Глава четырнадцатая

Эмбер Митчелл
 Мы снова были в пути, только теперь наше путешествие приобрело другие
очертания. Мы ехали втроем, а казалось, что каждый из нас находится в
собственном мире, заключенный в капсулу вынужденного одиночества. Даже пес
страдал, чувствуя разрозненность между нами. Я никак не мог справится со
своими обидами, накопившимися к отцу, а может не хотел. Отец оценивал
ситуацию по-своему, ему было тяжело смириться с моим новым статусом полу-
взрослого ребенка, который ушел другим путем. Не тем, каким хотелось отцу.
Он замолчал, больше не пытался высказывать недовольство, просто вел
машину вперед, не обращая внимание на меня. Он вообще ничего не замечал
вокруг, кроме дороги. Я оказался на какое-то время предоставлен себе, так что
была возможность вспомнить, и я вспоминал с упованием Элис Мозли. Все
остальные впечатления потонули в прошлом, превратившись в шелуху времени.
 Наконец показалось побережье. Шоссе вынырнуло из лесов и полей неожиданно.
Открылись просторы, привычные глазам, но все равно вызывающие некий трепет.
Океан дышал влажным дыханием нам в лица. Песчаный берег бежал рядом, окаймлял
желтой полосой дорогу. Я невольно залюбовался им, даже Странник высунул морду
в приоткрытое окно, смотрел на волны, накатывающие на берег. Я улыбался ему,
гладил шерсть. Мы вместе желали подольше не терять из вида водные просторы,
принесшие солоноватый воздух и свежесть. Мне не хватало этих ощущений, я
вырос рядом с океаном. Он был и моей частью жизни. Отец наблюдал в зеркало
заднего вида за нашими довольными физиономиями. Я заметил, ему приятно
видеть, как мы с псом зачарованно смотрим туда, на близкий океан, за его
приделы. Отец, оторвавшись от своего тягостного молчания, вдруг предложил:
 - Давай снимем домик на берегу, поживем немного, а то так надоели
бесконечные мотели!
Я согласился. Мне нравились дома на побережье. Они всегда представлялись
некими островками богатства и свободы. Надо сказать, я немного успокоился.
Мое горячечное состояние сменилось нездоровым равнодушием.
Отец остановился у ближайшей бензоколонки и спросил, где можно снять дом на
побережье. Нам указали адрес, и к концу дня я уже чувствовал себя одним из
тех богатеньких мальчиков, что  живут в подобных домах всю жизнь.
Простор и пустота заставляли снова и снова бродить по дому, исследуя каждый
уголок. Стеклянные окна в пол создавали иллюзию открытого всем ветрам
пространства, отсутствия границ. Такое ощущение нравилось мне, оно было
сродни собственным представлениям о сложившейся жизни. Странник удивленно
ходил следом, нюхал воздух, и его тряпочные уши все время пытались уловить
незнакомые звуки. Он был псом из долины, океан произвел на Странника
неизгладимое впечатление. Песок успел остыть к вечеру, но все равно хранил
дневное тепло солнца. Я снял кроссовки и пошел вдоль кромки воды. Давно
не чувствовал, как волна накатывает на босые ноги и снова уходит, оставляя
мокрый след на коже и песке. Странник носился кругами, но не приближался к
воде. Его пугали размеры океана. В какой-то момент я оглянулся и увидел
отца. Он стоял на балконе дома и смотрел на нас. Мне вдруг стало
нестерпимо больно и грустно, словно я больше не увижу его. Он удалялся,
фигура таяла в горячих закатных лучах, становилась прозрачнее.Я отвернулся
и стал смотреть на горизонт, пытаясь отделаться от щемящего ощущения. Оно
постепенно прошло, меня отвлек Странник, гоняющий чаек по песку. Он поднял
целую стаю на крыло. Они с дикими криками метнулись в небо. Я долго смотрел
на них, а когда обернулся, то отца уже не было на балконе.
 Дни, проведенные на побережье, показались мне какими-то особенными. Они не
походили на те бесконечные сутки на шоссе. Даже океан не нарушал своим
гулом того аскетичного уклада маленькой жизни, что сложилась здесь. По
берегу не бродили толпы отдыхающих, не гремела музыка, не ныли дети.
Казалось, на сотни миль ни души, лишь оголтелые чайки над голубой
поверхностью океана. Я плавал по утрам, еще вечером после заката. И ели мы
морскую пищу, приготовленную в рыбном ресторанчике неподалеку. Отец не
вспоминал мой постыдный побег в лес, я был благодарен ему в душе. Меньше
всего хотелось снова что-то объяснять, доказывать.
Странник первые дни не приближался к воде. Я все ждал, что он сам не выдержит
и забежит в воду. Он ведь так любил побегать по воде!
 - Пойдем купаться,Странник. Тебе понравится!-Я потащил его с собой. Он
упирался, даже глухо ворчал, но  когда вода коснулась лап, брызнула пеной в
морду, Странник словно очнулся, и началась неистовая пляска всех собачьих
богов. Он носился по берегу, то забегая в воду, то снова выскакивал на
сушу. Шерсть покрылась мокрым налипшим песком, но это не смущало пса.
Пару раз он гавкнул от восторга. А после лежал на песке, положив морду на
мокрые лапы, и дремал. На его физиономии было написано блаженство. Я лежал
рядом, глядя на проплывающие облака в вышине. Такими же невесомыми и
прозрачными стали мои мысли о девочке и лошадях, оставшихся далеко позади.