Уже значительно позже моего изгнания из ГосНИОРХ рассказала мне одна знакомая, коллега, как пришла по какому-то делу в мою бывшую лабораторию. Собственно, к тому времени назвать этот коллектив "лабораторией", не погрешив против очевидной истины, было уже никак нельзя. Какая уж там лаборатория, ведь само слово это – от laboro, "работаю". А работой давно уж и не пахло. "Чистки", проведённые заведующей, исторгли оттуда напрочь всё мало-мальски дееспособное. Осталось лишь несколько пожилых кумушек-приживалок, совершенно потерявших лицо (а то и никогда не имевших его) и погрязших в самом низкопробном и откровенном холуйстве.
И вот заходит, значит, эта самая знакомая в лабораторию, просит позвать заведующую. Приживалки напыщенно отвечают, что Галина Михайловна сейчас занята, обедает в соседней комнате (ну, тут ничего удивительного нет – поскольку это и было основное её времяпрепровождение). Посетительница села, ждёт. А в людской жизнь идёт своим чередом – продолжается прерванная беседа. Одна из тётушек вбрасывает актуальную тему:
– А кто у нас самый умный в лаборатории?
Нестройный хор заунывно подхватывает:
– Гааалиииинааа Михаааайловнааа!
Пауза. Знакомая моя столбенеет. Что это было?
А мяч переходит к следующему игроку – энергично, с воодушевлением:
– А вот кто же у нас самый красивый в лаборатории?
Общий восторженный стон, с изнеможением:
– Гааалиииинааа Михаааайловнааа!!
И опять небольшой перерыв для восстановления сил.
Знакомая – сидит ни жива, ни мертва. Непривычный мозг отказывается воспринимать такую реальность.
А слово уже берёт наиболее вдохновенная шестёрка:
– А кто у нас ваааще самый-самый выдающийся в институте?
Крепнет, нарастает благоговейный всеобщий вой, крещендо и фортиссимо:
– Гааалиииинааа Михаааайловнааа!!!
Тут знакомая моя наконец одолела оцепенение. Тихонько встала – и задом, задом к двери, да и стремглав оттуда восвояси. Фиг с ним, с этим делом, по которому приходила. Рассудок, говорит, дороже.