ГЛАВА 7
Хельги, Бантустан-18, санитарная зона
Кружение и мельтешение.
Лица, лица, лица, личины, маски, образы-оборотни, нагромождение текстур и каркасов без цели и смысла… Кто я в этой круговерти? Почему – я? Зачем я?
Анаконда двоичного кода обвивает хрупкий голубой мирок, мирок-личину, мирок-вирт, ищет, ищет, ищет… Ищет – меня? Или что-то еще, во мне?
Кто ты, друг?
Тот бар на Мю Змееносца. Тот, что бантустанский пацан Хельги создал, положив на Контроль Снов, положив с прибором на Акт о границах, на свое недоделанное, недоданное гражданство – блики огня на ружейной стали и шершавая темная зелень… Зеркало, большое, все той же полированной стали… Да что за шанкр? Не было там никаких зеркал! Не было, а теперь есть. Почему-то это важно.
В кислом ветре Бантустана грузная фигура без лица ведет легионы черных космодесантников – щетинятся стволы игольников и древних автоматов, комариные жала разрядников, свиные рыла газометов – на штурм призрачной крепости, составленной из бесчисленных нулей и единиц…
Мне жаль тебя, брат.
Некто – никто? – в развевающемся черном плаще, с неприметным азиатским лицом, с темными амбразурами глаз медленно – медленно – медленно движется глухой улицей, и слепые бельма окон не замечают его. Вижу его… руку?.. Вместо руки щупальце, маслянисто блестящее и гладкое, гибкое, как плеть, неторопливо свивается в кольца и развивается, выписывает в воздухе тайные знаки, настороженное, хищное…
Я боюсь тебя, враг.
ЧТОТЫМНЕВКАТИЛСРАНЫЙВИДУН……..ЧТОТЫМНЕВКАТИЛСРА……ЧТОТЫМНЕ…
Я – Хельги. У меня когда-то было другое имя, но теперь оно не имеет значения, потому что я – тот, кем я стал. И бесполезно за это кого-то винить или благодарить. В голове угнездилась боль. Я знаю, что вместо нее должно быть что-то важное, что-то, ставшее частью меня, мной – но теперь его там нет, и почему-то это делает меня меньше. Я знаю, что нахожусь в отрубе, и знаю почему. Это сволочь-видун вколол мне своего колдовского зелья, и теперь я вижу мир так, как видят его видуны – но при этом ухитряюсь совместить это иррациональное, бредовое виденье со смутными, неуловимыми, но яркими прозрениями Анны. Понимаю тебя, девочка. Видеть мир ТАК – не захочешь, а на иглу подсядешь…
Не хочу. Прячусь в память…
…в лавчонку-магазинчик-контору старого Герша. Его (как и меня теперь) звали как-то иначе, но для всех он был старым Гершем. Кажется, я обещал рассказать вам историю, как я пристрастился к чтению книг, к чтению старой фантастики? Ну так вот, если что, это я ее и рассказываю.
Никто не помнил, откуда он взялся, не знал, чем он, собственно, занимался (книжная торговля в Бантустане? – Смех!), на что жил (по бантустанским меркам вполне сносно). Старик просто был. Был всегда. И даже, кажется, никому не платил за «крышу». Когда он не занимался делами (на моей памяти – никогда не занимался), он рассказывал истории. Любому, кто согласится слушать – по большей части, мне, Бо Квадрату, Кит-Кэту и Шмулику-Жулику. Меня всегда занимало, почему у Герша так мало слушателей – рассказчик-то он был великолепный…
О чем он рассказывал? Да о многом. Но интереснее всего, живее всего – о том, что творилось в мире где-то с середины Второй глобализации – можно подумать, он жил тогда! Хотя, может, и жил – с него станется… Почему-то никто из нас тогда не задумывался, сколько старику лет. Это просто не казалось важным (а мне и теперь не кажется). Он не просто рассказывал, КАК было то-то и то-то – он рассказывал, ПОЧЕМУ было так, а не как-нибудь иначе, что из этого вышло и к чему пришло. Эй, школяры! Сжигайте учебники (вот уж чего в Бантустане не было – как, впрочем и школ) и слушайте старого Герша!..
…Первый Конец Света – да, этот примерно отвечал своему названию, во всяком случае, миру, который был до него (миру, где умели писать замечательные книги) точно пришел конец. Политические режимы государств-территорий (сложно такие представить!) один за другим доказывали свою несостоятельность, и хотя большой войны, которой все боялись, так и не случилось… (Кстати, странно: потом, с подачи того же Герша, я кое-что подчитал о том времени – и ощущение такое, что бояться-то боялись, но целенаправленно двигались именно к такому варианту). Так вот, войны не случилось, но экономика старушки-Земли в один прекрасный момент с треском рухнула, и дело обернулось бесчисленным количеством малых войнушек из серии все-против-всех, бешеным разгулом преступности… Старик с непонятной нам язвительностью называл это «атомизацией общества» и еще почему-то «тотальной балканизацией». Балканы – это, по-моему там, где теперь восьмой Бантустан.
В этом хаосе мы бы, возможно, благополучно сами себя истребили… но, как ни странно, объединить людей смогли именно корпорации. Попробуйте-ка зарабатывать деньги на хаосе! А корпорация не знает ни границ, ни религий, ни национальностей, ни политических идей, у нее своя этика, своя иерархия… Короче говоря, как я понял из объяснений Герша, объединяющей идеей в те годы стал Космос (с большой буквы!). Он, как известно, тоже не признает ни наций, ни идеологий, ни религиозных различий…
Кажется, я рассказывал немного о том времени: его можно было счесть Золотым веком – до самого внезапного и кровавого заката. Стремление ввысь, к звездам, к новым мирам. Гигантские инвестиции в науку… Кстати, к ним пытались примазаться и ошметки, оставшиеся от прежних государств-на-территориях, вкладываясь в совместные с корпорациями предприятия, но дело как-то незаметно кончилось тем, что большая часть собственности государств перешла в руки корпораций. Позже мне довелось читать об этом в одной из тех книжек, что я полюбил … Кстати, именно тогда состоялось большинство открытий из тех, что мы используем сейчас: биоимпланты, антигравитация, холодные реакции…
Они-то и стали началом конца: холодный синтез поначалу считался чуть ли не побочным продуктом великого открытия – ну подумаешь, трансмутация! И не таких, понимаешь, алхимиков видывали… И действительно, на фоне тогдашних чудес казалось сущей мелочью: на входе засыпаем ведро песка или заливаем ведро воды, а на выходе – вуаля! – получаем ту же массу железа, чистейшего золота или, к примеру, обогащенного урана. Только очень скоро выяснилось, что синтез можно задействовать и в промышленных масштабах, а синтезировать – практически все, включая любую неорганику. Что из этого получилось в сочетании с практически полной автоматизацией производства – любого! – догадаться, думаю, нетрудно.
Все верно: при дешевизне синтезированного продукта любой иной, добытый, переработанный или выращенный, оказалось просто невыгодно использовать – чем и воспользовались тогдашние «балканизированные» корпорации. Холодный синтез завоевал планету (да и космос) за какие-то два десятка лет… причем о последствиях, сами понимаете, никто особо не заботился. И они не замедлили сказаться: те, кто раньше занимался производством, добычей, обработкой, сельским хозяйством (процентов так восемьдесят населения нашего шарика) попросту оказались за бортом экономики. Конечно, голодная смерть никому не грозила – главы десятка самых крупных корпораций, сообразив, что натворили, организовали нечто вроде прообраза нынешней Конфедерации (диктаторы и парламентарии государств в расчет уже не принимались) и попытались как-то решить эту проблему. Дотации, социальные программы, создание никому не нужных рабочих мест…
Ни к чему хорошему это не привело. Человек, оставшийся без дела в этой жизни, сыт он или голоден, склонен к самым решительным действиям. «Беспорядки», о которых скупо говорят обучающие программы для граждан, на самом деле были сполохами Первого восстания неолуддитов – долгой и кровавой партизанской войны, охватившей всю Землю. Вдобавок, именно начало эры «чистого» производства, как ни парадоксально, ознаменовалось самыми жуткими техногенными катастрофами – и в качестве финального аккорда катастрофой климатической. Именно тогда под воду ушла чуть ли не треть Англии (сейчас там единственный в своем роде Бантустан-на-сваях, пятый, который тамошние предпочитают гордо именовать Лондоном).
Само собой, в обучающих программах климатической катастрофе уделено значительно больше внимания. О самой же двадцатилетней всеобщей бойне упоминается в двух словах. Именно в двух: «гражданские беспорядки». Позже я пару раз пытался навести кое-кого из знакомых граждан на разговор о Первом восстании – но меня попросту не понимали. Между тем, именно тогда пришел полный и окончательный кирдык национальным и территориальным государствам. Именно тогда сложилась та система, в которой мы сейчас существуем: разделение на граждан… и всех остальных, вытесненных в Бантустаны. Так, во всяком случае, объяснял мне Герш.
Так что Третья глобализация – это, в общем-то, время полицейского государства. Правда, довольно скоро выяснилось, что в масштабах планеты (и в отсутствие внешнего врага) оно неэффективно, «барьер» между Бантустанами и «обществом» сделался более проницаемым, между гражданами и негражданами появился ряд промежуточных ступеней (вот вроде вашего приятеля Хельги). И, в общем, к концу сей прекрасной эпохи жизнь, если верить старику, была почти что терпимой, были даже выращены (по технологиям второй глобализации) новые города… Вот только закончилась эта эпоха примитивно и грязно.
Из шести корпораций, поделивших сферы влияния, самой мощной и продвинутой оказался концерн «Геном». Что уж греха таить, во время «беспорядков» и после слопал он немало шушеры помельче и начал уже вострить зубки на ближайших соседей… вот только соседи опередили. Объединившись временно между собой, пятерка конкурентов действовала вне каких-либо соглашений, контрактов и законов. Действовала грязно и грубо: для начала запустили информационную кампанию, что-де «Геном» занимается генной инженерией – справедливости для, в числе прочего он занимался и ей. Во всяком случае, и многие видуны, и первые настоящие измененные вышли именно из «Геномовских» лабораторий.
Дальше – больше: нагнетание обывательского психоза, религиозной истерии, какие-то подозрительные народные вожаки… В общем, когда в «Геноме» прочухались, толпы (в том числе, и из Бантустанов, основных поставщиков «материала») уже шли громить лаборатории, офисы, а заодно и прочие предприятия. Департамент Безопасности практически бездействовал… В общем, страшное было времечко, что и говорить. За «неправильный» взгляд легко могли забить насмерть, причем «цивилизованные» граждане даже скорее, чем обитатели Бантустана. А теперь угадайте, что об этом говорится в обучающих программах? Правильно, ничего. Хотя неофициально все это именуется пышно «Концом Света», но по существу ничего не сказано.
«Тот, кто выводит на улицы толпу и считает, что сможет ее контролировать – просто дурак!» - вещал Герш, воздев в небо узловатый палец. Что ж, его правда: именно тогда и полыхнуло Второе неолуддитское восстание. Правда, оказалось оно скорее хлопушкой, чем бомбой: рвануло не в Бантустанах, а у «чистеньких», и затоптали их, в общем, довольно быстро, хотя без кровушки и тут не обошлось.
Такие вот у нас, стало быть, Концы Света. А сейчас, когда этот самый Апокалипсис превратился в модный коммерческий бренд (я ведь вам рассказывал, я на его рекламе работал!) – ей-же, отдает все это каким-то дурным фарсом. Понятно, когда он долбанет, без крови точно не обойдется, без крови мы ж не умеем… Но кто будет бить, кого и за что – неясно совершенно…
Я, конечно, излагаю конспективно и сухо, куда мне до Герша! Но вы-то уже догадались, кто меня к фантастике приохотил. Просто когда я к нему пристал как-то, откуда он берет все эти свои «почему»… «Мальчик, - сказал он мне, поправляя смешные очочки, косо сидящие на громадном кривом носу, - мальчик, об этом умные люди додумались раньше нашего. Мальчик, ты поверишь старому Гершу, если он скажет тебе, что они три сотни лет назад знали все про нас?». Я пытался сказать, что конечно, я поверю, но он уже чуть ли не за шиворот тащил меня в «святая святых», полутемный зал, вдоль и поперек перегороженный стеллажами – прежде мне там бывать не доводилось.
Богатства на стеллажах я оценил только впоследствии. Сотни, тысячи, десятки тысяч электронных брошюр на тонком пластике, на «вечных» батарейках времен Второй глобализации! «Только тебе придется языки подтянуть, - с сожалением покачал головой старик. – Все-то вам изъясняться на этой помеси английского, русского и китайского! Сур-ржик!»…
Интересно, жив ли он, старый Герш?
Разбудила меня боль. Да нет, вру, не боль, а… Ну вот можете себе представить: вы просыпаетесь оттого, что ног своих найти не можете – просто потому, что нет их, ног ваших? Вот это оно примерно и будет. Только не снаружи, а в голове… Черт, коряво объясняю, но у вас ведь в мозгу импланта не было, вряд ли вы меня поймете, слов таких еще не придумали, чтобы ощущение от их потери описать. Словно мозги тебе кастрировали: болтается между полушариями нечто мертвое и бесполезное, и все, что ты по-настоящему знаешь и умеешь, превратилось в никчемный хлам. И честное слово, выть хочется!
Выть, конечно, ваш приятель Хельги не стал, только задергался… И что-то вдруг твердое под головой обнаружилось, причем очень знакомое. Мама дорогая, «харвест», родной «харвест», уж его-то я даже на ощупь узнаю, пусть теперь ни мне от него толку нет, ни ему о меня…
В общем, вцепился я в этот «харвест», как в плюшевого медведя, чуть ли не свернулся вокруг него – и тут же над ухом буквально тихий такой, невеселый смешок:
- Не волнуйтесь, мы знаем, что он вам дорог. Вы же после того злосчастного вирта в него мертвой хваткой вцепились, так вас вместе с ним в палату и отнесли…
Знакомый, вроде бы голос, и недавно слышанный… Не сразу, но догадался ваш приятель Хельги – да это ж тот самый священник, монашек или кто он там – ну, из гостей графа, который в моем вирте доминиканцем был…
Глаза-то я с трудом, но открыл – и поначалу пуганулся даже, что в придачу ко всему еще и ослеп. Нет, не ослеп: вон слабенький свет из оконного проема, и темный силуэт сидящего напротив едва можно разглядеть – ночь снаружи… И тишина, только ветер в бетонных конструкциях посвистывает печально, глуховато. И пустота. Точнее, запустение. Не город. И не Бантустан – вот уж где тишины не бывает, особенно по ночам! Санитарная зона, вот где мы.
Мне уж как-то все равно было – как пропадать, когда. Чего уж там, и так пропал… А так бы перетрухал: в городах бояться особо нечего, в Бантустане у тебя за спиной так или иначе отыщутся друзья – а вот в санитарной зоне, в пустой, ничейной полосе друзей не бывает, одни крысы. Двуногие. С оружием…
Сел я попытки с третьей, о шершавую бетонную стену спиной оперся. Ишь, заботливый какой народ – спальник под меня подстелили, чтоб не замерз, стало быть, бедняга Хельги. А бедняге Хельги уже совершенно пофигу все, он без импланта – как без головы… Так и что теперь? В истерике биться?
- С остальными все в порядке, - это, стало быть, священник меня успокаивает. – Анна спит, а Маркус и… э-э… Гремлин – на дежурстве.
Хороша парочка… Если не в разных концах здания дежурят – точно друг дружку в мелкие клочья разорвут.
- А Браннер?
Вот тут мне свищ и поведал – и о том, как граф кинулся ложный след прокладывать, и о том, как вышвырнув из челнока двоих аналитиков и еще какого-то бритоголового типа (из наших, что ли?), повел его наш скрипучий видун бешеным зигзагом, словно уходя от перехватчиков… И на этом зигзаге, под ор Маркуса (он еще и орать может?!) – безумная эвакуация на малой спасательной капсуле, невидимой для радаров, и гонка по бетонным лабиринтам санитарной зоны со мной, полудохлым, на плечах… Вон и «харвест» мой даже не бросили.
Говорил он негромко и размеренно, словно речь о чем-то самом обычном шла – хотя я как-то сомневаюсь, что для святых отцов подобные эскапады в ежедневную программу развлечений входят. А для девочек из «чистого» города, пусть там они какие угодно Кассандры и провидицы – тем более. Мне даже за свои переживания стыдно стало – так, самую малость… В конце концов, и девочка, и священник знали, на что идут – в отличие от меня. Конечно, имплант мой застрахован был – но вот из Гильдии-то меня после сегодняшних передряг вышибут со свистом, а значит, и страховку аннулируют. И это еще меньшее из зол. После того, что на «Солярисе» устроил этот урод Маркус, мне – да и всем остальным – на хвост, кроме Контроля Снов, еще и Департамент сядет, а это вам, друзья мои, не пуп царапать…
И вот верите, нет – но каких-то там эмоций оно не вызвало. На состояние после хорошей дозы «бродяги» не похоже – там-то все неувязки и опасности тебя скорее развлекают, и тем сильней, чем острее ты их осознаешь. А тут, вроде, и понимаешь, что все для тебя кончено, ты стерт, вычеркнут, и ничего из того, к чему стремился, уже не сделаешь, не взлетишь, как ни старайся, что отныне предел твоих мечтаний – вернуться к тому, с чего начинал, воссоздавая обывательское счастье для жителей Бантустанов (если еще жив останешься)… И – ничего. Глухота. И голова при этом такая отчаянно ясная, что хочется либо напиться в хлам, либо ужраться синтемеском до зеленой пены.
- Простите, но пока есть возможность, можно вам пару вопросов задать? Конфиденциально.
- Да почему нет? – я даже усмешку изобразил. – Валяйте, капеллан.
- Как?.. – недоуменно переспросил… Николас его зовут, вот! Потом рассмеялся – тихо и невесело. – Капеллан… А знаете, мне даже нравится.
И знаете, тут я как-то прочувствовал, что мы с ним в одном положении. Незавидном, прямо скажем. Его-то ихняя Объединенная Церковь за контакты со всякой подозрительно швалью вроде видунов, террористов и вирт-актеров точно спишет вчистую, а он, если я что-то понимаю, вне этой Церкви себя и не мыслит. То, что он не из Бантустана, а стало быть, вряд ли там приживется – это уж невооруженным глазом видно, вернуться в «чистый» город и там какую-нибудь секту основать – во-первых, не дадут, во-вторых – уж он-то не из таких… Так что не одинок ты в своих бедах, друг-приятель Хельги, совсем не одинок…
Так что рассмеялся я с ним за компанию – и как-то легко мне этот смех дался. Сам по себе горлом пошел…
- Спрашивайте. Только потом и я вас спрошу.
- Да, конечно, - он словно бы замялся. – По поводу нашего… гостя в вирте…
- Вы его тоже рассмотреть успели?
- О, думаю, не так хорошо, как вы. Мы ведь столкнулись с чем-то живым? Разумным?
- Насчет живого не скажу – знаете, по структуре эта штука напоминает сложную матрицу. Но вот насчет разумного и творческого – да, это точно.
- Какой-то искусственный интеллект?
Я даже вздохнул:
- Капеллан… Покажите мне этот самый искусственный интеллект, я с ним пообщаюсь, сравню – а потом скажу вам, похоже оно или непохоже.
- Туше, - усмехнулся он. – А о чем хотели спросить меня вы?
- Почему вы не остались на станции? – рубить, так сплеча. – Ведь здесь, сейчас, с нами, вы себе дорогу назад отрезаете. Ведь ваши… начальники, иерархи, или как там они у вас называются… ведь вам этого не простят. И хорошо, если только выгонят.
Он замолчал – надолго. Ну, Хельги, напросился на честный ответ… А в том, что он ответит – и честно! – как хотите, но я ни на секунду не усомнился. Не та сейчас ночь, чтобы врать.
- Понимаете… История на самом деле простая. Дело в том, что я, как и наш хозяин граф, обладаю, ну, что ли, таланом, способностью убеждать людей в том, во что верю сам, - медленно заговорил он. – Только контролирую эту способность лучше… И именно контроль со мной паршивую шутку сыграл. Несколько лет назад – неважно, когда именно – команда юных дураков, возомнивших себя террористами, захватила челнок. Без пассажиров, на борту находились только члены команды – и дюжина этих мальчиков и девочек, нахватавшихся каких-то смутных идеалов и мечтающих перевернуть мир. Я в качестве переговорщика поднялся к ним на борт и убедил их в том, что если они сложат оружие, все пойдет по-прежнему. Убедил, что они могут вернуться.
- И что?
- Их всех убили. Некоторых – не просто убили… Наше… общество не прощает стремления к справедливости – и оно, в общем, право: любые попытки установить справедливость на земле кончались большой кровью… Но дело не в том: уговаривая их вернуться, я где-то в глубине души знал, чем все кончится – пусть и без подробностей. Моя ложь им дорого обошлась.
- Погодите… То есть, вы считаете, что скажи вы им правду, повернулось бы как-то иначе? Да все было б так же – только к их трупам добавились бы трупы команды – а пожалуй, еще и ваш.
- Не в том дело, - кажется, он головой покачал. – Я не берусь гадать, как бы оно могло обернуться. Я оперирую фактами, а факты таковы, что эти смерти оказались прямым следствием моей лжи.
- Гордыня, капеллан… Сдается мне, там кое-кто кроме вас потрудился.
- Это неважно.
- Ладно, допустим… То есть, вы хотите сказать, то, что вы здесь, с нами – это некое ваше личное искупление?
- Нет, - жестко отрезал он. – Просто я считаю, что осознанное бездействие хуже осознанной лжи. Так что это мой долг – быть сейчас с вами. Не перед Ним – перед самим собой.
- Так и представляю вас на кафедре где-нибудь в Бантустане… - зря это я, конечно, но удержаться трудно. – Я там без малого двадцать лет прожил, и никого из ваших что-то повстречать не случилось. Ваши как-то больше по другим местам окормлять предпочитают…
- Это не только моя боль, - ч-черт, и ведь не врет, по голосу слышно, что ему действительно больно за то, что было и то, что есть. И понесло ж меня… Быстро, скажу я вам, ваш приятель Хельги наловчился в чужие раны пальчиком попадать…
- Извините.
- Не стоит. Давайте лучше спать.
- Давайте.
Станция компании «Солярис», центральный терминал
Похоже, поживем еще, а, Лимон?
С чего, говоришь, взял? Да просто же все – когда получаешь инструкцию ждать здесь, на станции, челнока и готовиться, значит, не списали тебя. Значит, куда-то летим, и уж верь мне – не к шефу на распыл. Да, Мясник, не тем будь помянут, сволочью был, конечно… но то, что его бригаду, считай, под корень выбили, здоровенную дыру в штате пробило. И не спрашивай меня – откуда знаю, откуда знаю… Не знаю. Чуется в воздухе – какие-то горячие дела заворачиваются, и такие, как мы, сейчас на счету. Может, и Конец Света, врать не стану.
Я так прикидываю, этого нас пошлют искать, который агент. Смотри: среди живых его не было – так? Среди тех, кто с Маркусом ушел – тоже: ну, ты их всех пятерых запомнил-сфотографировал, что я, тебя не знаю? Среди убитых – тоже нет. И этого… графа тоже нет. Значит, что? Правильно, значит, вместе они куда-то подались. Может, разведать он чего решил, а может… Соображаешь? Драпают начальнички по одному: и Маркус, и этот…
Э, нет, шеф – этот точно не драпанет, и не думай даже. Он же как и мы с тобой… Ну да. Только мы с тобой игрушки выбрали, а он… Так что не будет он соскакивать, не та порода. Мы ж все упертые.
Кто, говоришь, инструкцию передал? Держись крепче: очкарик наш! Шеф не дурак, заложился – его за Маркусом приглядывать поставил. Так что далеко пойдет мальчишечка, хоть и из граждан… А вот почему они так спокойно челнок Маркусу и Гремлину отдали – это ты как-нибудь сам у него спроси. Я-то спрашивал…
А сейчас, дружище Лимон, только тихо… Мне сегодня интересное такое предложение поступило – с Гремлином помимо Департамента посчитаться. Ну да, ты же этого мужика не видел – он из наших, тоже нашпигован до полного смещения по фазе… Приметный такой мужик, увидишь – не спутаешь. Биопротез у него. И не просто так – щупальце. Знаешь, как у кальмара. Точно, давай его Кальмаром в переговорах обозначим, а то мало ли…
Так вот, этот самый Кальмар подваливает ко мне у шлюзов в секторе Гамма и вежливенько так говорит: мол, неважно, кого я представляю, говорит, я знаю, что погибли ваши товарищи и знаю, кто в этом виноват. И я, говорит, до этого виноватого вам помогу добраться, а как связаться со мной – вы знаете… Ну да, что я тебе объясняю, мы ж друг дружку чуем. Так вот, Кальмар, значит, говорит, что Маркуса с его гасилкой он на себя берет, а еще говорит, что наших клиентов он отслеживает, и никуда они от него не денутся.
А что – я? Я, весь такой наивный, соглашаюсь, конечно. Да тьфу ты, Лимон, ты чего, не выспался? Понятно же, что это засада, вербовка! Бесплатного пива не бывает, и по-любому этот головоногий нас с тобой куда-то пристегнуть хочет. Вот и стало мне интересно, что у нас такое получится, если мы эту птичку-рыбку-осьминожку аккуратненько пощупаем – кто таков, чем дышит, чего на самом деле хочет… Опять же, шеф доволен будет. А если нет… так и так выходит клин.
Так что поживем еще, дружище Лимон.
Только ти-хо…
Комиссар Колин, Бантустан-4
Четвертый Бантустан комиссар не любил по причинам сугубо личным. Если тебе в этом анклаве однажды чуть не выпустили кишки – это ведь личная причина, верно? Личная и глубоко уважительная. Хотя, надо признать, было тут что-то, чего в других краях не встретишь – в теплом сыром воздухе запахи жареной рыбы, специй, йода, соли, гниющих водорослей, кривые узкие улочки в вечной толчее, бесцеремонные торговцы всем, чем богат этот Бантустан, со своими тележками-велосипедами, какая-то деловитая суета, гвалт в любое время суток… Китайская и корейская речь здесь звучала куда чаще, чем танхуа-лэнг , а европейский тип лица неизбежно привлекал внимание. Впрочем, местные были достаточно вежливы, чтобы этого не показывать.
Почему-то ночь казалась самым подходящим временем для этих улиц. Во всяком случае, освещен был четвертый Бантустан или, как называли его местные, Ченгтианьши, Город ангелов, куда более броско, чем Нью-Рио или Лондонтаун. Почему-то выращенные города выглядели куда более уныло – по крайней мере, на взгляд комиссара. Среди граждан во втором-третьем поколении любители экзотики и авантюристы куда как редки, но тех, кто на свой страх и риск, в обход строжайших запретов тайком пробирается сюда, комиссар понимал прекрасно. Возможно, при других обстоятельствах он и сам бы поддался этому крикливому и в то же время непроницаемому очарованию…
Увы, обстоятельства не благоприятствовали. Вторая за сутки встреча (Тайная! В Бантустане!) со старым приятелем, ныне Главным Мастером Контроля Снов – никак не повод для шуток. Особенно если учесть, что четвертый Бантустан издавна считался вотчиной «Нирваны» - своих гайбил, по крайней мере, небезызвестный Ченг вербовал именно тут. По некоторым данным, и половина инженеров «Нирваны» вкалывала на корпорацию за приличные денежки, не заморачиваясь такой мелочью, как получение гражданства.
Во всяком случае, глядя на яркое, праздничное какое-то освещение улочек, столь неказистых днем, комиссар этому охотно верил. Откуда, спрашивается, эти парни берут такое количество энергии – да еще дешевой? Доподлинно известно, что собственного энгергопередающего спутника за этим Бантустаном (впрочем, и за каким-либо иным тоже) не закреплено, а на обычных мини-реакторах такую иллюминацию вряд ли себе позволишь… Во всяком случае, восемнадцатый Бантустан («Родина, чтоб ее!») был, как помнилось комиссару, освещен не в пример скромнее. Впору и в самом деле поверить, что местные умельцы склепали из консервных банок хитрое устройство, позволяющее тайно присосаться к чужому энергетическому лучу…
Комиссар неожиданно поймал себя на том, что высматривает в толпе смутно знакомую фигуру (ту самую, с рукой-щупальцем). Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, пару минут понаблюдал за работягами, занятыми расчисткой канала – они как раз вытягивали лебедками на берег («И-эр-сань! И-эр-сань!») громадную металлическую сетку, полную истекающего потоками воды ила вперемешку с мусором. Мелкие волны, облизывающие сваи причала, пахли мокрой ржавчиной и еще чем-то затхлым. До назначенной встречи (он бросил взгляд на «умную» татуировку-дисплей на запястье) оставалось шесть минут.
Светящийся синим иероглиф над дверью в забегаловку означал то ли «радость», то ли «веселье» - комиссар уже запамятовал. Последний раз он, тогда еще инспектор второго ранга, был тут лет пятнадцать назад – вместе с Шестиглазым, после памятного дела о вирт-нелегалах. Тогда они здорово набрались – хотя из выпивки наличествовал только едкий синтетический джин и еще более отвратное синтетическое пиво. Но вот креветки были что надо – громадные, сочные, чуть сдобренные лимонной эссенцией, явно только что из моря… С учетом того, что мировой океан все эти глобализации и прочие Концы света превратили в большую помойку, вряд ли санитарный контроль признал бы их годными в пищу для граждан… но черт возьми, до чего же вкусно! А может, эти креветки – мутанты? – флегматично подумал комиссар. Ведь надо ж, какие здоровые…
Конечно же, Шестиглазый был уже на месте. И конечно же, не один – комиссар тут же грубо выбранил себя за то, что пошел на поводу у этого мудрилы. За дальним столиком в маленьком продымленном зале, улыбаясь, как Чеширский кот, и поигрывая своеобычной тросточкой, восседал рядом с другом-приятелем не кто иной, как господин Ченг собственной гнусной персоной. Вот этого персонажа видеть комиссару хотелось меньше всего – тем паче, подозревать его в причастности к попытке выпускания комиссаровых кишок имелись все основания. Не как участника с кривым ножиком – как вдохновителя этой затеи.
Но друг-приятель Шестиглазый, как известно, ничего не делает зря, непременно какая-то глобальная цель заставила его тайно свести комиссара Безопасности с главным видуном-головорезом из «Нирваны». Вот только цели эти, как правило, мутноваты: в конце концов, Контроль Снов – те же видуны по большому счету, только вместо нарокты используют хитрые импланты и измененными не считаются разве что по недоразумению.
Комиссар привычно нацепил добродушно-приветливую улыбку: с тех пор, как он ушел из оперативников в администраторы, она получалась все лучше и теперь, к пятому году начальствования, выглядела совсем как настоящая. При этом – не менее привычно – он приказал себе собрать нервы в кулак, как перед операцией… нет, точнее – как перед дракой с заведомо неравными шансами. На цивилизованной территории можно было бы потягаться с этим скользким, улыбчивым видуном, но здесь была вотчина Ченга, его логово. Его дом?.. Этого комиссар не знал. Во всяком случае, Ченг в своем вызывающе-белом костюме, с дурацкой фатовской тросточкой (комиссар бы палец отдал, чтобы знать, чем ее начинили затейники из «Нирваны») почему-то не выглядел здесь чужаком.
- Ты насчет креветок как? – вместо приветствия осведомился Шестиглазый.
- Что-то аппетит пропал, - все с той же улыбкой сообщил комиссар, в упор глядя на Ченга. Надо признать, что искусством вежливо улыбаться хитроумный азиат владел уж точно не хуже:
- Умные люди говорят, что он приходит во время еды. Особенно если есть, чем ее приправить.
Определенно намечался какой-то разговорный гамбит – а комиссар их не терпел с детства, к тому же, прекрасно понимал, что Ченга ему в этой игре не переиграть. Он опустился на жалобно скрипнувший плетеный стул, утвердил локти на столешнице и уставился на старого друга-приятеля самым полицейским взглядом:
- Итак? Кто-то недавно говорил мне, что все пошло наперекосяк и по этому поводу надо встретиться, и чем быстрее тем лучше.
- Именно наперекосяк и именно чем быстрее, - кивнул Шестиглазый, ничуть не смущенный и не устрашенный. – А от креветок ты зря отказываешься… впрочем, возможно еще передумаешь. Когда услышишь новости.
Комиссар хмыкнул. Послание от человечка догнало его в пути – уж от таких-то новостей того и гляди желудок снова разболится… Ченг понял – словно в голову комиссару заглянул (и ведь знаешь, что не могут такого видуны, что они не телепаты – а все равно ждешь от них подобных подлянок!):
- Полагаю, комиссар, вам известно многое, но не все. Если вы не против, я могу дополнить вашу картину происходящего.
- А что взамен?
- Ничего, - обезоруживающе улыбнулся Ченг. – Поверьте, я не бескорыстен, конечно, но моя корысть совпадает с вашими интересами. Когда я говорю «вашими», я имею в виду не только Департамент, но и его главу.
- Пока это смахивает не на еду, а на наживку.
- Но в моей наживке нет крючка, - Ченг невинно развел руками, и комиссар поймал себя на том, что прикидывает, действительно ли этот малый такой позер, получает ли он удовольствие от этой игры – или просто хладнокровно действует в заданной роли. – Разве что вы сами его туда… поместите.
По всем правилам следовало продолжить эту игру в намеки, полунамеки, улыбочки и полуулыбочки, но комиссар знал, чувствовал – кожей, спинным мозгом, больным желудком, – что позвали его сюда не для политесов.
- Не будем играть словами, - бросил он почти грубо. – Меня сорвали с места не для приятной беседы, верно?
- Но в наших силах сделать ее максимально приятной, не так ли? Хорошо, убедили. Но небольшое… философское вступление все же понадобится. Краткое, совсем краткое.
- Я слушаю, - холодно, как на допросе, уронил комиссар. Друг-приятель Шестиглазый, похоже, по обыкновению ушел в себя – а может, напротив, ловил не то что каждое слово – каждую мыслишку, но поддержки от него ждать не приходилось. А Ченг вдруг согнал с лица улыбочку, переплел пальцы на навершии упертой в пол тросточки и подался к собеседнику. Внезапно он показался комиссару очень старым. Сколько ж ему на самом деле лет?.. – сетевая чума, уничтожившая в свое время громадный массив данных в полицейских компьютерах, похоже, пошла на пользу не только Маркусу…
- А суть сего вступления необыкновенно проста. Комиссар, вам не кажется, что как только человечество начинает считать, что достигло той или иной цели, цель эта оборачивается бедой? Относительное спокойствие конца Первой глобализации, конечно, великой целью не назовешь, но ее достигли – и в результате экономический коллапс, все воюют против всех… Вековой мечтой было изобилие, его достигли, открыв холодный синтез – и дело кончилось войной, каких еще не знал мир: те, кому в системе, построенной на изобилии места не нашлось, против горсточки тех, кто эту систему и создал… О, горсточка оказалась умна, она сумела не только победить, но и создать фактически новый мир, по-своему идеальный… Вас восхищает наш мир, комиссар?
- Как-то не особенно.
- Напрасно. Ведь даже ваша головная боль, все эти бунтари за идею, прекрасно вписываются в общую картину… Ибо им не хватает цели. Понимаете, комиссар, нашим миром можно любоваться как произведением искусства: пять корпораций, вырабатывающих решения, в центре – вы, как гарант того, что они не будут нарушены, скажем так, для обеспечения равновесия между нами, для дураков – купленные нами политики, которые ничего не решают, зато так хорошо смотрятся в телеприсутствии, и даже Бантустанам нашлось место на этой картине… Этот мир прекрасен и стабилен… Стабилен, понимаете? Он никуда не движется. У него нет никакой ясной цели. И если эта стабильность хоть немного нарушится…
- Но ведь этот ваш Конец света…
- …одно из проявлений стабильности. Меняется количество игроков за столом, но не ситуация в целом.
- И вы хотите ее изменить?
- Я?! Ну что вы! Понимаете, скоро она изменится сама по себе, независимо от моего или вашего – да чьего бы то ни было! – желания. Прямо сейчас… сбывается еще одна мечта человечества.
- Ченг, черт бы вас подрал! Не говорите загадками! – рявкнул комиссар, отбросив всякую вежливость. Предчувствия у него были самые нехорошие.
- Вспомните вековую мечту человечества, комиссар. Дотянуться до звезд. Вступить в контакт с иным разумом… о, большинство, конечно, мечтает о более прозаичных вещах. Так вот, это сбывается прямо сейчас – и чревато либо невиданным расцветом, либо такими потрясениями, что все эти… Концы света покажутся детской игрой.
- Да что вы такое плетете?! – комиссар готов был по-настоящему взорваться, хотя и чувствовал, что хитрый азиат даже не думает его морочить. – Мне на моем участке только маленьких зеленых человечков не хватало…
- Эта… сущность иной природы. Совсем иной, - тихо и серьезно проговорил Ченг.
- Помнишь, я тебя про того актера спрашивал? – Шестиглазый, оказывается, вовсе не дремал.
- Который из Бантустана?
- Да. У меня есть серьезные основания считать, что он уже вступил в контакт с ней – сам о том не догадываясь. Какую роль тут играет Браннер, я пока не знаю. Даже не предполагаю, догадывался ли он – хотя мог.
- Исходя из состава участников… - проворчал комиссар.
- Вот именно.
- Ладно, Ченг, давайте говорить конкретно. Что за су… кхм… сущность к нам пожаловала, чем она так опасна, куда нам вообще нужно торопиться, а главное – при чем тут я и мой Департамент?
- Хорошо, - покладисто согласился шеф СБ «Нирваны». – Давайте по порядку. Итак, у нас есть основания предполагать, что сущность эта – разновидность некоего цифрового конструкта, но конструкта, наделенного интеллектом и эмоциями, способного к самообучению… Виртуальная личность, если хотите. С весьма необычными свойствами и способностями. Не берусь судить, из каких пространств и времен она к нам пожаловала – может быть, из какого-то совершенно иного, не нашего пространства-времени, – но насколько нам известно, в данный момент единственный, с кем она установила эмоциональный контакт – это тот самый вирт-актер… Хельги, кажется? Каким-то образом она проникла в его конструкт, его вирт… а может, это он, сам о том не подозревая, ее туда встроил. И вывел в наше здесь и сейчас.
- Теория, - буркнул комиссар. – Красивая, да. Пока что здесь нет ничего, способного заинтересовать меня. Разве что Маркус…
- До Маркуса мы с вами еще доберемся. О, не сомневайтесь, игру он ведет в ваших интересах – вот только вы должны были узнать о ней последним… Не любит Маркус оставлять выбор, не любит…
- О чем вы, чума вас побери?
- Терпение, Колин. Все по порядку. – Ченг отктнулся на спинку стула и залихватски крутнул в пальцах тросточку. – Итак, ваш второй вопрос – чем опасно появление такого… гостя на Земле в данный конкретный момент? Я бы мог ответить, что эта виртуальная сущность вполне способна воздействовать на материальные объекты – помните сетевую чуму? Ее, более чем вероятно, спровоцировал в свое время такой же гость, причем скорее всего без всякого желания причинить вред. Но это не главное. Главное даже не в том, что наш… контактер – человек такого склада, что уникальные знания, которыми обладает гость, могут просто уплыть в никуда без всякой пользы. А вот если они окажутся в открытом доступе, да еще в интерпретации столь неподходящей личности… Уверяю вас, одной только информации о том, что мы не одиноки и есть нечто вовне, достаточно для того, чтобы обрушить тот уютный карточный домик, что мы для себя возвели. Ведь человек способен существовать в этой системе только потому, что не видит ее со стороны.
- Маркус, - настойчиво повторил комиссар.
- Ах да, Маркус. Видите ли, он тоже знает об этой сущности – пожалуй, больше всех нас, вместе взятых. И намерен использовать это знание к вящей славе Департамента. Проще говоря, результатом этого Конца света, который мы планируем, должно стать такое устройство общества, при котором Департамент будет не гарантом равновесия, но структурой, контролирующей всех участников игры. Хороший путь – но увы, не позволяет использовать те знания, которые мы можем получить, в полном объеме.
- А что предлагаете вы? – комиссар поставил локти на стол, оперся подбородком на сжатые кулаки, в упор глядя на Ченга.
- Я предлагаю… да, предлагаю – точное слово… Я предлагаю вам, Колин, немного подумать. Почему все цели, что человечество ставило перед собой, оказались либо не достигнутыми – либо по достижении привели совсем не к тем результатам, что предполагались? Очень просто: потому, что оно делилось на фракции, а цели у лидеров, даже внешне схожие, разнились порой диаметрально. Вы не пробовали двигаться одновременно в несколько сторон?
- Без красивостей можно?
- Конечно. Как вы понимаете, то, что мои коллеги уготовили мне и «Нирване» меня совершенно не устраивает. Но если б это было на благо и во имя… о, возможно, тогда я бы даже приветствовал такой исход – мы, азиаты, люди долга, знаете ли. Так вот, вкратце суть моего предложения: мы, трое здесь присутствующих, объединяем усилия для того, чтобы взять эту сущность под контроль самим. Определенные средства для этого имеются, - Ченг многозначительно поиграл тросточкой. – Контактером при этом, к сожалению, придется… пожертвовать. Как, вероятно, и Маркусом. И – да, это будет переустройство общества, отныне объединенного общностью целей. Уверяю вас, на сей раз цели представляют интерес не только для рафинированных граждан, но и для Бантустанов – в конце концов, у нас троих есть определенные обязательства перед сообществами, нас породившими. По сути дела, триумвират: Сила, - Ченг уважительно кивнул комиссару, - Разум и Интуиция, - такой же кивок в сторону Шестиглазого, - и Воля, - тросточка легонько пристукнула по пластиковой столешнице. – Что скажете, комиссар?
- Что верить вам приходится на слово.
- Да. Но если вы расскажете об этом разговоре моим… коллегам, мне крышка. Да и вам, вероятно они-то считают, что Маркус действует от вашего имени. А знание… гостя им, пожалуй, без надобности. Что скажете, комиссар?
- Закажу-ка я, пожалуй, креветок…