Весеннее колдовство-Вернисаж-27

Светлана Сафо
– Вот паразиты, накидают бумажек, а ты убирай, – проворчала дворничиха Марья Ивановна.
Она подняла смятые листы и подслеповато прищурилась, стараясь разобрать убористый женский почерк. 
*** 
«В предвкушении счастья душа поёт, и я словно летаю на крыльях. Видите их сияние за моей спиной? Я уверена, что видите, – ведь в мире нет ни одного человека, который хоть  однажды не испытывал это чудесное чувство. 
Любовь прекрасна.  Во всём своём великолепии она пришла ко мне этой весной – вместе с радостным чириканьем воробьёв и синиц, золотыми цветами мать-и-мачехи и беспричинными улыбками оттаявших на солнце людей.
Я не скажу вам, как его зовут. Это имя мой талисман, моя сокровенная тайна, которой я не хочу делиться ни с кем.
Нет, наша любовь не скоротечный пожар, вспыхнувший с первого взгляда. Она – неугасимое солнце. В её лучах можно сгореть, но она тебя не предаст. Это гармония душ, а не просто физическое влечение. 
Почему я в этом уверена?
Да потому, что мы оба жили в одном доме и с раннего детства испытывали друг к другу самую нежную привязанность. Он всегда ждал, когда я выйду на прогулку во двор, и я до сих пор помню, какой радостью озарялось его лицо при виде меня.
С лихостью бывалого водителя он затормаживал у моих ног, и мы ехали кататься на его двухколёсном друге велосипеде. Конечно, если я не воображала себя принцессой и не начинала вредничать.  Когда я самым противным голосом заявляла, что не желаю пачкать нарядное платье и новые туфельки, его чудесные синие глаза сразу же наливались слезами, а на лице появлялось такое отчаяние, что я не выдерживала и садилась на заднее сиденье велосипеда. Чтобы утешить друга, я крепко обнимала его за талию и прижималась щекой к его спине. Я чувствовала, что в это мгновение его душу переполняет радость, и оттого была сама безмерно счастлива.
Мы всегда были неразлучны, хотя временами случались недоразумения. В школе между нами время от времени вставали другие. Какие-то девчонки и мальчишки требовали от нас внимания и тогда мы злились друг на друга и подолгу не разговаривали. Но всегда кто-нибудь из нас делал шаг к примирению, и мы снова были вместе. Ромео и Джульетта, дразнили нас друзья и недруги. 
И всё же настоящая любовь к нам пришла только этой весной. Вместе с его повесткой в армию. Мы вдруг осознали, что расставание неизбежно и тогда забушевал пожар.
Напуганная жуткими рассказами о том, как наши доблестные защитники издеваются над мальчишками-первогодками, я плакала навзрыд и требовала, чтобы он, как все нормальные люди, сделал себе «белый билет».
Впервые он не отступил перед моими слезами и упрямо стоял на своём – мол, я толкаю его на подлость. Пусть он дурак, но родина есть родина и он должен исполнить свой долг. 
Ненавижу армию и ещё больше нашу разлуку!»
 ***
Ведомая охотничьим азартом Марья Ивановна заглянула за урну и подняла перепачканный листок, исписанный лишь наполовину.
 ***
«Звонил он не часто, но голос у него бодрый, значит, всё не так плохо, как я себе представляла и, слава богу!
На днях пришла весточка, что ему дали отпуск, и я заволновалась. Ведь я ни разу не обмолвилась ему о ребёнке. На это есть своя причина.
Я не пойду встречать его на вокзал, где царит суматоха и полно чужих людей. Не хочу, чтобы посторонние наблюдали за нашей встречей. Мы встретимся на нашем условленном месте. Пусть это дурацкая прихоть, но я  хочу владеть им безраздельно, а ещё я хочу видеть его глаза, когда он заметит мою беременность. Хочу увидеть, как засветится его лицо».
***
– Бедная девочка! Вот ведь что делает с людьми распроклятая любовь, – пробормотала дворничиха и, сев на скамью, пригорюнилась. – Зин! – окликнула она старушку, которая направлялась к помойке. – Ты знаешь ту рыжую девчонку, из второй парадной, что недавно выбросилась из окна?
– Как же не знать? – охотно отозвалась Зинаида Тимофеевна и, поставив пакеты, набитые ненужным тряпьём, присела рядом с дворничихой. – Говорят, что у неё парень погиб. Он приехал домой на побывку, а в это время какая-то сука взорвала себя на вокзале.
– Вот возьми, почитай, – проговорила дворничиха и протянула собеседнице измятые тетрадные листки. – Ну, что скажешь? – спросила она, когда та сняла очки и сложила их обратно в очечник.
– Да что здесь скажешь? Жалко ребятишек. Они и в самом деле с детства вместе хороводились. Где один, там и другой. – Зинаида Тимофеевна вытерла слезящиеся глаза и тяжело вздохнула. – На той неделе возвращаюсь я из магазина, гляжу Ариша хоронится от кого-то, вся нарядная из себя и сияет так, будто выиграла миллион.  Там ещё какой-то тощий парень с мольбертом крутился, всё таращился на неё, и я ещё грешным делом подумала, что она нашла себе женишка, который прикроет её грех. Ан, нет. Вишь, что судьба ей заготовила.
Перекрестившись, дворничиха напустила на себя строгий вид. 
– Любовь любовью, а всё же самоубийство это грех.
Зинаида Тимофеевна поднялась и с кряхтением нагнулась за пакетами.
– А это, Марья, не нашего ума дело. Бог сам решит наказать их или наградить за верность.
Порыв осеннего ветра бросил им под ноги резные кленовые листья и дворничиха, смяв тетрадные листы, швырнула их в урну и потянулась за метлой.