Ноябрь, 1630 год от Рождества Христова. В Городе - католические солдаты, испанский отряд Спинолы.
А совсем рядом с Городом - бранденбургская армия, протестанты. Хлеб стремительно дорожает. Хорошо,
что можно растить еду у себя во дворе. Горе нищим и бездомным.
Власти гонят из Города протестантов: мастеровых, купцов и врачей. Они перебираются в соседнее
герцогство, строят дома, открывают мастерские и практики.
На рыночной площади все чаще пылают огни: отцы-иезуиты жгут женщин, девушек, совсем девочек, лютеранских и католических.
Рядом с Горчичным переулком работает кровельщик. Парень приезжий, бежал в Город от лютеран.
Кладет кому-то черепицу. Тут кошка Маубашихи на крышу как прыгнет.
- Ишь ты, длинноногая - усмехнулся кровельщик.
Поднял молот - и как швырнет в кошку.
Та вскрикнула, будто человек - и убежала.
Наш мастер молоток забрал. Глядит: кошке два когтя отбил.
- Извини, милая. У тебя девять жизней. Что отбил - отрастет.
Кладет дальше черепицу и видит: к соседнему дому доктор едет, а рядом с ним на крыше -
два изящных женских пальчика.
- Что за бесовщина?
Пальчики в тряпицу завязал, спрятал в мешок и унес.
А на следующий день на рынке только об одном и судачили: Маубашихе кто-то два пальца отрубил.
- Кто?
- Да никто не знает. Говорят, она кошкой бегала, кто-то ей когти и отбил. А как человеком стала -
нету пальцев.
- Хорошо, что хоть на левой.
- Да эта ведьма, она же левша.
Тут на площади появляется кровельщик.
- Девушки, кто тут ведьма?
- Да Маубашиха, она ведьма, кошкой бегает, пьяницам рюмки опрокидывает.
- Какой такой кошкой?
- Да черной, ведьмы всегда черные.
- Длинноногой?
- Точно. А ты чего спрашиваешь?
- Да я ей палец отрубил. - достал тряпицу и развернул.
- Ох! Ее пальцы, ее. Как ты это сделал-то?
- Да я в кошку молоток кинул, два когтя отбил. А они вот что.
И пошел по рынку, пальцы показывать.
На следующий день Катарину Маубах схватили и отвезли в городскую тюрьму. А спустя неделю сожгли у Длинной башни. Отец Катарины, Йоханн фон Тенен и муж ее, Матиас Маубах, оба заплатили огромную сумму, лишь бы спасти. Не вышло. Отцы-иезуиты милостиво разрешили сперва отрубить голову, а после жечь.
15 ноября, хмурый день. Никогда еще на площади у Длинной башни столько народа не было. Будто паломники к рубашке Девы Марии: стоят и ждут.
На эшафот поднимается высокая черноволосая женщина. Священник стоит рядом, спрашивает, не желает ли она покаяться.
Народ шумит.
Тут палач опускает Катарину на колени, одним взмахом отрубает голову.
По толпе оживленный вздох.
Священники поют, голову сажают на шест. Женщины в толпе ждут: не заговорит ли ведьмина голова. Нет. Голова Катарины, с черными волосами, залитыми кровью - молчит. Тут тело привязывают к столбу, обкладывают ветками, обливают спиртом и поджигают.
Вся толпа: "Аах!"
Это обе руки Катарины поднялись в огне - и упали.
Над костром черный дым, все сильнее запах горящего тела.
Анна не выдержала и ушла с площади в слезах.
- Хинц, милый Хинц.
- Да, Анче.
- Я боюсь. Там сожгли Катарину Маубах.
- Так всегда бывает: демонам приносят жертвы.
- Но они же не язычники, они католики. Хинц, почемууу? Я боюсь, Хинц. Забери меня, к себе в нору, глубоко-глубоко.
- Не плачь, милая Анче. Мы всегда тебе поможем, волшебная ты наша ...
Хинцель исчез...
Говорят, лютеранин Матиас Маубах уехал из Города, поселился в Штольберге. А лютеранин Йоханн фон Тенен перебрался в Моншау, где у него красильня. В Городе они больше не появлялись...
Был еще один человек в Городе, звали его Элиас. Сидел он в комнате на улице святого Якоба, пил дешевое кислое пиво и горько плакал. Марта, рядом с мужем, гладила того по плечам.
- "Они дьяволы. Они убили Катрину. Они сожгут всех нас!"
- "Милый, нас они не тронут. Они всё-таки католики".
- "Не католики, нелюди они"... - и в слёзы.
Марта обнимала мужа, целовала его небритые щеки, а Элиас отвечал жене долгим поцелуем в губы, наливал ей пива в кружку и снова плакал.
38 лет было ему, с юных лет играл он на скрипке, а заодно торговал разной мелочью вразнос. А главное - еще десять лет назад был Элиас горбат и одинок. Никто из девушек и смотреть не желал на веселого, молодого скрипача. Оттого, что горбат: играет парень на скрипке, сердце радуется, но тут глаза поднимешь - а у него горб. Здоровый горб, аж смотреть жалко: высоким был бы, не будь горбатым. Нет, была одна девушка, что любила Элиаса несмотря на горб. Звали ее Марта, сиротка, что при монастыре жила. Ходила к нему тайком, скрипку послушать, сыр с хлебушком носила понемногу.
Дело было холодным вечером. До того у Кёльнских ворот играл Элиас на одной свадьбе, веселой и пьяной. Играл много и с удовольствием, хозяева платили щедро и щедро же наливали. Гремела свадьба, вино лилось и играла музыка.
А поздно вечером шел наш Элиас домой, пьяный и веселый. От Кёльнских ворот несут ноги к Горчичному переулку и дальше - по улице апостола Якоба. Светло на улице: это полная луна с ясного неба глядит, яркая, будто солнце. Через луну проносятся бабочки да летучие мыши. А Элиас все идет и идет: к собору подошел, а дальше ведут его ноги на Рыбный рынок, что у паперти. Хороший рынок, там днём рыба из соседних рек, свежая. А ночью под полной луной идет Элиас к рынку - и видит вместо прилавков длинные накрытые столы. Что за чертовщина? Вокруг столов - кошки, собаки и странные голубые зверьки. Воздух вокруг столов колышется как вода в ручье.
"Черт побери, видать, перебрал..." - Элиас перекрестился.
Тут на колокольне ударил колокол, воздух колыхнулся - и вместо кошек вокруг столов возникли люди. Все в богатых одеждах с золотом. На столе угощения. Элиас опешил, бежать хотел - но тут от стола к нему подходит женщина. Высокая, черноволосая, лицо знакомое... Где же он ее видел?...
"Здравствуй, музыкант. Поиграешь для честной компании?"
"Д-да. Х-хорошо!" - отвечает Элиас.
Скрипку вытащил, а сам еле дышит, сердце стучит так бешено, будто барабан полковой.
Начал играть то же, что и на свадьбе. Сердце помаленьку успокоилось. Гости плясать пошли, сперва медленно, потом быстрее. А вокруг - будто луна ярче стала. Играет - и кажется, будто кто-то ему подыгрывает: то ли гость какой, то ли колокол соборный. Весело, сердце утихло, душа радуется.
Играл простые мелодии, те что в народе любят. Господа под них танцевали, выпивали и смеялись. Вокруг публики в богатом кружились какие-то звери, летали светящиеся птицы и сыпались разноцветные искры. А после вспомнились Элиасу старинные итальянские мелодии. Отец Йозеф, когда жил, любил их играть, и Элиаса научил. И начал Элиас по памяти старых итальянцев. Гости притихли, пустились в медленные старинные танцы, какие наш скрипач и не знал. Над публикой возникли разноцветные бабочки. "Чудеса!" - думал Элиас. Не "чертовщина", как сначала, а "чудеса".
И длилось это неизвестно сколько времени. То ли, час, то ли, два, то ли всю ночь...
Но тут ударил соборный колокол: час ночи. Гости остановились, стихли звуки, а сияние ослабло. Элиас понял: закончился праздник
Черная женщина подошла к музыканту:
"Спасибо тебе. Сколько хочешь за работу?"
"А?..Да ничего не на.." - снова смутился Элиас.
Но дама подняла со стола две золотые тарелки, уложила их музыканту в котомку, а после провела своею тонкой рукою по горбу. У бедняги голова закружилась, казалось, будто он взлетел высоко вверх.
"Раз ничего не надо - так пусть это будет твоя плата за посуду". Сказала - и будто бы горб в сундучок уложила. Элиас, ничего не понимая, стоял, пошатываясь, посреди темной площади.
Тут колокол пробил час ночи. Черная женщина и все ее гости вдруг исчезли, с ними вместе и столы с яствами. Возникли кошки, которые тут же разбежались, а над скрипачом закружилась стайка летучих мышей...
Элиас шел домой, не понимая, правда ли это всё, или он уже дома и спит.
Добрался до ворот, открыл, свечу зажег.
Будто бы потолки ниже стали, чуть о косяк дверной не стукнулся...
Упал на кровать и уснул крепким сном...
При свете обнаружилось, что две золотых тарелки на месте, а горба нет. Тарелки остались и на следующий день, горб не вернулся. Выходит из комнаты - навстречу соседка. Увидела - и ну кричать:"караул! помогите!" Выбежал старый гробовщик с дубиной. Элиас: "друзья, это я, Элиас, сосед ваш, музыкант".
Гробовщик голос узнал, присмотрелся - и перекрестился: "Боже мой, ребята: правда, Элье наш. Где твой горб, парень?"
- "Сам не знаю. Вчера с Лысой горы упал, спиною стукнулся - горб и пропал".
Так вот, сходу придумал.
- "Ишь ты! Длинный какой без горба-то".
Тут гробовщик: "Слушайте, девушки: хребет у Элье нашего кривой был. А он по нему стукнул - хребет и выпрямил. Повезло парню, слава тебе, Господи!"
- А что, не больно тебе?
- Больно, голова кружится. - это Элиас.
Сказал - и пошел обратно в комнату.
Ловко всё уладилось. Скоро все друзья узнали - смотреть приходили, и знакомые. Да по всему Городу слух прокатился.
У порога испуганный голос: "Элье, что с тобой случилось?"
Это Марта.
Элиас Марту обнял:
"Пошли в комнату, всё расскажу"
И Марте было выложено всё как было. Она не испугалась, перекрестила и обняла.
- "Марта, давай пойдем в баню! Всё прошлое смоем!"
- "Давай! Лучше сперва отнесем блюдца Исааку, он за них денежку даст".
- "Ха! Мы одно подумали, точно? Свадьбу справим богатую, буду играть для тебя".
- "Страшно мне, Элье. Всё - от нечисти. Как бы злом не кончилось".
- "Не бойся, милая моя Марта. Не поверишь: я вспомнил, кто это был. Маубашиха ".
- "Которая кошка?"
- "Она, длинная и худая".
- "Господи, прости нас, грешных!"
Перекрестилась, Элиаса перекрестила, прижалась к нему и нежно обняла. Элиас обнимал долго и нежно, стянул с Марты платье, целовал любимое тело. Марта гладила милого по спине без горба. Гладила и плакала...
Венчались Элиас и Марта в церкви святой Анны. Полгорода приходили, поглазеть на скрипача и сиротинку. Свадьба вышла скромная, для друзей. Правда, Элиас купил бочку мозельского вина, осетра и барашка. Марта в монастыре всё приготовила. Кто-то говорил, что мимо дома проезжала серая карета Маубашихи. Извозчик притормозил, Катарина шторку отдернула, на свадьбу взглянула - и дальше поехала...