Когда арка портала извергла Марка на каменистую багровую землю, он сразу почувствовал смерть. Ему понадобился месяц путешествия по руинам и пустошам, сбитые в кровь вечно босые ноги и история, выслушанная у первого встреченного им живого существа, чтобы разобраться. Сама сущность мира была мертва, осталась лишь разваливающаяся оболочка. С этим Марк ничего поделать не мог. Хотя он знал, что даже обладая силой вмешаться, не сделал бы этого. Они заслужили.
Инстинкт кричал о необходимости бежать, но Марк отправился искать ближайшее поселение выживших.
Дом, выбранный Марком, стоял на самой окраине. Маг обосновался в единственной уцелевшей комнате, где была грубо сбитая кровать, укрытая толстой шкурой неизвестного шестилапого зверя; импровизированный стол из щербатой доски, расположившейся на четырех поленьях и даже настоящий, чудом уцелевший стул. Странной формы, но изящный, несмотря на потертость, с цветной тканевой обивкой: неуместный здесь до зубового скрежета. Марку он нравился больше всего. Стены, как и полагалось приличному жилищу, были. Испорченные разве немого несмываемым слоем копоти и, кое-где, засохшей крови. Потолок же радовал только тем, что через многочисленные дыры было замечательно видно насыщенно-сиреневое небо, вечно в осколках до дрожи холодных звезд. Неоспоримым плюсом дома было и то, что никто из малочисленных выживших драться за него не захотел. Конфликтов Марк не жаловал, впрочем, как и людей, вечно их вызывавших. Но находиться всегда стремился почему-то как можно ближе и к тем, и к другим.
Рядом с домом располагался выжженный войной лес, чьи деревья прорастали сквозь сиреневое небо и ранили свои рыже-желтые листья об острые углы звезд. Правда, лишь те из них, что избежали черного мора и не ссохлись изнутри, оставив от себя крошащуюся оболочку. Там Марк умудрялся находить травы, годные для лечения простейших недугов, распространенных в любом мире, где есть люди. За лечение страждущих Марк брал еду, когда не мог достать её сам, или слова благодарности, брошенные сквозь зубы, напоминающие скорее оскорбления. Поэтому из поселения его не гнали. Большего Марку было не надо.
Жизнь в умирающем мире была на диво спокойной и размеренной. Марк хлопотал по хозяйству. После пары ночевок в кровати ошкурил доски и сшил из грязных, пропахших гарью и чем-то солоноватым огрызков ткани некое подобие подушки. Безуспешно отскабливал стены и пол, сам покрываясь грязью, но не очищая ни сантиметра упрямого дома. Сложил из булыжников примитивный очаг, коптивший безбожно. Ходил на меленькую речку вместе с женщинами стирать свою скудную одежду. Вместе с мужчинами отгонял немногих уцелевших тварей, иногда забредавших на запах людей. Учил четверых выживших детей грамоте.
Люди, кстати, были похожи друг на друга, как близнецы. Тонкокостные, но неизящные, сделанные все будто из острых углов и синеватого тумана, вечно окутывавшего эту землю. Марк знал, что они были обречены. Он дал бы им сотню лет, нет, пожалуй, полторы, чтобы вымереть окончательно. Жалости он не испытывал, да и задерживаться надолго не собирался. Богиня уже звала его дальше, нашептывая, что пора в путь. Сколько он способен сопротивляться зову - не знал.
Люди любили собираться вместе и говорить, длинно, тягуче, на своем громоздком и неуклюжем языке. Иногда Марк приходил их послушать, но сам не говорил. Разве что с детьми, и то только потому что не мог сопротивляться причудливому запаху невинности и гниения, исходившему от них. Он напоминал об Оризе.
Тот вечер был одинок и нетороплив, как течение рыжеватой воды в местной речушке. В дверь забарабанили, пытаясь воспроизвести помпезную мелодию гимна Империи на столь неудобном инструменте.
- Улле, - утомленно констатировал Марк.
На повторный стук у посетителя вежливости не хватило. Дверь распахнулась. На пороге стоял Улле, рыжий, как этот мир. На его лице ослепительно сияла улыбка, заменяя умершее солнце, и Марк невольно улыбнулся в ответ. Грудь сдавила щемящая нежность. Улле, не озаботясь словами приветствия, быстро приблизился к своему некогда учителю и другу и стиснул его в объятьях. Руки Улле были горячими, и сам он будто горел в лихорадке. Марк вдыхал запах книжной пыли, пота и почему-то молока – запах Улле, уткнувшись ему в плечо.
- Не смей пропадать так надолго! – будто очнувшись, заорал ученик. Он несколько отодвинулся и сейчас, схватив Марка за плечи, ощутимо встряхнул его.
- Мы с ног сбились тебя разыскивая! Ты хоть понимаешь, как мы волновались?!
- Мы? – нахмурился Марк. Но Улле будто этого не заметил. Он принялся расхаживать из угла в угол, умудряясь постоянно натыкаться на скудную обстановку комнаты.
- Где я только ни побывал, я искал тебя на полях сражений, в мегаполисах, среди художников и изобретателей, там, где рождаются новые цивилизации и расцветают империи! И где я нашел тебя? В склепе! В этом чрезвычайно уютном склепе размером с целый мир!
Марк разглядывал рыжий песок, забившийся в щели между досок, и не смотрел на Улле. Он слушал с каким пылом говорит его друг, кивал невпопад, скрывая лицо за длинными белоснежными прядями, и улыбался.
- Улле, - тихо позвал он, и ученик тут же умолк, - мы уйдем завтра с рассветом. Куда захочешь.
- Вместе? – спокойно уточнил рыжеволосый. Марк заметил усталость, закравшуюся в уголки зеленых, как надежда, глаз друга.
- Вместе, - подтвердил он.
Спать они устроились на одной кровати. Во сне Улле возился, пинался, перетягивал одеяло на себя и бормотал ругательства на своем родном языке. В общем, вел себя так же, как и много лет назад, когда Марк поймал его, карманника и бродяжку, за руку на одной из шумных улиц в столице Величайшей из Империй. Ребенок просто фонтанировал силой и Марк, тогда ещё зовущийся другим именем и едва ставший подмастерьем, опешил. Он решил пристроить мальчика в академию, где обучался сам, во что бы то ни стало. Улле идеей не вдохновился. За уговорами прошел вечер, и плавно наступила ночь. Двери академии закрылись до утра. Марк не сдался. Ночь они провели вдвоем на узкой койке в паршивом трактире: на большее Марку денег не хватило. Тогда Улле попытался обчистить его и сбежать в первый раз. Марк улыбнулся воспоминаниям. Ни один из них не мог предположить, что они станут ближе, чем кровные братья.
Ведь война… Война…
Марк нахмурился и привстал. Его затылок потянуло болью. Война. Он не хотел вспоминать. Он так не хотел.
Улле резко открыл глаза, почувствовав беспокойство.
- Что-то не так? – напряженно спросил он, по-детски трогательным жестом потирая глаза.
Горло Марка сдавило нежностью и болью. Он невесомо провел пальцами по волосам Улле, убрал упавшие на лоб пряди. Покачал головой и мягко улыбнулся.
- Спи, - тепло посоветовал он. Улле расслабился и закрыл глаза. Скоро его дыхание выровнялось. Он спал.
Нож Марк всегда держал под подушкой. Одним резким движением он воткнул его в грудь спящего друга.
Крови, конечно же, не было. Морок Улле растекся сиреневым туманом, застревая в густом мехе шкуры.
Марк вспомнил смерть Улле. Потускневшую ржавчину раскинувшихся по полу волос. Глядящие в одном направлении, затянутые пепельной пленкой зеленые глаза, и руку, обтянутую желтой пергаментной кожей.
Его вырвало желчью на не далее как вчера выскобленный им собственноручно, но все равно грязный пол.
Он долго сидел на жесткой кровати, судорожно пытаясь вдохнуть воздух.
- Это жестоко, - наконец сказал он Богине, зная, что та не услышит.
Маг резко встал и направился к заброшенной в самый угол дорожной сумке. Дрожащими руками достал черные перья и поджег их заклинанием прямо на своей руке. Боли он не почувствовал. Когда дым принял форму женского лица, Марк резко спросил:
- Куда?
Ненавистный шепот, царапая череп изнутри, сухо указал направление.
Марк потушил огонь. Не взглянув на ожог, и не озаботившись захватить никаких вещей, он резко вышел из дома. Ему необходимо было идти дальше.