Амели стояла на автобусной остановке и терпеливо ждала. На улице было прохладно. Осеннее хмурое небо, залитое серыми тучами, не предвещало ясной погоды. Девушка куталась в курточку, укрываясь капюшоном от холода и слабого ветра, хмурилась и оглядывалась по сторонам, ожидая того, кто пять минут назад звонил и пылким, взволнованным голосом просил, не объясняя причин, прийти и ждать. Она уже давно пообещала себе выбросить его из головы, но что-то в её душе заставило послушаться этой нелепой спонтанной его просьбы. А вот и злосчастный Генри показался из-за угла, он поспешно шагал к своей любви навстречу, как-то странно улыбаясь сегодня. Он явно был взволнован, говорил прерывисто, рваными фразами. Поздоровался, неловко обнял её, прыгнул в автобус и позвал за собой. Амели не доверяла этому непонятному рвению с его стороны, но любопытство взяло верх и она пошла за этим непостоянным, разгульным мужчиной, который в былые времена будоражил её жизнь своими выходками, сумасшедшими идеями и спонтанными приключениями. Она тщетно пыталась вызнать у него, куда же они отправляются, а Генри всё так же странно улыбался и повторял, что всё будет хорошо, ей понравится. У него с собой был большой походный рюкзак, и Амели могла догадываться, что их путешествие не ограничится пределами их города. Оставалось только смиренно смотреть в окно и ждать, когда Генри скажет: «Можешь открывать глаза!» — и объяснит, что же всё-таки происходит. Когда-то ей нравилось проводить с ним время. Её веселило, развлекало его непостоянство, необычайно нестойкий характер, спонтанные решения, зачастую ни в какое сравнение не шедшие с нормальной человеческой логикой. Он не был похож на её предыдущих мужчин, и этим он привлекал, прямо-таки пленил в клетке своих безумных идей. Но всё необычное неизменно становится отвратительным, когда к нему привыкаешь. Амели знала его как свои пять пальцев, его выходки были ей хорошо знакомы, и больше он не казался ей необычайным. Скорее смешным, простым Генри, который когда-то мог развлечь.
Автобус остановился, и Амели проснулась. «Приехали», — сказал её Генри, и они вышли на безымянной остановке неподалёку от леса за городом, полуразрушенной остановке, забросанной мусором, заброшенной людьми. Казалось, здесь выходят только заблудшие или сумасшедшие, не было ясно даже, зачем эту станцию строили. Вокруг до горизонта не было видно домов или других признаков присутствия человека. Генри повёл её по лесной тропе, нежно держа за руку, помогая ей обходить колючие заросли и пробираться сквозь ветви низкорастущих деревьев. Они шли совсем недолго, пока не вышли к озеру. «Смотри на эту красоту, милая!» — говорил ей он. Она осмотрелась, и, диво дивное!, что за место нашёл этот смешной Генри! Водная гладь стояла неподвижно, охраняемая густым лесом от ветра и невзгод, и выглядела словно огромное плоское зеркало. Оно отражало серые небеса, отражало могучие кроны деревьев, отражало лица Генри и Амели. Она смотрела в воду и видела в отражении улыбающееся лицо своего некогда возлюбленного и жалела, что не может вернуть то время, когда такие путешествия действительно дёргали некую невидимую нить у неё в душе, когда это вызывало необычайный восторг, счастье быть с ним рядом, но где-то далеко от всего остального мира. Но сейчас здесь было от силы красиво, от силы приятно быть с ним, примерно так же от силы, как светило солнце сквозь густые серые тучи. То есть совершенно никак.
Они обошли озеро и шли дальше по лесу. Тропы уже закончились. Они то поднимались вверх по склону, то опускались, то выходили на поляну и останавливались поглядеть вокруг, то пробирались сквозь густые заросли, опуская взгляд в землю, играли в догонялки и прятки, веселились, как только можно было. Устали немного. На поляну очередную забрели. Генри сбросил рюкзак и с довольной миной свалился на землю. Амели села рядышком и положила свою голову ему на плечо. Уже темнело. Солнце, пусть его и не было видно сквозь тучи, неспешно заходило за горизонт. Генри достал из походной сумки палатку, расставил её, и двое улеглись в ней, собираясь провести ночь под пение сверчка и шорох деревьев, раскачивающихся от ветра.
— Генри, ты спишь?
Он лениво приоткрыл глаза, увидел её заспанное личико и невольно улыбнулся.
— Нет, милая, уже не сплю.
— У тебя есть что покушать?
В её голосе звучала та самая милая жалостливость, что ему так нравилась. Он привстал, смеясь, обнял её. Её руки свисали вниз, не желая обхватить Генри за спину.
— Ну Генри, покушать дай!
— У меня нет еды, — сказал он, не отпуская свою любимую.
Заспанность Амели куда-то мгновенно пропала, девушка оттолкнула Генри и удивлённо таращилась на него несколько секунд. Такого ответа ей явно ожидать не приходилось.
— Ты дурак? Как ты мог без еды сюда меня притащить?!
Она выбежала из палатки, схватила лежащий неподалёку рюкзак и стала судорожно обыскивать его в поисках съестного. Ничего в нём не было. Ничего.
Амели опустошённо и устало опустила руки и грустно посмотрела в сторону палатки, из которой всё так же, улыбаясь, глядел на неё Генри.
— Нам нужно уезжать, Генри! Я не могу два дня без еды ходить, я устала и хочу кушать. Идём обратно, собирай вещи быстрее.
— Я не знаю пути обратно, мы заблудились, милая моя.
Её привёл в бешенство его беспечный тон, его наглая улыбка и глупое безрассудство! Нет, он не забавный, не спонтанный, не потрясающий выдумщик, он просто идиот! Идиот без капли рассудительности, здравого смысла и логики! Этот кретин затащил её чёрт знает куда, не взял ни грамма еды, и неизвестно, что собирается делать дальше!
Амели встала, с силой пнула рюкзак и поспешным шагом направилась в чащу. Генри провожал её удивлённым взглядом, затем спохватился и побежал за ней. Он любил её, действительно любил, и больше всего горечи на его душу могло пролить только одно: плохое настроение его дорогой Амели. Он волновался за неё, и добрые пару часов шёл вслед за ней по чаще, пока она от усталости просто не свалилась наземь. И вот снова. Ему кажется, что он во имя любви старается, для Амели старается, а это делает ей больно. Она отторгает его, ненавидит, а он пытается успокоить.
Прогремел гром. Собирался дождь. Амели никак не хотела поверить... Он действительно не знал дороги назад. И у него действительно не было еды.
Шёл пятый день. Амели была вся в грязи, промокшая, больная. Под глазами синяки, движения вялые, красота её будто испарилась, заменившись страданиями, муками голода, холода и усталости. Она истощала, голова у неё раскалывалась, живот ныл, каждое движение отзывалось невыносимой болью в теле. Генри находился неподалёку. Он не подходил к ней, лишь издали с грустью в глазах наблюдал. До этого дня она даже смотреть на него не хотела. Лишь с ненавистью поглядывала порой, демонстративно отворачивалась, давая ему знать, что не хочет видеть этого ужасного человека. Сегодня она с мольбой смотрела на него. Генри подошёл к ней и сел рядом. Он говорил что-то про любовь. Что-то про вечную жизнь вместе. Что-то про смерть бок о бок, что-то о спасительном голоде. Она не могла воспринимать его речи, да и не хотела. Ей просто нужно было хотя бы согреться. Амели вяло протянула к нему свои руки и он обнял её. Не хотела она так закончить свои дни, не хотела. И как только могло в голову прийти такое любящему человеку? Он решил заморить голодом себя и свою возлюбленную, лишь бы только провести это время вместе с ней? Эти предсмертные дни, часы? Ведь это далеко не идиллическая обстановка, не рай, не оазис любви. Но судя по всему, он был счастлив. Он нежно обнимал её, не так крепко как раньше, но всё с той же любовью. А Амели только плакать хотела. Но даже плакать не было сил. Все чувства притупились. Но одно чувство в ней всё же жило. Именно то чувство, которое избавило её сегодня от ненависти к Генри. То чувство, что заставило её взглянуть на Генри с мольбой. Ей казалось, что тут, на смертном одре, ей нужен он рядом. Сейчас, когда сознание практически потухло, когда силы физические тоже на исходе, она поняла, что умереть она хочет именно в его объятиях, пусть он и был тем, кто убивает её.
И он предоставит ей это.
Генри сегодня снова как-то странно улыбался. Он обнимал её, держал руками за талию, прижимал её головушку к своей груди. И смотрел пустым взглядом вдаль. Здесь его любовь будет похоронена. Здесь конец их пути. Он медленно поднимал свою руку выше. Он провёл ею по талии, по мягкой груди девушки, и взялся за горло. Всё так же смотря вдаль, он сжал её худенькую шею со всей силой, что у него до сих пор оставалась. Амели стала задыхаться. Она схватилась за его руки, пытаясь кое-как высвободиться, но была настолько ослаблена, что и пальца милого Генри не смогла сдвинуть с места. А он всё душил её. Из глаз её полились слёзы, из горла пытались вырваться обрывки хрипов, но спустя всего пару минут голова Амели поникла, она перестала двигаться и дышать. Генри, милый Генри... Он всё ещё обнимал её. Когда он почувствовал, что она мертва, то приподнял её голову и взглянул ей в глаза. Они смотрели в никуда. Её лицо было всё в грязи, но оно было всё ещё красиво: губы были пухлые, хоть и иссохшие, глаза большие и чёрные, а черты лица ровные, правильные, красивые. Он медленно наклонился к ней и поцеловал её холодные губы. Сначала лишь аккуратно притронувшись к ним, он пробовал её на вкус, затем впился в её губы сильней, наполняемый страстью и животным голодом. В этом порыве Генри был так яростен, что прокусил ей губу, из которой тонкой струйкой пошла кровь. Он поспешно подхватил её голову, приподнял, и попытался эту кровь выпить. Затем снова впился в губу, но теперь зубами, и отодрал её с мясом, яростно разрушая ту красоту прекрасного лица, которой любовался всего с минуту назад. Он вкушал её плоть, смаковал вкус крови, и какая-то дикая ярость захватила его тело. Он схватился за нож, что был за пазухой, и вонзил его ей в горло. Распотрошив её тело, он принялся поедать всё, что находил внутри неё. Её бедное худое тельце беспомощно валялось на земле, изрезанное, измученное, а Генри упивался её кровью, пожинал плоды собственной любви с невероятной жадностью. Ошмётки её одежды валялись вокруг вперемешку с ошмётками кожи и пятнами крови. Он взглянул на её тощее тело, укрытое глубокими ранами, порезами, распотрошенное тут и там, и почувствовал, что хочет взять её в последний раз. Он встал, снял с себя одежду, взглянул сверху вниз на это беспомощное тельце, некогда бывшее человеком, и человеком любимым... И яростно набросился на него, исполняя свои сумасшедшие плотские желания. Он имел её, купаясь в лужах крови, плоти, злости, любви, ярости, в куче перемешанных чувств, исходящих из остатков его помутнённого разума. Он взял её всю... То ли от бесконечной злости за то, что его чувства не нашли взаимности, то ли от бесконечной бескорыстной любви к этой бедной девушке по имени Амели.