Над притихшими в предрассветный час джунглями быстро вставало солнце. Его рыжие лучи, буквально только что еще едва бросавшие розовые блики на светлеющую синеву неба, уже отвоевали весь восток небосклона. Они скакали по темно-зеленому театру тропического леса яркими софитами высвечивая все новые декорации. Несмотря на экватор, в лесу было прохладно. Вероятно, сказывалось высокогорье. Широкая река Мамберамо скрывала тайной противоположный берег, укутывая его густым туманом, откуда всю прошлую ночь доносились крики раненного казуара. Видимо, огромная птица в ночи набрела на одного из крокодилов, охотившихся в прибрежном кустарнике, но, к несчастью, избежала быстрой смерти и еще долго умирала где-то в густой чаще за рекой.
На опушке, возле самого края реки, был разбит небольшой лагерь. Две долбленки, сделанные из цельных стволов и вооруженные рьяными моторами «Mercury», подобно сытым, ленивым рептилиям отдыхали на берегу, наполовину зарывшись в речной ил. Выкрашенные белой краской носы лодок были привязаны толстой бечевой к деревьям, а, порожденные неведомой здесь цивилизацией двигатели на корме, задраны вверх так, что лопасти винтов не касались спокойной, но мутной воды.
Неприметный в лесной чаще лагерь, разбитый в глухом месте на ночной привал, тоже просыпался с восходящим солнцем. В воздухе пахло сыростью и гнилью поваленных деревьев. Две старые армейские палатки, пара навесов из свежесрубленных банановых листьев, да обгорелое костровище в центре небольшой опушки – вот и все изменения, внесенные путниками в застывший пейзаж берега. Кругом же были сотни километров непроходимого девственного леса, зеленым бархатом наброшенного на гористые плечи гигантского острова, укрывавшего потусторонний мир джунглей.
Затерянный лагерь состоял примерно из пятнадцати человек – все они были папуасами и местными меланезийцами – кучерявыми, чернокожими мужчинами с широкими лицами, большими носами и грубыми чертами лица. В их лицах, изъеденных оспой, усыпанных шрамами и морщинами – дарами прожитых лет – читалось спокойствие и уверенность людей, проснувшихся в собственном доме, где знаком каждый угол.
Скрытый лесом бивак неспешно просыпался. Подобно отлаженному механизму, где любая его часть знает свое дело, пробуждаясь от сна, люди погружались в привычные заботы. Кто-то отправился к лодкам принести пакетированный кофе и лапшу, другой принялся разводить огонь, выискивая в золе еще теплые угли, многие по-прежнему дремали в палатках, после сырой ночи, проведенной в дежурстве. Лагерь медленно оживал. То из палаток, то из под навесов, сделанных на скорую руку из огромных банановых листьев, появлялись все новые люди. Некоторые были одеты в изношенную форму армейского образца без знаков отличия. На других обычные шорты и растянутые цветастые футболки: застиранные и потерявшие всякое сходство с одеждой. Люди рассаживались возле разгоравшегося костра, перебрасываясь заспанными фразами, почесывая всклокоченные волосы, откашливаясь и отплевываясь тут же на землю.
Чуть поодаль от костра, возле самого края реки, съежившись от промозглого предрассветного тумана, сидели два белых человека. Невдалеке от них, на поваленном прошлогодним ураганом дереве, расположилась еще пара местных. Они с интересом посматривали на белых, напоминавших туристов своими дорогими и новенькими костюмами для псевдо-экстремального отдыха в стиле телеканала National Geographic. Отдыха, когда естественно-природная дикость и просчитанные в калориях трудности походной жизни порционно подаются разжиревшим топ-менеджерам под маркой VIP отдыха для избранных: «Сафари по Африке» - но без охоты и лишь в строго отведенных местах. «Путешествие к последним каннибалам Новой Гвинеи» - трехдневный поход по просеке лесоразработчиков в пяти километрах от административного центра. «Затерянные цивилизации Амазонии» - с посещением этнической деревни, фестивалем и холодным пивом…
Единственные в этом лагере белые – те двое, что разместились на самом берегу - были русскими и весь этот переход был ради них. Уже третий день эта пестрая компания, вставшая лагерем прошлым вечером на заболоченном берегу реки, карабкалась на лодках вверх против течения Мамберамо, лишь изредка останавливаясь на отдых. Судя по всему, эти двое русских были люди богатые…
Одного из русских звали Сергей, второго Николай. Первый был обычным федеральным судьей одного из районных судов Москвы, а второй – его приятель и «коллега по бизнесу» – прокурор. Многое они повидали и попробовали на родине, через многое прошли вместе. Однако, глаз замылился и перестал замечать удовольствия в российской географии, душа просила настоящего адреналина и экзотических приключений. Так судьба и некоторые наработанные сбережения забросили их на другой конец планеты в первобытные джунгли, насколько они, конечно, могли быть первобытными в начале двадцать первого века.
Такой зов гормонов случается у мужчин на переломе сорокалетнего кризиса – кому-то подавай восемнадцатилетних девиц, кому-то непролазные медвежьи углы. В итоге, порой, выходит неясно, что из этого опаснее для мечущейся мужской натуры. Особенно обремененной властью и хорошими деньгами.
Два приятеля сидели на берегу Мамберамо и уныло вглядывались в рассеивающийся над рекой туман. Двое туземцев, сидевших на трухлявом стволе неподалеку, раскуривали дешевые индонезийские сигареты с гвоздикой. Крепкий табачный дым, смешанный с ярким и сладким ароматом гвоздики, быстро исчезал в висевшей над лагерем дымке.
- Знаешь, Колян, я за эти последние несколько дней так устал, что уже готов сдохнуть прямо тут. Такие нагрузки не для меня.
- Что ты болтаешь! Сдохнуть мы всегда успеем и не через такое проходили. – Прокурор украдкой взглянул на судью и увидел в его глазах беспросветную тоску и отчаяние. «Совсем парень скис» - скользнуло в его голове.
Послушай, дружище. Расскажу тебе одну историю – начал он, чтоб беседой поддержать друга – я еще тогда был совсем молодым следователем. На дворе еще «совок» был во всей его красе. Эх, сказочные были времена. Да, не совсем доходные, как сейчас – наш брат тогда сдержанней жил и по тропическим лесам не путешествовал – но все равно сказочные, молодые.
Так вот, значит. Вызывает меня как-то в кабинет Михалыч – начальник мой, и говорит: «Поедешь ты, брат Николай, по делу Мебония в Грузинскую ССР. Собирайся, завтра самолет».
Я опешил естественно. Что и как, мол. Михалыч же смотрит мне в глаза и ласково так, без мата, объясняет: «Дело об убийстве инкассатора, похоже, Главк забирает. Ты специалист молодой, первой ласточкой полетишь в Тбилиси, допросишь водителя Хмаладзе. Он – лишь свидетель. Думаю, вряд ли что знает, но начать работать надо уже сейчас. Не ссы, через пару дней на помощь тебе отправлю Ермолаева и Ратько – они следователи опытные и, фактически, именно они будут вести все дело. Ты же в группе будешь на подхвате и, большей частью, твоя задача просто поприсутствовать там, у наших грузинских коллег, чтобы до прилета основной московской команды из дела случайно чего не пропало, или не появилось нового – еще того хуже! Да, и тебе это будет полезно – опыта поднаберешься. Посмотришь, как работают опытные коллеги, профессионалы».
Ну, сам понимаешь, человек я подневольный – бросился исполнять. И надо же такому случиться, что прилетел я в солнечный Тбилиси прямо на «День милиции».
Встречали меня в аэропорту два следователя. Не помню уж как их звали. Сам понимаешь, хоть я и молодым сотрудником был, но ведь из самой Москвы – так что черную, КГБшную «Волгу» подогнали прямо к трапу. От такой встречи я чуть не обалдел. Не ожидал. Туда-сюда, познакомились, слово за слово. Говорю, мол, в контору сейчас, доложусь руководству о прибытии и надо мне свидетеля Хмаладзе допросить.
- Какая контора, уважаемый, сегодня же праздник наш, профессиональный. В конторе лишь дежурный. Вот, доложиться о прибытии – это ты правильно сказал. Сейчас поедем на дачу к товарищу Семенову, там и руководство все будет и заодно познакомишься с товарищами из горкома и с судейскими – все наши, человек сто. Праздник все таки!
- А как же Хмаладзе? Мне ж его допросить надо.
- Ну что ты торопишься! Допросишь этого Хмаладзе, никуда он не денется – он же водитель товарища Мебония. Тот тоже там будет, - значит и водителя его увидишь. Логично?
- Ну – протянул я, обдумывая сказанное. – Раз так, давайте на дачу…
Помнишь, Серега, те времена. Ничего же в магазинах не было – одни консервы и березовый сок в трехлитровых банках. Так вот, похоже, поэтому в магазинах ничего и не было, так как все это было на даче у того самого Семенова. На столах – райские кущи, а за столами сидят небожители. Каких людей там только не было. Разве что Пугачевой с Леонтьевым…
Посадили мы, правда, этого Семенова спустя два года… - задумчиво добавил Николай - Но это другая история.
Ну и началось великое грузинское застолье, прямо как в учебнике: с тостами, вином из рога, песнями и даже танцами. От неожиданности происходящего, а может и в силу молодой неопытности, или из-за усталости от перелета, но нажрался я сильно. Причем, вот оно волшебство грузинского вина и свежего воздуха – все понимаю – сознание чистейшее, как хрустальная рюмка, а язык не слушается, про ноги и не говорю. Гости, правда, тоже были на профессиональном подъеме и тосты произносили задушевные. Я б даже сказал, философские. Одни все больше про советскую милицию… в стиле: «наша служба и опасна и трудна». Другие, подстать Плинию Старшему, про великосветский алкоголизм, облаченный в магическую формулу: «in vino veritas». Даже заикавшийся до этого Семенов спустя пару часов заговорил нараспев и так ладно, будто обвинительное заключение читал.
Спустя некоторое время, когда стоявший буквой «П» огромный стол, – такой большой, что с самолета его можно было бы принять за посадочную полосу аэродрома, разбился на маленькие компании, ко мне обратился сосед по-обжорству - следователь местной прокуратуры. Низкого роста грузин, лысый и с огромным животом, этакий «Бахус сыска». Помню, на его белой парадной рубашке и на серо-синем галстуке, словно кровавые следы от бандитских пуль, бурым цветом расцвели пятна соуса «ткемали».
- Скажите, уважаемый, - начал он с характерным грузинских акцентом и придыханием – а вот у вас в Москве такое бывает?
Например, задержали вы подозреваемого. Доставили в отделение, ну, туда-сюда, «допрос-шмапрос». Между прочим, дело сложное – подозреваемый сын видного человека. Пишем протокол, работаем и вдруг приходят его родственники. Человек десять и все люди достойные… Ну сели все, поговорили и через час выясняется, что этот подозреваемый совсем не виноват. Ну просто совсем! И его сразу же отпускают!…
- Нет. У нас такого не бывает! – твердо, заплетающимся языком ответил я.
- Вах! – хлопнув себя по колену испачканной в сациви рукой вскрикнул толстый следователь – представляешь, и у нас тоже такого не бывает!...
Сергей усмехнулся, оторвав свой взгляд от медитативной картины – по отчистившейся от последнего тумана Мамберамо медленно проплывало притопленное дерево. На нем неподвижно сидел варан, будто наслаждавшийся неспешным течением реки, сменявшей в его застывших, словно подаренных искусным чучельником, стеклянных глазах череду тянувшихся мимо образов.
- Так это еще что. Был там за столом среди гостей один известный местный авторитет – по имени Реваз. На бессчетных зонах социалистической родины он провел большую часть своей, уже немолодой, жизни и известен был даже в Москве, где сыскал уважение неформального лидера среди таких же, как он «Робин Гудов».
И вот решил Реваз тост сказать. Добавлю, к тому моменту застолье Ноевым ковчегом всеобщего братства уже неслось по бескрайним просторам матушки Волги, разлившейся человеколюбием выше самих Кавказские гор, - «от Москвы до самых до окраин». Близился катарсис единения власти с народом, отчего гости сделались несколько рассеянными, зато беспощадно трогательными, какими бывают лишь детки, играющие во взрослых, и старики, впавшие в детство.
Итак, встает этот долговязый, возвышаясь над общим кворумом Александрийским столпом, и начинает, мол, - выпить хочу за родную милицию. Витиеватый тост получился. Минут на пятнадцать. Каждого гостя упомянул в нем. Этот - бесстрашный барс борьбы с преступностью, тот - мудрый орел – партийный руководитель, этот - каменная скала правосудия, ну а та, - не просто майор МВД и гений криминалистики, но еще и очаровательная девушка с глазами горной лани и кудрями русалки. Не застолье в честь дня советской милиции, а просто союз индейских племен! И чем дольше говорил этот Реваз, тем все выше в горы уносило его вдохновение. Так высоко, как только могли поднять его алкогольные пары коньяка домашнего приготовления. Начал он вспоминать свою молодость и стройную девушку Надежду, что жила в соседнем дворе. И, что кожа у нее была «белий-белий», а волосы «мягкий и блестящий», как золотое руно колхидского царя.
«Шли мы как-то поздно вечером, можно сказать даже ночью, с Надей по Вазисубани к автобусной остановке. Район так себе. Стемнело уже. Фонарей почти нет, хоть глаз выколи, да и народу на улице никого. Вдруг, навстречу нам трое парней. Мне тогда лет восемнадцать было, а они постарше, да поздоровей меня.
Подходят, значит, они к нам. Один достает ножик, а другой говорит, чтоб я вытаскивал все из карманов, а Надя моя пусть им сумочку отдает, если не хочет чего более ценного лишиться. И посмеиваются так, - гадко. А у меня, значит, в кармане кастет был. Свинцовый. У кореша своего купил, у него брат старший их делал. Я, значит, руку из кармана достаю – типа, кошелек там – а сам кастет уже пристроил на кулак и - хрясть, значит, по морде того, с ножом. Только слышно было в ночи, как нос его сломался. Тот нож выронил и на колени упал. Я-то нож подхватил и второму, толстому, значит, – бац, бац, бац прямо в печень. Этот тоже упал. Третий бежать. Я за ним. Он быстро бегает, но я тоже тогда молодой был. Метров триста за ним бежал и, раз, значит, -подножка ему. Тот растянулся, а я с налета сапогом ему под ребро - бац! Гад загнулся, скорчился, как фашист под Сталинградом, а я ему второй раз тяжелым носком сапога по морде – хрясть! Только зубы ему все в крошку! Он, значит, орать давай, умолять меня по-всякому. Ну что ж, я зверь что ли бить лежачего, издеваться, там, над ним?! Что, законов не понимаю, что ли?! Нет конечно! Ударил его раз ножом по горлу и ушел себе… Правда Надя со мной больше после этого не гуляла… Жалко... Кожа у нее такой «белий-белий» был!...» Стол притих и протрезвел даже от такого тоста… «Ну, что ж, заболтался я! За хорошие воспоминания!» - заключил он.
- И что ж, посадили его?
- Ты что, Серега! У него же «родственники достойные»… Да и «у нас такого не бывает» - забыл что ли!
- Да уж, «у нас такого не бывает» – ехидно повторил судья. То-то я помню в нашем Верховном Суде статуя Фемиды стояла с незавязанными глазами. Это же надо было до такого додуматься! Фемида с открытыми глазами! Смотрит на весы правосудия: где и кто больше положит. Так это еще что. Вот в Питере отстроили новое здание городского суда. Уж сколько денег было отмыто на стройке я могу лишь гадать, но построили быстро. Стекло и бетон соединенное в имперском пафосе амбиций мыльного пузыря. В центральном холле, естественно, тоже Фемиду воткнули. Как же без нее, – все таки городской суд! На сей раз глаза ей завязали, но без издевки и здесь не обошлось. Какие-то умники поставили перед семи метровой статуей вазу с цветами, превратив ее в памятник. Только таблички не хватает: «Здесь покоится российская Фемида!» Очень по-нашему, по-отечественному. А главное-то все чистая правда, так и есть. Все решается либо по звонку сверху, либо за деньги. В принципе, ничего не изменилось со времен ГУЛАГа, во всяком случае в лучшую сторону. От знакомого адвоката слышал недавно шутку: «Нет доказательств – дадим условно!» все так и есть, чистая правда.– горько повторил судья - Если бы не эта правда – не сидели мы сейчас с тобой здесь – безрадостно добавил он.
- Ладно тебе, Серега, хватит наговаривать. Можно подумать мы с тобой два преступника, коррупционера. Все таки мы и есть, та самая законность и правосудие и честно выполняем свой долг.
- Да? То есть ты денег никогда не брал, и делал все по закону?
- Ты что такое говоришь, а? Совсем сбрендил! Причем здесь это! Сам, что ли праведник? Между прочем, лично моя совесть чиста. Если даже я и брал что-то, так это лишь, как благодарность за хорошую работу. Они и так, по-сути своей, все преступники были. Их в любом случае надо было сажать. Было за что! Всегда! А если ты про того вора в законе, что мы отпустили, так уж извини, я уже говорил, что человек подневольный – надо мной тоже начальство есть. Это было не мое решение. Да а сам-то ты, судья, сам что ли не такой? Я ж тебя, Серега, еще с юридического помню. Вроде, никогда в «идейных» ты не ходил. Я уж не говорю про громкие дела, там где административный ресурс задействован, так что ж ты – «независимый судья» – даже в мелочах этому самому закону не следуешь, а?
- Я? Когда это?
- Да, вот хотя бы твое последние дело перед отпуском. Мелочь же вроде. Лишение водительских прав всего-то. Что забыл? Ты же сам рассказывал.
Шел мент какой-то по двору и увидел двух мужиков, сидевших в припаркованной машине и бухавших. Тот им, что-то типа: «Не фиг бухать здесь», а тот, что за рулем, в ответ ему: «Машина – моя собственность. Что хочу в ней, то и делаю». Грамотный, типа! Короче, завелись оба.
Тогда мент вызвал своего дружка - ГИБДДшника и вместе они составили протокол, что этот «шибко грамотный мужик» – спорщик, в нетрезвом состоянии, ездил по двору на автомобиле. Создавал угрозу для пешеходов и отказался пройти медицинское освидетельствование на алкоголь. – 12.26 КоАП – от полутора, до двух! Еще мента первого свидетелем сделал этот ГИБДДшник. Дело, ясно, в суд – прямо к тебе, на лишение прав.
На процесс пришли все: и первый мент – свидетель, и сам ГИБДДшник, составивший протокол, и давай рассказывать, что и как этот пьяница нарушал. Как он угрозу безопасности гражданам создавал своим источником повышенной опасности. А мужичонка – пьянчужка тот - сидел спокойно и слушал, да скалился недобро. Когда же до него дело дошло он – бац – справку из автосервиса на стол тебе. «Так и так, мол, ваша честь, двигатель номер такой-то, от автомобиля марки такой-то, государственный номер такой-то – уже с месяц находится на капитальном ремонте в автосервисе. Так что машина могла ездить лишь в разъяренных фантазиях этих двух чудаков» - выложил он, указывая на притихших ментов. И что ты – судья? Что ты сделал?
- Лишил его прав на полтора года... но…
- Именно! Вот тебе и вся законность!
- Но ведь эта справка была распечатана с электронной почты, на ней не было живой печати… формально это недопустимое доказательство…
- Слушай, ты эту хрень для приговоров оставь. Мне-то не надо рассказывать. Уделал этот мужик и тебя и тех ментов и все наше российское правосудие. Уделал одной левой: красиво и изящно, как Остап Бендер! А чтоб скандала не было, и чтоб зарвавшегося правдолюба на место поставить ты и лишил его прав. Вот и все! И правильно сделал! Ибо это уже не поиск справедливости, а борьба с системой была. Попытка борьбы. А ты его на место поставил, хотя должен был наказать ментов за превышение полномочий, ложный донос и лжесвидетельствование и еще бог знает за что!
- Да пошел ты, Колян.
- Сам ты пошел! Тоже мне, «Ангел Чарли», блин! «Судья Дредд» совкового правосудия!
Из потертой армейской палатки вышел высокий папуас, одетый в серые армейские брюки австралийского образца и красную футболку с портретом Гомера Симпсона. На кожаном ремне вокруг пояса болтался длинный нож-мачете. Быстрым, твердым шагом он направился к берегу, где сидели Сергей и Николай. Увидев его, двое мужчин туземцев, вальяжно расположившихся на поваленном дереве поодаль от русских, подскочили и застыли на месте с напряженными лицами. Приближавшийся высокий и скуластый папуас был наделен внушительным телом с рельефными, туго скрученными пружинами-мышцами и тяжелым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
Заметив его, разругавшиеся минуту назад русские туристы побледнели и забыли о своих спорах и обидах.
- Эй вы – на ломаном английском произнес папуас – вы все врать мне! Я звонил своему полковнику по спутниковый телефон, он отвечать – вы все врать. Нет никакой Россия. Нет такой страны и не может быть у нее никакого посольства! Вы – австралийцы, как я и думал! Вы пришли сюда с индонезийскими оккупантами, чтобы рубить наш лес, убивать наши животные и искать в наших горах золото. Вы белые – но вы стали заодно с нашими врагами – значит и вы наши враги!
- Нет, сэр, - еле сдерживаясь от волнения затараторил Николай, подбирая слова из школьной программы английского языка. Мы – русские, мы не австралийцы. Мы не ищем золото и не рубим ваш лес. Те люди, что вы тогда убили, - те индонезийцы - были всего лишь нашими проводниками из туристической компании. Мы туристы, приехали на экстремальный тур. Мы заплатили деньги за отдых вот и все. Мы не делали ничего плохого.
- Думаете я дурак – злобно скаля зубы процедил папуас. Двое мужчин, стоявших у дерева, подняли облокоченные на ствол автоматы «Калашникова» и медленно приблизились к русским, остановившись чуть позади разъяренного командира. – Мы не бандиты, чтоб убивать туристов, мы армия освобождения «Свободного Папуа»! Я понял, вы никакие не богатые туристы – вы работаете на индонезийских оккупантов, захвативших нашу родину! Вы джакартские наемники!...
Кстати, мой полковник звонил по телефонам, что вы дали, чтобы спросить про выкуп. По одному номеру ответила женщина. Она сделала вид, что не понимает по-английский и повесила трубку. Она не может быть ваша жена. Если бы это была ваша жена, а вы были бы богатый турист, она бы не вела себя так, она бы уже искала деньги, чтобы заплатить за свой мужчина. По другому номеру телефона ответил пьяный мужской голос. Он долго молчал, а потом расхохотался и послал нас, знаете куда… – папуас подошел вплотную к Сергею и тот увидел, как глаза туземца горят бешенством.
Знаете, почему мы не убили вас сразу три дня назад, в вашем лагере, вместе с оккупантами индонезийцами? Этот лжец – он указал на Сергея – соврал, что вы богатые и за вас дадут выкуп, а нам нужны деньги на оружие для борьбы за свободу. Но вы начали нам врать. Вы придумали какой-то страна Россия, придумали номера телефонов, где с нами не хотят разговаривать. Вы просто тянете время, чтоб сбежать, я прав?
- Нет, нет, сэр! – начал Николай – мы правда туристы. Это была моя жена, но она не знает английского, вот в чем дело… она решила, видимо, что это розыгрыш, шутка… у нас так шутят, по телефонам…
- Да, да, - подхватил Сергей – второй номер, это телефон моего брата. Он только ругаться умеет по-английски, вы уж простите, да и трезвым он почти не бывает. Мой брат тоже, как и вы – офицер… ФСБ… ну это, как ЦРУ. Дело в том, что у нас никто не знает английского, зато шутят таким образом часто. Звонят на мобильный и говорят, что ваш родственник в беде, в полиции, например. Необходимо родне срочно найти деньги, чтобы заплатить за его освобождение…
Так что деньги у нас есть, мы люди богатые – просто это недоразумение, надо еще пару раз позвонить…
- Шутка? – заорал папуас - Белый не знает английского?... Недоразумение?... Вы меня за идиота выставляете, да? Ну сейчас вы узнаете, что такое настоящая шутка, джакартские выродки! У вас в Австралии так никто не пошутит. Думаю, вы ее оцените! К черту вас обоих!
Он выхватил из-за пояса длинный мачете. Первым ударом острая сталь пробила грудь прокурору, вторым – судье…
- Собирайтесь быстрее, - крикнул он двоим папуасам, стоявшим позади него и державшим на изготовке АК-47 - только время зря потеряли на это дерьмо!
Уже через полчаса от лагеря осталась лишь примятая трава и выжженное костровище. Лодки ушли вверх по течению, два холодных тела, петлявшая змеей Мамберамо унесла вниз на встречу Тихому океану. Подобно застывшему варану, плывшему на затопленном стволе, река несла их сквозь первобытный лес безвременья, раскрывая все красоты и тайны подлинных тропиков. Тайны, о которых они уже никогда и никому не расскажут.
Kunnianniemi, Konnitsa
Январь 2014