5 Погремуча

   
 
   
   После случая с бревном жители этой таежной деревушки в знак глубокого уважения решили подарить мне пустующий домик, что стоял на краю деревни, и попросили погостить у них месяц-другой на случай… непредвиденных обстоятельств. Торопиться мне было некуда, и я решил остаться.
   Места здесь были богатые: в лесах обитало много зверья и дичи, на полянах грибов и ягод на любой вкус, в озерах и лесных протоках  водилось-не переводилось осетров и тайменей. Я поселился в подаренном мне небольшом уютном домике и прожил в нем несколько лет.
   Одно время у меня жила гремучая змея. Я подобрал ее еще малюткой, глубокой осенью на берегу озера, во время страшной грозы, где она под ледяным дождем, умирала после удара молнии.
   Я ее согрел на груди, принес домой, отпоил теплым молоком, выходил, а когда подросла, всему научил.
   Благодаря особой погремушке на кончике хвоста она могла любым звукам подражать. Добрым людям она радостно звенела "бубенцами и колокольчиками", а "худого" человека могла запросто оглушить.
   Как-то утром проснулся я на остывшей печи, свешиваю голову вниз, смотрю и вижу, что моя  Погремуча, так я назвал гремучую змею, закладывает в печь дрова и эти дрова поджигает. Но не спичками, а пускает на них из пасти огонь. Другой бы неопытный охотник подумал,  что это дочь какого-нибудь там Змея Горыныча. Но я сразу понял, в чем тут дело…
   У некоторых видов животных в Уссурийской тайге после попадания молнии, конечно, если эти несчастные остались в живых, могут неожиданно открыться новые способности.
   У зайца, например, после удара молнией через недельку-другую, между передними и задними лапами, могут появиться особые перепонки. Во время погони от волка или лисицы эти перепонки расправляются, и заяц, легко отрываясь от земли, планирует на ближайшее дерево. Когда же опасность минует, косой плавно слетает на землю.
   Бурый медведь, если выживет после молнии, по праздникам выходит из леса к людям танцевать гопака и ездить на велосипеде. Ну а гремучая змея после такого удара где-то через полгодика начинает из пасти пускать огонь.
   Жили мы с Погремучей вдвоем не тужили, хлеб да соль пополам делили. Зиму она проводила в кладовке, заодно и продукты от мышей стерегла. А летом на ярмарке перед иноземными гостями изрыгала из пасти огонь и могла подражать грохоту осадных пушек. Жила она в будке у крыльца и охраняла дом, пока я был на охоте, до тех пор, пока не выручила из беды всю деревню. А дело было так…
  В тот год, еще весной, одна баба несла свояку, что через дорогу, чугунок со щами, да возьми на ровном месте и споткнись! Опрокинула щи, и ошпарила лапку лягушонку, что в канаве у дороги сидел, а это плохая примета. Всей деревней потом того лягушонка студеной водой из колодца отливали, в сметане валяли и в молоко окунали. Комарами да мухами его накормили и в первое болото несчастного отпустили. Но все напрасно!
   После того случая, как все и ожидали, пришла к нам большая засуха. Дожди все лето тайгу стороной обходили. Бывало, выйдешь на крыльцо и видишь, как дождевые черные тучи у горизонта поворачивают, и вкруговую наши леса, горы и долины обходят.
   Звери снялись со своих мест, покинули берлоги и норы, подались в соседние леса искать лучшей доли. Вслед за ними улетели и птицы. В такую засуху мало чего в тайге уродится.
   А тут ко всем бедам поселился в нашем лесу, в дупле старого дуба, одноглазый леший, и давай обирать каждого сборщика ягод, грибов и лесного ореха. Что попало кому в корзину - высыпает одноглазому в дупло половину, а лешак там сопит, чавкает и грозит на весь лес: "Высоко сижу - далеко гляжу, кто спрячет грибок - сучок тому в бок! Кто схоронит пару - на том сучке и зажарю!".
   Теперь уж не до солений и варений: пройдешь с верстку - соберешь ягод с горстку, найдешь грибок - и тот с ноготок! Если и наберется за день пол корзинки, малых бы деток побаловать, то леший с этой половины съедал еще половину.
   По лесу ходить стало страшно: то в чаще кто-то замяучит, то деревья все разом заскрипят, а то на знакомой тропинке пень появится! Бывало, соберешь грибов немножко, принесешь домой лукошко, а в нем вместо груздей и опят одни мухоморы лежат.
   Когда же подошла моя очередь идти к лешаку, сплел я из бересты большой короб, положил в него мою Погремучу, сверху спелой земляникой присыпал, и думаю, будь, что будет, накормлю лешего от всей души!
   Подхожу я к дубу, а леший в дупле своим белым глазом в разные стороны крутит и говорит оттуда корявым голоском: "Откудова у тебя, мужичок, цельный короб ягоды? Ведь во всем лесу столько не собрать!" А я ему и отвечаю: "В соседних лесах спину гнул, чтобы тебя, чудо-юдо лесное, побаловать!". Засопел леший в дупле от удовольствия, закряхтел! "Давай,- говорит, - высыпай поскорее ее сюда, ко мне, уж больно твоя земляника хороша!".
   Пересыпал я все из короба в дупло, а там как полыхнет огнем, да как загремит громом! Лешак подумал, что молния в дуб попала, и выскочил наружу, как ошпаренный! От его, покрытой мхом да листвой одежонки - дым коромыслом! Глаз свой вытаращил, ничего не видит, и понять ничего не может - лешие огня и дневного света пуще всего боятся. И давай лбом все деревья считать, как сова в ясную погоду! Тут отовсюду набежал народ, и давай его хворостом охаживать! А лешак то топчется на месте и ухает, то крутится волчком и ахает! То пнем обернется, то мышкой. Мох-то на нем дымится, а по дыму его сразу все различают - особенно ребятня глазастая, с криком "Вот он!". И сразу к нему бросаются! А пуще всего радости было, когда леший в бревно обратился, ребятишки расселись и проехали на нем пол леса, пока со смехом не скатились! По всей округе гоняли лешака: трещотками трещали, в дудки дудели, и в свистелки свистели - пока совсем не выгнали!
   А, гремучая змея, преследуя лешего, еще долго в горах и долах громыхала громом и полыхала огнем, от чего набежали долгожданные тучи, и пошел дождь.
   С тех пор - ни лешего, ни Погремучи в наших краях никто не видел.