Часть III
Сергей
Владимир Буранов, Эдуард Вавилов и Марк Холодов склонились над столом, как военачальники над картой предстоящих боевых действий. Только перед ними лежала не карта, а эскиз декорации будущего спектакля «Жизнь Галилея».
Эскиз выполнил молодой архитектор Эмиль Сухарев. Неизвестно, как режиссеру Буранову удалось уговорить начинающего зодчего поработать на безвозмездной основе, но он все сделал на высшем уровне, не взяв ни копейки.
Эскиз был чудесен, и казалось, будто он блеском замысла освещает полутемную бурановскую берлогу. Сухарев великолепно расписал звездное небо, сумел передать ощущение космоса, бесконечной вселенной, на фоне которой разворачивались вполне земные проблемы – Галилею нечем платить молочнику, дочь пора выдавать замуж, а инквизиция плетет и плетет свои интриги.
Теперь вставала проблема: как воплотить эту изящную затею в жизнь.
– Нам нужен электрик, – задумчиво произнес Буранов. – Очень хороший, изобретательный электрик. И чтобы он согласился бесплатно сделать нам небо и звезды, которые мерцали бы в определенном порядке.
– Сергей Тучин! – в один голос воскликнули Вавилов и Холодов.
А Марк тут же для большей ясности добавил:
– Точно, Серега Тучин!
…Их веселая тройка сложилась в девятом классе накануне Нового года. Мареку Холодову родители в честь успешного окончания восьмилетки пообещали подарить восьмимиллиметровую кинокамеру, но случился очередной семейный финансовый кризис, возможный, правда, только в капиталистическом обществе, а никак не в советской ячейке. И все-таки они отложили обещание до конца учебного полугодия, если сынок хорошо его закончит.
Сынок закончил полугодие на отлично, но тут маме подвернулась горящая путевка на туристический поезд, который во время школьных каникул совершал поездку по старинным городам русского Севера. Марек наотрез отказался менять кинокамеру на железнодорожный маршрут. Однако аналогичную путевку сумела раздобыть и мама Эдика.
Эдик и Марек дружили, кажется, с первых дней своего рождения, поскольку их мамы были давними подругами, да и рожали в одно время в одном родильном доме. Поэтому Эдуарду очень хотелось, чтобы Марк поехал вместе с ним.
– Обормот, как ты не понимаешь своей выгоды? – добродушно вразумлял своего друга Эдик. – Тебе зачем нужна кинокамера? Чтобы игровое кино снимать. Правильно? И неужели ты думаешь, что мы во всем поезде не найдем человека с кинокамерой? И который тоже хочет снимать игровое кино.
Марек действительно мечтал о кинокамере, чтобы снимать игровое кино. В то время он хотел стать кинорежиссером, но ждать окончания школы, чтобы затем поступить во ВГИК, получить диплом и долго добиваться права снимать собственные ленты, он не собирался. Марек был нетерпелив, он жаждал творчества. И сочинял сценарии немых картин, действие которых происходило в квартире, во дворе, на улице. То есть таких фильмов, которые вполне можно снять обычной любительской камерой, не имея павильонов, монтажных студий и прочих атрибутов настоящего кинопроизводства.
Аргумент, что для этого не обязательно иметь кинокамеру самому, достаточно, если она будет у того, кто согласится с его идеями, на Марека подействовал. И в железнодорожное путешествие Эдик отправился вместе с ним.
Беда была, правда, в том, что места им достались в разных вагонах. И наутро, когда поезд прибыл в Вологду, где не планировалась экскурсия, но юным туристам разрешили погулять, Марек зашел к Эдику в купе, чтобы вместе с ним отправиться на прогулку.
Эдик начал было одеваться, но тут вспомнил про своего соседа – маленького щупленького парнишку, забившегося в углу своей нижней полки.
– Сереженька, ты с нами пойдешь? – ласково, но с легкой иронией пригласил его Эдик.
– Пойду, – обрадовался Сереженька и тут же вскочил на ноги. – А кинокамеру с собой брать?
Надо ли говорить, что после таких слов Марека уже не интересовали архитектурные красоты вологодского кремля и старинных церквей. Он был целиком занят своим новым знакомым. Всю прогулку он рассматривал кинокамеру «Кварц» Сережи Тучина, которую родители подарили ему совсем недавно на день рождения. А вечером они втроем сидели в купе и обсуждали планы создания любительской киностудии.
Сережа выглядел сущим дитем – на вид лет двенадцать. Но, как выяснилось во время прогулки, он был ровесником Марека и Эдика. И владел не только кинокамерой, но достаточно богатым воображением. Поэтому сценарные идеи Марка Холодова быстро обрастали яркими и смешными деталями. За время пути вся троица сочинила не менее пяти киносценариев небольших эксцентрических комедий. Поэтому по возвращению домой перед ними встала проблема: с какой идеи начать?
В конце концов, решили, что первым будет фильм про Фантомаса и майора Пронина.
Фантомасом друзья переболели в детстве. Когда выяснилось, что страшных и одновременно очень смешных фильмов про гениальное чудовище всего три, маленький Марек испытал разочарование. И тогда, собрав во дворе знакомых мальчишек и девчонок, он им таинственно сообщил, что вместе с папой посмотрел запрещенный фильм «Фантомас в СССР», который в отличие от всех остальных серий заканчивается полным крахом злодея – его побеждают советские пионеры. Почему такой жизнеутверждающий фильм был запрещен, никто не задумывался, дети охотно верили Мареку. А когда он все-таки признался, что историю про похождения Фантомаса в их любимой стране сочинил сам, пацаны единодушно решили, что Марек врет. Не мог он придумать такой красивый и смешной сюжет.
А вот Эдик и Сережа идею сделать четвертый фильм про Фантомаса охотно подхватили. Эдик при этом заявил, что победить это исчадие ада должен сам майор Пронин.
Романы советского писателя Льва Овалова никто из авторской троицы не читал, но Эдик знал анекдоты про главного героя его произведений. И охотно рассказал один из них: «Фантомас забежал в туалет и закрылся в кабинке. Из унитаза показалась голова майора Пронина: «Cдавайся, Фантомас! За меня весь народ!», «А за меня техника, – ответил Фантомас, нажал на педальку и утробно захохотал».
Роль Фантомаса Эдик забрал себе. Сережа скромно изъявил желание сыграть майора Пронина. Автору идеи достался негероический персонаж советского изобретателя вечного двигателя. Чтобы похитить это гениальное устройство, Фантомас приезжает в Советский Союз, но на его пути встает майор Пронин.
Маску для Фантомаса друзья изготовили из женского чулка, окрасив его в зеленый цвет, что, правда, не имело никакого значения. Юные киношники могли себе позволить только черно-белую кинопленку. Вечный двигатель соорудил изобретательный Сережа Тучин из колеса самоката, найденной на свалке трубки и еще кучи разнообразных деталей.
Все трое стали заодно и операторами. Они снимали по очереди – в зависимости от того, кто не был в кадре. Особенно сложной оказалась сцена на колесе обозрения. Именно там, по замыслу авторов, Фантомас настигал изобретателя, прижимавшего к груди дело своей жизни. В тесной кабинке Эдику и Мареку пришлось изображать драку их персонажей, а Сереже снимать это на «Кварц». Удивительно, но им удалось снять всю сцену за один круг, при этом кинодеятели даже не заметили, что на них пялятся изо всех кабинок.
Как только их кабинка достигла низшей точки, юркий Тучин выскочил с камерой и успел заснять лежащего без дыхания поверженного изобретателя. Кабина уже было пошла на второй круг, когда Холодов «ожил» и соскочил с нее. А раньше всех поле боя покинул Фантомас-Вавилов. Когда все трое оказались на земле, раздались аплодисменты. Гуляющая публика поняла, что ребята снимают кино, и этот процесс им понравился.
Затем сняли ставший впоследствии коронным эпизод погони Пронина за Фантомасом.
Фантомас, держа в руках добытый в сражении «вечный двигатель», бежал по всему городу от майора в штатском. Пронин случайно оказался свидетелем жестокого убийства и бросился вслед за чудовищем. Фантомас, поняв, что от советского контрразведчика ему не уйти, заскочил в автобус пятого маршрута. Чтобы не пугать пассажиров, прибегли к хитрости. Вавилов в маске только подбегал к очереди на автобусной остановке. Затем Холодов снял, как Пронин-Тучин почти догоняет противника. И следовал кадр, как закрываются двери.
Автобус отъехал, а Пронин побежал за ним. И так он бежал почти через весь город.
На самом деле Тучин бегал за разными автобусами пятого маршрута. Но создавалось впечатление, что Пронин способен перемещаться по городу со скоростью движения пассажирского автотранспорта.
Погибал Фантомас за городом в лесу. Поняв, что убежать с «вечным двигателем» ему не удастся, он швырял его в Пронина, но майор в штатском ловил эту груду деталей на лету и перебрасывал назад. Эта штука взрывалась, от «Фантомаса» оставались одни ботинки.
Безопасный взрыв сумел устроить опять же Сережа Тучин, использовав вещества из набора «Юный химик».
Фильм имел огромный успех среди родственников, друзей и знакомых. Два тренера по легкой атлетике пригласили Сережу Тучина в свою секцию, обещая, что в скором времени он станет чемпионом СССР по бегу на длинные дистанции. Они поверили, что он бежал за одним и тем же автобусом почти через весь город.
Сережа в секцию не пошел, но в школе с ним стали происходить удивительные перемены. Девять с половиной лет он тихо сидел на задней парте, на всех комсомольских собраниях молчал, поручений ему никаких не давали, зная, что он их все равно не исполнит. Друзей у него в классе не было, поскольку он никому не был интересен, а девочки вообще считали его пустым местом. Он, правда, слыл «хорошим мальчиком», но кому интересны просто «хорошие мальчики»?..
К концу девятого класса «серый мышонок» неожиданно ожил, стал проявлять инициативу, снял на любительскую камеру кино про свою школу. Более того, он стал лучше учиться, с троек по русскому и литературе перешел на четверки, а с четверок по физике и математике на пятерки. Самое удивительное, что рос он не только духовно, но и физически. И при построениях на уроке физкультуры перемещался с конца, как самый маленький по росту, в середину, а потом и вовсе оказался впереди всех. К окончанию школы он достиг своей макушкой одного метра восьмидесяти пяти сантиметров. На выпускном балу перетанцевал со всеми девушками класса, причем каждый раз по их приглашению.
После школы вся троица единодушно решила поступить в только что открывшийся в городе университет. Вавилов и Холодов избрали филологически факультет, чтобы, окончив его, стать писателями и в соавторстве творить киносценарии для будущих побед в Каннах и Москве. Тучин от дальнейшего сотворчества не отказывался, но поступать на филологический не захотел – он ничего не мог поделать со своей безграмотностью. Поэтому выбрал физику.
Вавилов подошел к делу поступления очень серьезно, принялся изучать мировую литературу, дошел до советской, и тут ему подвернулась трилогия Юрия Германа «Дорогой мой человек». Главный герой медик Володя Устименко так увлек Эдика, что он твердо решил стать врачом. Медицинского факультета в новорожденном университете еще не было, и Вавилову пришлось отправиться на учебу в другой город.
А Тучин на физфаке почувствовал себя абсолютно в своей тарелке. Факультетский корпус строители не успели сдать к намеченному сроку – у здания полностью отсутствовала крыша. И Сергей приходил на каждый вступительный экзамен первым, получал отличные оценки, кроме сочинения (за грамматические ошибки едва натянул на «тройбан»), а затем возвращался в аудиторию с кинокамерой и снимал, как прямо под открытым небом происходит процесс поступления в вуз.
Эти и многие другие уникальные кадры он потом крутил своим однокурсникам, и те единодушно согласились сниматься в его игровых лентах. Тучин и Холодов продолжали творить серию про Фантомаса. Забавный маньяк в исполнении на этот раз сережиного сокурсника Олега Штанцева проникал на экзамен под видом преподавателя, но студентам удавалось его разоблачить. Во время поездки в стройотряд родился фильм «Фантомас против ССО». В нем зарубежное чудовище пытается развалить стройотрядовское движение, насылая на трудяг-студентов плохую погоду (а с дождями им «повезло») и обрабатывая стройку препаратом лени. Под воздействием этого вещества надпись на плакате «Работа, мы тебя не боимся!» превращалась в свою противоположность по смыслу: «Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем».
На четвертом курсе от этого дела откололся Марек. Он заявил, что это все несерьезно, есть великая мировая литература и вот ее-то и надо осваивать. Именно в это время университете появился молодой режиссер Буранов, пригласивший всю кинокомпанию в театральную студию, чтобы ставить серьезные пьесы. На приглашение откликнулись Холодов и Штанцев. Тучин на них не обиделся, но сам в студию не пошел, а продолжал снимать немые короткометражки о жизни студентов, которые пользовались немалым успехом на университетских вечерах.
После премьеры «Эй, кто-нибудь!» Сергей поздравил друзей с успехом и угрюмо отправился домой, очень жалея, что на этот раз он не с ними. А когда Эдик и Марек предложили ему помочь создать «космос» в декорации к «Жизни Галилея», он согласился сразу. Не потому, что ему был интересен театр. Главное, они снова были вместе и заняты общим делом.
К созданию «космоса» подключилась примерно треть группы, в которой учились Сергей и Олег. Нехитрую схему придумали во время лекции по «Научному атеизму». Все равно никто из физиков не понимал, зачем им знать, какие существуют религии, когда Бога нет. Вечерами они воплощали то, что придумали не безбожной лекции, в жизнь.
Через неделю большое полотно с мигающими звездочками уже висело на заднике актового зала. Свет погасили, врубили музыку группы Space. Вся студия, сидевшая в зале, почувствовала себя космонавтами, вылетевшими из космического корабля.
– Здо-рово! – воскликнула Ниночка Советова, посмотрев влюбленными глазами на стоящего на сцене Тучина. Олег Штанцев горделиво стоял рядом и принял комплимент на свой счет. С этого времени он был уверен, что сердце Ниночки в его надежных руках.
– Неплохо, да, очень неплохо, – скупо похвалил работу юных физиков Буранов и тут же сделал несколько замечаний, указав, как именно и в каком порядке должны мигать звездочки.
Сергей почувствовал себя ущемленным, но сдержался, ничего не сказал. Он, как и Олег, уловил на себе взгляд первой красавицы театральной студии, и даже решил про себя, что он, пожалуй, жениться на ней. Не в этом году, конечно, попозже. Но время у него есть. Он ведь теперь стал частью этого коллектива, а потому имеет все права на его женскую половину. К тому же у него есть большое преимущество – он сам снимает кино, хорошо фотографирует, а Вавилов и Холодов – его друзья. Они помогут завладеть Ниной. Сергей знал, что они сами к ней совершенно равнодушны.
ххх
Планы Сергея Тучина относительно Нины Советовой очень скоро изменятся. Своенравные девушки оказались не в его вкусе. Через год он положит глаз на Зину Коркину. Но ухаживать за ней начнет только после того, как окончательно убедится, что их отношения с Мареком полностью себя исчерпали.
Зина не сразу ответит на его ухаживания. Она внимательно изучит этого высокого худощавого не лишенного обаяния юношу и убедится, что он ей вполне подходит. Он все-таки лучше его немного нервного друга Марека Холодова и самоуверенного Эдика Вавилова. Марк и Эдуард постоянно фонтанировали идеями, а Сережа был замечательным исполнителем. Идей и у Зины хватало. Поэтому она очень нуждалась в мужчине, который мог бы стать ей верным помощником.
Они поженятся через три года, когда Сергей Тучин будет учиться в аспирантуре, а Зинаида Коркина станет старшекурсницей. Они будут не первой и не последней супружеской парой, сведенной судьбой в университетском студенческом театре. Но только эта семья не распадется, в отличие от остальных зачатых в театре брачных союзов.
Многим их отношения покажутся холодными. На людях Сергей и Зина не будут демонстрировать своих теплых чувств, а, наоборот, подчеркивать легкую отчужденность. Казалось, что они скоро разведутся.
Но они не разведутся. Третье тысячелетие они встретят в Москве. Купят квартиру на проспекте Вернадского, но Зина большую часть времени будет проводить в Сибири у дяди. Сергею придется оставаться на хозяйстве.
Сначала у них родится сначала мальчик, потом девочка. Потом девочка вырастет и родит мальчика. Старший сын тоже вырастет, и у него родится девочка. Но внуки супругов Тучиных появятся на свет уже в российской столице. Город, который свел их бабушку и дедушку, третье поколение Тучиных не заинтересует. У них будет своя жизнь, одинаково далекая как от «Жизни Галилея», так и от жизни актеров, разыгрывавших эту пьесу на сцене в той стране в те далекие годы.
Виталий
Студийцы изменения в природе, связанные со сменой времен года, замечали лишь тогда, когда всей гурьбой возвращались с репетиций. Дело шло к премьере, отдельные сцены уже отработаны, теперь вся «Жизнь Галилея» прогонялась от начала и до конца. Шероховатости Буранов убирал по ходу прогонов.
Вечера становились все менее темными, снег под ногами сначала превратился в слякоть, и ребята получили дополнительную возможность для завоевания девушек, подавая им руки, когда нужно было пересечь ручейки, текущие с верхней части города к реке. Особой наглостью отличился новичок Сергей Тучин. Он просто хватал девушек на руки и с такой ношей пересекал маленькие водные преграды. Почему-то получалось так, что чаще всего в его руках оказывалась Нина Советова. В таких случаях она обычно легонько взвизгивала: «Ой! Что ты делаешь?», но не сопротивлялась.
Гроза над студией разразилась еще до появления природных майских гроз. Комсомольский секретарь Виталий Калинников пригласил к себе в кабинет Буранова, глядя куда-то в пол, вежливо поинтересовался, как продвигается работа над спектаклем, а затем поднял глаза и сквозь бериевские очки довольно жестко заявил:
– Прежде чем ваше творение увидят студенты, его надо будет сдать художественному совету университета.
Буранов был очень удивлен, он никогда не слышал о существовании университетского художественного совета. Не знали об этом и члены комитета комсомола Нина Советова и Марк Холодов. Тем более, что спектакль «Эй, кто-нибудь!» они никакому художественному совету не сдавали. Но от секретаря Калинникова они не ждали ничего хорошего.
…Витя Калинников в седьмом классе в первый раз взял в руки гитару. В воронежском дворе пацаны вечерами собирались в небольшой беседке, принадлежащей соседнему детскому садику, и обязательно появлялся некий Серж с гитарой. С этого момента этот Серж становился душой компании. Он пел Высоцкого или нечто блатное, типа «…где мчится курьерский Воркута-Ленинград».
Вите тоже очень хотелось быть душой компании, и он уговорил отца купить ему гитару. Отец служил парторгом крупного промышленного предприятия. С малых лет он заставлял сыночка читать правильную литературу – «Как закалялась сталь», «Молодую гвардию», ежедневно смотреть программу «Время», а вот в гитаре пользы не видел. Но и вреда тоже. А потому купил ему самую крутую семиструнку в надежде, что сынок через нее приобщиться к музыкальной культуре.
Увидев гитару, дворовые пацаны Витька зауважали, а Серж из соседнего дома взялся обучить его обязательным трем аккордам. Правда, одну струну пришлось убрать, выяснилось, что семиструнная гитара – это «каменный век и хуже того – средневековье».
Через год Витька взяли в школьный ансамбль «Круги». Крутую гитару, правда, опять пришлось переделывать. К ней пристроили какую-то примочку под названием «звукосниматель», подключили к усилителю, а тот к огромным колонкам. Витек услышал, звучание струн где-то отдельно от гитары и переполнился восторгом. А когда подошел к микрофону и запел, а звук летел куда-то в зал, он ощутил чувство полета.
С этого дня для Виталия Калинникова не существовало ничего, кроме его гитары и ансамбля «Круги». Они играли на школьных вечерах, на концертах, на танцах, на каникулах выступали на летних площадках в парке. Репертуар обычный – что-то из Beatles, Rolling Stones, Deep Purple, Led Zeppelin, а также популярных советских «Поющих гитар» и «Веселых ребят». Пытались пока без особого успеха сочинять что-то свое. На каждый концерты выходили с напяленными на шею спасательными кругами под песню собственного сочинения: «Да, это мы, ансамбль «Круги».
В девятом классе учеба у Виталика не заладилась, «Круги» отнимали слишком много времени. На вечере в честь Нового года разразился скандал: вместо спасательных кругов ребята вышли на сцену с деревянными подставками для унитазов. Терпение школьного начальства лопнуло, родителей «круговиков» вызвали к директору школы.
Папа Виталия вернулся после общения со школьным начальством очень хмурым, первым делом разбил об батарею водяного отопления гитару, а когда сынок перестал рыдать, очень жестко с ним поговорил. Отец очень логично объяснил ему, что музыкант из него все равно не получится, а жизнь – суровая штука – ее надо выстраивать по точным лекалам. Во-первых, успешно закончить школу. Во-вторых, поступить в институт. В третьих, сделать карьеру.
С «Кругами» было покончено, Виталий взялся за ум. После школы поступил на исторический факультет Воронежского университета, где всерьез и надолго занялся комсомольской работой. Получив диплом, Виталий собирался начать крутой подъем по карьерной лестнице в родном городе, но его отправили по комсомольской путевке в далекий северный город с трудно произносимым названием.
Виталий бросился к отцу за помощью, но тот порекомендовал сыну не искать легких путей в жизни, налил ему водки в граненый стакан, выпил сам и запел песню своей юности:
Мы пришли чуть свет
Друг за другом вслед,
Нам вручил путёвки
Комсомольский комитет.
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новосёлами
И ты и я.
Когда Виталий прибыл по месту назначения, выяснилось, что это далеко не самый северный город. В местном горкоме комсомола ему сообщили, что он должен немедленно отправляться в Приполярье, где молодежь на месте богатых нефтяных месторождений строит город-мечту. А Виталий Калинников назначен комиссаром зонального студенческого строительного отряда.
Будущий город-мечта встретил Виталия унылым дождем и злющими комарами. В болотистой местности стояли две пятиэтажки, а поодаль распустил паруса большой палаточный городок. Там жили студенты трех вузов, собранные на время летних каникул в двадцать строительных отрядов.
«Вот откуда мне предстоит стартовать в большую жизнь, – уныло подумал начинающий комсомольский функционер Калинников и тут же себя успокоил: – Что ж, Павка Корчагин строил узкоколейку не в лучших условиях. Не будем распускать нюни».
Виталий взялся за новое дело с комсомольским энтузиазмом. Для начала он, напялив на себя стройотрядовскую форму, отправился проверять, как в этом палаточном городке обстоят дела с наглядной агитацией.
Он прибыл на стройку с опозданием, а потому был убежден, что без него уже многое сделано. Калинников ожидал увидеть плакаты, вроде «Я там, где ребята толковые, я там, где плакаты «Вперед!» Но перед ним открылась совсем другая, просто-таки чудовищная картина.
Первый стройотряд, куда Виталий явился с проверкой, носил какое-то импортное название «Nordо Stella». Комиссар отряда Сергей Тучин пояснил, что в переводе с эсперанто означает «Северная звезда».
– С каких это пор эсперанто – язык одного из народов СССР? – съязвил Кабачков.
– Да ни с каких, просто многие ребята у нас увлекаются эсперанто, – пожал плечами Тучин.
Дальше было хуже. Калинников с Тучиным подошли к палатке, где, по словам местного комиссара, жила лучшая бригада, очень сплоченный коллектив, ребята уже третье лето проводят вместе в стройотряде. Кабачков немного воспрял духом, надеясь увидеть в палатке грамоты за добросовестный труд. Но вместо этого при входе висела странная вывеска, сделанная фломастером: «Бригада Фантомаса».
– Это какого-такого Фантомаса? – у Калинникова от удивления просто глаза полезли на лоб.
– Понимаете, мы не только работаем, мы еще и кино снимаем, – попытался было объяснить Тучин. – Снимаем немую эксцентрическую комедию «Фантомас против ССО». А бригадир Олег Штанцев играет Фантомаса.
– В стройотряде не должно быть никаких фантомасов, в стройотряде есть комсомольцы, стройотрядовцы, а фантомасам здесь не место, – резко отрубил Калинников и сорвал вывеску.
Внутри палатки было не лучше. Возле каждой кровати висели листки бумаги с еще более странными надписями. Первым попался на глаза прямоугольник, на котором фломастером было выведено: «Комиссар Жюв – борец с дурным настроением».
– Это чья койка? – жестким тоном спросил зональный комиссар.
– Моя, – скромно ответил Тучин.
– Ваша фамилия Жюв?
– Нет, Тучин.
– Так вот и напишите черным по белому: «Комиссар Тучин». Ну и пусть будет борец с чем-то там…
Листок с именем героя Луи де Фюнеса была также безжалостно сорван. Та же участь постигла «Журналиста Фандора – практикующего летописца», обозначавшего койку Марка Холодова. А вслед рассерженный Калинников посрывал и все другие надписи, пощадив лишь одну: «Бертран – инспектор бетономешалки».
– Это что, юмор? – недоверчиво поинтересовался Калинников.
– Да, юмор, – выдавил из себя вконец уничтоженный Тучин.
– Юмор я люблю, – милостиво заметил зональный комиссар и вспомнил свою школьную юность, ансамбль «Круги». Из палатки он вышел, напевая про себя: «Michelle ma belle. These are words that go together well, My Michelle».
Но на этом его неприятности с отрядом «Nordо Stella» не закончились.
Через пять дней эти обормоты собрали в наспех сбитой из плохо обструганных досок столовой комсомольское собрание, на которое пригласили командира зонального отряда. Командир Петр Ефремов, всегда деловой и подтянутый, на собрание не пошел, сославшись на неотложные дела, а отправил своего комиссара Виталия Калинникова.
Оказалось, что стройотрядовцы недовольны бытовыми условиями и работой. Они жаловались на гнилые протекающие палатки, на очень тонкие, а потому холодные одеяла. А, главное, им не нравилось, что они не обеспечены фронтом работ. Бетон привозят один раз в три дня, а все остальное время ребята просто гоняют балду.
Калинников слушал их и все больше хмурился. Назревал скандал, в котором он сам не виноват, но именно ему надо его как-то гасить. Когда все высказались, зональный комиссар начал свою речь. Он понял, что это его шанс показать себя на новом месте. И Калинников сразу решил, что будет говорить ярко и зажигательно. Он объяснит этим недоумкам, что Павка Корчагин строил узкоколейку в таких же условиях, но не жаловался. Он обвинит их в рвачестве, потому что их жалобы на отсутствие работы связаны именно с тем, что им мало заплатят. Им должно стать стыдно, что по таким пустякам они собирают комсомольское собрание. Комсомольские собрания нужно собирать для того, чтобы взять повышенные обязательства, или чтобы решить, как улучшить наглядную агитацию.
Ничего не получилось. После упоминания о Павке Корчагине раздались вопли:
– У нас опять разруха?
– Вы хотите, чтобы мы свалились от тифа, как ваш Корчагин?
«Мерзавцы, – подумал Калинников. – Корчагин такой же мой, как и ваш». А вслух заговорил о рвачестве.
–
Между прочим, материя первична, а сознание – вторично. Это Карл Маркс так сказал, – ответил кто-то из этих бездельников. – Поэтому мы и заработать хотим. Материя же первична.
Речь Калинникова не возымела никакого действия. Отряд «Nordо Stella» единогласно принял решение покинуть будущий город-мечту и уехать домой. Калинников совсем мрачный вернулся в свою временную квартиру в единственной приличной пятиэтажке. И все рассказал Пете Ефремову, живущему в той же квартире, но в другой комнате.
Скандал с трудом удалось замять. Командира, комиссара и бригадиров «Nordо Stella» вызвали в зональный штаб, где угрозами исключения всех поголовно из комсомола и университета, а также обещаниями исправить положение убедили стройотрядовцев оставаться на местах до окончания третьего трудового семестра. На следующий же день одну палатку полностью заменили, в других как-то подлатали дыры. Выделили каждому еще по одному одеялу. А с местным строительным начальством договорились, что бетон в этот отряд будут подавать вовремя. Без работы оказались другие, менее строптивые стройотряды.
Провал Калинникову простили, списав на неопытность молодого комсомольского функционера. И даже разрешили после окончания стройотрядовского сезона съездить на два месяца себе на родину в Воронеж
Вернулся Виталий поздней осенью. В горкоме ему дали новое назначение – секретарем комитета комсомола молодого университета. Того самого, где зародился строптивый стройотряд «Nordо Stella». А активные бунтари Олег Штанцев, Марк Холодов и Сергей Тучин оказались еще и активными комсомольцами. И Калинников позавидовал своему предшественнику, которого этой осенью забрали в армию.
В комсомольской работе университета царил полный бардак. Особенно в культмассовом секторе, которым руководили Нина Советова и Марк Холодов. Концертные программы никто не принимал, их Холодов и Советова составляли сами, не советуясь со старшими товарищами. Более того, оказалось, что в молодом вузе нет и никогда не было даже художественного совета, призванного направлять художественную самодеятельность в правильное русло, отсекая все идеологически вредное.
Получив добро от ректора Богатыревой, Калинников взялся за сооружение худсовета, тщательно подбирая кандидатуры. Конечно, в его состав вошел парторг Сергей Павлович Морковников, преподаватель физики и человек очень далекий от искусства. Поэтому в новую структуру был введен в качестве знатока Анатолий Дмитриевич Цункан, кандидат филологических наук, фронтовик, на войне занимался партийной работой. По предложению Цункана в худсовет включили преподавателя истории КПСС Андрея Семеновича Голвацкого. Скрепя сердце, Калинников записал имена Советовой и Холодова. Ничего не поделаешь, нужны и студенты. А эти как-никак члены комитета комсомола.
Когда худсовет был сформирован, Калинников решил устроить ему боевое крещение. Новоявленной структуре предстояло принять, а лучше не принять спектакль университетской театральной студии «Жизнь Галилея». Этих студийцев следовало прищучить, они уже имели наглость показать зрителям свой первый спектакль по пьесам американских авторов. И непонятно, кто пропустил это безыдейное творение.
Теперь эти наглецы замахнулись на большее – хотят показать себя всему городу со сцены местного драматического театра. И вот тут худсовет и должен выстрелить, показать этим вольнодумцам, что не все им в этом мире позволено.
Сдачу спектакля назначили на конец апреля. Продемонстрировать «Жизнь Галилея» комсомольский секретарь разрешил в университетском актовом зале, в котором ребята эту пьесу репетировали.
Члены худсовета чинно расположились в третьем ряду, других зрителей в зал не пустили. Режиссер Буранов перед началом сказал краткую речь, поведал о том, что студенческий театр только зарождается и попросил быть снисходительным к игре актеров, делающих первые шаги в пусть непрофессиональном, но все же искусстве.
Когда он ушел, погас свет, зазвучала космическая музыка, на заднике зажглось звездное небо. При свете этих звездочек было видно, как на сцену выносят какие-то ширмы, выходят какие-то люди. А когда все сценическое пространство залил свет, Кабачков увидел студию в полном составе. Ребята и девушки были одеты в джинсы и черные рубашки, а их лица закрывали маски, прикрепленные на палки, которые они сами держали в руках.
В космическую музыку вторглись звуки фортепиано. Актеры выглянули из масок и запели:
В году тысяча шестьсот девятом
Свет истинного знания
Излился на людей,
Из города Падуи, из скромной хижины.
Исчислил Галилео Галилей,
Что движется Земля, а Солнце неподвижно.
И также под язвительную фортепианную музыку актеры разбежались, оставив на сцене лишь двоих. Одного Калинников узнал – это Марк Холодов, нагловатый малый, любимчик ректора. Второй, по сведениям секретаря, вообще не из нашего университета. И вот этот чужак играет Галилея. Все это Калинникову решительно не понравилось.
К середине действия Виталий Николаевич даже несколько увлекся. Пьесу он не читал, а потому не мог понять, что за песни звучат в спектакле, что за маскарад устраивают эти так называемые актеры. Смотрится интересно, но совершенно очевидно, что студенты играют антисоветчину. Этот Буранов под видом Галилея вывел на сцену образ злосчастного академика Сахарова и одновременно проходимца Солженицына. А под инквизицией режиссер подразумевает партию и комсомол. Неслыханная наглость! Это ни в коем случае нельзя показывать зрителям.
Пока шло действие, Калинников старался не смотреть на сцену. Он уперся глазами в пол и размышлял над тем, как убедить худсовет запретить эту мерзость.
Действие закончилось, и члены худсовета вместе с режиссером Бурановым перешли в соседнюю с актовым залом аудиторию и чинно расселись вокруг стола. Последними зашли не успевшие даже переодеться Нина Советова и Марк Холодов. Роль председателя взял на себя самый солидный с приличным брюшком парторг Морковников.
– Ну вот, мы посмотрели работу молодого коллектива, а теперь я прошу высказываться, – добродушно начал Сергей Павлович.
Первым слово взял лысоватый с маленькой бородкой Цункан. Он положил руки на стол, нервно постучал пальцами и изрек:
– То, что нам здесь показали, никакого отношения к Брехту не имеет. Это что угодно, но это не Брехт. Брехта так не ставят. Образ Галилея совершенно не раскрыт, более того, он искажен. Галилео Галилей – гений эпохи Возрождения, а у вас он что-то жрет и вино пьет. Это не гений, это какой-то средневековый мещанин.
– По Брехту, Галилей любит вкусную пищу и хорошее вино, – попытался поспорить Буранов, но Цункан его не слушал.
– Имейте в виду, для нас партийность – не пустой звук. Для нас даже Шекспир – партийный автор. Тем более, Брехт, коммунист. А что вы из него сделали? Не знаете? А я вам скажу: это самый оголтелый звериный антикоммунизм. Вы кому служите? Советскому народу или господам из-за океана?
Ответить Буранову так и не дали. Худощавый, маленький и юркий Андрей Семенович Голвацкий, поправляя свои очки, тут же нанес второй удар:
– Я может быть не специалист в искусстве. Я может быть и не знаю, как надо показывать Брехта. Но я скажу так. Мы не жалея своих сил воспитываем нашу молодежь, наших студентов в ленинском духе. Мы их отправляем в стройотряды, они конспектируют работы Карла Маркса и Владимира Ильича Ленина. Вот, здесь сидят Нина Советова и Марк Холодов. Это наши лучшие студенты, гордость университета. И что же? Появляется какой-то Буранов и перечеркивает одним махом всю нашу работу.
– Андрей Семенович, ну зачем вы так? – снисходительно заметил Калинников. – Вашу работу нельзя перечеркнуть каким-то одним спектаклем. Но то, что они сделали, разумеется, ни в какие ворота не лезет.
Судьба спектакля была решена, и весь дальнейший спор свелся к одной теме – распустить театральную студию или все-таки дать возможность Буранову исправиться. Цункан настаивал на роспуске и немедленном увольнении режиссера. При этом он добавил, что в прежние времена его бы вообще посадили, а всех студентов, несмотря на их заслуги, выкинули из университета к чертовой матери. Голвацкий же считал, что надо просто поменять репертуар, взяться за молодежную тематику. Буранову предложил присмотреться к местным драматургам, они все-таки члены Союза писателей СССР. И поднимают очень острые проблемы, например, нарушения трудовой дисциплины в коллективах. Это очень актуально, поскольку и у студентов дисциплина хромает.
Советова и Холодов сидели, осоловело разглядывая членов худсовета. Когда их поставили в пример, как лучших студентов, Марк почувствовал, будто кто-то ножом режет его по сердцу.
– Ну что же, совершенно очевидно, что спектакль «Жизнь Галилея» по пьесе Бертольда Брехта показывать зрителям нельзя, – заключил Морковников. – Вопрос о дальнейшем существовании театральной студии будет рассматриваться отдельно.
– Сволочи! – крикнула Нина Советова и выскочила из аудитории, громко хлопнув дверью.
Марк хотел было последовать за ней, но не решился оставлять Буранова наедине с университетской инквизицией. Они вышли молча, Холодов старался не смотреть режиссеру в глаза, ему было очень стыдно за свой университет, которым до этого времени он так гордился.
Калинников даже не пытался скрыть ликования. Эти мерзавцы получили свое. Жаль только, что самовлюбленную красотку Советову и наглеца Холодова назвали «лучшими студентами». Это было неприятно, реверансы в их адрес стали ложкой дегтя в бочке с медом, которую испил сегодня секретарь комитета комсомола.
ххх
В 1998 году грузное тело Виталия Николаевича Калинникова вытащат из петли. Тело окажется живым и протянет еще двенадцать лет. А душа омертвеет, на что тело ответит беспробудным пьянством.
В середине восьмидесятых его снова отправят в город-мечту, где не слишком удачно началась его комсомольская карьера. И Калинников безропотно отправится в новую ссылку, следуя заветам отца и любимой отцовской песне:
Пусть несется весть,
Будут степи цвесть!
Партия велела –
Комсомол ответил:
«Есть!»
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новоселами
И ты и я.
В быстро растущем городе он займет должность заведующего отделом агитации и пропаганды местного горкома партии. Здесь Виталий Николаевич без всякого энтузиазма встретит перестройку, хотя скоро поймет, что она открывает перед ним новые возможности. Старого секретаря обкома КПСС Алексея Павловича Жаркова отправят на пенсию. Чтобы избрать нового, соберется партийная конференция.
Виталий Калинников выступит на ней и яростно раскритикует прежние методы работы. Имя Алексея Павловича он не произнесет ни разу, но скажет, что «свежий ветер из Москвы покончил с несвойственной северному региону жарой». «Что и говорить, жарковато у нас было, товарищи», – добавит делегат из города-мечты.
При этих словах товарищ Жарков, еще недавно вполне крепкий шестидесятилетний мужчина, при одном виде которого дрожали местные руководители, согнувшись, как глубокий старик, тихонько выйдет из зала. А наутро бывшего секретаря обкома его жена и дочь найдут мертвым на собственной даче. В руках у него будет кухонный нож, а на столе неочищенная селедка. Врачи констатируют смерть от инфаркта.
А скоро и партия, и комсомол испустят дух, Калинников окажется не у дел. Несколько месяцев он промается без работы, пока Петр Ефремов, бывший командир зонального стройотряда, воздвигавшего город-мечту, не возьмет его замом в возглавляемую им нефтяную компанию.
Только и на этот раз время поработает не на Калинникова. Мировые цены на нефть упадут, люди побегут из уже построенного города-мечты. Калинников не побежит. Он будет ждать нового ветра перемен и постарается разбогатеть. Наступало такое время, когда павки корчагины становились «новыми русскими», их состояния взлетали до небес.
Калинников сделает все возможное и невозможное, чтобы войти в их число, но почему-то именно ему не повезет, именно на него спишут махинации с продажей нефти и с северным завозом. И чтобы не видеть осуждающих глаз отца, обещавшего приехать и во всем разобраться, Виталий Николаевич примет мужественное, как ему покажется, решение уйти из жизни.
Но, вступив на путь неудач, Калинников окажется неудачлив во всем. Даже в самоубийстве. Правда, скандал с махинациями Петру Леонидовичу Ефремову удастся замять, договорившись с прокурором. А вот жизнь перестанет радовать бывшего комсомольского функционера. Жена, которой он обзавелся, едва прибыв в город-мечту, бросит Калинникова, забрав двоих детей.
Однажды в газете он прочтет очерк «Последний день секретаря Жаркова». Какому-то газетному проходимцу вздумается ворошить старье и рассказывать о давней перестроечной партийной конференции, на которой один из делегатов подверг бывшего хозяина региона резкой и в прямом смысле этого слова убийственной критике. Имя Калинникова названо не будет.
Когда Виталий Николаевич увидит, кто автор статьи, ему все станет ясно: очерк написал журналист Марк Холодов. Это месть Калинникову за тот худсовет, где принято было решение запретить их спектакль «Жизнь Галилея». На самом же деле Марк Викторович ничего не будет знать о судьбе бывшего комсомольского секретаря. Свой очерк он напишет со слов очевидцев, а те из этических соображений не назовут имя человека фактически убившего Алексея Павловича Жаркова.
Иногда в пьяном угаре Калинников будет петь Высоцкого, аккомпанируя себе на гитаре:
Если, путь пpоpубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жаpком бою испытал, что почем,-
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
А потом, отбросив гитару, будет повторять: «Ну что за херня! Я же в детстве читал нужные книги. Почему же моя жизнь оказалась никому не нужной?»
(Окончание следует)