Циферблат пьяно стекает в полупустую бутылку горького вина, ударяя тиканьем по истертым нервам. Задает ритм одной выжившей в хмельном хаосе мысли: милая. Тик-милая-так. Тик-так. Милая. Тик.
Простыни липкие от пота и душные, но вставать лень и тянуться за сигаретой тоже. Каждый час кто-то умирает от не потушенной вовремя, а я лежу и завидую. Огонь выжег бы тиканье, задушил бы дымом тик-милую-так. Мысли бьются, полуслепые, в тумане, а я жду милую.
Милая, ворвалась бы в комнату, злая, свежая. Заглушила бы тиканье, выветрила туман.
Вспоминаю: не выветрит, не ворвется. Во рту горько. Стрелки резко тикают, нервы дрожат от ненависти.
До бутылки три шага с кровати, как падать в пропасть, только болезненней. Думаю, вино отравлено циферблатом со стрелками, испорчено, как нервы, значит, не стоит и пытаться.
Руки, изнеженные до отвращения, тянутся к телефону. Нервы дрожат предупреждающе, стрелки озлились, а в голове – тик-милая-так.
Телефон злорадно сообщает: недоступен, мол, твой абонент. Стрелки тикают безжалостней.
Горло разодрано истерикой, глаза болят, опухшие, а я жду милую.
Тик-так.
Скрежет ключа в замке.
Тик.
Дверь открывается, и я слышу усиленный злобой голос.
Милая.
Так.