Александр БАЛАШОВ
Документальная проза
...А ЗОРИ И НА СЕЙМЕ ТИХИЕ
В марте 2013 года пришла скорбная весть – скончался большой и честный русский писатель Борис ВАСИЛЬЕВ. Похоронили его на Ваганьковском кладбище. Родом Васильев был из Воронежа, но мало кто знает, что писатель не раз бывал на нашей Курской земле.
С Борисом Львовичем я встречался в посёлке Пены Курчатовского района Курской области, куда он в начале 90-х приезжал с женой Зорей проведать своего школьного и фронтового товарища Владимира Ивановича Подворчаного.
Время было трудное, безденежно – бартерное. Васильев, которого, посмотрев фильм по его повести «...А зори здесь тихие», через Союз писателей России разыскал Подворчаный, сразу же примчался с женой и верным другом Зорей на своей старенькой «Волге». Владимир Иванович Подворчаный, кавалер двух орденов солдатской Славы, солдат Великой Отечественной, о котором я в своё время написал большой очерк, позвонил мне в Курчатов: «Срочно приезжай ко мне в Пены! Я дал прочесть твой очерк Васильеву, он хочет с тобой встретиться».
Конечно же, я тут же примчался, бросив все дела. Три дня я провёл с этим удивительным человеком, талантливым писателем, лауреатом Госпремии по литературе, авторе честных повестей, которого знала и любила вся страна (стоит только назвать несколько из его книг - «...А зори здесь тихие», «В списках не значился», «Не стреляйте в белых лебедей). Мы рыбачили, говорили о литературе, её трудных временах, о роли писателя в современном обществе и о свободе слова, ответственности литератора за печатное слово.
И позже я не раз звонил Борису Львовичу на дачу, где он безвыездно жил со своей Зорей, рассказывал, чем мы тут, в «благословенном Соловьином крае» (его цитата) дышим, как живут провинциальные писатели.
В память о этой незабываемой встрече у меня осталась вот эта фотография. Борис Васильев на ней – в центре, Владимир Подворчаный – слева от него, а я рассказываю им байку о том, как «откопал» в первоапрельском номере железногорской газеты мумию египетского фараона «Рамзеса ХХ»-го. Помнится, Борис Львович, сам прекрасный рассказчик, так заразительно смеялся, что Зоря, выйдя за ворота дома Подворчаного, где остановились Васильевы, заволновалась:
- Ребята, Борьке не наливать! Он у меня после операции...
Дело в том, что по дороге в Пены, Васильев заехал на Звенигородский хлебозавод (как сам сказал, «давно обещал коллективу»), где после встречи с хлебопёками писателю подарили трёхлитровую банку хорошего коньяка. (Оказывается, по технологии добавляется в торты).
Васильев со значением посмотрел на меня:
- Моя Зоря, улыбнулся он, - совсем не тихая.
И уже, прибавив голосу, супруге:
- Ты, Зоренька, только послушай историю, как молодой журналист первоапрельским розыгрышем совратил целый город с его партруководством! – смеясь, говорил он супругу. – Ай, да Сашка, ай, да сукин сын!..
Этот момент и запечатлел объектив моего любительского фотоаппарата. Его я сунул в руки какому-то пенскому мальчишке, показал, какую кнопку нажимать. Он нажал – птичка вылетела... Память осталась.
Сегодня эта фотография стоит на моей книжной полке, напоминая мне те незабываемые дни. И одно из первых изданий его пронзительной повести «...А зори здесь тихие», которую он подписал мне с пожеланиями успехов «в нашем тяжком писательском труде». Эта книга с автографом Васильева передана в Курский Литературный музей.
В 2006 году вышла моя книга «Путешествие в Соловьиную страну» (Издание ТПП, Курск 2006г.), проиллюстрированная моими фотографиями и цветными слайдами. На одной из фотографий запечатлены и мы, у уже отцветших кустов сирени на Красной площади посёлка, рядышком с домом Владимира Подворчаного – (слева направо) В.Подворчаный, Б.Васильев и я, автор этих строк А.Балашов). В книгу вошла и небольшая глава «...А зори и на Сейме тихие», которую я сегодня предлагаю читателям популярного журнала.
*** *** ***
Кто и когда первым поселился в этих благословенных местах?..
С чего все закрутилось?
Наверное, с милости Господа, когда он создал это место на земле, которое во всех учебниках географии мира называется Среднерусской возвышенностью. А может, началось всё с того момента, когда Сейм, проложив себе русло, понес свои воды по холмам и долам нашего Соловьиного края?
Тут не бывает катастрофических землетрясений, нет цунами, тайфунов и смерчей. Климат - умеренно- континентальный. Тут живет знаменитый на весь мир природный певец - курский соловей.
И, кажется, таких мест на большой земле не мало…
Но известный писатель, лауреат государственный премий Борис Львович Васильев утверждает: «На такой благословенной земле талантам только и рождаться». Мол, это и есть тот загадочный «фактор Х», который, по мнению продвинутых ученых, определяет частоту рождения «в данной местности» больших талантов и даже гениев.
Вспоминаю, как в начале девяностых годов в поселок Пены Курчатовского района к своему школьному и фронтовому другу Владимиру Подворчаному приехал большой русский писатель, лауреат государственных премий по литературе Борис Васильев. (С Борисом Львовичем меня познакомил герой моего очерка, старый солдат-фронтовик, кавалер орденов Славы Владимир Иванович Подворчаный, к которому я изредка заезжал, чтобы проведать старика).
Времечко тогда было для страны тяжкое, безденежное - «бартерное», одним словом. Васильев, которого в Пенах знали больше по фильму, чем по повести «А зори здесь тихие», приехал в гости к другу после операции и не совсем еще оправился от болезни. Пены переживали промышленный кризис: закрывались сахарный и машиностроительный заводы, выставляя людей на улицу. Казалось, никому теперь нет дела до большой, настоящей литературы и писателей, даже с большой Буквы. Забыли и о культуре… Всё сводилось к одному: как выжить в этой «агрессивной среде»? Дом культуры, где крутили кино с еще довоенных лет, развалился и закрылся на долгие годы…
А ведь именно там Подворчаный с супругой посмотрел прекрасный фильм «А зори здесь тихие», увидел в титрах имя Бориса Васильева и дал в Союз писателей СССР телеграмму с просьбой ответить ему: а не тот ли это «Б.Васильев», что сидел с ним за партой в одной из школ города Воронежа и с кем он добровольцем уходил на фронт в сорок первом? Удивительное дело, но Васильеву, автору сценария полюбившегося народу фильма о «войне с женским лицом», передали телеграмму из Пен, и вскоре друзья встретились в тихом зеленом поселке, где с 45-го года безвыездно жил инвалид войны, кавалер двух орденов солдатской Славы Владимир Подворчаный.
Мы много говорили в тот день о политике, о литературе, о ветеранах и стариках. Время было «смутное», но, странное дело, не было уныния. Была надежда и вера. Верилось, что всё, как всегда, образуется и будет хорошо…
На Пены тихо ложился чудный теплый вечер. Сидеть у телевизора не хотелось. Телевизор ведь только дает иллюзию сопричастности к жизни. Но «ящик» - это далеко еще не сама жизнь…
Подворчаный, несмотря на свою хромоту (был тяжело ранен под Кенигсбергом в бою) предложил порыбачить на Сейме - успевали к вечернему клеву. Мол, не будет клевать, так соловья курского послушаем. Такого певца нигде больше не сыщешь…
Пришли на речку, разобрали снасти, закинули удочки и сели, глядя на подрагивающие от легкого ветерка поплавки.
…Было начало июня, цвела сирень в палисадниках, от пасущегося на заливном лугу стада коров пахло парным молоком и молодой травой… Пастух, не совсем трезвый мужик в рваной майке с надписью «Адидас» постреливал бичом и не зло ругался на ленивых животных.
Большое красное солнце медленно садилось за зеленый островок, выступавший с другого берега на самую стремнину реки. В прибрежных кустах запел соловей: тюх-тюх-тюх…
- Господи!.. - сняв тяжелые роговые очки, будто они мешали ему видеть прекрасное, воскликнул Васильев. - Красоти-и-ища то какая!..
- Здесь когда-то археологи стоянку человека эпохи палеолита нашли, - раскопки года три вели… - сказал Владимир Иванович, показывая нам огромную поляну, на которой дружно цвели желтоголовые одуванчики.
- Люди не дураки были, - улыбнулся Борис Львович, - знали, где им селиться…
Автор «Зорь», излучая всем своим видом радость, достал из сумки солдатскую зеленую фляжку, плеснул в кружку содержимое.
- Коньяк, - сказал он. - На кондитерской фабрике целую трехлитровую банку подарили. Бартер: я им - о литературе, они мне - коньяк, который, оказывается, в торты добавляют. Век живи - век учись.
Он плеснул в крышку-стаканчик янтарной жидкости - и вдруг замер: в прибрежных кустах запел, защелкал соловей. Несколько минут была немая сцена. Потом Васильев сказал:
- Тут просто нельзя не быть поэтом…
Владимир Иванович, который еще час назад вдохновенно читал нам свои, как сам он говорил, «самодеятельные стихи», подозрительно бросил взгляд на друга - уж не иронизирует ли он, признанный писатель, над ним, самоучкой?
Борис Львович прилег на плащ-палатку, подложил руки под голову и стал молча смотреть, как заходит солнце за горизонт.
- А зори у вас тоже - тихие… - задумчиво проговорил Васильев. - Я тут, ей Богу, от красоты такой не по дням, а по часам от болезни очухиваюсь… Дело на полную поправку идет. Вот задумал тут, в этих благословенных местах, один рассказ или повесть… Что получится.
- О войне? - спросил я.
- Нет, о том, что нужно человеку для счастья…
- Здоровье… - вставил Подворчаный, поправляя натерший ногу протез.
- Здоровье, конечно нужно, - сказал Борис Львович. - Это для тела. А для здоровья души красота нужна…
Солнце, спрятавшись за густые распущенные косы плакучей ивы, проложило к нам по воде серебристую дорожку. Васильев добавил, любуясь вечерней зорькой:
- Прав, прав был Достоевский… Красота и только она спасет мир. Это ведь лучшие места для проживания человека. А многие не понимают - в Москву рвутся. Шума и гари им захотелось…Я такой красотищи сроду не видел, хотя позади уже больше, чем впереди… Я ведь в Пенах, на Сейме уже в четвертый или пятый раз. Да-а… Красота - притягивает человека. И про болячки сразу забываешь. - Он зачем-то пригладил седоватые усы. - Если хочешь быть счастливым, то живи только в таких божественных краях…
- А сам? - напряженно глядя на поплавок, который повела какая-то неведомая нам рыбка, спросил Владимир Иванович.
- Мне уже под семьдесят… Раньше нужно было думать. Да к тому же на Часовой в Москве я почти не живу, так - почтовый адрес. Всё больше с Зорей на даче, под столицей.
Владимир Иванович, боясь пропустить поклевку, привстал, вцепившись в удилище двумя руками.
- А Володька - молодец, - кивнул на друга Васильев. - Мы ведь с ним за одной партой сидели, вместе в Воронежский военкомат пошли, хотя ни ему, ни мне 18 лет не исполнилось… Меня в десант определили, Володьку - в пехоту. На фронте потеряли друг друга. А сейчас вот нашел Володьку тут. На деревянном протезе, но живого.
- А в Воронеже почему не встретились?
- Так Володька, оказывается, в 45-ом, после госпиталя, среди этой красоты в Пенах осел…Дивчину тут красивую встретил, судьбу свою…Не зря же ты утверждал, что курские девчата - самые красивые. Хотя и Аномалия...
Подворчаный, снимая очередную рыбку с крючка, поддакнул:
- Да, нормальная аномалия… Земля тут, братцы, какая-то живая, теплая… Я её даже деревянным протезом чувствую.
А на другой день Борис Львович уезжал с Зорей в Москву. С собой взял и друга-фронтовика Подворчаного.
- Заедем в военный госпиталь, - сказал он Владимиру Ивановичу, - там мне главврач знаком.
- Зачем? – поднял бровь Подворчаный.
- Как зачем? – воскликнул Васильев. – Протез тебе новый закажем. Немецкий. Немцы тебе ногу отстрелили, пусть их хвалёный протез русскому солдату теперь послужит. А то на нашем, деревянном, как кузнечик прыгаешь, да и ногу он тебе натирает.
- Так дорого, наверное, - протянул фронтовой друг.
Васильев, помогая Зоре грузить в багажник сумки, весело подмигнул нам:
- А мы бартером, бартером!.. Опыт уже, чай, есть.
И добавил уже серьёзно:
- Фронтовикам не болтовня нужна о заботе них, а сама - забота.
PS. Через неделю Владимир Иванович вернулся домой. На новом протезе, с которым прожил ещё двадцать лет.
Александр Балашов,
писатель,
член Союза писателей России.