Ананыч, было, уже собрался, наконец, вернуться за стол, откуда его выдернули. На столе, когда он уходил, оставалась и водка, и сало, и чеснок, и малосольные огурцы, и хлеб – то-есть, его ужин. Сейчас он ещё задержится, а напарникам ожидать надоест. Выпьют всё и съедят, а он, как говорится, «пролетит»?
– Что же нам ещё нужно решать – недовольным голосом произнёс Ананыч. – Вроде бы, ребят увезли, я к ним отношение имею, как белые медведи к зебрам. Других вопросов у нас в повестке дня не было – прощать участковому обиду за «тормоз» Ананыч не собирался.
– Ты, Яков Ананьевич, имеешь самое прямое отношение к этому делу!
Да-да. Прямее некуда. Поясняю. Я, как член бюро райкома партии и как должностное лицо, три часа назад был у вашего директора совхоза.
То, что Иван Сергеевич к тебе хорошо относится, ты, наверное, знаешь? Хорошо, догадываешься? Спрашивается – за что? Тогда почему ты его, как он мне сказал, за километр стал обходить, если случайно увидишь во внерабочее время? Да и в конторе стараешься лишний раз на глаза не показаться?
Яков Ананыч! Не ерепенься, а слушай, пока я тебе душевно излагаю. То-то же! Директором скоро здесь будет другой человек, а Иван Сергеевич идёт на большое повышение. Нет. Больше сказать не могу. Не имею права.
Так вот, до отъезда он хочет убрать из конторы нерадивых руководителей, непригодных, по его мнению, к работе в современных условиях.
– Не желаю – говорит – чтобы потом, за глаза, шептались, выставляя меня в неприглядном виде. Пока нет нового директора, пора вычистить нашу Авгиеву конюшню. Буду сдавать дела, стыдно не будет. – Он контору вашу величает Авгиевой конюшней.
Первым в списке на увольнение стоит главный энергетик, с которым ты ежедневно пьёшь. Да, представь себе! Вторым – опять же, хороший ваш приятель-собутыльник Сан Саныч.
Диву дивлюсь я, Игорь Петрович, – и участковый повернулся к врачу полубоком, – ввели должность инженера по технике безопасности. Конечно, из благих побуждений! И что? Теперь этот человек, Сан Санычем его кличут, не знает чем себя в течение дня занять, изнывает от безделья, ждёт не дождётся конца рабочего дня, чтобы сесть с приятелями скорей за стол с бутылкой. И раздавить её на троих! Закуска у него с обеда подготовлена!
Раньше они дома у Ананыча сидели. Но вот, в доме появился Володька, который садился выпивать вместе с ними. Ну, не будет же дядька своего племяша из-за стола выгонять. А приятели-то, мужики твои, запротестовали. Говорят – давай, мол, Ананыч, пить на работе, в конторе. Никому не мешаем, а Володьке в конторе не хера делать! Он же, зараза, полбутылки выпивает и никогда не поставит.
Эх, Ананыч-Ананыч! Вот всё, что я сейчас говорю, я бы не сказал другому человеку. Тебе же говорю, уважая тебя! Думаешь, что живёшь в вакууме? Хренушки! Ты, а я это допускаю, из самых лучших побуждений доложил директору, что механику Хрюкину пора уходить на пенсию. По возрасту, по здоровью. На его место предлагаешь своего племянника: «Помогу ему, натаскаю, жить, мол, он у меня будет».
Директор согласился, но с испытательным сроком в четыре месяца! Ты Хрюкина увольняешь, хотя тот просил тебя дать поработать ещё годок, а принимаешь на работу бездельника и пьяницу. Но народ-то всё видит.
Два месяца назад ты получил задание собрать с полей всю сломавшуюся технику. Поместить её отдельно, огородив сеточным забором. Сделать ревизию, определить, что нужно приобрести, чтобы отремонтировать – техника должна быть на ходу. Что не поддаётся ремонту – разобрать на запчасти, составив реестр запчастей. Срок – два месяца.
Ты на собрании заявил, что вы в срок уложитесь. Ну, и где ваш срок, где она, техника? Да ты про неё и думать забыл! Зато племяш, Володька, когда не пьяный, ездит на твоём мотоцикле по полям и потихонечку разбирает технику. Запчасти продаёт или меняет на спиртное. Для этого ты, мол, и мотоцикл отремонтировал!
Ананыч! Люди всё видят! Не перебивай меня! Спроси в совхозе любого, и тебе в лицо скажут, что это ты, скорее всего, воруешь! Дожил до чего! А в вашем криминальном дуэте с Володькой являешься «руководящей и направляющей силой». Что, Володька? Исполнитель. Говно и звать никак. Об этом товарищ Хрюкин и написал директору, а копию направил в районный комитет партийного контроля. Вон куда дело-то повернулось! Чувствуешь, в комнате запахло нарами и лагерной баландой?!
– А ты чего молчишь? – Участковый повернулся к Игорю Петровичу.
– Жду, когда с трибуны сойдёт товарищ Вышинский – но, помолчав, в раздумьи, продолжил –
Ну, что? Всё, что сказал ты, Вячеслав Иванович, всё правда. Но эту правду тоже можно преподнести по-разному! Что, только сегодня участковый Жильцов обнаружил у себя под боком злостных пьяниц? Почему не реагировал на сигналы, поступавшие от «стукачей», извиняюсь, осведомителей? Да потому, что жизнь шла неплохо, своим ходом, а когда случались авралы, то нехороший человек Яков Ананыч совершал деяния, близкие к героизму. И ему, по понятной причине всё прощалось.
А ещё один чудак, на букву «мы», считающий себя, кстати, приятелем Якова Ананыча, ездил прстоянно с ним на рыбалку. Он что, этот приятель, ничего не видел? Он же врач!
– Извините – прервал он себя, взяв телефонную трубку – доктор Тишлер слушает. Здравствуйте, Нина Гавриловна. Буду, конечно. А чего их искать, они у меня в медпункте. Через полчасика нормально? Через час? Тогда мы успеем и пообедать!
– Набери сельпо, Игорь Петрович, – попросил участковый. – Набрал? Анна Ивановна, это я, майор Жильцов. Два вопроса. Первый – шофёр сельповский на месте? Рядом с вами? Можно его на минуточку? Дима, участковый говорит. Мой мотоцикл стоит у сельпо. Молодец, что ты его видел. Ключ в зажигании. Быстро подгони его к медпункту. Сейчас подгони. Трубку дай Анне Ивановне. Анна Ивановна, через час нам быть у директора, нам надо бы скоренько пообедать? Трое нас. Вы, наверное, меня не поняли, Анна Ивановна, никакой водки! К директору на ковёр идём! Что? – Повернувшись, к Игорю Петровичу и к Ананычу сказал:
– Приказано нас не кормить, есть будем вместе с директором! Но, ежели, говорит, только выпить, то рюмку, мол, налью! Чего ржёте?! Так директор сказал!
Иван Сергеевич, директор совхоза, был в самом хорошем расположении духа. Два дня назад его вызывали в область. К самому! Сейчас ему было необходимо поделиться услышанным, посоветоваться.
В это время Нина Гавриловна по громкой связи сообщила, что всех, кого он просил придти, она лицезреет в приёмной.
– Зови – коротко сказал Иван Сергеевич.
– Пользуясь случаем, что нужный мне кворум собрался на территории совхоза, я рад вас приветствовать в этом кабинете –
Иван Сергеевич сказал эту фразу весело, так, как будто она прозвучала экспромтом. На самом же деле, он свои речи готовил на бумаге достаточно тщательно, окончив, иногда произносил перед зеркалом.
Он хотел начать свой рассказ с посещения Обкома КПСС, что съездил в Обком продуктивно, что в посёлке Светлом из окрестных колхозов и совхозов воссоздаётся заново район. Что вся земля и огромный для этих мест лесной массив и недвижимость, расформированной воинской части, передаётся району. Что….Вместо этого он, вдруг, внезапно выпалил:
– Директор совхоза Иван Сергеевич Толстиков, то-бишь я, передаёт бразды правления совхоза…. Днями будет известно кому! А сам?
Сам он отправляется в Светлый. Ивану Сергеевичу поручено исполнять должность первого секретаря Светловского райкома партии.
Обком дал «добро» на восемь-десять человек, которых я могу взять с собой. Без нанесения вреда совхозу. Об этом я и хочу с вами поговорить. Вот и начнём, пожалуй. Первое!
При воинской части был не штатный лазарет, а вполне приличный госпиталь.
Игорю Петровичу Тишлеру предлагается должность главного врача этого мед. учреждения, которое будет преобразовано в Центральную районную больницу. Образование и стаж работы у него соответствуют. Облздрав согласен, нынешний главврач ушёл на пенсию по состоянию здоровья. Дали ему поработать до семидесяти двух, после он уже сам попросился на отдых. Отсюда вывод – Светловской Центральной районной больнице нужна свежая кровь. Тем более, что Игорь Петрович по специальности – пульманолог, а у нас большая потребность в этих специалистах. Хотел бы я знать, что думает по этому вопросу доктор Тишлер?
– Я считаю, зная его, что доктор Тишлер должен крепко подумать. Посоветоваться с Игорем Петровичем. Взвесить все «pro e contra». Такие вопросы, Иван Сергеевич, с ходу, наскоком решать не могу. Надо съездить, посмотреть, о чём вообще идёт речь.
– Это верный подход, Игорь Петрович. В вашем распоряжении три дня.
Думайте. Хорошенько думайте. Кстати, с жильём у вас будет выбор. Считаю, что лучше всего, свой дом. Идём далее.
Майор Жильцов должен в этом году получить очередное воинское звание. По моей просьбе, секретарь Обкома связался с начальником УВД и разъяснил обстановку. Подполковник Жильцов возглавит Светловский Отдел Внутренних Дел. Он много лет живёт в Светлом, людей знает. Жильё у него есть, но мы его значительно улучшим. Что скажешь, товарищ майор?
У тебя ситуация простая – идёшь на повышение, остаёшься жить там же.
Хорошо. И тебе даю три дня.
– Вообще, нас ожидают, друзья, большие перемены. Подъелдыкина Вера Лаврентьевна уезжает из совхоза. Да нет, не в Светлый. Бери выше. Нет, Ананыч, ещё выше. Уезжает Вера в Москву, в наше министерство. Ведущим специалистом Планового отдела. Через год-два – она начальник этого отдела. Главный экономист министерства! Кандидат экономических наук.
Казалось бы, из такой глухомани вылезла, из такой голодной нищеты, что диву даёшься – как через это всё можно пройти? Видать, это судьба человеку расставляет такие препятствия, проверяет его на прочность. Если преодолеешь их – доверят многое. Дадут и славу, и деньги, почёт, уважение. Одного не дадут – почивать на лаврах. Так что, Вера Лаврентьевна сейчас передаёт свои дела Клюгиной.
А вот где непростая ситуация – это с Яковом Ананычем. Да, Ананыч. Именно с тобой. Сколько раз ты от меня слышал:
– Яков, вступай в партию, я тебе дам рекомендацию. Яков, поступай в институт, скоро своего диплома техникума будешь стесняться. Ты его давно перерос! И что? Как об стенку горох! А ведь я прав был. И ты это знаешь, но тебя же корчило от моих слов, они же для тебя поперёк! Что я от тебя слышал:
– Сейчас, Иван Сергеевич, пару дней мне надо, чтобы дела уладить – передразнил он Ананыча, подражая его интонациям.
Все сидящие засмеялись, настолько точно директор спародировал Ананыча.
– Но оставлять тебя здесь, одного, без нас, – тоже нельзя. Ты сопьёшься. Не делай больших глаз, Ананыч! Это только тебе думается, что вы пьёте втихаря у тебя в кабинете и никто об этом не ведает. Не перебивай! Пьёте мол, тихо, чтобы, не дай Бог, директор не узнал. А я достаточно долго делаю вид, что не знаю. Хватит! Пока тебя спасало от разноса только моё доброе отношение к тебе, и твоё уникальное знание механизмов. – Он взял трубку зазвонившего телефона.
– Алло, слушаю! Хорошо! Идём на обед, мужики!
Они вышли на улицу, и сразу попали в другую атмосферу. Погода сменилась. Резкий ветер дул с северо-запада, пригнав набравшие влагу ещё над Атлантикой тучи. Тучи летели космами, периодически щедро проливаясь. Там, где ещё дождь не выпал, ветер поднимал листья, песчинки, разный мелкий мусор, и кружил их в воздухе.
Солнце ещё пару часов назад обещало хорошую погоду для уборки урожая, а теперь стыдливо спрятало свой лик за рваными тучами и больше не показывалось. На полях остались стоять ещё неубранными кукуруза на зерно, соя и подсолнечник.
До столовой, куда направлялись наши герои, было всего-то метров шестьдесят. Естественно, они двинулись пешком, прикрывая лицо от пылевых вихрей – предвестников близкого дождя, который настигал их. Там, где они были два шага назад, уже шёл дождь. Бегом, они сухими забежали в столовую, следом за ними заскочила Вера Лаврентьевна, которую вода небесная всё же успела слегка окропить. Прямо за ней с улицы ворвались звуки грома, и хлынул ливень.
– Ус-пе-ла – весело заявила Вера Лаврентьевна, отжимая пряди мокрых волос – немножко он меня прихватил. Я везучая!
– Ты не обедала, Вера Лаврентьевна?
– Нет. Пришла, чтобы расплатиться за банкет, да и пообедать заодно.
– А мы с мужиками на обед собрались, пойдём с нами?
– Вы так сказали, Иван Сергеевич, как будто вы с этими мужиками каждый день обедаете. Вижу, что по делу собрались, я-то для чего вам нужна?
– Для дела и нужна. Прошу, не возражай, Вера Лаврентьевна.
И они прошли, как было принято в советское время, в малый зал, где стоял накрытый и сервированный на шесть человек стол. Надо сказать, что Иван Сергеевич был хороший психолог, любил иногда зайти в столовую и встать в общую очередь к раздаче. При этом всячески отмахиваться от предложений впереди стоявших, пропустить его вне очереди. Такое поведение, понятно, возводилось ему в заслугу, и «простой трудовой народ» готов был создавать легенды о своём директоре. Но сегодня играть в демократию было некогда, потому все расселись за накрытым столом малого зала. И замерли. Стол заставил Веру Лаврентьевну открыть рот и спросить:
– Откуда это…всё? А что у нас сегодня произошло?
Иван Сергеевич наклонился к Вере Лаврентьевне и разъяснил ей ситуацию. Та взмахнула руками
– Я-то думала, что одна уезжаю, рассказать об этом хотела, а здесь, оказывается, вон какое событие! Весь совхоз разъезжается!
– Не разъезжается, а уходит на повышение. Наши сменщики, небось, тоже радуются. Мы им не развалины оставляем, а образцовое хозяйство.
За окном громыхнуло так близко, что вызвало лёгкий испуг. И тотчас по стеклу забарабанил дождь, периодически переходящий в ливень, желавший, казалось, смыть сидящих за столом.
– Господи, пятый день ежедневно грохочет! Каково же сейчас в поле, да без укрытия? И как зверьё это выдерживает? Да! Жаль, дней пяти нам не хватило, чтобы, в основном, закончить с уборкой – сказал Иван Сергеевич, с удовольствием оглядывая стол, – затем засмеялся и продолжил:
– Хотелось мне в Обкоме секретарю сказать, что дней через десять уже будем рассматривать вопрос урожая следующего года. С этим, мол, всё ясно. Чёрт меня за язык пытался тянуть несколько раз, но, видать, мои ангелы-хранители были начеку. Рот я по этому вопросу так и не раскрыл. Слава Богу!
Иван Сергеевич был человеком неверующим, но в своей повседневной речи довольно часто упоминал и Бога, и ангелов, и чёрта.
– Да, казалось бы, что такое пять дней? – Ананыч, чувствуя себя побитой собакой после полученной взбучки от майора и директора, решил поддакнуть Ивану Сергеевичу.
– Что ты задумалась, Вера Лаврентьевна.
– Задумалась, Иван Сергеевич, что пяти дней мне не хватило, чтобы попасть на похороны мамы и сестёр. Их похоронили, а ко мне похоронка пять дней шла. Вот тебе и пять дней.
– Давайте, товарищи, выпьем и отдадим должное закускам – промолвил Иван Сергеевич, разливая водку в тонкие стаканы, которые только достали из морозилки. Стаканы тут же покрылись инеем. Он поднялся – За нас, сидящих за этим столом, за нас, понимающих, что, возможно, это в последний раз. Ибо нас с вами ожидают уже другие дела и другая работа, значит, и другие столы! – Он выпил водку стоя, и с удовольствием стал закусывать.
– Был в Обкоме, зашёл к заведующей обкомовской столовой, представился и попросил собрать с собой деликатесы. Надо отдать ей должное – он подцепил вилкой шпротину – всё сделала отлично! Могла, ведь, заартачиться – я вас пока не знаю, гуляйте, товарищ! – Но я везучий, здоровый пакет она мне собрала.
– А что значит «везучий»? У каждого в жизни, вероятно, были случаи или события, кагда говорят: «человеку повезло» – подал голос майор, молчавший до сих пор. Я всегда считал себя невезучим, но когда ножом меня пырнул бандит при задержании, то хирург мне сказал, что я «везунчик». Нож прошёл в сантиметре от сердца.
– А везучие мы все с вами. Каждый может найти что-то нехорошее в жизни, но главное – мы есть, мы живы! Мы не пропали на страшной войне, как, например, братья Ананыча. Их было шесть братьев, остался он один. Или у Веры Лаврентьевны, вроде бы война закончилась, живи, да радуйся, ан нет – и матери, и сестёр она лишилась. А я! Думаете, я не задумываюсь о Павле Сергеевиче, брате моём двоюродном. Ну, как это кто? Тебя Вера Лаврентьевна кто на работу оформлял, да подъёмные выдавал? Да, кадровиком он был и парторгом. Он родился здесь, в Лутошкино 25 декабря двадцать седьмого года, а я 30 декабря, но в другом селе, родном селе мамы. Он и записан в сельсовете двадцать седьмым годом, а я пятым января двадцать восьмого года. Да просто была такая пурга, что из дома не выйдешь – откапывались. Во, сколько снегу навалило! Когда немного со снегом разобрались, а то лошади снег был по брюхо, меня и повезли регистрировать. Было это уже в двадцать восьмом году.
Когда пришла война – двадцать седьмой год призывали. И неважно, какого ты месяца – год двадцать седьмой подлежит призыву!
Пашка попал на войну с Японией. В первом же бою их противотанковую пушку накрыло снарядом. Живой он остался, но на нём не было живого места. Приехал сюда, домой, после госпиталя. Образования никакого, ну, семь классов. Успел перед боем написать заявление в партию. Пока лежал в госпитале, приняли. Ну, его, как я уже говорил, оформили кадровиком и парторгом. Здесь, в селе, у него никого не осталось, куда кто пропал, или уехал, неизвестно. А он инвалид, за ним уход нужен. Вот он, бедняга, помыкался, помыкался, да и руки на себя наложил. В сорок девятом.
А его двоюродный брат записан был двадцать восьмым годом, может, поэтому и выжил, а сейчас за столом сидит, деликатесы жрёт. И не семь классов у него за плечами, а сельхозвуз с отличием и Высшая Партийная Школа! Вот вам и пять дней разницы! Потому и говорю – мы с вами, конечно, «везунчики»! Давайте выпьем, друзья!
Они разошлись через полтора часа, очень довольные друг другом, радуясь жизни, вкусной пище, озонированному после дождя воздуху! Договорились, что дней за десять до отъезда, съездят на рыбалку. Не на пруд – туда же на машине не проедешь, а на небольшое, но хорошо знакомое директору безымянное озеро, куда можно добраться на машине.
В директорский «москвич 2140» они садились рано. Дождя не было, но сильный туман создавал состояние зябкости. Хотелось поскорее забраться в тёплое нутро машины, поэтому вся поклажа была уложена быстро, а удочки привязаны к багажнику на крыше.
Вера Лаврентьевна сидела на пассажирском кресле рядом с директором, остальные теснились сзади, посадив Ананыча в середину. Впрочем, через полчаса езды все, включая Веру Лаврентьевну, спали.
Свет фар с трудом разбивал сизую пелену, а дворники старательно смахивали со стекла туманную влагу. Иван Сергеевич эту дорогу знал хорошо, потому ехал расслабленно, но быстро, внимательно вглядываясь вперёд и тихонько напевая какой-то шлягер Бабаджаняна, в исполнении Магомаева.
Голова же его, по обыкновению, была занята думами о ближайших делах и перспективах нового района. Стоящий на проезжей части дороги сломавшийся карьерный самосвал серого цвета, без габаритных огней, он, в сизом тумане, заметил в самый последний момент….
Рано утром, двигающиеся сквозь клочья тумана машины, ещё больше снижали скорость, а затем ехали медленно и грустно, оглядывая стоящий на дороге огромный самосвал, машину ГАИ, УАЗик скорой помощи, а под днищем громадной машины – смятую в лепёшку легковушку. Понять, какая марка машины, было невозможно, как и невозможно поверить, что после такой аварии кто-то смог остаться в живых. Это были они – «везунчики»!