Недавно мы побывали в гостях. Навестили старинных знакомых из числа бывших институтских друзей. Бывают такие странные отношения в жизни, которые складываются годами, иногда десятилетиями и, так и не становясь дружбой в классическом понимании этого слова, тем не менее остаются тёплыми и искренними, такими, от которых часто возникает странное чувство несправедливости жизнеустройства.
Вот и сегодня всё, вроде, было хорошо, как всегда. И уютно, и вкусно, и интересно. Поговорили, выпили, повспоминали старое....Остались абсолютно довольны друг другом и на том и разошлись до очередных посиделок. И только на улице, застёгивая поплотнее наши зимние одёжки, мы привычно переглянулись с женой, как бы в сотый, наверное, раз молча задавая друг другу один и тот же вопрос, ответ на который мы оба давно отчаялись найти: "Чёрт! Странно... Почему же мы так и не стали близкими друзьями спустя столько лет?" И с тем и отбыли домой, весело болтая о каких-то пустяках.
Всё, действительно было, как обычно. за исключением одного момента, который, собственно, и послужил поводом для этого рассказа.
Не помню точно, что именно спровоцировало эту фразу дочки наших приятелей, Кристины — симпатичной темноволосой девушки, которой недавно исполнилось 28 лет.
К этому моменту мы уже изрядно съели и выпили под занудное телевизионное бормотание и весёлое мигание разноцветных фонариков на красиво убранной синтетической елочке и, как обычно, обменивались воспоминаниями о былых студенческих годах. И вдруг плавно вплетённой в наш разговор прозвучала эта самая сентенция, немало озадачившая нас всех.
"Ну что вы, как пенсионеры какие-то, всё вспоминаете это время, как-будто там было мёдом намазано?, — смеясь сказала Кристина, и, неспешно потягивая красное вино из высокого фужера, продолжила тоном, не терпящим возражений, — мрак, серость, нищета, репресии...Вы радоваться должны, что всё это позади! Понимаю — молодость всегда приятно вспоминать! Но не так же!"
После этих слов возникла неловкая пауза. И мы, и наши приятели — её родители — удивлённо посмотрели на неё, пытаясь понять, было ли это шуткой или словами, сказанными всерьёз.
Но решительный взгляд девушки Кристины никаких сомнений не оставлял. Она говорила то, что думала.
"Kак же так, Кристиночка, что ты такое говоришь, какие репрессии, какая нищета?, — растерянно попыталась возразить мать, в то время, как отец только вздохнул и устало потёр лоб, виновато улыбаясь нам.
"Да ладно, мам!, — отмахнулась Кристина. Что я — не знаю? Что я дура? Или все вокруг врут, и только вы одни правду говорите? Бросьте, в самом деле! Извините, но надоело, честное слово! Можно подумать, что сейчас в жизни вообще нет никаких светлых сторон! У меня иногда такое чувство, что вам всем просто нравилось жить в постоянном страхе, без всего самого необходимого, в полном убожестве. А сейчас, когда всё везде есть, когда открыты все пути, вы не можете себя найти!", — с некоторым раздражением закончила она".
Повинуясь умоляющему взгляду матери, мы с женой улыбнулись и сказали: "Ну так мы и есть почти пенсионеры! Нам так и положено — старое вспоминать добром! Вот ты постареешь однажды и тоже будешь ворчать! Это нормальный процесс!". Кристина недовольно повела плечиком, потом последовал обмен ничего незначащими фразами и инцидент был благополучно забыт.
. Добавить к этой истории стоит, пожалуй, лишь то, что наша молодая собеседница вовсе не принадлежит к тем, кого мы сегодня называем "поколением пепси", о котором вы сейчас, вероятно подумали. Как раз — наоборот: Кристина весьма критически относится к любимой нами всеми партии и её несменямому лидеру, имеет своё мнение по поводу самых различных вопросов и в самом широком диапазоне, и это мнение мне лично не раз представлялось интересным и оригинальным, вполне соответствующим хорошему образованию и прекрасному домашнему воспитанию.
И потому, посмотрев на красивую, умную, образованную, со вкусом одетую девушку, которую я помнил практически с момента её рождения, я вдруг понял, что у меня нет слов. Я — человек, неплохо говорящий по-русски, не могу подобрать такие слова, чтобы равноценно возразить ей.
И одновременно понял что-то, ещё более обескураживающее. Я понял, что возражать не надо. Ни к чему. Потому что со мной говорила не Кристина. Со мной говорило время. Другое время. И сила была на его стороне.
Вот, пожалуй, и всё
Было бы нечестно сказать, что я совершенно забыл об этом разговоре. Какой-то неприятный осадок, похожий на обиду, конечно остался.
И ещё осталось неприятное ощущение собственного бессилия в поисках убедительных возражений. Поэтому, уже дома, за чашкой чая, я всё ещё перебирал справедливые, на мой взгляд, аргументы, отбрасывая их один за другим. И, перебирая эти аргументы, я вдруг совершенно случайно вспомнил случай, случившийся со мной в далёком детстве, именно тогда, когда мы жили в нищете, страхе и убожестве, даже не подозревая, какой прекрасной станет наша жизнь через приблизительно 40 лет.
А случай был самым обычным — я пошёл в кино.
Кажется, шёл какой-то американский фильм, о котором много говорили тогда. И сеанс, как-будто, был вечерним, 8-часовым. И был летний вечер. Весёлая толпа зрителей, быстро заполняла арку, ведущую ко входу в кинотеатр "Колизей". Мы жили недалеко, и родители спокойно отпустили меня одного, о чём впоследствии искренне сожалели, услыхав от меня эту историю. Однако, обо всём по порядку.
Если вы бывали в "Колизее", то, наверное, помните, что в этом кинотеатре всегда было два зрительных зала: большой и малый. Большой зал действительно был таковым, полностью оправдывая своё название, а малый представлял из себя довольно скромных размеров продолговатое помещение, расчитанное, примерно, на 100 с небольшим зрителей, без окон, со сценою, над которой располагался экран. В те далёкие годы в малом зале "Колизея" публике, ожидающей начала фильма, показывали какой-то киножурнал. Иногда там шли фильмы специального назначения — учебные, научно-популярные или детские. Иногда там вообще не было никаких фильмов — вместо них выступали артисты эстрады с весёлыми куплетами или мастера народного творчества, распевавшие песни для публики, беспечно поедавшей мороженое. Играли на балалайках и на флейтах. Действо продолжалось примерно 30 минут, после чего двери большого зала распахивались, звенел первый звонок, и благодарные посетители концерта устремлялись к своим местам, превращаясь из слушателей в зрителей.
Так случилось и на этот раз.
Я прошёл контроль прямо напротив входа, свернул направо, встал в очередь в буфет за мороженым, потом, с аппетитом облизывая шоколадный вафельный стаканчик, подошёл к малому залу и уселся на одно из мест рядом со сценой, ожидая начала сеанса, до которого было ещё минут 40.
Из-за закрытых дверей зрительного зала напротив меня доносились приглушённые звуки идущего фильма. Делать было нечего, и я вальяжно развалился в своём кресле, глядя прямо перед собой, не сомневаясь, что сейчас обязательно будет что-то весёлое и незатейливое.
Я ожидал увидеть эстрадных певцов, солистов ансамбля народных инструментов, мастеров-куплетистов или начинающих цирковых акробатов.
Но на сцену как-то незаметно вышло примерно 10 человек со скрипками, виолончелью, контрабасом и трубой. Неторопливо уселись, быстро и ловко настроили свои инструменты и, не глядя в зал, тихонько заговорили между собой, ожидая кого-то ещё.
Ярко светили люстры под потолком, горели настенные бра, кресла за моей спиной лениво хлопали: скучающая публика с мороженым и бутербродами медленно заполняла пустующие ряды. Помню, как я обернулся и увидел позади меня человек 20, расположившихся вразброс, преимущественно поближе к выходу, явно намеревавшихся поскорее попасть в большой зал с первым звонком.
Музыканты, все в чёрных костюмах или фраках, пожилые, аккуратно причёсанные и гладко выбритые люди, не обращали на нас ни малейшего внимания. казалось, что они нас просто не видели.
Спустя ещё несколько минут на сцене показаался дирижёр в чёрном фраке — высокого роста старик, как мне тогда показалось. Он был безупречно элегантен, прям и строго холоден, с копной седых волос, небрежно зачёсанных назад. Но самым поразительным было то, что его правая рука была в гипсе. Она была плотно обмотана белым бинтом и неподвижно покоилась на перевязи через шею. Дирижёр спокойно прошёл в центр сцены, обернулся к оркестру, слегка поклонился ему и поднял левую руку. Музыканты прекратили свои разговоры и с готовностью посмотрели на него. Дирижёр махнул рукой, и оркестр заиграл. Медленно и грустно.
Не было никаких объявлений, не было никаких ведущих, была только музыка, заканчивавшаяся и вновь начинавшаяся. Дирижёр смотрел на оркестр, легко и непринуждённо взмахивая своей левой рукой. А музыканты, игравшие так же легко и непринуждённо, изредка посматривали на маэстро.
И их единение казалось абсолютным. Было чувство, что дирижёр физически связан со своими музыкантами, что это он сам играет своей левой рукой, извлекая музыку прямо из пыльного воздуха над старой, щербатой и давно немытой сценой. И ещё было ощущение полной нереальности происходящего. Как-будто всё вдруг изменилось каким-то странным образом. Как-будто я и остальные пришли вовсе не на фильм, а на концерт, который начался раньше обычного, и мы просто не успели развлечься дурацким фильмом в большом зале, прежде, чем придти сюда. Помню, как я вдруг кожей ощутил полную, мёртвую тишину вокруг. И обернулся. Маленький зал был набит до отказа.. Люди сидели не дыша, стояли в проходе и у дверей, а те, кто не успел проникнуть в переполненный зал, тщетно пытались просунуть головы в открытые настежь двери, которые были буквально забиты безмолвными слушателями. Никто не скрипел стульями, не шуршал конфетными обёртками, не кашлял. Не дышал.
А оркестр на сцене, казалось просто издевался над нами: исполнение становилось всё изящнее, всё совершеннее и непринуждённее, всё элегантней и воздушней.
И так же, как и в самом начале, никто из музыкантов не смотрел в нашу сторону. Никто не ждал ни нашего внимания, ни наших аплодисментов. Десять человек и их непревзойдённый руководитель, казалось, играли сами для себя, развлекая себя, ободряя себя, поддерживая себя. И не имели к нам ни малейшего отношения. И не хотели иметь.
Одной из последних вещей, исполненых тогда, был венгерский танец Брамса. Когда смолкла музыка, раздался первый звонок. Двери в большой зал открылись, приглашая всех на сеанс. Дирижёр спокойно повернулся и ушёл со сцены, поклонившись музыкантам и по-прежнему не глядя в наши сторону. Оркестр тихонько поднялся со своих стульев. Музыканты собрались уходить. Я обернулся назад. Никто из присутствующих не шевелился. В душном, переполненном зале было неестественно тихо. Помню, как какой-то мужчина позади меня тихонько сказал своей спутнице, что пора идти смотреть кино. "Молчи, дурак", — тихо отрезала женщина. И никто не улыбнулся. Я снова посмотрел вокруг. Люди сидели молча, некоторые вытирали глаза.
Hикто не уходил. Раздался второй звонок и билетёрша неуверенным голосом, негромко предложила всем пройти в большой зал, однако на неё шикнуло одновременно, казалось, несколько десятков человек, и она ушла, извинившись.
И тогда появился дирижёр. Он впервые посмотрел на нас, потом обернулся к музыкантам, всё ещё стоявшим на сцене в некотором замешательстве, взмахнул рукой и оркестр сыграл последнюю вещь в этот вечер.
Затем однорукий маэстро вновь обернулся к нам и сказал глухим голосом: "Благодарю вас!". И на этот раз ушёл окончательно. Следом ушёл оркестр.
Аплодисментов не было.
Мы все растерянно поднимались со своих мест. Несколько человек вместо сеанса направились к выходу. Фильм был им уже не нужен.
Я пошёл смотреть кино.
Название того фильма я не помню.
Зато на всю жизнь запомнил название последнего маленького шедевра, исполненного в тот день: Полька Анна И.Штрауса.
Дома я немедленно рассказал всю историю родителям. Мать, любившая музыку всю жизнь, улыбнувшись, спросила: "Ты хоть догадался спросить, как фамилия этого дирижёра?" Как же его найти без фамилии?
Увы, я не догадался спросить.
И больше никогда и нигде его не видел.
С тех пор прошло очень много времени. Мне повезло: я слышал и видел Мравинского и Темирканова, Бернстайна, Дмитриева и Янсонса, слушал Караяна и Фуртвенглера.
Но такого чувства, как в тот вечер, я больше не испытывал никогда.
-----------------—
Вот такую историю, наверное, можно было бы рассказать дочке наших старинных институтских приятелей, умной и современной девушке Кристине.
И объяснить ею нашу тогдашню нищету, убогость и ограниченность. Или только попытаться объяснить.
Кто знает....
P.S. Ещё недавно в интернете можно было найти вот такое, например, объявление, которое о многом говорило нам, помнившим старый Ленинград:
"На сегодняшний день в кинотеатре Колизей существует два кинозала. В большом зале Колизея можно разместить больше 600 человек, он имеет круглую форму .
Малый зал Колизея рассчитан на 90 человек. Сейчас он работает как кинокафе. Кроме кинопросмотра в кинотеатре Колизей можно просто отдохнуть, так как к вашим услугам бар с вкусными блюдами и напитками, бильярд, игровые автоматы и многое другое."
http://www.cityspb.ru/guide-30020/0
-------------------
Всё проходит, увы. Несколько лет назад кинотеатр "Колизей" прекратил своё существование. Его продали какой-то церкви за 10 миллионов долларов.
http://www.cityspb.ru/guide-30020/0
-------------------
Всё проходит, увы. Несколько лет назад кинотеатр "Колизей" прекратил своё существование. Его продали какой-то церкви за 10 миллионов долларов.