Мне пять лет. Я сижу на чёрном кожаном диване и жду тётушку. Скоро стемнеет.
Прямо передо мной черный длинный коридор Дворца Культуры. Тетушкин силуэт мелькает в его глубине. Открываются и закрываются тяжёлые двери – то слева, то справа. Когда тетушка заглядывает внутрь комнат – вдруг там кто-то есть - часть коридора озаряется пламенеющим светом заходящего солнца. Закрывается дверь - гаснет свет. Это повторяется и повторяется без конца. Сейчас тётушка на середине коридора. Она ещё не скоро дойдёт до холла, где сижу я.
Прекрасно представляю, что она видит, когда открывается какая-нибудь дверь. Дверей много – изостудия, хоровая студия, балетный класс, цирковая студия. В самом конце коридора стеклянная дверь театральной студии - там есть маленькая сцена и бархатный занавес, обшитый тяжелой бахромой. На стенах нарисованы огромные картины - Иван-царевич с золотой стрелой, гуси-лебеди, трогательный Конёк-горбунок. Мы с братиком очень любили играть возле этих картин. В вечернем полумраке они оживали и воображение так легко переносило детские души в чудесный мир сказок.
Вот тетушка подходит к массивной двери фото-студии с загадочной темной комнаткой для печатания фотографий. Однажды под Новый год сторож Митрич разрешит мне взять там пакеты с засвеченной фотобумагой. Сколько чудесных снежинок получится у нас из неё!
С третьего класса изо-студия стала для меня родной. Два раза в неделю я прибегала туда после школы, открывала коробку с волшебными красками и душа моя начинала петь от счастья. Помню - вдумчивую тишину, шорох карандашей и веселые глаза Александры Петровны Овсянниковой - неизменной руководительницы этого солнечного царства. Взмах её элегантной руки - и мой неумелый рисунок оживал. Это было настоящее чудо!
Тётка добралась до дверей самой большой комнаты - балетной студии. Пол в ней гладкий-гладкий и вся стена в сияющих зеркалах, которые безумно полыхают по вечерам, отражая заходящее солнце. Тяжелые шторы не могут погасить этот костер! Весь день девочки в белых юбочках порхают там - легкие как бабочки. А мальчики поддерживают их гордо и важно. Тётушка хотела записать меня в этот кружок, но нам сказали, что мне ещё мало лет и посоветовали прийти через год. Но через год тетя умерла. И я никогда не была больше в этой комнате.
С утра до вечера в коридоре обитает шум и гам, а в комнатах царит тишина и дисциплина. Не царит она только в комнате у судостроителей. Терпеть не могу мальчишек из этого кружка! Они вечно носятся по коридору, шумят, катаются на дверях. Их часто вызывают в кабинет молоденькой начальницы Детского сектора – на ковёр! И каждый раз она обещает уволить молодого руководителя этого кружка, удивлённо разглядывая нарушителей через круглые очки синими глазами. И, тем не менее, он благополучно продолжает работать, мальчишки кататься на дверях, а начальница – без конца вызывать всех к себе в кабинет и громко требовать воцарения дисциплины и в коридоре и в комнате. Бедная, бедная дисциплина у которой отобрали царство, с самым большим количеством стеллажей и шкафов!
Наконец, гремя связкой ключей, усталая тетушка садиться записывать в журнал результаты проверки. Мама говорила, что тётя Шура во время войны опоздала на работу - только на 15 минут! - и её посадили в страшный лагерь. Посадили на полтора года. Но она просидела там шесть лет. У тёти очень упрямый характер, а в том лагере надо было быть послушной. Мне тоже не удается быть послушной. Думаю, она вся в меня, моя тётушка.
В холле совсем стемнело. От настольной лампы на столе, где лежат ключи, прыгает по стенам и потолку, по выключенной хрустальной люстре огромная теткина тень. Я слежу за дивной тенью – она точно повторяет движения тела. Но повторяет по – особому. Плавно и волшебно! Чудится - к нам пробрался невесомый джин из волшебной лампы Алладина! Я долго слежу за его сгорбленной тенью. Тетушка всё пишет и пишет...
Медленно перевожу взгляд к маленькому оконцу над столом. Вижу тоненький месяц. Мерцание первых звезд. Небо синеет так спокойно и хорошо. Прижимаюсь щекой к кожаной обивке дивана и начинаю дремать. Сквозь полузакрытые глаза вижу, как в глубине коридора оживают страшные тени – не за что на свете сейчас мне не пробежать по нему! Резко вздрагиваю, просыпаюсь, забираюсь с ногами на широкий диван и стараюсь больше не закрывать глаза. Сердце быстро бьётся от страха или от какого-то неведомого ожидания.
Тётушка подходит ко мне и, дымя папиросой и кашляя, садится рядом.
- Набегалась кроха? Завтра я выходная – дома у нас останешься. Её прокуренные пальцы бережно развязывают синенькие бантики и переплетают мои тоненькие косички. У нас - это значит у бабушки Харитиньи, у дедушки Артёма и у моих тетушек - Дуси и Шуры. Вот здорово!
Моя вторая тётушка работает в цехе, где делают лимонад. Он такой сладкий и щипучий! На кухне в пахучих ящичках бабушкиного буфета хранится целый строй сладких бутылочек и поэтому у них в гостях можно пить и пить лимонад пока не надоест! Тётя Дуся очень добрая - она говорит, что для женщины главное иметь свою семью. Но её жениха давно убили на войне и теперь у неё нет постоянного мужа. Поэтому мы и есть её семья. Мы постоянны! И я очень этому рада. Мне почему то всегда не нравились её новые мужья.
Правда мне немножечко понравился весёлый дядя Боря - однажды он подарил мне большую куклу - но после того как он спустился (на связанных простынях) из окна тётиной комнаты во двор - разонравился. Тогда его жена долго колотила ногами нам в дверь и что-то кричала о маленьких детях. Перепуганная мама спрятала меня с братиком в ванной комнате, а сама ушла успокаивать бабушку, которая громко плакала.
- Хорошо, что отец и брат на работе - иначе было бы хуже - сказала тётя Шура тёти Дуси, затягиваясь очередной папиросой и сердито разгоняя клубы дыма рукой.
Из глубины коридора, как бесшумное приведение, возникает сторож.
- Митрич, ты чего задержался? Проспал?
- Да, задремал чуток, уж простите старика.
Он виновато смотрит на тетю Шуру, проводит по моим причёсанным волосам шершавой ладонью и протягивает конфету странной круглой формы в роскошном фантике.
- Вот от банкета припас! Кушай – дюже сладкая! Трюфелём прозывается.
Я благодарю и прячу конфету в кармашек кофточки – поделюсь с братиком.
Тетка собирается домой. Не спеша достает почти пустую пачку папирос из ящичка стола, ключ от дома, мятый рубль. Прячет тапочки в мешочек и надевает черную плюшевую жакетку. На голову - малюсенькую, черную шляпку с цветочками, связанную бабушкой из блестящего шнура. Наконец мы выходим на высокое мраморное крыльцо. Митрич, громко рассуждая о ценах, о политике, внимательно оглядывает ступеньки и сталкивает с них мокрые бумажки носком дырявого ботинка. Тётка, низко наклонившись, бережно поправляет голенища любимых хромовых сапожек. Вдруг она перекручивается на каблуках и весело подмигивает мне.
- А не купить ли нам мороженое?
- Купить, купить! – я радостно прыгаю на одной ножке вниз по ступенькам.
Митрич, прощаясь, машет рукой. Тяжеленная дверь закрывается, глухо щёлкает замок. В оконце гаснет свет от настольной лампы.
Уже темно, но фонари вокруг площади ещё не зажгли. В волшебном полумраке движутся люди. Много людей. Воздух свеж. Он пронизан весенней сыростью. Резко пахнет клейкой листвой и черёмухой. Душистые охапки черёмухи то и дело плывут в толпе. Издалека налетают волны заманчивой ванили и шоколада - это запахи нового магазина - Кулинария. Туда мы и направляемся с тётушкой. Порой от приближающих солидных дам или молоденьких щеголих, словно невидимый туман,расходится таинственный аромат - это духи! Я вытягиваю шею стараясь вдыхать его дольше.
Всюду хрустят, шуршат обертки шоколадных плиток, пестрые фантики конфет. К моему ужасу они медленно кружатся и невесомо падают в урны. Сколько же «секретиков» можно было бы сделать из них! И как только можно выбросить позолоченный фантик? У меня дома на этажерке, под накрахмаленной салфеткой спрятаны целых сорок фантиков – один другого лучше! Вздохнув, я отворачиваюсь от жуткого зрелища.
Но тут тётушка берет меня за руку и мы торопливо идём через дорогу. Нас обгоняют, толкают, бегут навстречу веселые девчата и парни. Они смеются, шутят, громко окликают друг друга. Парни молча обмениваются рукопожатиями, девушки шумно обнимаются и щебечут, скромно пряча глаза и улыбки за букетиками ландышей.
По дороге, то и дело сигналя всем, проносятся автомобили, обдавая водой визжащую молодежь. Задорно трезвонят красно-белые трамваи. На мокрых, блестящих скамейках раздаются взрывы дружного, молодого хохота. Тепло то как! Я снимаю беленький пыльник (так мама называет мой легкий плащик) и подворачиваю рукава шерстяной кофточки.
Неожиданно вспыхивают фонари. Я вскрикиваю и замираю, прижав руки к груди. Площадь становится волшебной! Мокрый асфальт отражает сотни, тысячи трепещущих огней и огоньков – дрожат желто-оранжевые огни Дворца Культуры, разноцветно мигают ободки театральных тумб и края рекламных щитов, сияют гирлянды лампочек в витринах магазинов "Гастроном" и "Бакалея", горят яркие буквы над крышами киосков, светятся экранчики автоматов с газированной водой и разноцветные окна соседних домов - то желтые, то зелёные, то голубоватые, то яркие, то бледные. Красота!
Зачарованно смотрю в глубину асфальта, где нежными облачками скользят стайки нарядных девушек. Мелькают крутящиеся спицы детских колясок и велосипедов, звякающих громкими звоночками. Фигурки бегающих малышей с разноцветными шарами отражаются там размытыми, движущимися пятнами. А веселые огоньки легковушек напоминают мне проплывающих рубиново-красных рыбок. Словно веселые водоросли кружатся, извиваются зеленые огоньки такси, и мне чудится - вместе с моим смеющимся сердцем! - в дымном небе начинают кружится облака и первые звезды! Всё смеётся, танцует и радуется! Майский вечер полон счастьем. Весной! Почему всю жизнь помнится мне бездонная радость того майского дня.... Почему?
- Тепло то как! Только дождь моросит зря... Хотя... запах травы сильнее.
- Тётушка, блеск то вокруг от дождя! Пусть идёт!
- Сеном пахнет - грустно изрекает тётушка, распахивая свою старенькую жакетку. Сквозь года я помню этот хрипловатый голос. Он не был весёлым в ту такую ликующую для меня минутку - это сильно удивило меня. Видимо, поэтому память и сохранила тот миг. Детское сознание отметило возможность грусти и ликования в одном мгновении жизни.
У памятника Ленина - возле корзин с цветами, что остались от майских празднеств - нас окликает седая старушка с раскрытым зонтиком. Это подружка моей бабушки. Вокруг неё на новеньком велосипеде кружит Алик в синей шуршащей накидке – её внук. Зачем им зонтик и накидка? Ведь дождик такой славный! Алик очень толстый и капризный мальчик. Во дворе с ним играть не любят – он часто плачет и жалуется своим родителям. А те, долго не разбираясь, раздают всем обидчикам оплеухи. Я прекрасно помню их тяжесть. Но я никогда не жалуюсь – а сама добротно поколачиваю его при случае.
Противный Алик корчит мне рожи. Я незаметно показываю ему свой сжатый кулак и хмурю брови. И тут же забываю о нём. Через площадь с оглушительным шумом плывёт свадебная толпа. Раскрасневшаяся белозубая невеста, отражаясь в зеркале асфальта, летает среди неё белой птицей! На голове у неё мятый веночек из бумажных ромашек и короткая вуалька. Жених в военной форме. Сбоку красивой фуражки полыхает рыжий чуб. Жених тоже румян и тоже белозуб! Гармошка в руках мокрого и пьяного гармониста задорно повизгивает - плясовая!
Алик бросает свой велосипед и, раскрыв рот, смотрит на пляску. Я быстро протискиваюсь поближе к невесте. У меня есть привычка (вернее игра такая!) – слегка коснуться красивого платья мизинчиком – «ОСАЛИТЬ» его! И тогда точно такое платье появится у меня, когда я вырасту. Мои подружки тоже в это верят. Иногда мы специально ходим на площадь «осаливать» платья.
Я терпеливо жду, когда невеста приблизится ко мне и, наконец-то, касаюсь белого, шершавого крепа оттопыренным мизинчиком. Счастье переполняет меня – вот завтра расскажу во дворе! Девчонки обзавидуются!
Тетка совсем потеряла меня. Она стоит на нижней ступеньке памятника и кричит:
- Кроха, пора домой!
Я бросаюсь к ней. Шлёпнув меня для порядка, тетушка покупает нам с Аликом мороженое. Я недовольно зыркаю глазами в его сторону и мне очень хочется дать ему подзатыльник прямо сейчас. Но гордо шагая рядом с бабушкой, он старается держаться от меня подальше. Якоря на его бескозырки бесстрашно горят золотым огнём. Теплый ветерок ласково играет с ними. Я отворачиваюсь от морячка. Пусть его! Завтра он получит вдвойне.
Тетушка прощается со старушкой. Та снимает с Алика накидку и просит занести к ним домой - мы живем на одной лестничной площадке - нам будет по пути. Помогаю аккуратно свернуть накидку и вскоре мы сворачиваем в тёмный переулок, где стоит бабушкин дом - это рядом с площадью. Да вот и она! Машет из раскрытого окна рукой.
- Бабушка, бабушка! Лови черемушку!
Я подкидываю в небо душистую веточку, смеясь ловлю её. У меня кружится голова – бабушкино лицо ласково улыбается мне со второго этажа.
- Шура! Купите пачку дрожжей. Я давеча забыла. Хотела тесто ставить – ан горе то! - вот вас и выглядываю.
Мы идем назад в переулок и сворачиваем за угол. В «Гастрономе» шумно. Народ что-то покупает, ругается с продавцами. У дверей столпотворение. Кассиры кричат:
- Где сторож то? Пусть двери закрывает. Народу много – как раз до восьми обслужить бы!
Стою у окна. За двойными рамами разложены пирамиды консервных банок, за ними равнодушно висят бутафорские палки копчёной колбасы. Скучно качаются пыльные гирлянды бумажных цветов. Тётушка отбивает чек и быстро бежит в кондитерский отдел. Затем, недолго потолкавшись в очереди, пробирается ко мне.
- Ты без очереди взяла? Как?
- Да я мужика одного попросила! Делов - то! Пачка дрожжей! Их и взвешивать не надо. Не конфеты же!
Мы снова на улице. Народу стало меньше. Пахнуло холодком. Тётушка подаёт мне пыльник и помогает застегнуть пуговицы. Люди спешат домой, что бы поужинать, почитать газеты, поиграть с детьми. Телевизор в те годы был неизвестным почти никому чудом – поэтому вечерами обычно ходили в гости, шумно сидели у подъездов, забивали "козла". Может быть в Москве были другие развлечения, но моё детство прошло в Сибири - в далёком городе Сталинске - и запомнилось мне волшебными вечерами с шумными играми, песнями и весёлыми забавами.
Подружки бегут ко мне - выходи играть, Липа! Липой меня звали в детстве, потом в школе - это даже не прозвище - сокращенный вариант от фамилии - Липских. Обычно детвора весело носилась во дворе часов до одиннадцати. А затем только и слышно из окон:
- Галя, домой! Гена домой! Лёша!!! Нина...
Вот и подъезд. Лечу на второй этаж, тарабаню в дверь. Дедушка подхватывает меня и щекочет длинной седой бородой:
- Внученька! Разумница! Работница! Пришла!
Он похож на мудрого старца, что нарисован в его любимой книге - Библия. Как хорошо было засыпать в детстве, слушая тихое бормотанье - это дед читал страшные истории про Авеля, Авраама, Моисея. Я до сих пор слышу шум морских глубин, ощущаю холод бездны по дну которой движется плачущий еврейский народ. Дед работал столяром в ВОДОКАНАЛ ПРОЕКТЕ - от него всегда пахло свежестью стружек. В мастерской были насыпаны горы стружек и для меня не было лучшей игры, чем зарываться в них и подкидывать их вверх.
Братик выбегает на площадку. Отец, что-то жуя и стряхивая крошки с рубашки, тоже выходит нас встречать. Тётка стучит в соседнюю дверь - толстая Полина Семеновна радостно обнимает её и забирает шуршащий сверток.
- Как там Наташа? Что у неё?
– Всё в порядке завтра домой придёт.
Отец дергает меня за косичку и передаёт подарок от мамы – апельсинка! Вот это да! Кто же это принёс маме в больницу такой подарок? Вдыхаю роскошный запах - цитруса, йода, больницы и мамы.
- Папка! Папка! А мы свадьбу видели! - торопливо разламываю апельсин на две половинки. Брат тянет ко мне липкие ладошки. Дожевывая шкурку апельсинки, я с радостью вытаскиваю драгоценную конфетку из кармана своей кофточки.
- Смотри какая круглая конфетина... трюфеля! Давай поделим её!
И мы бежим на кухню к бабушке. Бежим по тёмному коридору, бежим навстречу её вечной улыбке много лет.
Вот и сегодня - я закрываю глаза. И тот далёкий день оживает ...
- Бабушка, а мы тебе дрожжи купили! Ты будешь ватрушки стряпать? Скажи! Скажи!
Но в ответ тишина. А память всё крутит, крутит порвавшую киноленту... уж много лет крутит для меня одной. Ведь всех о ком я написала давно нет в живых. Только я одна всё живу и живу... пока.
17.03 2014 г.