Городской автобус довольно быстро, минут за пятнадцать, домчал нас от метро «Московская» до Пулково. Уж никак не предполагал я, что в этом местечке, где прославленная обсерватория, а в годы блокады Ленинграда героически сражались с врагом наши ополченцы, что здесь – вблизи шумных городских кварталов и дорог, может находиться какое-то садоводство. Но оказалось именно так. Слева от дороги, идущей в южном направлении, в сторону города Пушкин и далее, за деревьями и кустами прятались небольшие дома, сады и огороды.
Мы вышли из автобуса, и Владимир Васильевич, мой товарищ и коллега по писательскому ремеслу, как хозяин здешних мест, повёл меня в это садоводство. Там у него дача, а неподалёку живёт его приятель, с которым он хотел меня познакомить.
– Уникальный он человек, – в который раз говорит мне. – Мы с ним встретимся, и он расскажет нам о себе. Ты возможно напишешь о нём рассказ. Таких людей, как Анатолий Аркадьевич, вряд ли теперь сыскать.
Мы идём по узким извилистым тропинкам, со всех сторон нас обступает зелёный наряд. Вот молчаливо кланяются нам сливы. Малиновые кусты протягивают, словно руки, ветви с красными спелыми ягодами.
– Ты рви сливы, малину, – предлагает мой спутник. – Это общее достояние. Не стесняйся...
Я, поначалу робко, потом смелее, соблазнительно тянусь за дарами природы, посылаю в рот одну, другую, третью сливу. А они спелые, вкусные. За ними – ягоды малины. Они же, красно-розовые, мною любимые. Помню их ещё с детства. У нашего дома было много кустов малины, и мы с сестрой любили лакомиться ей. Случалось: едва поспеет, местами ягоды ещё зеленоватые, а мы уже их в рот тянем. Но здесь они спелые, сочные...
– Сейчас придём ко мне. Вот сюда, – приглашает хозяин, открывая калитку.
2
Дом его небольшой, как и многие дома этого садоводства. Теперь принято едва ли не соревноваться: кто построит дом, который бы затмил все остальные и выделялся бы своей вычурной архитектурой, объёмами, высотой и прочее. Некоторые теперь целые дворцы предпочитают! А тут дворцов нет. Возможно по причине скромного материального достатка людей, здесь обитающих, или потому, что, когда зарождалось это садоводство, не принято было возводить хоромы, да и с приобретением строительных материалов тогда было значительно труднее.
Владимир Васильевич стал показывать мне свой садовый участок, рассказывая что где растёт, предложил мне собирать и рвать яблоки. А внизу, под деревьями, их много, хорошие ещё, не гнилые, пропадут ведь... Много их и на яблонях. Скоро и эти окажутся на земле и начнут гнить. Довольно быстро я наполнил сумку яблоками, потом картошкой, которую хозяин накопал на грядках. Запасся этими дарами и сам хозяин. Закончив уборку урожая, мы присели на веранде.
Вдруг услышали голос. Я-то не обратил на него внимания, но Владимир Васильевич, как нетрудно было догадаться, привык к нему. Он означал: пора обедать. Это нас звал к себе Анатолий Аркадьевич, дача которого находилась метров в ста от этого места. Именно с этим человеком и намеревался познакомить меня мой товарищ.
3
И вот, прихватив с собой съестные припасы и бутылочку коньяка, мы пошли к Аркадьевичу, как уважительно называл его Владимир Васильевич. Вскоре мы подошли к дому, около которого нас встретил его хозяин. На нём были старые, местами потёртые, а кое-где рваные шаровары и простая, старенькая рубашка, за ухом – карандаш. Он только что работал, заливал цемент в какую-то форму, и вот теперь предстал перед гостями. Лицом он был приятен, свеж и по-доброму улыбался. Мы познакомились. Аркадьевич любезно пригласил нас в дом, и на правах хозяина и экскурсовода стал показывать помещения, и при этом говорил, что всё это он сделал своими руками. В его словах я не чувствовал и намёка на хвастовство. Говорил он искренно, ничуть не гордясь своими заслугами.
Не долго продолжалась экскурсия. Но разговор не прекращался. Мы-то с Владимиром Васильевичем не очень разговорчивы. Больше говорил хозяин. Сели за стол. От предложенного коньяка Аркадьевич наотрез отказался.
– Что же так? – маленькая рюмка не должна помешать работе. – Недоумевая, спросил я.
– Нет, дело в том, что я вообще не пью, – ответил Аркадьевич.
– Неужели?!
Где теперь найдёшь мужика, который бы совсем не пил? Приходиться встречать непьющих лишь среди бывших алкоголиков и тяжело больных. Правда, алкоголики или бывшие алкоголики – это тоже больные. Потом – язвенники, инфарктники, те, которые перенесли инсульт. Хотя и среди этих, язвенников и сердечников, встречаются небрезгливые к рюмке, другой... А тут совершенно здоровый мужчина замотал головой и прикрыл ладонью пустую рюмку: «вообще не пью».
И Аркадьевич рассказал.
– Мой отец был хорошим работником. О таких говорят: мастер на все руки. Просто замечательный работник. Но грешил по части выпивки. Ох, как грешил! Иногда уйдёт в запой, и – на несколько дней. Для семьи это просто беда. Мне, ребёнку, было мучительно обидно и больно смотреть на эти его художества, на скандалы с матерью. И вот тогда я дал себе слово: никогда не пить. Мне шестьдесят с лишним лет, и за это время я ни капли не выпил.
Пауза.
– А вы пейте, не обращайте на меня внимания.
Мы с Владимиром Васильевичем не такие уж «питухи», но всё же по-глотку, как говорится, пропускали. Аркадьевич, наработавшись, аппетитно ел, отвечал на наши вопросы, рассказывал различные истории из своей жизни. Хотя раньше мне Владимир Васильевич говорил о выдающемся даре своего приятеля – умении с детских лет плотничать, строить дома, тут он, в его присутствии, сказал мне:
– Аркадьевич ведь с четырнадцати лет начал строить дома. Он большой мастер по этому делу. У него и отец, и дед были славными мастеровыми. Дед работал краснодеревщиком. У графа Строганова. И вот он, сын и внук, стал таким мастером-золотые руки. Многим односельчанам строил дома. Уважение у него было, любили его деревенские мужики. Идут, а навстречу – Анатолий, они: «Доброго здоровья, Анатолий!», снимают шапку и кланяются. Можешь себе представить: мальчишке четырнадцать лет, а ему старики кланяются.
– А откуда вы родом? Где родились и жили? – спросил я Аркадьевича.
– Мои родители и я из Тамбовской области.
– В самом деле?.. Вы же мой земляк.
И мы стали рассказывать друг другу, вспоминая, родные места нашего детства и отрочества. Районы, где мы родились и воспитывались, – недалеко друг от друга. И вот – на тебе – встретились земляки! Меня же не покидала мысль: как он, четырнадцатилетний, стал таким прославленным умельцем?
– А было вот как, – начал рассказывать Аркадьевич. – Отец мой строил дом. Дело шло к концу, оставалось поставить двери и рамы. Но в очередной раз в него вселился бес – запил отец. Пьёт, спит, проснётся – опять пьёт. И нет такой силы, которая могла бы его поднять, отрезвить и заставить работать. А заказчик уже требует своё: время подошло, как договаривались. Надо сдавать людям дом. Что делать? И вот я соображаю: отец сделал разметку дверей и окон, оставалось – по ней выполнить плотницкие работы, и поставить двери и окна в проёмы. Думаю, справлюсь. Не зря говориться: глаза боятся, а руки делают. И вот я делаю. Получается. Всё как будто ладно. Закончил своё и предъявляю мужикам, которые ждут исполнение заказа. Глянули и рты пораскрывали: всё хорошо, добротно, надёжно! Не верят, что это я доделал дом. Но пришлось поверить. Когда отец протрезвел, забеспокоился: дом-то давно уже надо было сдать. Ох и ах!.. Потом увидел, и глаза на лоб полезли; ещё больше, чем эти мужики, удивился: «Это ты, Толька, сделал?!» Ну и ну, молодец!.. Вот с тех пор я и стал работать по плотницкой части, стал строить дома. И до сих пор...
Он неторопливо ел и всё рассказывал.
– Построил этот дом. Сейчас заканчиваю, делаю небольшое крылечко. Недавно поставил сарай. Видели, наверное, чуть поодаль. Своих родственников обеспечил жильём, дачными домами. Сестре перепланировал квартиру, да так, как не сделают специалисты из стройтреста.
– Он и тебе может построить дачу, если надо, – сказал Владимир Васильевич. – Он ведь, знаешь, бесплатно всем строит. И строит один, никто ему не помогает.
Аркадьевич посмотрел на меня искренне и по-доброму, соглашаясь с тем, что сказал его друг. Я же ответил «спасибо, мне не нужно». И в этот момент подумал: как может он совершенно один, без помощников, построить большой добротный дом. Ведь надо таскать и поднимать брёвна, а они тяжёлые, тащить их наверх, устанавливать стропила. Тут вдвоём или втроём впору бы справиться, а он – один. Невероятно, фантастически!.. На мои вопросы Аркадьевич ответил, что, действительно, все работы он выполняет самостоятельно, один, без подсобников, и что у него есть свои, приобретённые уже давно, приёмы и секреты.
4
Меня глубоко заинтересовали рассказ этого человека, его личность, и я подумал: наверное, в его биографии много и других любопытных и поучительных фактов.
Видимо, он прочитал мои мысли и стал рассказывать различные истории из своей жизни. Он кадровый военный, окончил военно-воздушное училище, служил в авиационных частях, но не в лётном составе; занимал различные руководящие должности.
... – А учился я хорошо, – продолжал он. – Но слабоват был по русскому языку. Думаю, как же написать сочинение при поступлении в училище, хотя бы на тройку. И вот что придумал. Тема – о творчестве Маяковского. Конечно, списывать запрещалось, но первоисточниками пользоваться можно было. Я взял томик Маяковского и стал писать. Напишу два-три простенких предложения, а дальше – отрывок из стихотворения поэта, побольше объёмом. Потом опять: два-три предложения своих, так чтобы без ошибок, совсем простых, потом списываю из Маяковского, конечно, без ошибок. И вот написал сочинение на три с половиной страницы. Получил четвёрку. Экзаменатор мне потом с ухмылкой и говорит: «Ну и хитрец ты, Анатолий».
– Аркадьевич, расскажи, как ты квартирами обеспечивал офицеров в воинской части, – попросил его Владимир Васильевич. – У тебя и в этом отношении большое дарование.
– Да, много лет я занимался административно-хозяйственными делами. Всякие вопросы приходилось решать. Известное дело: должность обязывала. Да и умел подойти к нужному человеку во власти, найти подходящее словечко, что-то полезное сделать для него в обмен на улучшение жилищных условий офицера или какого-либо ещё, ну и прочее. Меня даже за эти качества прозвали мэром города. «Надо обратиться к нашему мэру», «Хорошо обтяпал это дело наш мэр», «Мэр всё может»... – так говорили между собой офицеры нашей части, и не только офицеры. Меня многие знали в городе. Кому только не приходилось помогать?! И помогал, как же иначе. Могу и делаю.
Я подумал, не отвлекаем ли мы гостеприимного хозяина от дел. Мы-то приехали отдохнуть, собрать урожай, а он делом занят, у него, поди, раствор может испортится. Сидит в рабочей одежде, за ухом карандаш, готовый быть вынутым и начать вычерчивать линии, чтобы потом что-то разрезать, распиливать и т. д. Я попросил у него прощения за то, что, может быть, мы помешали его делам, но он ответил, что работа в состоянии его подождать, что она не волк, да и леса здесь нет: далеко не убежишь, не скроешься.
5
Посидели ещё несколько минут. Он рассказал об одном щекотливом случае, из которого ему и заместителю командира воинской части надо было с достоинством выйти. Кто-то из служивших в этой в/ч накатал на командира жалобу, что-де военнослужащие под руководством майора такого-то, то-есть нашего Аркадьевича, строят для заместителя командира дачу. Дело приняло нешуточный, можно сказать, скандальный оборот. Как известно, при Советской власти за такие дела наказывали строго.Рассматривалось заявление.
Командир вызвал предполагаемого виновника:
– Вы, товарищ майор, согнали солдат на этот объект и строите дачу заму?
– Никак нет, товарищ командир воинской части.
– Как это нет?! Вас видели там.
– Что ж из того? Я бывал там, но как консультант. Я же, известно, специалист по строительным делам. Разве запрещается быть консультантом?
– Не запрещается, – сбавляя жёсткий начальственный тон на более мягкий, сказал командир. – А с тобой видели трёх наших солдат. Они-то что там делали?
– Ничего. Я их просто подвозил к части, и они со мной там остановились. А я в это время кое-что подсказал заму, проконсультировал. Потом мы уехали.
Вызванный для объяснения к командиру в/ч автор заявления ничего вразумительного рассказать не мог. Дело пришлось закрыть.
Наша беседа подошла к концу. Как будто Аркадьевич всё рассказал о себе, не виляя, честно, так как человек он прямой и откровенный. И добродушный. Непьющий, работящий и талантливый в своём деле. Каких теперь, по моим наблюдениям, мало даже в нашем пятимиллионном городе. А, может быть, он такой – единственный?