Беспросветность рассказ

БЕСПРОСВЕТНОСТЬ



Не нужно было к нему ходить, не нужно, не нужно!..
Но если дело сделано,  когда сума уже полна, как говорит твой Друг, что толку повторять это трясущимися губами, как попугай, что проку изводить себя? Утром об этом надо было думать, утром, когда рука тянулась к телефону и набирала номер, или когда услышал ты в трубке властный голос Друга, отказался бы от этой мысли, и просто спросив, как дела, распрощался бы с ним.
Однако стоило ему напоследок по привычке предложить: «Могу ли я  для тебя что-нибудь сделать? Может, что надо?», как ты, краснея, потея, таясь от сидящих с тобою в одной комнате сотрудников, рассыпаясь нутром на мелкие кусочки, как треснутая тарелка, проговорил: « Да так, ничего, кое-какие затруднения». И даже тогда еще не поздно было одуматься, отказаться от встречи. А что сделал ты, когда Друг тебе сказал, как приказал: « Приходи, жду»? Не смог ты сорвать замка с языка, волоча ноги, вышел в коридор, отер пот с лица и шеи, дрожащими пальцами взял сигарету и жадно затянулся.
Мучаясь и сгорая от стыда, тебе и в голову не пришло не ходить к нему. Можно было вернуться еще и с остановки, и с полдороги, и из приемной управления, где он работал. Но когда ты открыл дверь и поздоровался с его красавицей-секретаршей, вот тогда уже было поздно, и назад дороги не было. Девушка тепло улыбнулась и сладко проговорила: «Как поживаете? Снимите, пожалуйста, плащ и подождите, он занят». Плащ, с которого стекала вода, ты повесил на вешалку и, опустившись в  мягкое кресло, уставился на дверь, будто Друг может уйти, не повидавшись с тобой.
Довольно долго ты сидел. Дождь за окном не унимался, девушка похожая на русалку, тихо говорила с кем-то по телефону, чему-то смеялась, заливаясь румянцем, по телевизору с приглушенным звуком в это время показывали сиамских близнецов. Лишь устав от ожидания, ты надумал, было, уйти, но тут же решил, что это нехорошо, дело сделано, Другу может не понравиться.
За дверью, обитой мягкой кожей, послышался шум, она отворилась, и вначале показалась довольная собою молодая женщина, а за нею выглядевший по-барски твой Друг при параде.
Занятый женщиной, он не заметил тебя, съежившегося в кресле. За те пять-шесть лет, что вы не виделись, он располнел, глазки на круглом лице стали еще меньше, появился второй подбородок, и из-под элегантной одежды выдавался вперед живот. Обаятельно улыбаясь, сказал он женщине: «Звони» и, проводив ее, обернулся что-то сказать секретарше, когда взгляд его вдруг упал на твой мокрый плащ на вешалке. И в этот миг ты почувствовал себя настолько жалким и потерянным, словно вы и не были друзьями долгие годы, словно пришел ты на прием к чужому человеку.
Ты почувствовал, как заволновалось все внутри, как  краской залились впалые щеки, как каплями потек пот из-под еще не просохших корней волос. Поднявшись, ощутил странную слабость в ногах и, пряча глаза, пошел ему навстречу. «Ты у нас стал, как месяц ясный, не показываешься, не вспоминаешь». Это сказал твой Друг, подходя, пожимая руку и милостиво разрешая себя поцеловать. Ты что-то мямлил себе под нос, сам не понимая того, что говорил. Хорошо, что и Друг твой не обратил на слова твои внимания, провел в кабинет, поручив секретарше принести чаю...
Кабинет был светлым, удобным и теплым. Осторожно присел ты у большого стола. Друг твой, задержавшись у окна, произнес: «Так и льет», чтобы как-то начать разговор. «Да, и не думает прекращаться», - поддержал ты, лишь бы что-то сказать в ответ, но в мозгу пронеслось, что тебе-то до дождя нет дела, погода твоим планам не помеха: ты в любое время можешь позвонить нужному человеку и убить время где-нибудь в шашлычной или в сауне. Это мне и холод, и жара приносят одни проблемы. Беспокоясь, что мысли эти можно прочесть у тебя на лице, ты с силой стал растирать себе шею, да так усердно работал платком, что чуть кожу не содрал.
Друг прошел на свое место, сел в кресло, закурил. Тебе тоже хотелось курить, но весь вид  Друга, роскошь его кабинета и цель твоего прихода пресекали это желание на корню, будто вы были не теми самыми друзьями, что еще несколько лет назад могли вести бесконечные разговоры, сидя в дешевых кафе, в чайхане, в тесноте переполненных вагонов метро. Теперь же между вами образовалась невидимая глазу пропасть, преодолеть которую у тебя не было возможности, а у Друга – желания.
Ты  пришел из-за крайней нужды, и он счел своим долгом принять тебя. Друг знал всему цену, время и место, говорил о житье-бытье, наводя на задушевный разговор, в то же время  подчеркивая разницу, контрастность ваших положений. А ты пытался отвечать спокойно, дать понять ему, в каком состоянии находишься. Друг твой – человек умный, иначе не сделал бы такой карьеры. Он давал тебе понять между строк, что каждый в этой жизни должен надеяться только на себя, причем делал это так мастерски, что все сказанное им ты воспринимал, как сущую правду.
«Ну, говори, сколько тебе нужно?» - пытливо глядя на тебя, сказал он, наконец, когда за секретаршей, принесшей вам чай, закрылась дверь. Чего бы не отдал ты, только бы не слышать этих разящих, как пули, слов. Ты полагал, что если спросит Друг: «Какие у тебя проблемы?», ты придумаешь что-нибудь, скрывая истинную цель своего прихода. Но Друг твой – человек бывалый: должность приучила его к таким вещам, для каждого посетителя у него свой язык, он знает, кто и зачем к нему пожаловал. Спросил к тому же коротко, не оставив места попятиться назад, отступить. Вероятно, почувствовал он и то, сколько раз ты умер и воскрес, побывал на том свете и вернулся за это время. «Ну, не знаю, сорок, пятьдесят, сколько дашь», - выговаривая эти слова, ты ощущал, как холодный пот прошибает тело. Чтобы скрыть свое состояние, ты стал смотреть в окно на дождь, будто виновниками такого унижения были падающие с неба капли дождя.
Друг на мгновенье задумался, потом, достав из ящик стола деньги, бросил их перед тобой на стол: «Извини, столько не могу, здесь двадцать». Стараясь не смотреть на деньги, ты сказал: «Близкий человек на свадьбу пригласил, я верну». От голоса твоего веяло смертью. Хотя, в действительности, ты начал умирать еще утром, когда потянулся к телефону. До того, как Друг твой бросил деньги на стол, ты уже умирал по крупицам, и голубые купюры на стол, как горсть земли, брошенная Другом на твою могилу... В тот момент ты умер окончательно: ни земля не разверзлась, ни небо не поглотило, ты скончался от удара новеньких кредиток, вот и все. В таком умирающем состоянии перед глазами твоими возникла  бывшая здесь до тебя молодая женщина: Друг твой с горящими глазами вкладывал ей в руку зеленую бумажку – «Потратишь на что-нибудь. На днях, будет время, увидимся». Женщина, отведя глаза, улыбнулась, как улыбаются должники...
...Что было потом, ты плохо помнишь. Отпивая глоток остывшего чая, стараясь держаться с достоинством, выражая Другу благодарность, пытаясь избавиться от стеснения и  глупого выражения лица, - все это был уже не ты, а твой труп; помнишь ты лишь то, что Друг твой и тебя тоже проводил до двери, сказав на прощание: «Не думай ни о чем, все будет хорошо», или что-то в этом роде, наказывая появляться хотя бы иногда.
Все происходило словно в туманной мороси дождя. Когда на непокрытую голову твою стали падать холодные капли его, ты немного пришел в себя и, шлепая по лужам, побежал к остановке.
... В автобусе было  тепло и светло. Рядом сидела полная женщина с выражением сладкой умиротворенности на лице. Холод за окном, уютный салон, близость и аромат женщины создавали почти интимное настроение. Ты пытался невзначай поймать ее взгляд, деньги в нагрудном кармане заставляли сильнее биться сердце. Легкая улыбка тронула губы почувствовавшей это женщины, державшейся госпожой в своей недосягаемости...
...Ты попросил шофера остановить и, видя, что она тоже выходит, но из другой двери, старался унять дрожь, показывая водителю ветеранское удостоверение.
Ощущая удовольствие оттого, что глаза водителя вмиг сузились в щелку от злости при виде твоей книжки, ты шел вслед за женщиной, свернувшей за угол. Она замедлила шаг и смотрела на тебя понимающим взглядом, ты же обогнал ее и направился к подъезду, слыша позади себя ее шаги, чувствуя ее дыхание. Трепеща, поднимался по лестнице, растерянно открывал дверь и  стоял в темноте комнаты в ожидании сначала ее аромата, а после приближающихся звуков  шагов. Аромат и дыхание ее наполнили комнату, всем существом своим потянулся ты к тому дыханию и аромату...
...Однако женщина сошла двумя остановками раньше, забрав с собою свет, тепло и покой. Тупо проехал ты остаток пути с то и дело загоравшимися и гаснущими в сознании словами: « О, Аллах, только бы был свет! О, Аллах, был бы свет!»  Подъезжая к своей остановке, с колотящимся сердцем наклонился к окну взглянуть на дома. Того, что искал, не нашел по причине рассеянности и разнобоя в мыслях. Лишь выйдя из автобуса, увидел, что все вокруг погружено во тьму. В огромном здании перед тобой только в двух-трех окнах мерцал слабый свет. А дождь все лил, не переставая... Как обычно, в такую погоду болела рана от осколка в бедре, ныли суставы.
По лестнице поднимался наощупь, держась за  стены, и дверь открывал вслепую. Нащупал выключатель, будто твоя квартира к этому дому и кварталу не имела никакого отношения, и сейчас в ней зажжется свет, смывая и унося  с собою хандру и апатию, охватившую тебя со вчерашнего дня вместе с начавшимся дождем. Когда дошло до тебя, что света нет, ты, как был, в мокром плаще опустился в кресло напротив телевизора и уставился в едва различимый в темноте экран, словно все происходящее имело к тебе отношение лишь постольку, поскольку происходило на экране. А режиссер так мастерски оживлял события, что они походили на те, что случились с тобой в действительности. Только за окном стучал дождь, комната утопала в темноте, и плащ твой промок...
Вечером того дня, когда жена, забрав детей, ушла к отцу, тоже неожиданно погас свет, а потом начался ливень, как не оправдавшиеся надежды несчастной женщины, как горькие слезы ее. « Довольно! - говорила она. – Люди казаны наполняют, газ включают, а ты три года гнил в окопах и остался ни с чем. Этой твоей писаниной желудок не наполнить!» И тогда, точно так же сидя в кресле, ты молчал. А что говорить? Сказать, что  обещали на этой неделе зарплату?  Ты знал, что этим ее не проведешь. В начале каждой недели собирал вас у себя в кабинете начальник и, попивая чай, говорил, о чем придется. Заканчивая монолог свой, обращался к тебе: «Муаллим, какие будут предложения, пожелания?» Но ты ведь неглупый человек, чтобы открыто говорить обо всем. Улыбаясь, отвечал: « Здоровья и счастья!» Начальник, даже почувствовав настроение твое, вида не подавал и, обращаясь ко всем, объявлял:  «На этой неделе постараемся получить зарплату, с помощью Аллаха». Только на помощь Аллаха в этом деле и можно было уповать. Словом, в ближайшие дни на зарплату нечего было и надеяться...
...Ты даже не слышал, как открылась входная дверь, как вошел и, поздоровавшись, сел на свое обычное место, на другом конце стола, сосед.
«Что сидишь в темноте? И свечи, что ли, нет  зажечь?» – спросил он, и ты вздрогнул от звука его голоса. Не двигаясь с места, ответил: «Вчера кончилась, забыл купить». Сосед, видно, пришел развеять скуку и, чтобы завести разговор, сказал: «Никак не перестанет лить, зараза». Потом поинтересовался, что слышно о свете, когда дадут? Спросил с надеждой в голосе, будто кнопка у тебя под рукой, ты образумишься,  нажмешь на нее,  вспыхнет свет, и в мгновенье ока исчезнут все тяготы дня. «Нет, - сказал ты. – Сегодня уже вряд ли будет свет». Сосед вздохнул, как человек, лишенный последней надежды, поднялся и беззвучно вышел вон.
Он ушел, и ты подумал, что, наверное, нужно было сказать, что свет скоро дадут или что-то в этом роде. Кто его знает, что и как  сложится в этом мире...