КУЧА ПЕСКА
Никита познакомился с Алексеем незадолго до закрытия музея – в греческом зале, когда рисовал Лаокоона. Невысокий человек, напоминающий внешностью и острым взглядом графа Калиостро, подсел к Никите, и попросил пару минут посидеть неподвижно. Этого времени новоявленному магу хватило, чтобы несколькими линиями набросать портрет рисующего Никиты. С первого взгляда на портрет было ясно – работа мастера. И не познакомиться с ним для Никиты было бы хуже, чем оказавшись в Париже, равнодушно пройти мимо Лувра в день его свободного посещения. Впоследствии оказалось, что Алексей для Никиты стал заменителем далёкого и почти недостижимого Лувра. Несколько лет прожив в Париже, Алексей по многу раз обошел не только Лувр, но и все главные исторические места культурной столицы Мира.
Чудесного незнакомца Никита дождался на улице, возле выхода из музея.
– Извините… – обратился он к спешащему куда-то магу рисунка, – мне очень хочется узнать, где Вы так хорошо научились рисовать. Я такого блестящего мастерства никогда не видел!
– Молодой человек, рисовать я научился на улице! Посмотрите, сколько вокруг моделей, образов, композиций… – маг широким жестом рук указал на окружающий мир.
И Никита, вправду, заметил вокруг себя столько интересного, что ему снова захотелось вынуть рисовальные принадлежности и прямо тут же приступить к работе.
– Смотрите, как сказочно падает свет на беседующую парочку, а там причудливый силуэт деревьев на фоне яркого заката, вон кошка облюбовала столбик забора и восседает крохотным египетским сфинксом… Да нас постоянно окружает целая россыпь сюжетов для рисования, только успевай схватывать!
Тут самое время рассказать о так неожиданно и очень вовремя свалившемся на голову Никите Алексее. Фамилия Алексея была редкая и на удивление говорящая: Ларцов. И вправду, Алексей показался Никите волшебным ларцом, наполненным драгоценными знаниями. Учитель пришёл именно в тот момент, когда ученик на бесконечном восхождении по бесконечному склону постижения тайн искусства достиг очередной критической точки и нуждался в хорошем пинке.
Родился Алексей в небольшом поволжском посёлке. В школе ему повезло с другом, тот увлёк Алексея рисованием. Однажды друг так удачно срисовал с обложки книжки сюжет штурма Бастилии, что Алексей загорелся научиться рисовать ещё лучше. Первым делом он перерисовал с десяток батальных сцен из учебника истории. Потом принялся штудировать книжки по академическому рисунку, найденные в поселковой библиотеке. По ходу роста мастерства он изобразил всех своих родственников и друзей. А к моменту поступления в областное художественное училище Алексей рисовал не хуже доброй половины выпускников этого заведения. На выпускном экзамене он удивил профессоров, выложив перед ними не две, а целых десять больших композиций. Ещё на первом курсе Алексей взял за правило каждый день заполнять рисунками пять листов форматом тридцать на сорок. Среди студентов о его способностях и трудолюбии ходили легенды. Чтобы обеспечить себя бумагой для рисования, Ларцов договаривался с продавщицами продуктовых магазинов – рисовал их портреты, а они обеспечивали художника упаковочной бумагой, которая была красивого тона и очень подходила для рисования углём и мелом. Каждый месяц у Алексея выходило по пять килограммов рисунков, он заполнял ими коробку, шёл на почту и отправлял свои работы маме. Мама аккуратно складывала эти рисунки в большой сундук и со временем даже его объема не хватило. Судьба рисунков была печальной – ими забили коробку от холодильника и хранили её в гараже. Спустя несколько лет, когда Алексей Ларцов успешно отучился в художественном институте и приехал погостить на родину, он обнаружил драгоценный короб с рисунками продырявленным лабиринтами крысиных ходов. История мирового искусства знает не так уж много случаев столь массового уничтожения культурных ценностей. Чиновникам-временщикам от культуры следовало бы взять мастер-класс у гаражных крыс…
Спустя два часа после знаковой встречи Никита был уже в мастерской Алексея. Его окружали картины, книги, скульптуры, разные диковинные поделки и музыкальные инструменты! Одних только гитар было пять штук. А ещё – самодельная барабанная установка!
Весь вечер и почти до утра новые друзья играли музыку, обсуждали творчество Рафаэля и Микеланджело, смотрели картинки друг друга и спорили о том, долго ли ещё Земля будет терпеть выходки безумного человечества.
– Никита, пока люди не откажутся от монетизации, от денег, ничего хорошего Земле не светит! – оживлённо жестикулировал Алексей, – войны и конфликты не закончатся! Хапуги и дальше будут стремиться к накоплению капитала, пока не превратят Землю в труху. Послушай Жака Фреско! Люди ещё не мыслят глобально! Они в общей массе не отличаются от бобров, готовых перегрызть все деревья в округе ради своих запруд.
– А как им мыслить глобально, если в наше "время свободы" на самом деле кругом – сплошные рабы! Рабы банкиров, рабы телевизора, рабы своих глупых привычек или женских прелестей! Вот я – тоже раб! Если кто-то сыграет мне скрипичные концерты Баха – буду его рабом!
– Ха! Ну, быть рабом искусства – не самое худшее...
– Алексей, на планете ничего не изменится, пока каждому ребенку в детстве не подсунут дудочку, фломастеры, пластилин или прыгалки. И пусть дети сами выберут, что на самом деле лучше: гармошка или пистолетик, конструктор или машинка, шахматы или солдатики. Если в детстве каждый себе найдет творческое увлечение, то ему хватит на всю жизнь, в чем развиваться и как самоутверждаться... Наигравшись в куклы, машинки и солдатики, дети побросают их и начнут страдать от безделья! Зато танцевать, рисовать или играть на гармошке можно бесконечно! Тогда после любой, даже самой нудной работы, каждый взрослый ребёнок не захочет терять время на пустой трёп, злобства и зависть – он побежит к турнику, мольберту, гитаре или куску сырой глины. Опаснее всего мающиеся от зависти бездельники. Это они как зомби-бобры грызут нашу планету и друг друга!
– В детстве я очень любил рисовать и лепить из песка... Я мечтал, что когда вырасту, то на первые заработанные деньги куплю себе кучу песка и насыплю себе прямо посреди комнаты – тогда мне можно будет всегда в любое время лепить свои любимые замки, человечков, животных, горы и всё, что захочу! Я мечтал лепить свои миры!
– Ну и как, купил кучу песка?
– Вот мой песок! – Алексей обвел жестом руки свою мастерскую. Вот эти инструменты, барабаны, краски, глина, блокноты и карандаши...
На следующий день друзья пошли в гости к Кате – Никитиной подруге. Никита успешно знакомил своих друзей между собой. Лишь однажды двое его неугомонных приятелей рассорились – они не смогли договориться в бестолковом споре, кто лучший композитор-мелодист: Пол Маккартни, Элтон Джон, или Юрий Антонов...
Катины рисунки и картины обычно действовали на Никиту магически: вернувшись от неё домой, он тут же бросался к этюднику и начинал исправлять и переписывать свои работы. Каждый раз Катя открывала ему дверцу в какой-то новый мир. Вот и на этот раз Катя вместе с Алексеем открыла ему мир Джотто.
– Кать, извини, но я не могу заставить себя любить Джотто! Это не мой художник, ты меня не убедишь! – завёлся Никита. – Вот погляди, на эти руки и это лицо! Что за младенец? Я смотрю на творение великого Джотто! И что вижу? Я вижу: калмычка с мощными бицепсами в ужасе тянется к завернутому в бинты полену, у которого вместо головы – электрическая лампочка с нарисованной мордашкой. И ты мне говоришь, что Рафаэль – попсовик, а Джотто – гений!
– Никита, ты не забывай, когда жил Джотто, и когда – Рафаэль! – улыбнулся Алексей. Он был спокоен, поскольку разбирался в мировом искусстве не хуже любого искусствоведа.
– Хорошо! Согласен! Но Мирон, Лисипп и Поликлет жили за тысячи лет до Джотто и Рафаэля! И что, многие ли потом обставили древних греков в искусстве скульптуры? Почему я не вижу в древнегреческих скульптурах примитив, который мне видится у Джотто?
– Ты не видишь в Джотто главного! – пыталась успокоить Никиту Катя, – ты смотришь на детали рисунка, а не видишь гениальной композиции! И гениального для тех времен цвета.
– Изучи лекции Паолы Волковой! – добавил Алексей, – много для себя нового откроешь!
– Ну ладно, я послушаю Волкову! То есть надену не розовые очки, а очки Паолы Волковой и посмотрю через них на Джотто! А потом, каждый раз, прежде чем смотреть на непонятные картины или скульптуры, я буду просить для себя соответствующие очки. Например, религиозные очки, буржуазные очки, футуристические очки, очки великого Гудвина... То есть мне будут каждый раз пояснять: нет, это картина вовсе не безобразная! На самом деле здесь нарисованы руки, а не палки! Цвет не коричневый, а зелёный! Тут не уродливая толстушка, а изящная мадонна!
Катя и Алексей понимающе переглянулись и рассмеялись.
Назавтра Алексей снова пригласил Никиту к себе – решил показать ему репродукции Джотто и включить лекции Паолы Волковой. На этот раз Никита уже не разносил Джотто в пух и прах, а даже заинтересовался его творчеством. И пустился в рассуждения.
– Наше восприятие искусства иногда бывает однобоко: мы хотим видеть в нём то, к чему привыкли. Мы хотим вкусненького, а искусство показывает нам новое. Мы ждём привычных сладких пирожков, а нам могут предложить неведомые имбирь, спаржу или авокадо... Вот Джотто и показался мне неведомым имбирём!
– Ты привык в своей куче песка лепить понятные всем замки, а Джотто лепит непонятные для тебя узоры...
– Вот-вот! С этим не поспоришь!
Друзья долго ещё смотрели и Джотто, и Ботичелли, и Перуджино.
– Слушай, завтра вечером ко мне придёт красивая модель, – сказал Алексей во время чаепития, – не хочешь порисовать её?
– Кто такая?
– Моя ученица. Мы с ней договорились: я ей рисунки подправляю, а она мне обнажённой позирует.
– Что, в самом деле, красивая?
Алексей показал свой рисунок с модели. Девушка оказалась редкой красавицей. Её тело было прекрасно сложено, лицо тоже восхищало приятными пропорциями. Никите и в голову не пришло бы, что на рисунке изображена его давняя знакомая. Но это была именно она – Эвелина, неприступная красавица из его детсадовского детства.
– Подожди… – Никита насторожился. – А что у неё губа такая надменная? Или мне кажется? По-моему она… как избалованный ребёнок.
– Да, не без этого. Она считает, что делает мне огромное одолжение, позируя. Капризная дама. Я с ней на днях откровенно побеседовал – такой разнос устроил, мало не покажется!
– Хм, видно по лицу, она как будто считает себя английской принцессой. Или второй Шарлоттой Бронте...
– В сравнении с Шарлоттой Бронте – полный ноль! Но она почувствовала, что интересна мне, поэтому крутит мной, как хочет! А при этом рассказывает о своих многочисленных поклонниках и их бесконечных подарках. Её постоянно растущий капитал – количество воздыхателей. Недавно заявила, что ей надоело позировать – забрала подправленный мною свой слабенький рисунок и ушла. Спасибо, хоть сегодня позвонила и извинилась. Но мне надо закончить работу, вот, думаю, сказать бы ей, что её хочет порисовать молодой талантливый и перспективный художник! Это я про тебя! Она наверняка прибежит пополнять свой капитал! Пока разберётся, что у тебя за душой ни гроша, мы шедевры с неё успеем сделать!
– Ну, давай, попробуем... – Никита опять уставился на работу Алексея. – И в самом деле, хороша, чертовка! А вдруг нам удастся из этого песка слепить человека?
– Вряд ли. Она не песок! Она крепче бетона в своей гордыне...
– На каждый бетон найдется железный штырь! – ухмыльнулся Никита.
– Да она уже вся железобетонная. У неё своей арматуры хватит и на нас с тобой!
– Ладно, посмотрим...
В метро Никита пытался читать книжку, но тут же бросал – не мог сосредоточиться. Перед глазами всё время всплывал рисунок Алексея с прекрасной натурщицей. Попробуй забыть такое! «Неужели этот ангел и в самом деле обычная стерва? – крутилось у него в голове. – Как жаль, что рано или поздно она нарвется на такого же стервеца, который подомнёт её под себя и, возможно, когда-нибудь выкинет, как огрызок».
Никита восхищался в первую очередь красотой женского лица, а если в комплекте было красивое тело – тут уж точно не до чтения книжек! Конечно, когда женщина до поры до времени скрывала тайны своего тела, она могла сильнее захватить воображение своей загадочностью. Но здесь он уже увидел великолепное тело во всей красоте, и не хотел замечать несоответствие совершенной внешней красоты подгнившей душе. Как идеалист, Никита верил в чудесное исцеление души, стоит ей только полюбить. «А что если я и вправду понравлюсь ей?» – мелькнула мысль. И сразу же Никита скептически ухмыльнулся.
Вечером Никите пришло письмо. Это был долгожданный ответ очаровательной пианистки!
С месяц назад Никита увидел по телевизору концовку какого-то концерта – играл симфонический оркестр. За роялем сидела красивая молодая женщина в тёмно-синем бархатном платье. Её партия уже была сыграна и она, как показалось Никите, скучала. Концерт и в самом деле, был скучноват. Но сама женщина Никиту заинтересовала. Он решил узнать, кто она. Быстро найдя в интернете информацию о коллективе оркестра, он с удивлением и восторгом обнаружил, что Надежда Жемчугова, так звали пианистку, была лауреатом многих музыкальных конкурсов. Мало того, в интернете была великолепная фотография, где можно было разглядеть её лицо крупным планом. Никиту поразил её взгляд – это был пытливый взгляд незаурядной личности! А сколько страсти было в глазах! За этой страстью, как представлялось Никите, стояла не банальная жажда удовольствий или славы. Эти глаза жаждали другого – чего-то великого! Казалось, они проникали в душу, видели всю её до самого дна, они искали в душе собеседника не сладких конфет заискивания или рабского обожания. Эти глаза требовали понимания, они искали равную себе душу, способную оценить космос вечного искусства, а не однодневную вкусную жвачку сегодняшнего дня. По-крайней мере, Никите виделось именно это...
В письме от Надежды была благодарность Никите за проявленный интерес к её творчеству и ещё приложена ссылка на другой концерт, запись которого была в Интернете. Никита тут же включил запись, поскольку очень любил Бетховена, а это был его пятый концерт для фортепиано с оркестром.
Увидев, как Надежда вышла на сцену, поклонилась дирижеру, слушателям и села за рояль, Никита широко раскрыл глаза и придвинулся ближе к экрану, всецело обратившись в зрение и слух. Почти сразу, с первыми мощными звуками оркестра Надежда ударила по клавишам, Никита вскочил, подался вперед, поставил перед собой стул и уперся ладонями в его спинку. Он так и простоял все сорок минут концерта. Это было не оцепенение – он кивал головой в такт музыке, раздувал ноздри, напрягал мышцы рук и стучал пальцами по столу, как будто играл вместе с оркестром и с Надеждой. Во второй части концерта, с неожиданно нежными фортепианными аккордами его даже пробрали мурашки! В музыке Бетховена была вся жизнь – торжество и страдание, любовь и смятение, встречи с неведомым... Никита тоже встретился с неведомым! Никогда ещё он не испытывал такого чувства к незнакомой женщине. В музыке он жил вместе с ней – ему казалось, что их сердца бьются в такт, все её напряжение передавалось ему, он даже начал предугадывать изменения мимики её худощавого сосредоточенного лица. Он улавливал все её мимолетные движения...
Когда концерт закончился, Никита принялся ходить по комнате кругами, как сомнамбула, и чуть не опрокинул этюдник с начатым пейзажем. Посмотрев на свою картинку, он захотел размазать её тряпкой, но потом махнул рукой и ушёл на кухню. Попив горячего чаю, он вернулся к компьютеру и вновь включил ту же запись... Никита открыл в соседнем окне поразившую его фотографию Надежды, и стал переводить взгляд с её удивительных глаз на руки, из-под которых лилась музыка. «Это чудо... Это чудо... Что за женщина!» – бормотал он.
До утра Никита не мог уснуть. Он переворачивался с бока на бок, потом вставал, опять ложился, пытался читать любимого Лермонтова, но откладывал книгу и снова включал компьютер, чтобы ещё раз посмотреть на лицо пианистки. Это было какое-то сумасшествие. Глаза, смотрящие в душу и пальцы рук, бьющие по клавишам рояля, не давали ему покоя. Эти пальцы раздвинули ему грудь и трогали его сердце. Они играли музыку его сердца...
Никиту разбудил телефонный звонок.
– Привет! Ну что, приедёшь сегодня красавицу рисовать?
– Алексей, это ты? – простонал Никита, жмуря глаза. Дневной свет рвался в окно.
– Да! Ты что, не узнал?
– Узнал... Слушай... Я не могу...
– Ну вот! Она же обидится! Больше никогда не увидишь такого чуда! Я уже с ней договорился, она тобой заинтригована!
– Извини... Я не могу...
– Что с тобой? Собирайся скорее!
– Кажется, я превратился в кучу песка... Из меня слепили... Я сам себе слепил... – Никита выключил телефон и накрыл голову подушкой.
Ему снились картины Джотто, музыка Бетховена и прекрасные глаза пианистки.