"Грузите апельсины бочками...", а машины на платформы.
Из Оренбуржья должны переехать в Красноярск. В конце сентября в Оренбуржье приезжает зам. председателя краевого Исполкома с претензиями на нашу задержку в переезде в их край. Докладываю ему, что батальон пять дней в ожидании ж/д транспорта, нет платформ.
Два дня живёт у нас, пытается своей властью пробить железнодорожные власти. Генерал с опергруппой и двумя другими батальонами убыл в ДВО, т. е. домой. Рассчитывать можно только на себя.
Говорю красноярскому представителю, что, если бы у меня был телефон Министра путей сообщения, я бы рассказал, какой бардак творится на местах. Тот, удивлённый, спрашивает; действительно ли я смогу позвонить Министру, я отвечаю утвердительно.
Краевой начальник достаёт некий печатный талмуд и показывает мне номер телефона Министра. Местное время около 17 часов. Я прошу соединить меня с Москвой, попадаю в приёмную министра, представляюсь и довожу ситуацию с переадресацией батальона. Меня переключают на заместителя министра путей сообщения по подвижному составу, тот выслушивает меня заново и задаёт конкретные вопросы: смогу ли я грузиться по двум станциям, если да, то какие удобнее; сколько и какого типа подвижного состава подать; сколько необходимо времени на погрузку.
Отвечаю на все вопросы, т.к. давно пробиваю этот вопрос, прошу на погрузку пяти эшелонов двое суток. При этом разговоре, что ласкало моё самолюбие, лежу на кровати, краевой начальник стоит и дышит в полсилы, чтобы не быть услышанным сверху.
По окончании разговора, предложил выпить и поинтересовался; могут ли меня снять с должности там, на Дальнем Востоке, за то, что я сейчас натворил здесь. Пожимаю плечами.
Через полтора часа поднялся дикий переполох, начало погрузки назначили на шесть часов утра. За ночь перебросил войска на станции погрузки, провёл инструктажи, определил сроки, довёл, что наша погрузка на контроле у высочайшего начальства, тогда же прибыли четыре офицера из службы ВОСО (военных сообщений), видно досталось не только железнодорожникам.
К девяти часам вечера с каждой станции ушло по два эшелона, получаю ж/д доклад, хоть убей, но платформ больше нет, угрожаю новым звонком. Начинают поставлять всякий хлам, платформы без полов, требую доски, привозят , аж, четыре, гружёных новёхонькими досками, платформы.
Застилаем, не закрепляя, полы на три платформы, загоняем четыре машины, по две на каждую, снимаем доски с последней платформы и перекладываем их вперёд. Таким образом доводим машины до места крепления, оставляем доски только под колёсами, свободные доски, отправляем назад в голову погрузки. Таких цепочек по длине эшелона уложилось штук пятнадцать, слава Богу, бойцов перекладывать и таскать доски было предостаточно.
После установки всех машин на места крепления выяснилось, что осталось около сотни незадействованных досок, из вредности гружу их на платформы, не обращая внимания на проливаемые линейной службой слёзы (это был их годовой ремкомплект), мне ещё предстояло разгружаться в Красноярском крае.
Пятый эшелон ушёл в пять часов утра. Офицеры ВОСО сказали, что никогда не видели такой слаженной и организованной погрузки, при том, что половина личного состава была "приписной, а заставить их работать, да ещё в таком темпе, это надо уметь.
Зам. Министра, с которым я говорил накануне, позвонил сам, поблагодарил за информацию и быструю погрузку. В Красноярске, куда я прилетел через два дня; закрывал финансовые счета в Оренбуржье, в аэропорту меня встречал мой знакомец на белой "Волге". До прибытия и разгрузки всех эшелонов я жил в лучшей гостинице города, в двухкомнатном номере, мало того, на всё это время (три дня) мне выделили вышеупомянутую "Волгу".
Надо ли писать о том, что в Красноярском крае меня отправили домой без всяких проволочек; уточнятся, когда я собираюсь отъезжать, красноярские ж/д власти начали за неделю до моего отъезда.