Новый Год, как обычно, встречали старой институтской компанией. Тосты сменялись воспоминаниями, анекдоты песнями, песни новыми тостами. Проводили Старый год, в двенадцать выпили за Новый, потом – за прекрасных дам. То здесь, то там слышалось: «А помнишь?»
Часа в три веселье стало стихать, потянуло на задушевные, даже философские разговоры. Заговорили о странностях судьбы, о знаках, которые она посылает, и о том, как эти знаки расшифровать, чтобы не прозевать удачу или предотвратить трагедию. Вадим неспешно, чуткими пальцами перебирал струны гитары. Марьяна тихонько мурлыкала себе под нос что-то почти забытое, родное.
- Ребята, а вы помните Воробья? – чуть слышно, почти шёпотом проговорила Антонина. – Вот ведь догнала его тогда Косая. Если бы мне кто рассказал такое – ни за что бы, ни поверила. Сереж, помнишь?
Ещё бы не помнить… Тот предновогодний день я запомнил накрепко и на всю жизнь...
---
- Серега, выручай! У нас Деда Мороза нет.
Вадим стремительно влетел в комнату, которую я с сокурсниками снимал в старом деревянном доме рядом с институтом, и, внимательно оглядев всех присутствующих, остановился возле моей постели.
- Поднимайся, Сереж, поехали… До двенадцати успеть надо…
- Да какой из меня Мороз, - лениво потягиваясь, отозвался я, - ни кожи, ни рожи. Маленький… Худенький… Да и стишка детского ни одного не знаю. Одни частушки матерные.
- Выручай. – Влад был серьезен и даже несколько мрачен. – Не бери в голову… Все получится… Тебе Тонька поможет. Она у нас постоянная Снегурочка. Все знает, умеет… На черной, райкомовской «Волге» покатите. Я со Славкой договорился, шеф его отпустил.
Влад, старше меня года на четыре, сразу же по окончании института поступил в аспирантуру, и его, совсем еще зеленого аспиранта избрали заведующим кафедрой. Мне учиться и учиться, а он уже большой начальник… Время тогда такое было… Ускорение… Перестройка… Выборные должности… Демократия, одним словом.
Влад уговаривал меня недолго. Ну, а как не помочь лучшему другу. Пришлось согласиться. Обрядили меня в тулуп, приклеили бороду седую, кудрявую. Губной Тонькиной помадой вымазали нос и щеки. Выдали мешок с подарками. Собрали, кажется. Сели мы с Антониной в обкомовскую машину и покатили.
- С кого начнем? - Тонька потянулась ко мне и игриво схватила за бороду. - Может, с Владика и начнем? У него дочка маленькая. Да и ехать недалеко…
У Владика уже вовсю готовились к Новому Году. Пахло елкой, салатом и свежесваренным самогоном. Этот сладковатый запах витал по всему аспирантскому общежитию. Водку тогда достать было невозможно, только по талонам, которые у нас заканчивались в тот же день, когда мы их и получали. Зато самогона – море, хоть залейся. Гнали его все: и студенты, и аспиранты, и преподаватели. Конкурсы устраивали: у кого крепче и вкуснее получается. Гнали из всего, чего только можно и даже из чего нельзя: томатной пасты, гороха, пшена, из карамели и прокисшего варенья. Очищали марганцовкой, активированным углем; фильтровали, а потом настаивали – на мандариновых и лимонных корочках, на травах, кедровых орешках. Отлично получалось…
- Что, Серега, самогончику примешь? С пельмешками, - семейная часть общежития с интересом рассматривала мои пунцовые щеки и огромный красный нос.
- Не, спасибо, пока не могу, вы у нас первые. Нам с Антониной ещё работать и работать…
На общую кухню, оставив дочку возле наполовину наряженной елки, вошла Марьяна, жена Владика.
- Ой, Дед Мороз пришел! Вот кто нам бутылочку столичной откроет, с октябрьских праздников бережем… А то, самогончику… самогончику… Нормальные напитки употреблять надо. – Марьяна достала из холодильника заветную запотевшую бутылку сорокоградусной. – Давай, Серега, прими! С пельмешками. Только что налепили.
Жена у Вадима деваха отвязная. За словом в карман не полезет… Компанейская…
- Правда, у нас всего одна бутылка, - продолжала она, - боюсь, мужикам к двенадцати и не останется ничего…
Сейчас все это покажется странным, а тогда, на заре перестройки водку, действительно, купить было негде. А про шампанское и мечтать нечего было, да и не мечталось. Антиалкогольный закон Горбачева обухом ударил не только по любителям выпить, но и по обычным людям, почти не пьющим. Одним словом, по всем.
- Сереж, вы же с Томкой на машине, - не отставала Марьяна, слетайте на выселки, купите водочки. Там, у цыган всегда достать можно.
Отказать жене лучшего друга я, естественно, тоже не мог. Глотнув рюмашечку обжигающей влаги и закусив на ходу горячими, только что сваренными пельменями, приправленными сливочным маслом и уксусом, мы с Тонькой, вместо того чтобы поздравлять детишек, покатили за водкой для лучших друзей.
На выселках, на самой окраине города жила, приехавшая сюда неизвестно откуда, большая семья молдаванских цыган. Водку у них можно было достать в любое время дня и ночи. И по сходной цене. Туда мы с Антониной на обкомовской «Волге» и отправились.
Свернув от института на проспект, пересекавший весь город с севера на юг, мы быстро добрались до окраины, где за высоким забором спрятался знакомый всем горожанам дом приезжих цыган. Шумная компания подвыпивших молодых людей, обдав нас крепким устойчивым запахом перегара, вывалилась через массивную калитку навстречу Деду Морозу и Снегурочке.
- Ой, какая красивая внученька, - стали они пьяно заигрывать с Тонькой. – Бросай своего старика, айда с нами.
Тонька попятилась к машине и скрылась за тонированными обкомовскими стеклами. Славка, заблокировав двери «Волги», оставил меня наедине с распахнутой калиткой и окраинной молодежью.
- Что, ребятки, принимаем подарочки? – Я суетливо стал доставать из мешка пакетики с конфетти, мишуру и карамель на палочках.
Странным образом эта мелочь успокаивающе подействовала на пьяных парней.
- Давай Мороз, прими за Новый Год, да пожелай нам удачи, и денег побольше…
Со смехом и прибаутками, утопая в сугробах и перебрасываясь снежками, они беспорядочной толпой двинулись к центру города.
Затарившись крепкими напитками и оставив в цыганской семье почти всю нашу наличность, мы тем временем двинулись в обратный путь. На перекрестке маячила уже знакомая нам пьяная компания. Окружив какого-то не менее пьяного, чем они сами, мужичка и размахивая руками, те пытались что-то громко и несвязно ему втолковать. Но видно мужик попался несговорчивый или тупой, и дело грозило обернуться мордобоем, а, может, чем-нибудь и похуже.
Славка, виртуозно притормозил возле толпы, рывком открыл дверь и, буквально на секунду выскочив из салона, почти силком впихнул пьяного мужичка на заднее сидение. «Волга» газанула, обдав растерявшуюся толпу мощной порцией выхлопных газов, и покатила по направлению к институту. Вслед неслись улюлюканье, ругань и проклятья.
Пьяным мужичком оказался знакомый всему институту городской дурачок, Степан Воробьев. Добрый и безобидный, он давно уже жил при институте, в каморке дворника. Зимой помогал сгребать в сугробы снег, а летом сидел на лавочке, подставив солнцу свое, испорченное оспой лицо с подслеповатыми глазницами. Институтский, сам почти голодный люд подкармливал Воробья, кто чем мог. Говорят, ещё лет десять назад Степан попал в какую-то страшную историю: то ли в канализационный люк провалился, то ли в шахте его засыпало. Толком никто ничего не знал, но, по слухам, именно после того случая и неприятности, и жутковатые истории случались с ним постоянно и весьма эмоционально обсуждались потом всем городским населением. То, сбивая сосульки, свалится он с покатой институтской крыши, то «примет на грудь» какую-нибудь отраву, а то заснет в холодную осеннюю ночь где-нибудь под забором.
- А меня и черт не берет, - похвалялся он, улыбаясь беззубым ртом, – меня еще в детстве бабка из люльки уронила, и ничего, живу… Я и под землей не пропал, и в бане горел, не сгорел… Заговоренный…
И вот сейчас Славка еле отбил этого «заговоренного» от хмельной сумасбродной компании.
Воробей был до одури пьян. Он что-то мычал, вырывался из Тонькиных цепких рук и все силился выскочить наружу. Наконец, когда машина притормозила у светофора, он, оттолкнув Антонину и открыв дверь, почти вывалился на мостовую и, поднявшись, медленно побрел по направлению к институту, а мы поехали по заданным адресам, поздравлять с Новым Годом детишек наших преподавателей.
Спустя час или два, уже порядком уставшие, мы вновь увидели возле перекрестка нашего Воробья в окружении все той же компании. И чего они тогда прицепились к безобидному дурачку, понять я до сих пор не могу.
В руках одного из них сверкнул нож. Воробья будто просто подтолкнули в спину. Он споткнулся, но не упал, а, взмахнув руками и неловко отшвырнув кого-то, вырвался из толпы и побежал.
Толпа остолбенела. В спине Воробья, под левой лопаткой торчала рукоятка ножа. Никто не двинулся с места. Так, с ножом в спине Воробей и бежал по направлению к институту, петляя в празднично одетой толпе. На перекрестке он, будто испугавшись чего-то, ринулся в сторону и оказался на самом краю тротуара. Вдруг страшный крик разорвал сухой морозный воздух. Послышался визг тормозов и следом – глухой удар. Тело Воробья отбросило далеко от проезжей части, прямо в ослепительно сверкавший под светом фонаря и присыпанный свежим пушистым снегом сугроб.
Антонина охнула и, закрыв ладонями лицо, уткнулась головой в переднее сидение. Машина, сбившая Степана, не останавливаясь, на полном газу скрылась за поворотом. Мы со Славкой выскочили из «Волги», подняли уже почти безжизненное тело Воробья и, осторожно уложив его на место Антонины, которая плача и причитая, неумело пыталась нам помочь, покатили в городскую больницу.
Знакомый врач долго потом удивлялся живучести своего странного пациента.
- Представляете, ребята, - закуривая дефицитную «Яву», рассказывал он. Ваш Степан, похлеще Гришки Распутина оказался… У него в крови в три раза была превышена смертельная доза алкоголя. А при его-то зрении бежать и ни с кем на тротуаре не столкнуться… Странно… Да еще и с ножом в сердце. Мистика, однако… А потом, на пустой дороге умудриться попасть под колеса пьяного водителя… Это просто судьба…
Мы со Славкой, прикурив от докторской «Явы», внимательно его слушали и молчали.
- Да, - задумчиво выдохнул доктор, - вот тебе и «заговоренный»… Пить надо меньше, вот и остался бы тогда заговоренным…
---
Вадим, прервав мои воспоминания, отложил гитару и разлил остатки спиртного в наши пустые пузатые рюмки.
- Что-то мы, ребята, все о грустном. Давайте-ка помянем раба Божьего, Степана Воробья, а потом споем что-нибудь веселое. Ведь Новый год за окном.
- Да, судьба, - горестно вздохнув, проговорила Антонина, - помянем…
Мы выпили, помолчали…
Вадим вновь взял в руки гитару и запел залихватскую, разудалую, «нашенскую», как он всегда говорил:
«Живет, моя отрада, в высоком терему, а в терем тот высокий нет ходу никому…»
- Пойдемте на улицу, у нас ещё фейерверки припасены, - Марьяна неспешно убирала со стола пустые бутылки и остатки праздничных закусок, - вернемся, будем чай с пирогами пить.
Мы дружно вывалились из душной квартиры в морозный, вкусно пахнущий свежевыпавшим снегом и мандаринами воздух. Веселые, чуть хмельные. Маститый профессор, доктор наук – Вадим, успешные бизнес-леди Марьяна и Антонина, другие наши бывшие сокурсники – счастливо устроенные в этой жизни люди. Что-то принесет им Новый год? Какая судьба ожидает?
Вадим выстрелил из ракетницы, и предрассветное небо озарилось сотнями разноцветных, переливающихся всеми цветами радуги, веселых огней...