Вот о чем никогда не задумывался.
Не задумывался до того момента, когда этот вопрос озвучил Гена. Гена числился рабочим в отряде.
Устроились у костра, заварили чифирь, и Гена разговорился.
Жизнь человека запутанная, и потому история бесконечна. Гена – бич, адрес его – Советский Союз. И нет возможности перечислить все переделки, в какие он попадал на всем бесконечном пространстве нашей родины. Мне приходилось иметь дело с бичами. Среди них попадались и алкаши, и философы. Гена был из философов. Он придерживался определенного образа поведения, неписаного свода правил. За одеждой он следил – «чтобы не привлекать внимания милиции». Прибывая на новое место, он устраивался на работу. Работал обычно добросовестно. Потом что-то ему надоедало. Он шел к начальнику и честь по чести оформлял увольнение, получал отметку в паспорте и, не задерживаясь более, отправлялся на станцию, где брал билет на первый проходящий поезд (не имело значения, куда шел поезд – в сторону Москвы или в сторону Владивостока).
Что меня поразило в его повествовании, так это его заявление, что он счастливый человек.
– Я счастливый человек. Когда я вижу, как восходит солнце, у меня душа «развертывается».
Кто другой тебе не поверил бы.
Пришлось и мне кое-что рассказывать о себе.
В последних классах школы отправились «мы со товарищи» на лодке, по Оке. Ночью, в темноте, и попали под речной трамвайчик. Трамвайчик подобрал нас всех шестерых под себя. К счастью, капитан увидел лодку в последний момент перед столкновением, дал задний ход и успел отключить двигатель, иначе нас порубило бы винтом. Этот счастливый случай я всегда вспоминаю с затаенной злостью. «Идиоты безмозглые. Ночью на судоходной реке без топовых огней, это все одно, что ночью оставить машину посреди дороги без аварийных огней».
Когда я в тот раз у костра поведал этот случай, Гена подвел итог:
– Твое счастье.
– Или? Дуракам – везет.
Порассуждав еще, открыли, что у счастья есть отрицательная сторона. Счастье одного может вызвать зависть у другого. Зависть – вещь обоюдоопасная. Зависть может нанести вред и тому, кому позавидовали, и тому, кто позавидовал, и дофилософствовались до того, что счастье у каждого может быть свое.
Служба проходила на Дальнем Востоке. Стоял на посту. Договорились между собой (часовые и разводящие), что стоять на посту будем не по часу, как положено по уставу, а по четыре часа. Заступил на пост после полуночи и наблюдал я необъяснимое атмосферное явление. Поначалу непроглядная темень посветлела, постепенно приобретая зеленоватый оттенок. Оттенок сгущался, и скоро все кругом стало видно, как в белую ночь, но только все стало зеленым. И небо, и облака, и деревья, и поросшие сопки, и строения, и ограждения из колючей проволоки. И на всем видимом пространстве установилась какая-то ватная тишина. Так продолжалось часа два. Потом постепенно все кругом начало бледнеть, сереть, приобретая пепельный оттенок.
Пришел разводящий, и я отправился в тепло караулки. Растянувшись на нарах, укрываясь шинелью и уже засыпая, ощутил себя вдруг абсолютно счастливым.
Когда меня через два часа подняли, чтобы идти на пост, я ничего этого не вспоминал.
Я не думал о том, что еще не однажды и не раз увижу необыкновенные явления, и не раз буду доползать до подушки.
Подобные моменты, сопровождаемые ощущением счастья, случались. И неоднократно. И иногда внезапно вспоминались, напоминая об ощущениях, связанных с этими случаями.
Такие воспоминания подобны тому, что когда ты движешься по дороге, впереди вдруг возникает «верстовой» столб с указанием о пройденных километрах. И о километрах, которые осталось пройти (до точки «А» или точки «Б»), если оглянуться.
И напоминание быстро забывается. До следующего столба. Все внимание забирает дорога.