сыпля искрами, она улетела по кривой.
Из мастерских уже бежали слесаря…
- Убью, - Сеня замахнулся…
И тут его обхватили за плечи сзади, ловили руки, выкручивая за спину…
- А-а-а!
Пригнувшись и втянув голову в плечи, мастер прытко убегал, через весь двор, к воротам, перепрыгнув через клумбу… На выходе Василич не вписался на скорости, опрокинул урну и едва не вышиб с корнем "вертушку" из бетонной тумбы. Охранник выскочил из проходной, в зубах колбаса... Не останавливаясь, не оглядываясь, мастер летел вниз под горку, стуча ботинками.
Сеню отпустили. Кто-то из слесарей поднял с земли кепку, подал:
- На! Тайсон…
- Не моя.
Слова давались с трудом. По одному.
- Его…
- Вот и сходи вечерком. Отдай. И прощения, слышь? Попроси прощения! А то, дело такое… вышибоном пахнет.
От административного корпуса к ним спешил Гудини. Заблажил, ещё издали:
- Курим! Опять курим в неположенном! Вот, только попробуйте, сделайте пожар мне… я вас тогда!
Парни молча разошлись, кто куда.

Через две недели Сеня-якорёк уволился "по собственному".
Кепку он сходил, вернул. В руки передать не решился, а купил "пузырь". Поставил на коврик у двери. А кепку надел на бутылку. Позвонил – и сразу стал спускаться, не дожидаясь...
Что дальше было с ним, не знаем. Как-то не домогались.

У нас?
У нас… Аська за Володьку, Настя за Гудини, Коля-деревянный сгорел на работе, а Раису Маиоровну спровадили в воду, на пенсию то есть. И её место в планово-экономическом отделе заняла хорошая женщина Нина Михайловна.
Теперь ждём.


2014.