От начала до конца
Любовь - ответ на проблему
человеческого существования
Эрих Фромм
Когда по сути безразлична правда, то о каких моральных обязательствах можно говорить, и какова цена таким отношениям? Но насколько безразлична? И каковы эти отношения?
Вадим лежал бессонной ночью рядом с тихо похрапывающей женой и вспоминал о своей первой измене. Измене ли? Женились они еще будучи студентами. Погодки. Учились на разных факультетах, познакомились на «картошке», оттуда все и пошло. Любили ли они друг друга? Страсть была. Молоды были. Постель пылала под их телами. Не вылезали сутками. Да и темы для разговоров находились без труда. Тогда, двадцать лет назад. Казалось так и будет. По 22 им тогда было, когда стали они мужем и женой. Знакомы были до этого чуть больше года. Инициатором брака была, конечно, она, его энергичная Аня. Серьезно подводила под серьезное решение. Приятели его отговаривали. И такое было. Но он решился. И не жалел Вадим по началу. Но в первый же год брака буквально месяца через три был у него секс с другой. Неожиданно и вдруг. Вадим скромный был, даже застенчивый.
Сдавал он вместе с группой своей «Детали машин», включая тот самый знаменитый сопромат. И сдал. Ну как такое дело не отметить. Набралось их таких отмечальщиков десять человек. И устроили они сабантуйчик в общежитии рядом с институтом. Вадиму и задерживаться то особо нельзя было, теща в гости приехала, нужно было ее провожать вечером. Анька из другого города была. Но праздник жизни не отпускал. Понятно. Молодость. Завелись. Шум, гам, танцы. Среди них было четыре девчонки. Одна из них Оля, скромная вроде такая, незаметная, маленькая, щупленькая. Тоже кстати из молодоженов. Раньше он толком и не общался с ней.
Ни о чем плотском он в тот вечер и не думал вроде. Но алкоголь вещь энергетически сильная. Поднимает на многое. Возгорелся парень. Почему Вадим именно к Оле пристал? В памяти остался туман. И как они оказались в одной из комнат общежития вдвоем, как он организовал эту хату? Он уже не помнил деталей, как и детали машин. А что они там делали, запомнилось неплохо. Его особенно поразило, что скромная Оленька очень энергично занялась с ним оральным сексом. У него и опыта то еще по этой теме не было. Да и вообще с опытом было скудно. Барахтались они долго. Потом ее рвало от выпитого. Это он тоже помнил.
А потом он возвращался домой. Он помнил, как трезвея, входил в состояние блудливого стыда, как войдя в квартиру, тут же устремился в душ, отмывался там долго. Как ему совестно было глядеть Ане в глаза. Как смущался от вопросов о задержке. Благо теща торопилась, и проводить он ее успевал.
Они жили потом с женой близко друг к другу лет пять-шесть. И он был чист перед ней. Хотя осознание, что она не его человек стало пугать уже на следующий год. Мысли вкрадывались - чужая. Но она ждала ребенка. Потом родилась Машка. Было ради чего жить плечом к плечу. А холод вкрадывался, окутывал. Ну а дальше становилось хуже. Они по-прежнему были вместе, но он уже крутил головой во все стороны. Появились грешки. Ничего серьезного, но он был перед Аней виноват. Наверное, по-честному нужно было уходить. Но росла дочь. А потом мы же обрастаем жизненным багажом. Боимся его растерять, в итоге теряем жизнь.
Так они и жили. Был у него годичный роман, потом еще один. Остальное – это удовлетворение похоти при удачно сложившихся обстоятельствах. Анька подозревала, иногда скандалила. Но пойман за руку Вадим не был. Жили. Вот уже и дочери восемнадцать. Тепла меж ними уже особого не было, но и холодом окончательно души не заволокло.
Почему он не спал и думал об этом. Сегодня он освободился неожиданно рано. Квартиру он открывал почти бесшумно. И понял, что в доме нечисто уже по вешалке. Там висела знакомая мужская куртка, внизу и ботинки чужие обнаружились. Вадим, тихо ступая, подошел к спальне, откуда доносились звуки постанываний и пыхтение. Дверь была приоткрыта. На его раскоряченной супруге лежал мужичок и активно двигал задом. Знакомый мужчинка, старинный приятель Виталий. Постояв немного и понаблюдав, Вадим также тихо покинул квартиру.
Что он чувствовал в этот момент. Пустоту. Чего у него точно не было, так это желания ворваться обратно в квартиру и устраивать скандальный мордобой. Не из за трусости. Просто не было. Он зашел в бар неподалеку, просидел там до вечера, выпив не так уж много. Выпитое его разогрело. И Вадим стал жалеть, что не набил морду этой твари Виталию. Забыв видимо, что сам когда то подкатывал к его жене. Та правда не ответила пониманием. Потом он пошел домой. Поужинал. Был хмур и молчалив. Аня напротив оживленна, весела, светилась вся. Когда они легли в постель, он набросился на нее и долго ожесточенно овладевал. Для нее такой порыв был неожиданен. Они уже редко были вместе, а если и были, то отрабатывал Вадим свою программу по уже укоренившемуся сценарию. Этот натиск ее поразил, но вскоре она включилась, и с такой же страстью начала отвечать на его ласки. Хотя как назвать ласками , то что он с ней делал. Он просто грубо и сильно ее имел. Потом она уснула.
У него сна не была. Он лежал и думал о том, что он всю жизнь шел не той дорогой. Что, изменив себе один раз, уже не остановиться. Что он никогда серьезно и не думал, а какой внутренней жизнью живет его, давно уже не его Аня. А ведь она была эта жизнь, и может быть постыдно страшная для него. Что он даже не знает, что за мир внутри его уже взрослой дочери. О чем она думает, чего хочет, с кем она сейчас. Видел каких-то мальчиков. Беседовал минутно, и все.
Где тот первый шаг, когда мы сворачиваем со своего пути? Где начало нашего падения? Мы идем среди жизненных соблазнов и непонятных нам в большинстве своем целей, мы плутаем и блуждаем непонятно где и зачем. Мы хотим получать, но не готовы давать. Мы законченные эгоисты, а хотим чтобы нас любили. Мы грязные внутри, а ждем чистых отношений. Мы хотим правды, а лжем. Прежде всего себе. Душа пустеет как кредитка, и уже нет сил, чтобы восстановить лимит. А долги наши растут.
Они так и продолжают жить вместе. Ведь у них хватает выдержки и терпения создавать вид, что все не так уж плохо. Вадим даже стал больше уделять своей Ане внимания. Которая возможно никогда и дня не была по-настоящему его. О многом просто хотелось забыть и не думать. Некоторые даже завидуют их паре. Только вот с семьей Виталия они уже практически не видятся.
Когда мы выбираем сами
Самое священное есть самое стыдливое,
потому что стыд есть чувство телесной
святости.
Мережковский
Похоть – один из смертельных грехов, но она же самый сладостный наркотик, если она приходит и овладевает тобой. Как и любой наркотик, она разрушает личность, как любой ненасытна. Но если она есть в тебе, уже не избавиться, только с разрушением тела.
Она уходила от него. Его жена Люба. Всегда такая уступчивая, сговорчивая. Такая яростно непримиримая сейчас.
-Ну в чем все таки причина? Скажи, у тебя кто-то есть?
-Ну сколько можно говорить, причем здесь это. Я устала. Просто я не могу так больше жить. Надоело, невыносимо. Может временно, но нам отдохнуть друг от друга. Мы становимся чужими людьми.
-Ну я же не могу без тебя. Столько лет вместе. Как так? Чего тебе не хватает?
-Ты не знаешь? А чего мне с тобой может хватать? Это не жизнь. Когда мы с тобой в последний раз отдыхали?. Когда мы с тобой вообще где то были? Когда ты мне в последний раз купил какую-нибудь приличную вещь? Во что я превращаюсь?
-Значит вопрос только в деньгах? А чего тебе там у матери будет легче? В гостях мы же бываем. В Египет ездили.
-Не знаю. Хочу попробовать. Хочу попробовать сама.
-Мы же живем вполне прилично. Не шикуем, но и не бедствуем.
-Что с тобой говорить?
-Ты о дочке то хоть подумала? Отца лишать?
-Мы у матери будем жить, не на другой планете. Будешь навещать, помогать. Ну мы уже говорили на эту тему.
Он попытался ее обнять. Бесполезно. Сбрасывала руки. Она никогда не была такой. Жили они и правда скромно. Но он считал, что относится к ней достаточно бережно. Не изменяет. Те случайные грешки, которые были с ним, по- серьезному и в зачет для мужика его лет не могли пойти. То, что мог он делал для семьи. Возможно, немногое мог. Но вот так вот уйти в никуда, к никому. Она врет. Жить с мамой. Жилищные условия там позволяли. Хватит места и ей и дочери. Но не верилось. Кто-то есть. Эти ее задержки на работе в последний год. Три ночевки, якобы у подруги. Все это лезло в голову сейчас. Он просто слепой лох. Ему хватало ее, но значит ли, что ей этого хватало?
-Ну чего ты жмешься? Скажи, что у тебя появился мужик. Правды боишься?
-Ты просто ничего не понимаешь.
Они жили вместе пятнадцать лет. Что она видела? Что видел он? И что хотели видеть? Молодость, яркую, несмотря ни на что. Первые, самые счастливые три года. Рождение Катьки. А потом? Когда были деньги ездили отдыхать на море. Но не каждый год. А так работали, растили дочь. Ходили в гости. Летом по выходным иногда ездили на шашлыки. Семейные праздники. Праздники друзей. Не так уж много. А еще были непростые дни и времена, когда просто выживали. Были радости, связанные со становлением дочери. Были и сложности. Была ли любовь? Он был очень привязан к ней. Его и сейчас тянуло к ней, ему хватало близости с ней. Для нее это была давно приевшаяся, временами утомительная процедура. Но ей не было за что обижать его. Подыгрывала.
А ведь Любе томительно хотелось чего то. Хотелось в жизни волнующего кровь, зажигающего глаза. Не хватало настоящего пира чувств для души и тела. Изменяла ли она ему? Она жила слишком на виду, чтобы для этого были большие возможности. Да и грязи не хотелось. Но было, было. Помнилась поездка к родне, в город, где она заканчивала школу, когда она встретила одноклассника, который только отправил семью на курорт. И она все ночи провела в его семейной спальне. Это было нечто. Люба безудержно и неутомимо совокуплялась на чужом брачном ложе. Она позволила ему многое, да и сама была на многое готова. Тогда по-настоящему она впервые попробовала оральные ласки. И вошла во вкус. С мужем она никогда бы на это не решилась. В этом было столько порочного и будоражущего для нее. Какое то необыкновенное чувство вожделения и собственной испорченности. А на обратном пути, уже почти подъезжая к дому, произошел вообще незабываемый случай. В тамбуре она столкнулась с мужчиной, который ехал в ее вагоне и ее как током пробило. Его видимо тоже. Не сговариваясь они прошли в его уже пустое купе и закрыв дверь, набросились друг на друга. Десять-пятнадцать минут, окончившиеся взрывом оргазма.
Было в памяти и кое- что еще. Рабочий роман, протянувшийся где-то полгода, где ложем любви служил офисный стол. Случай на пикнике, с приятелем мужа. Тогда сыграл большую роль алкоголь. И потом это некоторое время вяло длилось время от времени. Были и разовые моменты, доставившие ей по-честному удовольствие, но и пугающие ее тем, что она может так быстро и легко низко пасть. Люба была привлекательна, да что там привлекательна , хороша собой и сейчас , когда ей уже было 35. На нее клевали, а она иногда соглашалась. Стыдные разовые радости заводили, давали драйв. И главное она поняла, что больше всего ее приводит в неистовство, когда с ней ведут себя грубо. Когда ее именно брали, ломая слабое сопротивление. Мягкую и податливую, но со стержнем упрямства внутри, ее стали с возрастом одолевать нестерпимо жгучие половые фантазии. Ведь внутри она никогда не была правильной, покладистой и послушной девочкой.
А еще был Кирилл, один из самых близких приятелей мужа. Часто жены ревниво отгораживают мужей от друзей юности. Но в ней не было этой женской стервозности. Они дружили семьями. Кирилл был удачливый предприниматель, чуть нагловатый, веселый, коммуникабельный, немножко негодяй. В нем была та мужская подлинка, которая обычно нравится молодым женщинам. Он волновал ее всегда. При нем она всегда вела себя по-особенному, смущенно и в тоже время с кокетством, чувствуя на себе его плотоядные, раздевающие, отнюдь не дружеские взгляды. Он был заядлый бабник этот Кирилл, и его жена Марьяна уже устала от этого страдать, смирилась. Он всегда чувствовал заинтересованных им женщин, умело провоцировал их на контакт. Да с ним, неунывающим и жизнерадостным, и общаться то было всегда легко и комфортно. Когда она встречалась с Кириллом ей было и хорошо, и неудобно в одно и то же время. Особенно когда он как будто невзначай касался ее, а ее кожа покрывалась мурашками. Но все было в рамках приличия до поры до времени. Долго было.
Люба сдалась год назад. Они случайно встретились в городе, разговорились, посидели в кафе, а потом он затащил ее к себе. На пару с компаньоном он снимал небольшую квартирку для амурных утех. Он взял ее чуть ли не в лифте, во всяком случае на пороге квартиры она была уже без юбки. То что случилось потом было как во сне. Он был груб, но это приводило ее в неистовство. Он заботился только о себе, делал, как хотелось ему, и добился своего стремительно. Но она уже успела дойти до точки кипения, и их оргазм почти совпал, а для нее он был такой силы, что прошел по ней судорогой. Она кричала, никогда раньше такого не было. Потом они лежали вместе и она ласкала и возбуждала его орально, а он руководил, учил, как будто с издевкой. В эту ночь она осталась у него, разведя мужа по телефону, что стоило небольшого труда. Кирилл не был половым гигантом, но секс был его основным хобби, хотелось много и хотелось по разному. Он добился от нее в эту ночь и анальной близости. У ней был в прошлом крохотный опыт, неприятный и болезненный. С Кириллом получилось все по другому. Это только усилило чувственное влечение. Особый эффект придавала порочная сущность самого процесса и конец был не менее бурным, чем в первый раз, приведя ее в настоящее исступление. А еще они разговаривали. В основном, говорил он, рассказывая о своих связях и половых подвигах. Ему явно доставляло это удовольствие. Он не стеснялся подробностей, ему нравилось развращать других. Люба, скрывая стыд, жадно и ревниво слушала, память цепко хватала детали, а воображение рисовало яркие картинки того, что происходило на необъятной кровати в этой, теперь казалось ей навсегда для нее пропахшей плотскими ароматами сладострастия, квартире. На утро он расстался с ней почти небрежно, даже не целуя, лишь похлопав по заду.
То, что произошло, показалось ей, несмотря на понятную ей низость произошедшего, настоящим, а ощущения непередаваемо сильными, волнующими, незабываемыми. Она вкусила наркотик и они стали встречаться. Их было двадцать пять этих встреч. Она их считала. Что для Кирилла было неким рекордом. Обычно он так долго на одном объекте не задерживался. Видимо дополнительно его грязную натуру притягивало то, что он покрывает жену друга. Они встречались на пару часов, причем на секс уходило не так уж много времени, Кирилл довольно быстро удовлетворялся, но всегда успев удовлетворить и ее. Больше всего ему нравилось внести в очередную случку какую-нибудь срамную непристойность. А разговоры. Он растлевал ее, и она с удовольствием растлевалась. Была ли в них только правда. Вряд ли. Но он добивался своего. Однажды он уговорил остаться ее еще на одну ночь, взяв за компанию одну из своих подружек, молоденькую блондинку. Они удовлетворяли его на пару, и она пошла на это, чувствуя унижение, но и сладость греха. Люба и блондиночка занимались лесбийскими играми, а он пристраивался попеременно то к одной то к другой, явно отдавая предпочтение более молодой партнерше, что ее бесило и заводило до крайности. Ей это не особенно понравилось, хотя и оставило яркие воспоминания. Она даже потом попробовала заняться этими играми с одной из своих подружек после посиделок за бутылочкой вина. Получилось довольно забавно, хотя потом и не повторялось. Но с Кириллом она больше на такие игры уже не шла.
Последняя их встреча была и их последней ночью. В ту ночь он поступил с ней очень низко. Подпоив, он развел ее на сношение втроем, вместе со своим компаньоном, ражим рыжим детиной. Они пыхтели вокруг ее распластанного тела, меняя позиции, крутя и вертя ей как большую куклу. Особенно старался детина. Он делал все более сильно, мощно, длительно, старательно и изобретательно, любитель порнухи, а приносил ей больше боли и мучений, чем удовольствия. Хотя после некоторого внутреннего сопротивления, она расслабившись и подчинившись позывам тела, включилась в эту схватку, уже с энтузиазмом. Добившись цели рыжий и Кирилл освобождали себя от семени и она глотала их липкую соленую сперму, чувствуя себя мерзкой и грязной, но и получая телом и мозгом почти что мазохисткое наслаждение. Возбужденные они еще приступали к ней, а рыжий был вообще неутомим. Измучили, можно сказать изнасиловали и надругались. Но это с ее прежних позиций на порок и на грех. Теперь она получила освобождение. То, что казалось постыдным, стало естественным. Если нравится, так остро вкусно для нее, почему нет. Короткая, пусть и грязная свобода от серости жизни. Низкие страсти и эмоции дарили упоение и блаженство. Ее внутренний генезис сыграл с ней злую шутку. Она поступила в рабство своему похотливому телу. Похоть оказалась значительно более привлекательней для нее чем добродетель.
Больше они не встречались. Он ее бросил. Прощальный аккорд. Люба переживала. Понимала, что теперь с новой собой ей не трудно будет найти Кириллу замену. Но ее тянуло именно к нему, к своему растлителю. А еще она возненавидела мужа. Он стал олицетворением болота ее прежней жизни. Пусть ее несло сейчас по мутным, грязным водам, но ведь несло же. И вот теперь она уходила от него, ей нужна была свобода, и ее было не остановить. И не объяснять же ему, дураку непонятливому, почему. И она ушла.
Жила Люба теперь с матерью и дочерью и не ограничивала себя ни в чем. Она не напрашивалась, но весь вид ее зазывно говорил о доступности, и все встречные мужики с активной половой позицией это понимали. А она выбирала. Ей было легко и свободно. Жизнь ее теперь была постоянно заполненной, а то, что заполняло . эту пустоту прежде всего похоть, ее уже не волновало. Был сладкий соблазн любовных игр, а потом плотские наслаждения. И уже непонятно, что было важнее для нее. К тому же. Половые связи при правильной позиции женщины щедра на подарки и подношения. На работе любовник опекал ее. Да и по жизни ее половые партнеры помогали ей. Среди них, кстати, одно время задержался тот самый рыжий, причем на той же самой квартире, в его смену. Кто кого использовал, еще посмотреть. Их было немало этих мужчин, был даже молодняк. Она окунулась в пучину порока с головой и попробовала многое. Несколько раз она встречала Кирилла, каждый раз с новой спутницей. Он кивал ей головой и глумливо улыбался, подчеркивая, что рядом с ним точно не товарищ по работе. Она не подходила.
Через два года Кирилла убили. Он ловко путался с бабами, но запутался в денежных делах. Много задолжал и получил пулю в лоб. Она была на похоронах и так рыдала, что Марьяна смотрела на нее с испугом и изумлением. Был на похоронах и муж, но ее он не интересовал. Он заходил временами к ней и дочери. У него как то не складывалась личная жизнь, и он смотрел на нее в каждый свой приход с собачьей преданностью. Ей было не до него.
После этого Люба стала сдавать. Как-то перестала следить за собой, растолстела, подурнела, постарела. Статус стал снижаться, акции пошли вниз, спрос упал. Ей пора было найти хозяйственного мужичка, осесть с ним, укрепиться по жизни. Но попадалась какая то шваль. Она стала выпивать, а потом и пить. Женский алкоголизм беспощаден. Она спилась за пять лет. Измученная мать, не выдержав испытаний, умерла. Дочь ушла к отцу отец. Она продала квартиру. Потеряла все. Конец ее как многих опустившихся людей был страшен. Забили собутыльники.
Ее бывшего мужа пригласили на опознание. Он стоял и смотрел на это опухшее, в синяках и кровоподтеках божье творенье, ища черты его Любочки, которую он взял когда-то тонкой прелестной девочкой девятнадцати лет. Тогда он часто называл ее звездочкой. Щемящая волна жалости дрожью шла по телу, глаза влажнели. В сущности только ему одному она и была по настоящему нужна в этой беспощадной к ним жизни. Его губы беззвучно шептали: «Прощай любимая. Звездочка моя».
Лучше не знать
Подчас любовь - это просто твоя
способность любить, а не заслуга того,
кого любишь.
Джон Фаулз «Волхв»
Он познакомился с ней в парке, в центре Москвы. Был с приятелем, она с подругой. При таком боевом раскладе часто случаются удачные выстрелы по цели. Вот только куда придешь с таким трофеем. То, что попало на мушку, воодушевляло. Вы знаете, чем мы нравимся противоположному полу, и чем они нравятся нам? Для него это было не очевидно. Вопрос открытый, непонятный, сложный. Столько было пролетов, столько разочарований. По правде говоря, несмотря на свой далеко не мальчиковый возраст, он был очень наивен в общении с женщинами. По настроению мог быть горяч в беседе, обаять и увлечь, добиться желанного, но женской натуры, по сути, никогда не понимал и обольщался постоянно. Была такая глупая привычка довыдумывать партнершу. Опасная и неразумная. Детская. Но он уже вышел на стрелковую позицию.
Лене было чуть меньше тридцати, ему под сорок. Разведена, бездетна, его же семейное положение было ему не понятно. Жена есть, подрастали дети, но семьи не существовало уже давно. От безысходности казалось, что ее вообще никогда не было. Денежный вопрос не стоял, семья не страдала, место для встреч имелось, а вины за похождения он не чувствовал. Они сошлись. Довольно забавно это произошло. Долго отказывая ему в телесной близости, Ленка, в конце концов, сама ему ее предложила. Кто их поймет этих баб? Нравилась ли она ему? Ну скажем так, поначалу он прост ее хотел, но был деликатен. А потом и как человек, она начала входить к нему в душу. Он стал привыкать к ее присутствию в своей жизни. Она умела слушать. Без нее уже становилось тяжело. Наступила пора острой влюбленности.
Казалось, Лена тоже была искренне привязана к нему. Встречались часто, отдыхали вместе. Ездили к нему на дачу. Он пропадал теперь из дома сутками. Жена скандалила. Но было все равно. Любовная игра дошла до той стадии, когда он уже готовился сжечь многие мосты. Лена пока не предъявляла никаких требований. А он, путаясь в своей привязанности и решая для себя, насколько его возлюбленная важна для него, готовился принять решение. Но что то смущало.
Знаете, коровы чувствуют, когда их ведут на бойню. Мы, обольщаясь и увлекаясь, позабыв разум, бывает, вдруг остро понимаем, что мы не в чистом поле, а на минном. Время шло, отношения разрастались, он прирастал к любимой женщине, вопросы копились, и что-то нужно было делать с будущим. Сняв квартиру для любимой, он жил уже почти на две семьи. Советовался даже с приятелями, что предпринимать дальше. И вдруг понял, что он у Лены не один.
Это осознание настигло внезапно, наотмашь, даже не помнился первый предлог для недоверия. Просто понял и все. А штрихи и намеки ее подозрительного поведения уже стали копиться в темной, грязной копилке предательств. Он не был ангелом и его может и стоило за кое что наказать. Но тут другое. Ее вторая а может и не только вторая жизнь. Кто осудит женщину, если она делает свой выбор. Но кто простит, если она живет в этом выборе, опутывая тебя липкой паутиной лжи.
А самое страшное, что почувствовав, что он у нее не единственный, он понял, что любит, болезненно, до одури любит ее и не хочет терять. И стал терять себя. Ревность сжигала его. Унизительно смотреть человеку в глаза и чувствовать, ощущать на себе липкие лживые следы измены. А сказать, начать разборки, значит все разрушить. Разрушить фальшивый карточный домик их любви, но ведь другого не было. Это были тяжелые дни.
Лежать в постели, ласкать и мучиться жгучими муками ревности, смотреть на нее и слушать лживые слова, и решаться, решаться уйти. Кто порой приносит нам самые «радостные» вести о наших спутницах? Лучшие подруги наших подруг. Его история не стала исключением. Ее звали Аллой, считалась ее самой близкой приятельницей, но за спиной своей наперсницы не стеснялась флиртовать и с ним. А потом случился тот единственный раз, когда он заезжал к Алле домой, забрать ее на вечеринку и у них произошел секс, жаркий, горячий, стыдный. Где инициативу проявила она, а он поддался , поддался без вины, как будто мстя Елене. Тогда и посыпались откровения шерочки о машерочке. Он и раньше догадывался о связи любимой со своим начальником, но думал, что это в прошлом. Оказывается все живо, а был там еще и его заместитель, все в движении, а уж кто, как и в каком порядке сил не оставалось слушать никаких. Мерзость офисная, где продвижение и опека являлись главным стимулом. А, главное, на горизонте рисовался еще какой-то полубандит Вова, который вроде и как бы собирался разводится ради его Ленки. Одно дело подозревать, даже знать, но слушать эту грязь из чужих уст. Это больно.
Говорят, что ненависть – самый тяжелый груз для жизни, но кто взвешивал любовь, да еще и отравленную. А он жил, жил с этим и готовился к ее дню рождения. Что такое черная душа? Наверное, тогда она была такой у него. Хотелось и отомстить и не отдавать, бороться за свое животное право обладанием самкой. Но ведь хотелось и жить. А разве это была жизнь?
А потом наступил ее день рождения, с щедростью разгулявшегося купчика полностью им профинансированный. С 29-ю алыми розами от него, с кучей гостей, а среди приглашенных и Вовчик. Она видимо совсем ошалела. Он напился вдрызг, но кусками утонувшего в алкоголе сознания помнил, как она и там не стеснялась с ним флиртовать. А что она делала в снятой им квартире? Думать об этом было нестерпимо.
В качестве главного подарка он оплатил поездку в Испанию, и они улетели туда через два дня. Хорошее место, достойный отель, красивый номер. Индивидуальный заказ. В первый же вечер они пошли в лучший ресторан города и за ужином он сказал ей, что принял решение, развод оформляется, и он хочет, чтобы его женой стала она, подарил кольцо. Она сияла. Они танцевали. Он с нежностью смотрел на нее и говорил все ласковые слова, которые знал. Сказочный вечер.
Лене, как водится, потребовалось отойти в дамскую комнату и, когда она вернулась, сказка кончилась. Его не было, не было и ее сумочки, с телефоном, документами, с подаренным им кольцом. Вначале у нее не возникло и тени беспокойства. Отошел, а сумочку взял из предосторожности. Но время шло, а он не возвращался. Он не вернулся, оставив ее за неоплаченным столиком ресторана. Она еще не знала, что номер в гостинице бронирован только на два дня и она осталась в чужой стране с тридцатью долларами заначки, лежащими в ее чемодане. А он в это время уже летел в Малагу, уж там он оттянулся по полной, излазил все бордели.
Он не интересовался, как она вернулась и вернулась ли вообще, через что ей пришлось пройти. Оборвал все связи, все нити с этим куском своей жизни. Вырвал из сердца. Он осудил ее и привел приговор в исполнение, не сказав ни одного слова упрека своей бывшей любви.
Он живет сейчас один. У него три подруги, по расписанию. Две замужние женщины и молодая разведенка с ребенком. Много пьет. Внутри пустыня. Сказки кончились. Осталась скучная проза. А кто ее сейчас читает. Ее нужно просто прожить.
На дне копилки чувств
Из дома пропало золото. Из материнской шкатулки исчезли цепочка и браслет. И пало подозрение на детей. И если дочь шестнадцати лет умело отбивалась, казалась невинно оскорбленной, то сын, тринадцатилетний подросток, явно вызывал ощущение своей вины, путался в показаниях, краснел. Не убедителен он был в своей честности. Начались разборки, выяснение отношений, крики, ор. У них и раньше-то не было особой близости между собой в семье, а теперь такая гадость приключилась. Мать была твердо убеждена, что ее мальчик связался с дурной компанией и ворует из дома. Вела упорное расследование, пытала допросами парнишку, и с этого пути ее было не свести. Муж вяло помогал ей в этих раскопках. Жил он в семье, но в лично отгороженном мирке, мало интересовался детьми, еще меньше женой. Да и являлся ли он мужем после прожитых вместе восемнадцати лет. Странная вещь, как часто живут люди бок о бок, затылок в затылок в сознательном возрасте самый главный и длительный период жизни, казалось, хоть как-то сродниться должны, прикипеть, прижаться душой, а только по паспорту вместе. Они даже без любопытства друг за другом наблюдают и ведь не разбегаются.
А между тем, в доме постепенно начинался ад. Из числа подозреваемых не выпадал никто, даже редкие гости, но основным оставался мальчишка. Тема пропажи жила постоянно, горячо обсуждалась и дискутировалась, не забывалась, не покрывалась плесенью времени. Постоянный моральный гнет. Никакого охлаждения в накале страстей. Во всяком случае, если огонь не горел, то угли тлели. По-взрослому парню стоило схитрить и признаться в том, чего не было, и все бы постепенно утихло. Повиниться бы ему, ведь простили бы. Он же знал непримиримый характер матери и ее упертость в своей правоте. В конце концов, не так катастрофична потеря. Важен был сам факт, что в семье завелся вор, который непременно должен сдаться. Но юное, честное упрямство не давало ему этого сделать. Теперь в семье завелась паршивая овца, тяжко согрешившая в своем овине, не покаявшаяся, способная на любое предательство. Таково было стойкое убеждение, по крайней мере, с материнской стороны. В семье росли недоверие и неприязнь. Неудивительно, что первыми настоящими врагами стали брат с сестрой. Ситуация озлобила их. Надоело материнское неистовство, нудные поучения отца. Ведь в глубине души каждый из них считал виновным другого. У них и раньше было непростое разнополое общение, а теперь обиды росли, делать пакости, гадить, подставлять становилось удовольствием, постепенно приходила обоюдная ненависть.
Знаете, бывает, живут на одной улице в деревне братья единокровные со своими семьями, и нет страшнее врагов в округе, хотя никто уже и не помнит, что стало первопричиной этого противостояния. Ну, вот что то подобное. Стоит только начать враждовать, и не заметишь, как втягиваешься в этот увлекательнейший процесс. А у парня к тому же начался тот возраст сложный, когда семья перестает быть приоритетом, и может никогда уже и не станет. Когда родители раздражают и удивляют своей тупостью, достают назойливостью. Когда ты вдруг четко, как тебе кажется, начинаешь понимать, как ничтожна их жизнь, повторения которой не видишь для себя ни за что. Докучливым и неприятным становилось общение с предками. В этом они были солидарны с сестрой. Те же чувствуя это и обижаясь, только добавляли дров в костер войны. Они отходили друг от друга. Жили вместе. Одни взрослели, другие старели, а то немногое сохранившееся тепло, которое между ними еще было, казалось, уходило навсегда. Так наверное это и было.
Живем в навозной кучи нелюбви, которой больше всего в нашей жизни, просто до одурения, и тонут в ней частички и частицы, кусочки и куски, а иногда и целые шматки любви человеческой, кому что досталось и выросло.
А годы шли. Их прошло немало. Парню уже 26. Отслужил армию, жил сейчас отдельно от родителей, снимая на пару с приятелем квартиру. Одно время пытался жить гражданским браком с девчонкой, но настырная подруга за два года утомила его окончательно. Слишком много хотела определенности и слишком много его. А он и не собирался создавать семью. Отдать большую часть себя другому человеку не хотелось. Чем все это заканчивается, он видел на примере своей. Где, к слову сказать, продолжала жить его уже замужняя сестра, с недотепой мужем и маленьким отпрыском, и где полыхала бытовая война. Для близких это иногда похуже второй мировой. К тому же он был симпатичен, неплохо сложен, общителен и половой вопрос для него остро не стоял. Связи были, но краткосрочные. Он постепенно становился охотником. Выцеливал жертву, ставил силки, добивался результата и остывал. Ведь для опытного человека в плохо проходимой тайге жизни так много привлекающе пахучих запахом добычи троп, мирно пасущихся ланей для безжалостного хищника, женской еще не опробованной плоти для естествоиспытателя.
В последнее время стали его тянуть к молодым замужним женщинам. Они были и достаточно опытны, и ненасытны, к тому же в плане гигиены вполне надежны. И здесь еще присутствовал элемент опасности, приключения, авантюры. Стоило ли их осуждать и называть распутными изменницами этих юных дамочек. Кого, и за что судить, когда не знаешь, сколько еще сам соберешь грязи на своих ногах по жизненной дороге? Просто проходило несколько лет их совместной жизни в браке. Отношения остывали. И обычно мужьям первым надоедало это не раз опробованное блюдо семейной постели. И они уходили в поиск, или хотя бы думали об этой возможности. Женщины это чувствуют, мужчины бывает тоже. Растут обиды. Жизнь уходит сквозь пальцы зыбучим песком ежедневной рутины, а ведь хочется жить полноценно. Вопрос только кто и как понимает эту самую полноценность. А в любовной игре так много притягательного, манящего, пусть даже вымысла и обмана, шатких, но обольстительных иллюзий. Правда, еще больше разочарований. В особенности для одной из сторон. Но ведь и упоительных удовольствий физического соития никто не отменял. А для многих они первостепенно важны и нестерпимо зовут к воплощению половых грез. Попробовать, попробовать еще раз еще один кусочек живой плоти жизни с искусительных витрин. Бывает и вырвет, но что поделаешь.
В это время он и связался со школьной подругой сестры Ларисой. Она была замужем уже восьмой год, шестилетний сын, полноценный опыт рядовой семейной жизни со всеми ее прелестями. Она вышла замуж в двадцать один год, а половую жизнь начала довольно рано. Щенячье любопытство перед миром взрослых искушений часто нас толкает на поступки, которые можно бы и отложить. Вряд ли это являлось порочной распущенностью, скорее подростковой бестолковостью. Партнеров было не так чтобы много, но были постоянно, начиная с шестнадцати. Были стыдные воспоминания, были приятные. Ну а потом началась замужняя жизнь по влюбленности, по большим планам и надеждам и по горьким разочарованиям.
Лариса впервые почувствовала, что муж ей изменяет после четырех совместных лет. Может это и раньше было, но почувствовала она именно тогда. А тогда он поведением своим после своих случек с другими женщинами даже как будто каялся. Дарил подарки, был внимателен и нежен. Недолго, недолго это было. Тягучее, не заполненное смыслом время и быт, они поедают, разъедают наши души. К тому же стало трудно с деньгами. Для семьи это торпедная атака на полное затопление. Денег нет, муж бегает по бабам. Жизнь проходит. Понеслось. Моральных обязательств не осталось, и в ее жизнь вошли другие мужчины. Одним из них и оказался наш знакомый. Они встречались три месяца. Кроме половой близости там и не было ничего по большому счету, но она была захватывающе притягательна.
Это случилось в их девятую встречу. Лариса была в ванной. Он ждал ее в спальне и случайно приоткрыл декоративную шкатулку на трюмо. Первое, что он увидел это тот самый злополучный браслет, памятный с детства. «Сука грязная, эта она его с****ила. Тварь. Гадина». Когда она вернулась в спальню, он дрожал от бешенства, а ей показалось от полового возбуждения. Ничего не сказав, он сорвал с ее плеч халатик и, толкнув на кровать, лег на нее. Вошел грубо с яростным, остервенелым желанием порвать тело, изнасиловать. В этом неистовом, озлобленном совокуплении было только принуждение, хищный захват. Его битва за свою детскую боль, за обиды прошлые, настоящие и будущие. Лариса, в начале испуганно переживая атаку и даже пытаясь отбиться, отдалась натиску. Что-то взорвалось в ней от этой силы произвола и она ей подчинилась. Он неутомимо менял позы, не слушая ее попыток возразить, добился и анального соития. Ему хотелось безудержно терзать ее, и он это делал мстительно, без устали, стараясь доставить побольше мучений. Когда он сполз с нее, то быстро оделся и ушел, не прощаясь. Это был их последний раз.
Потрясенная, она так ничего и не поняла, а он так никогда и не узнал, что не крала Лара ничего. В то время у нее была коротенькая связь с его отцом. Несколько встреч на пустыре, в машине, где все и происходило. Не удержался греховодник. Тянуло, сладострастно, тянуло его тогда, на четвертом десятке лет, на свежее, юное мясо. И он пошел, потеряв голову на этот риск с несовершеннолетней, за законную черту опасной стезей, соблазняя малолетку. А Лариса, клюнувшая на внимание взрослого мужика, не отказала ему. Ну а индульгенцию за неразглашение он, решившись подстраховаться, купил себе этими золотыми цацками, тринадцать лет назад. Ничего лучше, мудак, не придумал. Взыграло ретивое, сорвало стон-кран в башке. Несколько неумелых минетов и потное барахтанье в тесном салоне автомобиля с глупой девчонкой. Когда-то это разрушило окончательно то, что все еще хоть в какой то мере было их семьей, отравило их сущность. Так и живут теперь они порознь, каждый по своему, за своей загородкой, с этой вросшей в их жизнь грязью, с ядом, пропитавшим их души. Иногда мы выбираем дороги, а зачастую, кажется, что дороги выбирают нас.
Вверх, вниз
Больше всего он любил мочиться на даче, на землю.
Ему казалось, что через струю он общается с космосом.
И процесс мочеиспускания из функции организма
превращается в нечто подобное медитации.
А общественные туалеты повергали в депрессию,
как будто он обнимался с трупом.
В.Токарева, "Стрелец"
Иванов возвращался в Москву из санатория поездом. Был он в той поре мужского возраста, которую можно назвать сочной. Чуть за сорок. Плотен, но подтянут, ухожен, вид убедительный, благополучный и состоятельный. Соседями по купе оказалась молодая семья: симпатичный, улыбчивый мужчина лет тридцати с небольшим, как оказалось офицер, Володя, его жена видимо моложе года на три Стелла, довольно хорошенькая блондинка, стройная, с ладной фигуркой и их шестилетняя дочурка Танечка.
Иванову всегда казалось, что в женщинах с экзотическими именами есть нечто порочное, но эта вела себя скромно, лишь постреливая на него глазами. А с Володей они быстро сошлись. Ехать предстояло больше суток, вечер, ночь и целый день. Поэтому Иванов сразу выставил бутылку коньяка для знакомства, кое что из закуски, Стелла присовокупила свои запасы и общение началось.
Алкоголь быстро их сблизил. Нашлись общие темы. К тому же в подвыпившем состоянии Иванов был очень разговорчив, красноречив, знал массу анекдотов, умел быть душой компании. Внимания досталось всем, включая дочку Танечку. Время летело незаметно. Раскрасневшиеся, довольные они конечно не удовлетворились одной посудиной. Пришлось доставать из запасов вторую бутылку. Особенно налегал на спиртное Володя, ну это свойственно нашей доблестной армии. Иванов пил осторожно, не допивая рюмок. Стелла, как он заметил, тоже контролировала себя, время от времени бросая на него загадочные взгляды. Видно было, что он ей приятен. Они говорили и говорили, смеялись. Выходили прогуляться на станциях. На одной из них возбужденный Иванов гуляя вместе со Стеллой попробовал было положить ей руку на талию, не тут то было, она ловко увернулась , явно подчеркивая, что такое обхождение ей не по нутру. «А вроде поглядывала с интересом. Порядочная женщина» - подумалось ему. Володя из купе не выходил и быстро скисал. Но все еще порывался прикупить спиртного, что все-таки и сделал на одной из остановок, притащив в купе бутылку водки. Иванов из нее лишь пригубил, а Володя хлебнул изрядно, что его подкосило окончательно. Очень скоро он залез на верхнюю полку и заснул.
А они со Стеллой еще попили чаю. Уложили Танечку. Иванов даже почитал вслух ей книжку на ночь и остались сидеть друг против друга. Возбуждение от выпитого постепенно спадало, но они еще были разгорячены, спать не хотелось. Они разговорились. Вы знаете, бывают такие задушевные беседы со случайными попутчиками, когда раскрываешь душу. Так было и у них. Говорили в основном о семейном. О детях. Оказывается, у Володи со Стеллой была большая проблема с ребенком. Девочка была серьезно больна и привозили они ее на юг для санаторного лечения. Одно время вопрос стоял вообще между жизнью и смертью ребенка. Была нужна серьезная операция, причем заграницей. Они собирали деньги. Со слезами на глазах Стелла рассказывала, на какие жертвы они шли, как старался ее муж, помогал, да и вообще это была основная его заслуга, что сумма была собрана. Возможны рецидивы, но теперь надежды окрепли. Потом она рассказывала о том как любит его, своего Володю, всю историю их взаимоотношений. Какая у них гармония во всем. Рассказывала трогательно, вызывая в груди Иванова теплые чувства. Жалко было ребенка. Радостно, что есть люди любящие, хорошо чувствующие друг друга. Было как-то умилительно по-доброму хорошо на душе. Иванов тоже кое что поведал о себе, о жене, с которой последнее время не очень ладилось, о взрослой уже дочери, и от том, как трудно ему сейчас говорить с ней откровенно, много недовысказанного, и они как-будто начинают отчуждаться друг от друга.
Пора было спать. Иванов вышел в коридор, чтобы Стелла переоделась на ночь. Когда он вернулся в купе, она заканчивала застилать топчан. На ней был коротенький халатик. Закончив, она села на постель и тут Иванов увидел, что халатик одет на голое тело. Приоткрыт на груди, и внизу был слегка распахнут, так что был заметен открытый низ живота. «Чего она обалдела что ли?» - стукнуло в мозгу, но тело уже предательски откликнулось на увиденное. Отвернувшись, он лег на свою полку. И тут же почувствовал на своей ноге теплую женскую руку. Иванов повернул голову. Стелла привстав смотрела ему прямо в глаза. И тут он понял, что его суждение о женских именах имеет право на существование.
И они пошли. В дальний от проводников тамбур. И там присев на корточки перед ним, Стелла помогла ему расстегнуть и приспустить джинсы и сразу же язычком и губами умело и опытно уткнулась в мужской пах. Время было позднее, но чувствовал Иванов себя все равно очень неловко, в ожидании, что кто-нибудь войдет, дергался. Даже смущался. Стеллу, казалось, это нимало не волновало. Делало женщина свое дело с упоением. Минут через десять, привстав на ноги она, сказала: «Колени затекли. Пошли» И взяв его за руку повела в один из туалетов, куда они вдвоем и протиснулись. Хорошо хоть вагон был современный с повышенной кубатурой этих площадей. Там она обернувшись к нему спиной, согнулась, уперлась в стенку этой каморки руками и повернувшись, поощрительно улыбнулась. Иванову до этого, несмотря на разносторонний жизненный опыт, делать такие вещи в подобных местах не приходилось. Как то мерзко. Сортир, отхожее место. Да просто узко, не удобно. Но оказывается грязные вещи в грязных местах возбуждают чрезвычайно. И положения тел подбираются. Да и девочка была та еще. Много они там чего исполнили. Стелла не стеснялась. Ее вскрики и стоны, казалось Иванову, были слышны всему вагону. Вопросы гигиены и брезгливости перед ними не стояли. Да и о красоте чувственности тут вряд ли можно было говорить. Они совокуплялись как два распаленных похотью животных и в конце концов довели друг друга до обоюдного оглушительного пароксизма оргазма. Туалет она покинула, даже не подмывшись, он же остался и пытался над рукомойником навести хоть какой- нибудь порядок и чистоту. Всплеск наслаждения уже давно умер, он чувствовал пустоту. Ощущение было такое как будто из него вынули какую то часть души и изнасиловали. Нехорошее ощущение. Он еще постоял, в тамбуре, приходя в себя. Да ему хотелось, мужскому естеству было жарко, и он пошел на это, но лучше бы и не было ни соблазна, ни совершенного этого распаленного похотью, постыдного совокупления. "Зря,зря, зря..." - не выходило из головы: "Завелся, бычок ебливый".
Когда он вернулся в купе, Стелла уже спала, посапывая. Наверху похрапывал любимый муж Володя. Чтобы избавиться от всех внутренних вопросов Иванов выпил стакан водки и тоже лег. Проснулся он с тяжелым чувством и с тяжелой головой. «Гадость какая. Зачем я на это пошел?» -думала одна часть его, а вторая успокаивала: «Да чего тут такого. Отымел бабенку. Получил удовольствие». Соседи уже встали, выглядели свежо, пили чай. Танечка увидев, что дядя проснулся, кинулась к нему общаться, он успел ее вчера обаять. Ситуация становилась еще более мерзкой. Володя, видя его состояние, поощрительно предложил опохмелиться. Не любил Иванов этого дела, но тут согласился. Легче не стало.
Супруги ворковали. Стелла нежно ухаживала за мужем, была предельно внимательна. «Какая сука» - стучало в голове Иванова. Потом как то все разошлось. Ехать нужно было еще долго . Они играли в карты все вчетвером. Беседовали, шутили. В Рязани была остановка на 45 минут, и Володя отправился с девочкой гулять. Стелла, почти не общавшаяся с утра с Ивановым, осталась в купе. Она сама заблокировала дверь и блудливо попросила с ноткой требовательности «Хочу». И он согласился, ведь опять желание пробило его мгновенно, и сопротивляться ему не хотелось. Они успели сделать все. Когда Володя с ребенком вернулся в купе. Стелла уже успела скрыться в туалете подмыться, прополоскать ротик.
Расставались они очень мило. Дружелюбно, Обменялись телефонами с Володей. Иванов видел как и Стелла сунула в карман его куртки бумажку. Они простились на перроне. Разная дрожь бывает проходит у людей по телу. У Иванова была видимо в этот момент дрожь омерзения, к происшедшему, к поведению женщины и прежде всего к себе. Он достал листки с телефонами и выбросил в урну. «Да что же мы за люди такие? Да что же я за дерьмо такое?» - но второе я успокоительно шептало: «Все нормально, старик. Не парься. Они все такие, сучки. Так их и надо. Да и это был всего лишь просто секс. Это полезно. Чтобы внутри ничего не застаивалось. Не перегорало.». И тут его вырвало.
Мизантроп
«Каждый час ранит, последний – убивает.»
Надпись на древнем монастыре
«Порой так хочется кого-нибудь убить, пусть даже по пустяковому поводу» - думал Мазин, садясь в свою старенькую «волгу», с трудом ее заводя.
«Етит твою, искалечить бы конструктора этой автомобильной срани, а заодно и производителей в зад шваброй изнасиловать рядком. Или даже просто встретить кого-нибудь с конвейера, того кто собирал его лайбу, наверное пенсионера уже, и лупить с остервенением куском металлической трубы по ленивой, тупой башке, пока она не расколется. Пусть даже потом и блевать будешь при виде его вонючих мозгов.
Или дежурную придушить сегодняшнюю из подъезда МариВанну, суку конченную. Насажали сорок-белобок, осведомительниц, наушниц, сплетниц гиенообразных. Еще «Здрасьте» им говори, а она тварь будет потом всем трепаться, как он третьего дня еле прополз мимо нее пьяненький до лифта. И еще плати за ее содержание.
Жена тоже, хороша, спутница верная, в горе и радости, измотала своим нытьем уже с утра: «То купить, это. Где деньги? Сколько можно пить?». Ебнуть сковородкой, чтоб замолкла навеки, дорогуша. А заодно и мамочку ее, тещу любимую, пилу циркулярную. Вот этой самой пилой и на куски ее, на куски.
Ничего справился бы. Чтобы она тогда запела зятьку милому?.
Теперь вот на работу тащись, а там этот жирный боров Иван Кузьмич будет отчитывать: «Мазин, ну сколько можно вас предупреждать и наказывать. Вы неисправимы. Опоздания. Не справляетесь. Надо решать вопрос о вас». Уу…, гад. Что бы с ним сделать? Эту тварь надо поболезненней. Ствол в руки и прострелить этой сволочи коленные и локтевые суставы. Незабываемые впечатления по боли.
А потом пусть калекой мается, чтоб даже ширинку расстегнуть не мог, чтобы ссал и срал с чужой помощью…»
Пока прогревался, Мазин включил радио. Попался новостной канал.
«Опять о коррупции. Бороться будем. Хули там бороться? Покажи, где живешь и на чем ездишь. А официальные доходы? Разницу - в кассу. Или выехать танковой группой на Рублевку. Навести пушки на дворцы их и замки. Сначала предупредительным залпом поверх строений, для особо упрямых можно и по верхним этажам пройтись. Все сами вынесут. А то Васильева, ****ь, под домашним арестом сидит, омары жрет, стишки про березки сочиняет. А ее ебарь толстомордый по внутреннему лифту утешать эту сучку спускается. Пригрозить курве жопастой, что в таджикское общежитие пойдет на три ночи дежурить. Она такие мемуары напишет…»
Мазин уже выехал из запутанных дворовых проулков и сразу встал в пробке на узкой улице. Теперь добраться до магистрали раньше чем минут через пятнадцать-двадцать нечего было и думать.
«Твою мать, выползли ублюдки. Не сидится им по домам. Не ездится на общественном транспорте. Бэтээром бы их, танком бы, Т-90, сейчас по ним пройтись. Оттянуться. Чтобы в месиво, с криками, воплями, стонами...»
В боковое зеркальцо Мазин видел, как какой-то джип уже недалеко от него отчаянно пытается пробиться по встречной полосе вперед. «Ну, вот уж хуюшки.» И Мазин выдвинул свое авто вбок, перекрывая машине дорогу. Тот стал беспрерывно сзади сигналить. «Подождешь, сучара. На общих основаниях». На душе стало полегче. Настырный джип все таки справился, обошел Мазина и встал перед ним, перекрывая движение. Из него вышел плотный парень и направился к машине Мазина. Мазин, опустив боковое стекло и нащупав припрятанную под сиденьем монтировку, поджидал его с некоторой даже дрожью, сродни сладострастию. Подойдя, парень наклонился к окну машины: «Ты, уебок, хорек вонючий. Тебе чего больше всех надо?». Рука парня потянулась к Мазину. Тот только того и ждал. Короткий, резкий тычок железякой в лицо противника. Тот отшатнулся, обхватив лицо руками. Мазин хлестко, с силой распахнул дверь «волги», и парень не устоял на ногах. Мазин выскочил из машины и стал охаживать упавшего ногами. Тот, сразу ослабев, практически не сопротивлялся. Явно не ожидал такой атаки. В запале Мазин, приподняв надломленного врага, стал бить его головой о свою машину. По капоту расползалось кровавое пятно.
Хорошо нашлись активные добровольцы в соседних машинах, выскочили, остановили разбушевавшегося мужика. Взбесившийся Мазин чуть ли ни с пеной на губах еще долго не мог успокоиться, распаленно кричал: «Получил, получил, гнида….»
Судили его через полгода. У парня признали тяжкие телесные. Был поврежден глаз. Теперь ему на джипе ездить разве только пассажиром. Дали Мазину три года. Могли бы больше. Характеристики с работы были хорошие. Опять же ребенок несовершеннолетний. Да и судья добродушный попался. А потерпевший, ну такой неприятный тип.
Сидит вот теперь в колонии, жена его преданно навещает. Готовится к досрочке за примерное поведение. Отрядник его сильно удивляется: «Мазин, ты такой вроде спокойный мужик. Как ты мог здесь очутиться? Какая дурь тебя привела? Баклан ты бакланом.»
Февраль 2014 года